Бывшая Страна Советов маялась под гнетом последних десятилетий ХХ века. Жизнь швыряла людей по синусоиде, то заваливая прилавки ранее недоступными западными достижениями технической и текстильной промышленности, то лишая всего и выдавая карточки на крупу и сахар. Экономическая нестабильность вкупе с волнующим словом «перестройка» будоражила незрелое сознание молодежи ощущением свободы и вседозволенности.
Именно в этот сомнительный период то ли упадка, то ли расцвета нашей истории Марусю угораздило заканчивать институт и отправляться в самостоятельное плавание.
На одной из студенческих вечеринок она познакомилась с Виктором. Общительная симпатичная хохотушка со стройной фигуркой, высокой грудью и пушистой светлой косой никогда не страдала от отсутствия кавалеров, но Витя был особенный. Пришло время любви, и Маруся не устояла. Он ничего не скрывал, не обещал и не обманывал. Молоденькую влюбленную девочку не смущало кольцо на пальце, это было даже пикантно – встречаться с женатым мужчиной. Наличие где-то там семьи и ребенка не казалось ей препятствием для развития романа. Витя рассказывал о себе, замечательно острил и очень красиво, по-взрослому ухаживал. А еще он умел жаловаться на жизнь, да так, что сердобольная Маруся иногда даже плакала потом дома, вспоминая Витюшины мучения. Бедняга женился на нелюбимой женщине насильно, поскольку барышня была беременна, и теперь Витя как честный человек должен был жить с этой Вероникой и растить навязанного ему ребенка. Если бы Маруся была постарше и поопытнее, то лишь посмеялась бы над неправдоподобным рассказом и резонно спросила: а откуда ж беременность у нелюбимой-то нарисовалась, уж не ветром ли надуло? Но Маруся молча обожала своего кавалера и принимала все на веру.
Виктор был взрослый. Не мальчишка, не студент с параллельного отделения, а именно взрослый мужчина. Когда он встречал Марусю после лекций, она небрежно прощалась с девчонками, гордо посматривая по сторонам, – все ли видят, кто к ней пришел, – и величественно удалялась, взяв его под руку и ощущая спиной завистливые взгляды подруг.
Это было началом настоящей жизни. Сопливые кавалеры, водившие ее в кино, робеющие при прощании и не умеющие целоваться, не шли ни в какое сравнение с этим потрясающим парнем. Ухажеры, поняв бесперспективность борьбы за Марусю, моментально сдали свои позиции, и только Антон не желал признавать поражение.
Они дружили еще со школы. В седьмом классе первого сентября он подошел к ее парте, молча перенес портфель подруги Динки на соседний стол и сел рядом. Маруся видела, как покраснела его шея под взглядами одноклассников, как он сердито сжал кулаки, когда драчун Виталик, выскочив к доске, завопил «тили-тили-тесто, жених и невеста». Она уже предвкушала драку и млела от восторга, что это будет битва за нее, но Антон неожиданно встал и насмешливо произнес:
– Когда ж ты вырастешь-то? Детский сад на выезде… Женщин можно не только за косички дергать!
Фраза прозвучала непонятно, но волнующе. Все притихли, с уважением глядя на новоявленного рыцаря. Лишь Маруся знала, что после победного выступления он спрятал под стол трясущиеся руки. Ей льстило внимание Антона. Он демонстративно ухаживал за ней: приносил еду в столовой, подавал пальто, таскал портфель и провожал после школы. Они находились в центре внимания. Через пару месяцев весь класс разбился на пары, и про них забыли. Никто не показывал пальцем, не дразнил и не завидовал.
Антон был очень способным, учителя хвалили его, и он всегда решал два варианта задач: сначала Марусин, потом свой. За ней он и пошел в институт.
Они даже ни разу не целовались. Со временем Марусе надоело его молчаливое обожание. Рядом крутились симпатичные парни, на фоне которых худой, немного сутулый Антон сильно проигрывал. На студенческих вечеринках он молча сидел рядом, почти не пил и скупо улыбался шуткам других. Антон перестал быть кавалером, перейдя в категорию верного оруженосца. Неизвестно, устраивала ли его такая роль, но попыток изменить ситуацию он не предпринимал. Когда Маруся уходила с очередным ухажером, Антон мрачнел, но дуэлей не устраивал.
Виктор стал первым, с кем тихий верный Марусин оруженосец начал выяснять отношения. Мужской разговор перешел в банальную потасовку, победителем из которой вышел Витя. Он легко опрокинул Антона на асфальт и наставительно произнес:
– Не груби старшим!
Маруся восторженно рассмеялась удачной шутке и ушла с героем поединка. Основательно помятый и перепачканный, Антон сидел на асфальте и тоскливо смотрел вслед удаляющейся парочке.
После этой сцены в Марусиной душе пустил корни собственнический инстинкт. Виктор в роли кавалера ее уже не устраивал. Он должен был стать ее мужем. Мысль, что Виктор каждый вечер ложится в постель с чужой женщиной, как гусеница-вредитель подтачивала Марусино спокойствие.
Ей страстно хотелось счастья себе и возлюбленному. Но как освободить его от уз? Маруся задумала встретиться с Вероникой и решить вопрос полюбовно. Ей казалось, что та поймет ее как женщина женщину и отпустит мужа. Видимо, в голову юной освободительнице ударили все любовные романы, которые она успела проглотить на тот момент. Про красивую любовь юная студентка читала запоем, поэтому свои с Виктором отношения представляла исключительно в розовом свете. Ненавистная разлучница замечательно вписывалась в канву истории и лишь придавала остроту отношениям. Конечно, правильнее было бы посоветоваться с многоопытной Ларисой, но та, как на зло, укатила на юг. А идти с подобной проблемой к маме было просто немыслимо. Если Лариса могла дать простые и лаконичные рекомендации, то результатом беседы с мамой стал бы домашний арест. И это в лучшем случае.
Где жил любимый, Маруся не знала, поэтому однажды, когда он проводил ее домой после очередной романтической прогулки, она, таясь за деревьями, двинулась за ним следом. Со стороны это выглядело анекдотично. Штирлиц шел по Берлину и не понимал, что выдает в нем советского разведчика: фуражка со звездой или парашют, волочащийся сзади. Маруся, как бешеный заяц, скакала от куста к кусту и пугала припозднившихся прохожих. К счастью, Виктор жил недалеко и домой шел пешком. Если бы любимый сел в трамвай, то вряд ли Маруся смогла бы догнать его. Дом оказался через пару кварталов. Покурив перед входом и тщательно осмотрев одежду, Витюша скрылся в подъезде. Маруся открыла рот и задрала голову, пытаясь вычислить квартиру. Но в доме горели почти все окна, поэтому шпионский трюк не удался, и она, записав адрес на проездном, побрела домой.
На следующее утро Маруся уже была на месте. Решив порасспрашивать о Веронике соседей, она стала топтаться у двери, поджидая какую-нибудь словоохотливую бабульку. Бабульки пока спали. Чирикали птички, ласково шуршала листва, где-то неподалеку вопил то ли кот, то ли голодный младенец. Из раскрытых окон доносились отзвуки бурной семейной жизни.
Грохнула ручка металлического ведра, и об пол чавкнула мокрая тряпка. Мужской баритон тихо прокомментировал:
– Вот, чтобы ходить по чистому полу, я вынужден сам его мыть! Почему? Я мужчина, это обязывает и дает определенные права! Мое место у руля, во главе производства, на худой конец, во главе лаборатории.
– Что ты там про худой конец, милый? – донеслось из глубины дома. – Список продуктов на столе. Сегодня я хочу что-нибудь экзотическое. И не забудь пропылесосить. У меня совещание, я задержусь. Чао!
– Не волнуйся. Я буду без тебя скучать. Не забудь оставить деньги!
Послышался смачный звук поцелуя, хлопнула дверь. Баритон прошипел:
– У нее совещание! Фу-ты ну-ты! А я тут крутись весь день, как белка в колесе.
Мимо Маруси, обдав запахом нежных духов, пробежала маленькая брюнетка и скрылась за углом дома.
Где-то догорал вчерашний скандал:
– Опять зарплату не принес! Где деньги?
– Где деньги, где деньги… Ты не можешь любить бескорыстно? Зачем тебе эти грязные бумажки? Где высота чувств?
– Щас тебе будет высота, щас ты у меня по потолку, как муха, побежишь! Колька вчера зарплату принес, а тебе что, не дали?
– Да ты что, Колька принес? Не может быть! Пойду узнаю!
– Стоя-а-а-ать!
В соседних подъездах хлопали двери, из нужной же никто не выходил.
«Сплошные тунеядцы», – вздохнув, подумала Маруся.
В этот момент дверь со скрипом открылась, но вместо ожидаемого «божьего одуванчика» появилась здоровенная тетка в цветастом халате с алюминиевым тазом в руках. На коротких толстых ногах были пластиковые тапочки с огромными ромашками. Тапочки звучно шлепали тетку по голым пяткам и норовили свалиться. Чтобы не потерять свою роскошную обувку, она подволакивала ноги, шаркая подошвой об асфальт. В тазу горой высилось разноцветное белье. На шее, как бусы из зубов поверженных врагов у вождя индейского племени, пестрели разнокалиберные прищепки. Тетка была смурная, шла как танк, набычившись, и чуть не затоптала Марусю.
– Чего встала? – неприветливо рыкнула аборигенка.
– Ой, – радостно заулыбалась Маруся, – вы из этого подъезда?
– Нет! В гости ходила, вишь, при полном параде домой прусь!
– Извините, – пролепетала Маруся, с сомнением оглядев облачение тетки. Нижняя пуговица на халате была вырвана с мясом, и при ходьбе пола откидывалась, обнажая толстые складчатые коленки.
– Чего пялишься! – Бабища ловко перехватила таз другой рукой. – Пошутила я. Не дошло?
– А-а, – мелко затрясла головой Маруся. – Дошло, дошло!
– Ищешь-то кого?
Вспомнив, что женщина всегда поймет женщину, Маруся решила взять тетку в союзницы и рассказать свою трогательную историю. Союзница внимательно слушала ее душещипательную историю, поставив таз на землю, согласно кивала и прижимала руки к огромной груди, демонстрируя сопереживание. Когда Маруся закончила свое романтическое повествование словами «и если бы Вероника отпустила на волю его сердце, то наша любовь расцвела бы, как роза», тетка нетерпеливо спросила:
– Все?
– Да, представляете, как иногда случается?
– Ну, – протянула тетка, – отчего ж не представлять. Мой кобель тоже гульнуть не дурак!
Некоторое время она еще рассматривала Марусю, а затем, подняв голову, гаркнула так, что стая ворон в ужасе с заполошным карканьем снялась с раскидистой березы и перебазировалась в соседний двор:
– Верка-а-а! Слышь, че скажу… Ну-ка выглянь! Верк! К твоему мужику полюбовница пришла! Собирается тут у вас под окном розой цвести! Слышь? Выходи удобрять! – Радостно загоготав, тетка легко подхватила таз и пошла к веревкам, натянутым между деревьями.
Маруся сжалась под взглядами высунувшихся в окна жильцов. Жизнерадостная тетка, развешивавшая белье, периодически оборачивалась, боясь пропустить что-нибудь интересное. Чуткие граждане приготовились к концерту, некоторые, судя по звукам, даже подтаскивали к подоконникам стулья, надеясь поразвлечься с комфортом.
Металлическая дверь лязгнула, выпустив еще одну мощную тетку, летевшую как снаряд. Она была почти копией первой, только халат короткий, шелковый, веселенькой павлиньей раскраски, и в руках вместо таза сковорода. Так в анекдотах встречают пьяных мужей, а не начинают разговоры о любви и прочих высоких материях. Маруся сделала правильные выводы и на предельной скорости рванула прочь под одобрительные крики жильцов. Со стороны картина выглядела как бег на длинную дистанцию на стадионе: присутствовали и бегуны, и горластые болельщики. Болели в основном за обманутую жену. Но худенькая Маруся оказалась более спортивной, тетка пыхтела, безнадежно отстав. Наконец поняв, что проигрывает, Вероника с утробным вскриком метнула сковороду вдогонку разлучнице и завопила:
– Ежели у этого паразита каждая роза под окнами цвести намылится, никаких удобрений на вас не хватит!
Сковорода с жалобным звоном подпрыгнула на асфальте и затихла, не долетев до жертвы.
Маруся бежала до самого дома. Взлетев на шестой этаж, она нажала кнопку звонка и ворвалась в квартиру, оттолкнув маму, открывшую дверь. Заперев все замки и накинув цепочку, Маруся подкралась к окну и трусливо выглянула из-за занавески. Под окнами передвигались вполне цивилизованные сограждане. Похоже, угроза миновала. Маруся упала на кровать и закрыла глаза. Организм все еще потряхивало от пережитого ужаса.
– Мариша! – послышался мамин голос. – Что случилось?
– Дверь никому не открывай, к телефону меня не зови, – попросила Маруся.
Поскольку для мамы ситуация не прояснилась, она присела на кровать рядом с мелко дрожащей дочерью и внимательно оглядела ее:
– Давай, говори, в чем дело? Кто тебя обидел? К тебе кто-то пристал, сказал что-то нехорошее?
– Мама, – округлила глаза Маруся, – чего ты со мной разговариваешь, как с умственно неполноценной? Я взрослая женщина, мне двадцать два года!
– Ну хорошо, тогда поясни, что случилось со взрослой женщиной.
– Я его люблю, – всхлипнула Маруся, – я без него жить не могу, я без него вообще задыхаюсь! Он несчастный человек, его лишили будущего…
– Он, он… Кто такой «он»? – напряглась мама. – Ты ничего мне не рассказывала.
– А теперь рассказываю! – тоскливо выкрикнула Маруся.
И действительно выложила все, расцветив свое грустное повествование романтическими деталями. В ходе введения мамы в курс дела она периодически увлекалась описанием бесподобной внешности и редких душевных качеств возлюбленного, но мама бдительно прерывала поток дифирамбов и возвращала дочь к основной теме. Когда Маруся закончила, Валентина Макаровна растерялась. Дочь никогда не давала родителям поводов для расстройства. Она была нормальной девочкой, не пила, не курила, не гуляла, хорошо училась. Поэтому последние события были для мамы как гром среди ясного неба: у ее дочери кавалер – женатый мужчина, с ребенком! Немало повидавшая на своем веку, Валентина Макаровна не могла не понимать, что у этих отношений весьма сомнительное будущее. Где и кем работает Виктор, на что живет, сколько лет его ребенку – ничего этого Маруся не знала.
– Мама, как ты не понимаешь? Мы любим друг друга. Ты задаешь вопросы с меркантильным подтекстом. Какая разница, сколько он зарабатывает? Ты что, никогда не слышала поговорку «с милым рай в шалаше»?
– В шалаше, Мариш, зимой попа замерзнет, – заметила мама, размышляя, как привести в чувство свихнувшуюся дочь.
Вроде бы достаточно взрослый человек, но абсолютно инфантильна. Валентина Макаровна чувствовала себя сапером на минном поле: один неверный шаг, и они с дочерью станут непримиримыми врагами. Тогда мать уже не сможет контролировать события и не сумеет уберечь Маришу от ошибки. Сейчас она стояла перед выбором: либо вмешаться и повернуть ситуацию в нужное русло, или, как добрая подружка, кивать головой и поддакивать, чтобы просто быть в курсе происходящего.
– Марин, ты хоть понимаешь, что не имеешь права вмешиваться в чужую жизнь? Ты взрослая девочка, у Виктора ребенок.
– Да знаю я! Ну и что? Витя – порядочный человек, он будет выплачивать алименты. Не вижу проблемы.
– Но ребенок ведь не знает про алименты! Ему нужен отец. Ты ломаешь семью, калечишь чужую судьбу. Вполне может быть, что ради своей прихоти ты обрекаешь жену Виктора на одиночество.
Маруся подобралась и настороженно посмотрела на мать:
– Ты считаешь любовь прихотью? Ты никогда не любила! Меня не интересует серая жизнь, подсчет расходов в блокнотике. Я не хочу полжизни копить рубли, чтобы к старости купить в области развалюху и заниматься еженедельным мазохизмом, копаясь в грядках. Жить надо ярко, красиво. Жить надо сегодня, а не откладывать на потом. Тебя волнует его жена? Ты бы видела это толстозадое чудовище! Она бежала за мной со сковородкой! Она же старая, почему Витя должен жить с ней, если рядом есть я и я люблю его?
Валентина Макаровна покраснела. То, что говорила Маруся, было жестоко. Видимо, подсознательно дочь хотела задеть ее, намекнуть, что не одобряет образ жизни родителей. Вот он – антагонизм поколений. Действительно, они долго себе во всем отказывали и копили на маленький участок. Покупка домика в деревне в двух часах езды от города была для них с мужем сладостной мечтой на протяжении пятнадцати лет. Сколько было радости, когда вожделенная развалюха с огородиком наконец-то стала их собственностью. Маруся, увидев кособокое строение и заросший бурьяном участок, лишь презрительно фыркнула. Отныне все выходные супруги проводили на грядках, ухаживая за незатейливыми посадками. Домик покрасили, подремонтировали крылечко и поменяли шифер. Игорь Борисович, Марусин отец, собственноручно выпиливал лобзиком новые резные наличники. Дочь на дачу не ездила, ссылаясь на обилие комаров и абсолютное отсутствие бытовых удобств. Дома это не обсуждалось, но, оказывается, Маруся просто презирала те маленькие радости, которые для родителей являлись смыслом жизни. Желая ударить побольнее, дочь даже упомянула о блокнотике – в него супруги скрупулезно записывали каждую потраченную на хозяйство копейку. Но, наверное, самое обидное то, что Маруся назвала старой эту незнакомую женщину, которая, безусловно, намного моложе Валентины Макаровны. Кем же дочь их считает? Отжившими свое стариками? Мать не чувствовала себя старой, наоборот, стала модно одеваться, сделала молодежную стрижку, покрасилась в ярко-каштановый цвет, и вот такой удар… Похоже, она слишком сильно задела дочь, если та не пожалела и больно ударила в ответ.
«Неужели мы неправильно воспитывали ее? – в ужасе думала Валентина Макаровна. – Откуда в ней такой эгоизм? Как теперь ей объяснить, что нельзя сбрасывать со счетов других людей, судьба всегда найдет возможность воздать каждому по заслугам. Что ни говори сейчас, все будет для нее пустым звуком, она занята лишь своими переживаниями».
Мама выбрала единственно верный, на ее взгляд, путь: она не стала обижаться на взъерепенившуюся Марусю, а предложила привести в дом Виктора, чтобы познакомиться. Решила, что сама выяснит все подробности. Допустить, чтобы Маруся жила в шалаше, Валентина Макаровна не могла. Надо искать общий язык с кавалером. Вряд ли мужик действительно собирается уходить от семьи, тем более если там ребенок. Скорее всего, захотел гульнуть, задурить голову девчонке, а потом бросить. Такой поворот событий вполне устроил бы дальновидную маму.
«Надо с ним договориться», – решила Валентина Макаровна и предложила Марусе организовать встречу на высшем уровне. Дочь отнеслась к предложению настороженно.
– Зачем тебе с ним знакомиться? Что ты задумала? Не держи меня за дуру, мам!
– Маруся, ты что? – невинно захлопала глазами Валентина Макаровна. – Если вы собираетесь жить вместе, то, наверное, поженитесь. Ты приведешь его в дом в качестве жениха, чтобы позднее он мог официально сделать тебе предложение. Женихов принято знакомить с родителями, ты что, не знала?
– Мы пока про свадьбу не думали, – неуверенно произнесла Маруся. – Сейчас в моде гражданский брак.
– Мода, мода… Какие глупости! – не сдавалась мама. – А как же белое платье, машина? Ой, я хочу, чтобы у тебя был шлейф. И мы обязательно закажем «Чайку». Это так романтично!
Маруся купилась на обещанную мишуру, глазенки у нее заблестели, и она принялась активно обсуждать, где шить платье и какой фасон выбрать. Валентина Макаровна поддерживала восторженный монолог счастливой девочки и с изумлением думала о том, какая же, в сущности, Марина еще маленькая. Нет, не глупая, а именно маленькая доверчивая девочка. Может, зря они с отцом оберегали дочь от грязи и обыденности жизни? Как теперь отпустить ее? С таким же успехом можно высадить под дождь и ветер нежный оранжерейный цветок и ждать, что он не завянет.
«Что мы наделали? – с тоской подумала Валентина Макаровна. – Как теперь исправлять свои педагогические ошибки?»
Маруся тем временем продолжала щебетать и размахивать руками, описывая фасон будущего свадебного платья. Раздался телефонный звонок, она сразу сникла и беспомощно взглянула на мать.
– Меня нет, – умоляюще прошептала Маруся.
– Для кого? – уточнила Валентина Макаровна.
– Ни для кого! – заявила Маруся и рухнула на кровать, зарывшись лицом в подушку.
– Алло! А Мариночки нет… Кто ее спрашивает? Может, что-нибудь передать? – В мамином голосе было столько меда, что Маруся подняла голову.
– Скоро будет. Приходите, подождете ее здесь! – Маруся вскочила с кровати и понеслась в коридор.
Мама стояла, прислонившись к стене, и усмехалась. Маруся стала корчить страшные рожи, требуя немедленно объяснить, кто звонит. Мама лишь покачала головой и отвернулась. Тогда дочь схватила с трюмо карандаш для губ и размашистыми красными буквами намалевала на зеркале: «Кто это?» Родительница осуждающе постучала себя по лбу, выражая крайнюю степень сомнения в ее умственных способностях, и продолжала вежливо говорить:
– Очень даже удобно! Мы всегда рады гостям. Оставьте эти церемонии.
Она отодвинула наседавшую на нее Марину и попыталась отобрать у юной художницы орудие труда. Мариша норовила прижаться ухом с другой стороны трубки, чтобы услышать хоть что-нибудь. В результате она оступилась и шлепнулась на пол, подмяв под себя Валентину Макаровну. Та вскрикнула и сделала «ход конем», радостно сообщив трубке:
– А вот и Мариночка вернулась, позвать ее?
Маруся кряхтела на полу, осматривая повреждения. Больше всего пострадала пятая точка, но как она ни изворачивалась, оценить масштаб урона не получалось. Изогнувшись, Маруся старалась заглянуть себе за спину, поэтому ее «алло» прозвучало по-стариковски глухо и хрипло. На том конце провода был Виктор.
– Марина? – на всякий случай уточнил он.
– Мне больно, – решила разжалобить кавалера Маруся.
– А уж мне-то как больно! – злобно сообщил кавалер вместо ожидаемого присюсюкивания.
Решив, что Виктор имеет в виду душевные муки, Маруся почувствовала себя виноватой и на всякий случай всхлипнула.
– Нам надо поговорить, – сурово продолжил он, не поддавшись на провокацию.
– Приходи к нам, – неуверенно произнесла Маруся, вопросительно глядя на маму.
Валентина Макаровна уже поднялась с пола и старательно отряхивалась перед зеркалом, не глядя на дочь. Она сильно ударилась и очень сердилась.
– Сейчас буду, – процедил Витя.
– Ма, – тихо сказала Маруся, – он сейчас будет.
– Вот и хорошо.
– Ты же сама хотела познакомиться…
– И что дальше?
– Надо бы стол накрыть, приготовить что-нибудь.
– Так давай, дерзай! – Мама рассматривала ушибленный локоть.
– Чего приготовить-то? – грустно спросила Маруся.
– Что хочешь, – усмехнулась мама и ушла в комнату.