Часть 1 Введение
Монахи, я не вижу ни одной другой вещи помимо правильных воззрений, из-за которой не возникшие благие качества возникают, а возникшие благие качества увеличиваются и разрастаются[1].
Что может быть банальней, чем совет сохранять спокойствие во время душевных треволнений?! В тот миг, когда эмоции вскипают и здравомыслие испаряется, мы совершаем поступки, последствия которых преследуют нас всю оставшуюся жизнь. Десятиминутного скандала хватает, чтобы навсегда расстаться с родным человеком. Ссоры, денежные аферы, беспочвенная ревность, глупые выводы и слепые желания ломают мечты, крушат планы, разлучают с близкими и подрывают здоровье. Становясь старше, мы обзаводимся внушительным рядом мучительных воспоминаний о том, каких бед наворотили под влиянием взбудораженного ума. Горькие сожаления продолжают отравлять жизнь, даже когда события канули в лету и их участники благополучно забыли о нас – ведь наша собственная память услужливо листает картинки позора и упущенных возможностей.
На первый взгляд решение проблемы кажется простым: раз мы теряем спокойствие, значит, постараемся натренировать волю и усилить самоконтроль. Приняв такое решение, мы тысячекратно напоминаем себе, что вот теперь, буквально с сегодняшнего дня, станем терпеливей и прекратим выходить из себя… И скоро обнаруживаем, что одного решения мало. Уже сколько раз это повторялось: клялись себе, что не будем «заводиться с полуоборота» и реагировать на вздорные обвинения; что прекратим соглашаться на глупые просьбы только потому, что неловко отказать; что не будем беспокоиться из-за мелочной обиды и пустячного желания?.. После провала очередного внутреннего «крестового похода» мы убеждаемся, что проблема как минимум многослойна. А чуть более пристальное внимание выявляет её глобальность как на историческом, массовом, так и на личностном уровне.
Словарь Ожегова определяет «спокойствие» как «уравновешенное, спокойное состояние духа, отсутствие забот, тревог»; а «покой» – как «состояние тишины, отдыха, бездеятельности, отсутствия беспокойства». Ещё одно близкое по значению прилагательное – «умиротворённый»: «полный покоя, удовлетворения, довольства».
«Большой психологический словарь»[2] предлагает следующее определение: «АТАРАКСИЯ (от греч. ataraktos – невозмутимый, спокойный) – термин Эпикура (341–270 до н. э.) и его школы, означающий идеальное душевное состояние, которое характеризуется отсутствием волнения, невозмутимостью, бесстрастием, полным душевным спокойствием (равновесием). В отличие от стоического идеала (апатия) А. не исключает умеренных наслаждений и стремлений к ним; более того, иногда А. в понимании Эпикура трактуют как “постоянное веселое расположение духа мудреца” (И. Кант). Человек должен стремиться к А. посредством: освобождения от страха перед богами и смертью; ограничения потребностей; ухода от общественных дел».
В этой книге понятия «спокойствие» и «покой» употребляются для обозначения разных уровней душевного равновесия.
«Спокойствие» будет применяться для обозначения здравомыслия перед лицом нахлынувших эмоций. Связанные термины: самоконтроль – умение совладать с эмоциями, терпение – способность не реагировать на факторы, вызывающие отрицательные эмоции. «Самоконтроль» и «терпение» – управляемые сознательные процессы; это пути к внутренним состояниям – самоконтроль ведёт к спокойствию, терпение к невозмутимости. «Спокойствие» предполагает способность сохранять хладнокровие в неожиданных ситуациях; благодаря ему можно отфильтровать опасные решения и устоять перед нахлынувшими эмоциями, и в некоторых ситуациях, в прямом смысле, сохранить жизнь. «Терпение» означает сознательный выбор не отвечать на провокации, не проявлять внешне эмоции и боль.
Для сохранения спокойствия буддизм предлагает ряд методов, помогающих выявить провоцирующие факторы, и подсказывает психопрактические методы по сохранению самообладания.
Сложнее со вторым понятием – «покоем». Этот термин будет использоваться для обозначения внутренней «тишины», приятной невозмутимости, с которой связано тонкое ощущение удовольствия, качественно иное в сравнении с обычными наслаждениями. Подобное состояние мы пытаемся описать словами: душевный покой, тихое внутреннее счастье, умиротворение… Это знакомое каждому и такое редкое тончайшее состояние умиротворённости, которое сложно описать и невозможно вызвать по желанию. Душевный покой приходит непредсказуемо и надолго не задерживается. Кто отказался бы, чтобы он задержался и стал основным эмоциональным фоном?! Наш личный опыт подсказывает, что это состояние спонтанно, однако есть хорошая новость: буддизм утверждает, что оно достижимо – его можно культивировать.
Если говорить только о спокойствии, то правильнее сформулировать проблему как противостояние разума и желаний. Душевный покой – более тонкое состояние и требует воспитания утончённых чувств, которым посвящён обширный раздел буддийской литературы о нравственности.
Как же взаимосвязаны между собой два этих состояния? На первый взгляд, единственная их общая черта – несовместимость с негативными эмоциями. Однако между ними существует и другая связь – спокойствие является одним из обязательных условий внутреннего покоя. Состояние «душевного покоя» относится к другой категории тонкости, чем понятное и привычное «спокойствие». Покой требует изысканных условий и не появится в заурядных обстоятельствах – именно поэтому он кажется спонтанным.
Эмоциональные всплески и навязчивые мысли – очевидные враги покоя и спокойствия, однако если потратить достаточное время на отслеживание своего эмоционального фона, то обнаружится ещё нечто. Это «нечто» разлито в нашем мироощущении, пронизывает мысли и создаёт внутреннее напряжение – тревожность, неосознанное беспокойство, сложно формулируемая неудовлетворённость, обострённая восприимчивость… «Нечто» пробивается и портит даже те моменты, когда всё хорошо и дальше желать нечего. Оно не позволяет довольствоваться обретённым и насладиться успехом. Снова и снова нашёптывает, что чего-то не хватает. Оно заставляет желать ещё большего, сталкивая успешных людей с вершины успеха в депрессии и суициды.
Теперь попробуем представить взаимоотношения этих понятий: неудовлетворённость и тревожность ведут к навязчивым мыслям и негативным эмоциям, которые постоянно испытывают наше спокойствие. Ослабление этих грубых провокаторов порождает спокойствие, однако глубинная неудовлетворённость остаётся эмоциональным фоном. Пока это состояние не преодолено, удовлетворённость и тонкий душевный покой (являющиеся надёжным источником положительных эмоций), увы, недостижимы.
Предметом данной книги является только «разрушительное» беспокойство.
Не всякое беспокойство вредно. Адаптивное беспокойство позволяет вовремя среагировать на опасность – когда она ещё только на горизонте. Беспокойство пробуждает бдительность и чуткость и даже может быть вызвано состраданием… Умеренное беспокойство, не связанное с навязчивыми мыслями и эмоциональными катастрофами, не является предметом отдельного внимания в буддийской теории. Однако в какой-то момент даже вполне конструктивное беспокойство может перерасти в дезадаптивное и изматывающее волнение.
Предыстория
…Я никак еще не могу, согласно дельфийской надписи, познать самого себя. И, по-моему, смешно, не зная пока этого, исследовать чужое. Поэтому, распростившись со всем этим и доверяя здесь общепринятому, я, как я только что и сказал, исследую не это, а самого себя: чудовище ли я, замысловатее и яростней Тифона, или же я существо более кроткое и простое и хоть скромное, но по своей природе причастное какому-то божественному уделу?[3]
Буддизм рассматривает спокойствие как важнейшее условие духовного развития. Древние индийские философские школы уделяли понятиям душевного покоя и успокоенности больше внимания, чем западные. Тем не менее европейская цивилизация может похвастаться собственными достижениями в этой области. Возникает вопрос: нужны ли буддийские методы? Работают ли они? Или научная психология, порожденная западной цивилизацией, более действенна? Чтобы ответить, давайте вспомним, как европейцы формировали понятия «самоконтроль», «спокойствие», «внутренняя гармония», «умиротворение»…
«Например, я, как буддист, должен пристально следить за тем, чтобы у меня не возникло чрезмерной привязанности к буддизму. Ведь в противном случае я утрачу способность видеть ценность других вероисповеданий…
Я призываю всех нас преодолеть ограниченность и предвзятость, с которой мы причисляем себя к той или иной группе людей, и взамен воспитать в себе чувство принадлежности к большой человеческой семье»[4].
Его Святейшество Далай-лама XIV
Сократ
Ежедневно беседовать о доблестях и обо всем прочем, о чем я с вами беседую, пытая и себя, и других, есть к тому же и величайшее благо для человека, а жизнь без такого исследования не есть жизнь для человека.[5]
Пытаясь обнаружить истоки европейских представлений о внутреннем мире, мы попадём по совершенно НЕудивительному стечению обстоятельств в историческое время жизни Будды. Два величайших мудреца – Шакьямуни и Сократ – создали в разных концах тогдашней цивилизации учения, определившие будущее человечества.
К моменту появления Будды индийская традиция имела многовековой опыт исследования внутреннего мира. Из жизнеописания Шакьямуни известно, что он обучался философии, созерцательным техникам и методам воздействия на сознание.
Сократ появился на качественно другом фоне – до него греческие мудрецы были скорее натурфилософами. Их интересовала космогония, устройство материи, отражение космических принципов в общественной жизни, отношения между отдельным человеком и обществом… Они были гениальными исследователями, но им не приходило в голову взглянуть на себя самих – на собственное сознание – как предмет изучения. Досократики мало беспокоились о доказательстве своих теорий, а софисты и вовсе опрокинули любую возможность достоверного доказательства теоретических знаний. Сократ стал первым, кого можно назвать философом в истинном смысле – он впервые обратил исследовательский взгляд на внутренний мир.
Ни Сократ, ни Шакьямуни не оставили после себя ни единого написанного слова. Будда был обожествлён, созданная им школа помогла бесчисленному количеству духовных практиков, его учение прилежно зафиксировано многочисленными учениками, а философия, лежащая в основе этого учения, остаётся актуальной уже двадцать пять веков и завораживает самых искушённых интеллектуалов.
Наследию Сократа не так повезло, хотя его влияние на цивилизацию таково, что было бы глупо сравнивать, кто из них дал человечеству больше. Образ жизни Сократа, моральный облик, интеллект и, наконец, трагедия – всё это производит впечатление личности совершенно космического масштаба. Его не интересовало создание собственной школы и учения, он не стремился обрести известность и сохранить свои мысли для потомков, единственное, что его занимало – ясное мышление. Пытаясь его освоить, Сократ вызвал к жизни диалектику и анализ, доказательство и сомнение и сформировал образ того, как в последующие столетия человечество будет познавать мир. Сократ не был профессиональным учителем-философом, он не брал денег со своих учеников. Его интересовало чистое познание, он «проживал» каждое открытие и дышал полученным знанием. Он не учил, а задавал вопросы и сеял сомнения, не указывал на истину, а помогал открывать её. Сократ не искал последователей, но его искренность, добродушие и внутренняя сила притягивали людей. В результате он воспитал учеников, сформировавших европейскую философию со всеми вытекающими следствиями: рационализмом, наукой, технологиями…
Поиски истоков добродетели привели философа к выводу: знание освобождает от негативных эмоций, приводящих к беспокойству. Фактически он утверждал, что негативных эмоций не существует – есть разные типы неведения, и, обретая правильное знание, мы освобождаемся от них.
Согласно Сократу, следование нравственным ценностям приносит благо, а в основе беспокойства и страха лежит отсутствие знаний. Изучая объект, вызывающий страх, человек реально оценивает потенциальную опасность, учится её избегать, и тогда страх уходит. Получается, что самоконтроль – это не слепое следование моральным заповедям и не волевое подавление негативных эмоций и желаний, а обретение знания о сути правил, исследование последствий опасных желаний и изучение явлений, провоцирующих беспокойство.
На этом этапе сложно найти принципиальные противоречия между взглядами Шакьямуни и Сократа на внутренний мир. Вернее было бы сказать так: то немногое, что мы знаем о взглядах Сократа о душе, никак не противоречит гармоничной системе буддийских концепций о внутреннем мире.
Платон
ведник должен умереть? Посмотрите, насколько это «быть или не быть», которое Платону пришлось сказать над трупом законно и явно отравленного Сократа, глубже и значительнее гамлетовского «быть или не быть», вызванного беззаконным и тайным, в сущности случайным отравлением его отца?[6]
Как же жить в этом царстве зла, как жить там, где пра
С подачи Сократа европейская мысль обратила взор на внутренний мир. Платон, бывший его преданным учеником, развивал взгляды учителя и сформировал идею самоконтроля, повлиявшую на становление христианской морали и европейского подхода к нравственности. Сократ оказал на Платона столь большое влияние, что тот утверждал, будто бы ни одно его положение не является собственным, но лишь повторением мыслей учителя. Безусловно, это не так – невозможно представить демократа и весёлого добряка Сократа вдохновителем идеи тоталитарного государства, развиваемой Платоном. Но несомненно, что трактовки «блага», «истины», «справедливости», понятие нравственности и гносеология Платона сформировались под влиянием учителя. Сократ создавал универсальные описания исследуемых явлений, объект исследования представлялся в своей очищенной и абстрагированной форме. Общаясь с ним, воспринимая изящные умопостроения, Платон проникался любовью к утончённым мыслительным конструкциям.
Убийство Сократа оказалось катастрофой – этим свершением мир, о котором праведник поведал нам столь универсально и достоверно, проявил свои самые отвратительные черты. Возможно, именно в этот момент зародилось платоновское отстранение от грубого и материального, от мира чувственных наслаждений и телесных желаний. Сравнивая этот мир с тем, который возникал в идеализированных умозрительных абстракциях, Платон склонялся к тому, что реальным является как раз тот – идеальный. В итоге он провозгласил, что наш физический мир – всего лишь отражение, иллюзия, игра теней.
Платон говорил, что любому явлению соответствует определённое представление, понятие. Каждый столяр знает, как сделать стол – если бы такого понятия, как «стол», не было, то и создание стола оказалось бы невозможным. Все столы – разные, каждый из них отличается от другого размерами, цветом, пятнами, царапинами, неровностями досок, но в идею заложен некий идеальный образ стола, лишённый всех огрехов – мы представляем стол как предмет, идеальным образом соответствующий своему предназначению. Реализуя эту идею, каждый столяр делает свой собственный стол – с индивидуальными украшениями, высотой, шириной… Без идеи не было бы всего этого разнообразия столов. Однако каждый из этих столов можно уничтожить, но идею стола уничтожить невозможно. Материальный предмет появился благодаря идее, и он может исчезнуть, а идея – нет. Следовательно, область, в которой находятся идеи всех явлений, является истинной реальностью, неуничтожимой и настоящей. А наш мир – всего лишь игра теней, отражения, отбрасываемые миром идей.
Платон считал, что Вселенной управляет некий высший разум, который породил идеальные формы (образы) всего существующего, а любая вещь нашего мира проявляется лишь как отражение идеальных вечных форм. Он полагал, что страсти и чувственные желания беспорядочны и противоречат цели человеческой жизни, состоящей в том, чтобы привести себя к покою и, созерцая Высшее, постепенно приближаться к Нему.
Одним из наиболее характерных и повторяющихся на разных этапах принципов в главнейшей традиции эллинской мысли было представление о том, что во Вселенной присутствует и управляет ей некий всеобъемлющий регулирующий разум, и в то же время этот разум находит отражение в человеческом мышлении, наделяя его способностью познавать космический порядок[7].
Согласно Платону, разум человека способен понять идеальные формы, и в момент понимания он сливается с вселенским разумом. Созерцание идеальных форм вызывает в созерцателе любовь к гармонии и порядку. Силой этой любви душа сама по себе приходит к гармонии – она как бы приближается к своей исходной идеальной форме. То есть владение собой и внутренний покой появляются как следствие правильного понимания сущности Вселенной. В соответствии с этим Платон утверждал, что разум должен руководить желаниями, а если происходит наоборот, то человек теряет управление собственной жизнью, привязывается к удовольствиям и тонет в чувственных страстях материального мира. Такой разумный контроль приходит благодаря познанию, а не вследствие подавления одной частью личности (волей) другой её части (эмоций).
Природа представлялась Платону не только этической и рациональной, но также и эстетической реальностью. Добро, Истина и Красота объединялись в Верховный творческий принцип, одновременно утверждающий нравственность, надежность разума и эстетическую чуткость[8].
При всей схематичности теории Платона-Сократа её влияние на западную цивилизацию переоценить невозможно. Наша действительность: отношения между людьми, развитие общества, понимание цели жизни – всё это несёт оттиск мысли Сократа. Мы можем не осознавать это – но мы, как и вся череда наших предков, являемся платониками. Понимание развития как движения к недостижимому идеалу, формирующее идею прогресса как бесконечного поступательного движения; стремление к возвышенному, к утончённому вкусу, ценность высоких чувств – всё то, что двигало западную цивилизацию, оставаясь возвышенным идеалом, противостоящим потребительству, нигилизму, низменности – всем этим мы обязаны Платону. Мир, в котором могли появиться образы «прекрасной дамы и благородного рыцаря», в котором развивалась лирика, романтические отношения и понятие внутренней чести, был бы невозможен без понятий «идеального», «платонического», без признания высшей ценности жертвенной любви, чистых чувств, не омрачённых эгоизмом, меркантильностью и собственничеством.
Платон описывал Бога как некий безличный активный разум, выступающий источником блага. Эта трактовка перекочевала во многие раннехристианские секты, и сегодня христиане верят в Бога, описанного категориями Платона, совмещая эту веру с ещё одной идеей Платона о стремлении к высшему, возвышенному. Высочайший философ патристики, святой Августин, признавал Платона как наиболее близкого предшественника христианской философии.
Теория идей стала основой рациональности, сформировавшей европейскую науку и во многом религию, она породила экономику, общественные устои, ценности западного общества и создала тот тип человека, к которому себя относит большинство европейцев.
Платон считал что, «самоконтроль возникает из правильного понимания сущности вещей и вселенной, то есть человек создаёт причины для самоконтроля, но сам не является действующей силой (агентом) самоконтроля»[9]. Таким образом, Платон вкладывал в понятие самоконтроля смысл, отличный от нашего понимания. По Платону, самоконтроль являлся побочным эффектом познания: по мере того как человек открывает всё более утончённые универсальные понятия, описывающие Вселенную, у него развивается естественное отвращение к безнравственности и грубости. Самоконтроль Платона – это сдержанность в желаниях и поведении, происходящая из понимания идеи «блага». Самоконтроль приводил к спокойствию, тогда как истинный душевный покой возможен только в момент прямого созерцания мира идей.
При том, что Платон говорил, будто лишь транслирует мысли Сократа, «самоконтроль» Платона отличается от сократовского. Сократ был погружён в исследование внутренних явлений, Платон же ушёл от сократовского обращения внутрь себя, но, как и его учитель, продолжал считать истинное знание причиной внутреннего покоя.
Августин
Идеи самоконтроля и поиска гармонии получили развитие у гностиков и ранних христиан, воспринявших древнегреческие концепции. В качестве вселенского разума христиане рассматривали Бога-творца и пытались понять его природу.
Величайший христианский философ раннего периода, неоплатоник и основатель философии истории Августин Иппонийский определил развитие европейской мысли вплоть до периода Ренессанса. В диспутах с гностиками и манихейцами он сформировал тот христианский подход к самоконтролю, который являлся доминирующим вплоть до новейшего времени. Августин полагал, что Бог управляет миром даже в мельчайших деталях: «Не надо слушать тех, кто учит, что высшими сферами управляет Провидение, а низшие сферы потрясают обстоятельства и случайные движения».
Св. Августин предложил исследовать самого себя, чтобы познать Бога. Поскольку Бог проявляется даже в малом, значит, вглядываясь в себя, мы можем приблизиться к Нему.
Добро абсолютно, поскольку создано Богом, зло временно и появляется только тогда, когда люди забывают о добре. Таким образом, зло – это всего лишь отсутствие добра. Зло существует только как проявление свободной воли существ, сотворённых Богом. Получается, что в нас не существует глубинного злого умысла; есть только относительное зло, которое является отходом от высшей цели – познания Бога. Когда мы забываем о высшей цели, то начинаем творить относительное зло. Мы созданы Богом и божественно добры по своей природе, только наша воля порождает зло, и оно необходимо как контрастная противоположность, чтобы на его фоне мы могли увидеть добро и понять, что такое истинное благо.
И потому становится ясным: божественную природу необходимо познавать, а проявления злого умысла можно и нужно подавлять. Поскольку зло не является чем-то абсолютным и постоянным, но только временным и мимолётным – его можно радикально, и с надеждой на полное искоренение, угнетать.
Христианский подход к самоконтролю вылился в волевое подавление всего, что подпадало под определение греха. Самоконтроль зависел от человека и выражался в наружном спокойствии, в то время как внутри могли бушевать эмоции, тогда как душевное умиротворение давалось Богом в качестве благодати. Человек мог только надеяться на благодать, поскольку она зависела исключительно от милости Божьей. Религиозное воодушевление, вызванное снисхождением благодати, превращало самоконтроль из тяжелой обязанности в возвышенную идею, – и именно благодаря этому в истории осталась память о примерах искреннего самопожертвования и служения ближнему. Однако для многих понимание смысла религиозной морали оставалось недоступным, даже несмотря на все положительные последствия, к которым вело соблюдение правил – и самоконтроль у таких людей держался на чувстве вины и страхе посмертного наказания.
Христианский самоконтроль совершенно отличен от того разумного контроля и покоя, о котором говорили греческие мыслители. В понимании Сократа и Платона источник контроля – разум, охватывающий всё более высокое знание, что приводит к естественному, ненасильственному затуханию опасных страстей, результатом чего и является внутренний покой.
Картезианство
Следующий этап в развитии представлений о самоконтроле и спокойствии связан с Рене Декартом. Для торжества современной технократической цивилизации этот человек сделал больше, чем кто-либо другой. Если Платон был прародителем западного мировоззрения, а Аристотель – предтечей научного мышления, то Декарт возвестил приход технократии.
Прослеживается чёткая преемственность: согласно Августину, мир есть результат божественной воли. Замысел Бога и есть образец идеального мира Платона. По аналогии с Платоном Августин устанавливает два мира: идеальный – в божественном замысле, и материальный, который появился в результате вдыхания божественной идеи в материю.
В свою очередь, идеи Декарта восходят к учению Августина: Декарт искренне верил в Бога и считал себя последователем христианского философа. Известное изречение: «Я мыслю, значит, существую!», которое стало визитной карточкой Декарта, есть всего лишь цитата Августина: «Знаешь ли ты, что ты существуешь? Знаю… Знаешь ли ты, что ты мыслишь? Знаю… Итак, ты знаешь, что ты существуешь, знаешь, что живёшь, знаешь, что познаёшь»[10].
Августин считал, что достоверное знание может быть только о самом себе. Ту же самую отправную точку избрал Декарт: единственное достоверное знание – это то, что «я существую». Раз мысль о собственном существовании – единственное неоспоримое знание, значит, мышление – единственный достоверный источник познания. Познавая окружающий мир, мы оттачиваем мышление до совершенной ясности, тем самым приближаясь к Богу. По мнению Декарта, Бог является бесконечной и безначальной разумной субстанцией, он порождает конечные субстанции – дух и материю. Основным свойством духа является мышление и познание.
«Современная философия начинается с Декарта, для которого основным бесспорным положением являлось положение о существовании лишь самого себя и своих собственных мыслей, из чего следует заключать о существовании внешнего мира»[11].
Удивительно, но, разрабатывая систему доказательств существования Бога, Декарт одновременно создавал методы, приведшие к торжеству научного мировоззрения и атеизма!
Основываясь на рационализме[12], Декарт утверждал, что человек (обладающий духом) может господствовать над природой (чистой материей). Данным постулатом был спровоцирован будущий технологический прорыв и потребительское отношение человечества к природе. При этом была забыта исходная посылка Декарта о том, что господство над природой – это устремление человека к божественной духовности, и человечество стало эксплуатировать природу в угоду своим желаниям – без всяких моральных терзаний и рефлексий.
Развивая рационализм как способ познания скрытых природных законов, Декарт обосновал важность эксперимента и критической оценки опытных данных, критерии достоверности и необходимость сомнения… Важнейшее убеждение Декарта состояло в том, что любое знание должно быть обосновано, а любые сомнения в его достоверности исключены. Для этого он сформулировал обязательность математической проверки знаний.
Вытекающие из философии Декарта взгляды определили отношение к материи: её можно познать и ею можно управлять. Материя состоит из частиц, а происходящие в ней физические процессы объясняются их взаимодействием – явления окружающего мира перестали быть таинством и превратились в логическую загадку. Прямым следствием стало появление механистических моделей вселенной, определивших развитие научной мысли.
Поскольку тело также относится к материи, значит, его тоже можно познать и считать механизмом. Идея о том, что можно управлять частью себя – телом, привела к разделению личности на то, ЧЕМ можно управлять, и то, ЧТО управляет. В согласии с механистическим подходом, Декарт первым сформировал представление о рефлексах, чтобы проиллюстрировать, как мозг управляет мышцами. Следствием картезианства стало отношение к частям личности как к инструментам – тело, интеллект и эмоции превратились в инструменты, которыми можно управлять ради достижения поставленных целей.
Взгляды Декарта, признававшего важность ясного мышления и механистичность личности, сформировали понимание самоконтроля как управление со стороны некоего «я», имеющего высшую природу, остальными частями индивидуальности, имеющими механическую природу. «Я» было определено как способность самоосознавать: «Мыслю, значит, существую»; всё остальное: тело, воля, память, эмоции, логика – используемые инструменты. Соответственно, управляя эмоциями и желаниями, можно вызывать ощущение покоя.
Платон считал, что внутренний покой возникнет из познания сути вещей. Августин – что из слияния с внутренней божественной природой. Декарт утверждал, что мы сами можем управлять собой без каких-либо дополнительных условий: нет необходимости познавать внешний порядок идеальных форм, поскольку он ничем не управляет; нет необходимости обращаться внутрь себя в поисках божественной природы, поскольку способность к мышлению и есть эта самая природа.
Теперь, наконец-то, можно перейти непосредственно к психологии, которая родилась из предшествующих взглядов и унаследовала их достоинства и ограничения.
Заря психологии
…Мы, европейцы, всего лишь полуостров на азиатском материке, населенном древними цивилизациями, представители которых тысячелетиями упражнялись в психологической интроспекции, тогда как мы занялись психологией даже не вчера, а только сегодня утром…[13]
Человечество уже привыкло полагаться на науку. Мы надеемся, что в поиске умиротворения и спокойствия нам помогут последние научные достижения, которые воспринимаются как ещё одно доказательство того, что человечество развивается, прогрессирует. Мы полагаем, что чем более новые и сложные научные открытия применим, тем больше гарантия, что они сработают и устранят проблемы.
В областях, касающихся психики, это как минимум не так. А возможно, и вовсе – наоборот! В каждом конкретном случае нельзя сказать наверняка, чей подход лучше – Сократа или Фрейда. В этой ситуации дистанция в две с половиной тысячи лет ничего не значит.
Мы уверены, что психология, молодая и модная наука, находящаяся на пике развития, подскажет лучший способ разрешения внутриличностных неурядиц. Мы самонадеянно считаем, что современное общество – это вершина развития и что мы, являясь его частью, во всех отношениях опережаем тех, кто жил до нас. Но в то же время мы страстно желаем избавиться от всевозможных неврозов, уповая на науку, которой немногим более ста лет.
Психология зарождалась в момент триумфа научного мировоззрения – во время цивилизационного перелома. Казалось, что сбылись мечты Декарта о торжестве разума над природой.
На рубеже XIX–XX веков люди ждали от учёных многого, и те не подвели – подарки сыпались как из рога изобилия. Наука прочно вошла в моду и стала господствующим мировоззрением.
Только представьте. Появилось электрическое освещение – жизнь стала комфортнее, и это только начало! Создан двигатель внутреннего сгорания и, как следствие, воздухоплавание и автомобилестроение – расстояние покорено! Проведены телеграфные кабеля между континентами, создан беспроводной телеграф – любая новость сразу становится общей. Изолированности больше нет, разрозненность общества и экономики преодолена – планета объединилась!
Химия не отставала от физики. Новые методы земледелия: химические удобрения, гербициды и инсектициды – голод побеждён. Открыты синтетические материалы – от представившихся возможностей разбегались глаза. Материя подчинена воле человека!
Появились новые способы ведения войны и виды вооружений – отравляющие газы и пулемёт «Максим». Эти ужасающие открытия предотвратят войны – ведь нельзя же СТОЛЬКО убивать! Новые способы ведения войны оказались столь ужасными, что сама мысль об их применении была отвратительной – будущее без войн казалось достижимым.
Медицина радовала своими успехами – долгая и здоровая жизнь маячила на горизонте. Прививки, санитария, уменьшение ранней смертности, новые искусственные медикаменты… Новости медицины потрясали больше, чем романы Жюля Верна. В качестве одного из многочисленных примеров можно привести французского врача Шарля Броуна-Секара и его последователя Сергея Воронова, чьи эксперименты вдохновили Михаила Булгакова на создание образа профессора Преображенского. В двадцатых годах прошлого столетия по методике Воронова было сделано несколько тысяч пересадок обезьяньих половых желез людям. Хирург вызвал настоящий ажиотаж – после операций пациенты на короткое время «омолаживались». Подобные эксперименты были лишь частной деталью фронта многочисленных исследований, призванных навсегда улучшить человеческую природу. Исследования нервной системы, эксперименты по омоложению с пересадкой тканей, новая хирургическая техника… И хотя некоторые из опытов оказывались не столь успешными, даже промежуточные результаты вызывали общественную эйфорию. Казалось, ещё чуть-чуть, и рецепт вечной молодости будет найден!
Новые виды искусства, массовое образование, торжество демократий, борьба с неравноправием… Человечество дерзко разрывало привычные шаблоны, и казалось, что наступает Золотой век!
Подобные настроения в той или иной мере владели европейской интеллигенцией в конце XIX века.
Психология, как отдельная дисциплина, рождалась во время торжества рационализма, механистического подхода и научно-материалистического мировоззрения. Метод, который так успешно преобразовывал окружающий мир, неизбежно был применён и для исследования внутреннего. Первые результаты не заставили себя ждать: исследование рефлексов, теория высшей нервной деятельности, бихевиоризм… Новые и новые впечатляющие открытия подтверждали правильность выбранного направления.
Восход
Первым, кто попытался как-то суммировать знания о душе, был Вильям Джеймс. Для нас этот человек важен тем, что в его работах система знаний представлена в целостном виде, ещё до того, как она разделилась на течения, соперничающие и критикующие друг друга.
Идеи Джеймса и сегодня выглядят удивительно современными. Он утверждал, что восприятие не бывает целостным: «Оно всегда интегрируется более одной частью объекта, чем другой, оно принимает и отвергает или выбирает все время, пока оно мыслит. Что определяет выбор – это и есть тема большей части психологии». «Только то, что я заметил, формирует мой ум. Мой опыт – это то, на что я согласился обратить внимание»[14].
Изменения, происходящие с личностью, Джеймс формулировал как приобретение или угасание привычек: «Фактически наши добродетели являются привычками, как и пороки. Вся жизнь есть лишь сумма привычек… неотвратимо влекущих нас к нашей судьбе, какова бы она ни была».
Относительно контроля эмоций Джеймс давал следующий совет: «Дайте своим эмоциям прийти или дайте им уйти… и в любом случае не придавайте им значения. Они не имеют отношения к делу. Они лишь индикатор вашего темперамента или физического состояния. Эмоциональный взрыв – одно из средств разрушения укоренившихся привычек; он освобождает человека, дает ему возможность попробовать вести себя по-новому. Дело не в самом событии, а в том, как реагирует на него индивид».
В работах Джеймса можно найти предпосылки гештальта, когнитивной психологии, транзакционного анализа, элементы психоанализа: вытеснение и проекция и многое другое.
«Препятствием для личностного роста Джеймс считал дурные привычки и неурегулированные эмоции. Он полагал, что необходимо что-то делать с эмоциональной энергией, блокирование которой ведет к заболеванию. Но он подчеркивал, что нет необходимости выражать сильные эмоции, если это может повредить другим и себе. Ибо причиненный вред, в свою очередь, вызовет сильную отрицательную эмоцию. Возникнет порочный круг… Джеймс призывал почаще выражать благородные чувства, но в меру, ибо каждая добродетель, если она принимает преувеличенную форму, приносит вред своему обладателю.
Джеймс выдвинул понятие о психологической слепоте – неспособности понять другого человека. Мы не осознаем своей психологической слепоты (смотрим, но не видим), и это основной источник наших неприятностей. Мы начинаем решать за других, что для них хорошо, что им нужно, чему их следует учить… и впадаем в ошибку.
Известна формула Джеймса: самоуважение = успех/уровень притязаний. При отказе от последних человек испытывает такое же облегчение, как и при их удовлетворении. …Как прекрасен день, когда мы отказались от стремления быть молодыми или стройными. Слава богу, говорим мы, с одной иллюзией покончено… Уменьшите свой уровень притязаний, и у ваших ног будет весь мир».
Джеймс советовал развивать осознанность и с этой целью придумал техники для развития воли, осознавания и контроля эмоций. Эти методы по смыслу ничем не отличаются от однонаправленной концентрации и практики осознавания, применяемых на ранних стадиях обучения буддийской технике созерцания.
Из приведённых цитат можно заключить, что Джеймс проблему самоконтроля и обретения покоя рассматривал комплексно и творчески – это осознанное восприятие, изменение привычек, отказ от «психологической слепоты» (эгоцентризма), пересмотр амбиций и притязаний…
Даже из такого короткого знакомства становится очевидным, что в девятнадцатом веке психология обладала очень серьёзным и действенным багажом. Можно сказать, что проблемой было не получение новых знаний, а распространение тех, которые уже собраны Джеймсом из разных источников. В работах этого праотца психологии так много того, что составляет скелет современной науки, что хочется разобраться – а что же радикально нового было предложено за последующие сто лет? Более того, все процитированные фрагменты в точности совпадают с положениями Дхармы, сформированной более двух тысяч лет назад.
Бихевиоризм
Самой ранней научной психологической теорией стал бихевиоризм. Это была шагающая в ногу со временем попытка применить лабораторные методы исследования к психике. Прежним методом исследования внутреннего мира была интроспекция, что не позволяло называть психологию наукой в современном смысле этого слова.
Бихевиористы объясняли развитие личности, как выработку новых усложняющихся реакций на внешние раздражители. С данной точки зрения сознание – это иерархическая система рефлексов. Бихевиористы сводили психику к поведению и исследовали только его. Внутренний мир рассматривался как некий механизм, обеспечивающий поведенческое взаимодействие с окружающим.
Несмотря на то что далеко не все психоневрологи соглашались с воззрениями бихевиористов, а со временем эта школа и вовсе утратила прежние позиции, открытия и взгляды ее представителей проникли в в большинство направлений современной психологии. В советской школе бихевиоризм считался реакционным буржуазным течением, однако трактовка высшей нервной деятельности, основанная на павловском учении о рефлексах, нисколько не противоречила бихевиоризму, тем более что и самих основателей советской психоневрологии – Павлова и Бехтерева – можно причислить к этой школе.
Бихевиоризм, наверное, был самым ярким свидетельством триумфа картезианства, в том числе и в вопросе самоконтроля. Уотсон, основатель бихевиоризма, ставил опыты, доказывающие, что эмоциями можно управлять с помощью внешних стимулов. Он утверждал, что управлять можно любыми реакциями: интеллектуальными, поведенческими, эмоциональными. Бихевиористы вычеркнули из психики огромные пласты, но обогатили психологию лабораторными методами и пониманием связи психических функций с телесными проявлениями.
Бихевиоризм можно воспринимать как младенческую ступень, необходимую для появления когнитивной психологии[15], которая сегодня является наиболее перспективной областью исследования психики. Когнитивная психология тесно связана с нейрофизиологией, в обеих науках применяются аналогии из информатики и электронного моделирования нервных процессов. Вполне вероятно, что в будущем, когда связь между физиологическими процессами и психикой станет прозрачней, когнитивная психология будет частью нейрофизиологии.
В этой школе психические проблемы рассматриваются как последствия ошибок мышления и познания. Возникновение нарушений анализируется с учётом всех частей личности: восприятия, эмоций, интеллекта, эмоциональной памяти… Привлекается ступенчатый анализ с целью выявить схематические шаблоны мышления и автоматические дезадаптивные мысли. Признаётся важность логики в решении психологических проблем. Основной задачей в ходе терапии считается рациональная убедительная демонстрация того, как мысли влияют на эмоции, поведение и фильтры восприятия. Затем пациенту помогают изменить иррациональные убеждения, породившие привычные жизненные ошибки. Общение с психологом происходит в виде совместного анализа, в ходе которого пациент учится обращаться к фактам и видеть несоответствие своих навязчивых ожиданий с жизненными ситуациями. После такого анализа пациенту помогают проверить в реальной обстановке правильность сделанных выводов.
Когнитивная психология разработала способы борьбы с эмоциональным стрессом, хроническими навязчивыми состояниями, депрессиями и т. д.
Психоанализ
Говоря о современной трактовке самоконтроля, невозможно пройти мимо такого важного действующего лица, как Фрейд. Созданная им школа развивалась параллельно с бихевиоризмом и исследовала противоположную область – неясного, неосознанного, того, что нельзя изучить с помощью теории рефлексов. Фрейд попытался ответить на вопрос, волновавший психотерапевтов еще на самых ранних этапах развития науки: почему, даже когда обладаешь всей полнотой объективных исследований, не получается изменить себя? Почему вместо изменений вырастает внутренний конфликт или происходит эмоциональная катастрофа? Почему в душах людей примерного поведения, развитых и утончённых, периодически бушуют просто-таки пещерные страсти? Почему, сдерживая и контролируя себя, люди порой только усугубляют психические проблемы?
Фрейд показал, куда прячутся психологические проблемы, если с помощью воли и жёстких правил попытаться их запереть в клетку. Изначально он разрабатывал методы для своей психотерапевтической практики, но оказалось, что нашёл ответ на общие вопросы психологии.
Фрейд предложил теорию трёхслойной личности. Первый, самый массивный и тёмный слой – «Бессознательное» (ОНО). Это сумма неуправляемых инстинктов, рефлексов и спонтанных эмоций. Второй, «Эго» – это та часть личности, которая осознаёт себя: воля, мышление, сознательное внимание, выбор, «Я». Эта часть, которую мы, собственно, и считаем «собой», мы уверены, что это цельное «Я», наша личность, которая контролирует тело. Однако Фрейд показал, что это только часть, которая не догадывается о других, столь же важных действующих лицах того, что мы считаем «собой». Третья часть – «Сверх-Я», морально-этические нормы, воспитание, совесть…
Бессознательное в нас присутствует от рождения, в то время как «Сверх-Я» воспитывается. Человек может жить с недоразвитым «Сверх-Я», но «ОНО» в нас всегда присутствует в полной мере. Бессознательное движимо основными инстинктами: продолжения рода (либидо) и самосохранения. «Сверх-Я» тормозит инстинкты, и в результате их энергия может быть направлена на творчество и созидание (сублимация).
С точки зрения Фрейда, «я» является как бы осью весов, на одной чаше которых «ОНО», на другой «Сверх-Я». В идеальном случае они должны находиться в равновесии. Эти чаши постоянно противоборствуют, но «ОНО» обладает большей мощью, и у весьма немногих людей «Сверх-Я» имеет шанс перевесить. Когда побеждает ОНО, человек превращается в животное, когда верх берёт «Сверх-Я» – пробуждается внутренний тиран, но рано или поздно следует ждать восстания из глубин ОНО.
«Сверх-Я» не даёт человеку самому себе признаться в желаниях, которые считает постыдными. ОНО постоянно пытается прорваться в «Я». «Сверх-Я» блокирует эти всплески с помощью чувства вины, совести, самообличения – постоянные внутренние битвы подрывают психическое здоровье и делают человека невротичным. Подавление мыслей и желаний отнимает огромное количество энергии, поэтому даже выявление и осознание проблемы уже приносит облегчение – высвобождает энергию, с помощью которой блокировалась проблема.
Ночью, когда «Сверх-Я» спит, ОНО выходит из-под контроля и проявляется во снах. Анализируя сны, можно понять, в чём мы себя угнетаем и откуда следует ждать взрыва. Цель психоанализа состоит в выявлении недоступной сознанию информации из подсознания.
Классический психоанализ довёл технику анализа сновидений до абсурда – для поиска и устранения проблемы, возможно, несущественной, нужно порой годами записывать и тщательно анализировать сны.
Для нашей темы важно то, что «препятствием для роста З. Фрейд считает тревожность, которая вызывается ожидаемыми неприятностями и потерями: потеря желаемого объекта, любви, себя, любви к себе. Есть два способа уменьшить тревожность: непосредственно обратиться к ситуации (здоровый путь) и исказить или отрицать саму ситуацию (защитные механизмы)»[16].
Фрейд не считал волю весомым фактором, полагая, что она может только подавлять и поэтому её влияние негативно. Выход он видел в том, чтобы становиться более интеллектуальным и разумным – только рассудок может справиться с теми безбрежными эмоциональными силами, которые нами управляют. Фрейд утверждал, что без развития разума мы продолжаем жить в иллюзии, которая имеет природу бреда, но гораздо более опасна, поскольку отнимает у нас жизненное время.
«Она (иллюзия) имеет сходство с бредом, но она не находится в таком противоречии с действительностью, как бред. Девушка-мещанка может предаться иллюзии, что на ней женится принц.
Вера – это тоже иллюзия, где присутствует исполнение желания. Множество людей находит своё единственное утешение, лишь с её помощью они могут выносить жизнь. …Голос интеллекта тих, но он не успокаивается до тех пор, пока его не услышат»[17].
Психоанализ сегодня не только жив, но и породил ряд новых методов: символдраму, психодраму, транзакционный анализ…
И бихевиоризм, и фрейдизм были порождением европейской веры в торжество науки. Если первый выступал радикально и отвергал любые иррациональные стороны личности, то психоанализ, признавая интеллект наиболее важным фактором, пытался объяснить тёмную сторону личности, проложить к ней мостик, чтобы найти гармонию.
Экзистенциализм
Когда покою мы спешим навстречу,
Беда, как волк, нам прыгает на плечи.
А где покой? В которой стороне?
Там, где мы с истиной наедине!
И каждый чем-то должен поплатиться
За то, что в мир пришёл – в сию темницу[18].
В вопросе самоконтроля и поиска душевной гармонии экзистенциализм явился как бы шагом назад. С точки зрения научного подхода это регресс, откат к старым идеям, но для нерешённой проблемы поиска внутреннего покоя он был логичным этапом.
Современное человечество свято верит в могущество интеллекта. Так было не всегда. Долгие тысячелетия люди считали, что ими управляют посторонние могущественные силы, которые сначала описывались с помощью мифов, потом религии и натурфилософии. Поскольку человек не управляет эмоциями и желаниями, поскольку они приходят непредсказуемо и властвуют над нами, то логично предположить, что они приходят извне; являются вестниками и способами постороннего вмешательства – божественного или демонического.
Только с момента появления философии интеллект стал рассматриваться в качестве отдельной части личности и был осмыслен как фактор самоуправления. Однако вера в то, что нами управляет нечто, что мы не способны понять, была оттеснена, но не исчезла. И если раньше это НЕЧТО искали снаружи – божества, духи, демоны, ангелы, Бог… то с развитием психологии появилось предположение, что это НЕЧТО стоит искать во внутреннем мире.
Даже в тот момент, когда казалось, что рационализм, восторженно принятый обществом, одержит полную победу, он не смог избавиться от своего извечного оппонента – чувственного, иррационального, интуитивного, мистического… Европа вполне справедливо предвкушала дальнейшие подарки от выпестованной науки, ещё ничего не зная о сопутствующих «сюрпризах». Она обзавелась колониями, доказала могущество научно-технологической цивилизации, навязывала свою волю странам, которые считала отсталыми… Однако улучшения уровня жизни оказалось недостаточно, чтобы сделать всех людей счастливыми. Материальное благополучие избавило от многочисленных бытовых проблем, подарило свободное время, но, обретя устойчивый достаток и привыкнув к жизненным благам, человек задавался закономерным вопросом: «А что дальше?» Благополучие не спасало от депрессий и тревожности – оно оказалось одним из условий, но не причиной счастья. Рационализм пробуксовывал в той области, которую сложно описать и где невозможно поставить эксперимент.
Человек пытался всмотреться в себя самого, чтобы понять смысл существования, и ничего не находил. Теорией, которая попыталась заполнить эту пугающую пустоту, стал экзистенциализм.
Его называют культурным течением, философией, психологической теорией. Термин появился только в 1931 году, но предтечей считается Кьеркегор – датский мыслитель XIX века. Если попытаться коротко объяснить особенность экзистенциализма, то можно сказать, что он снимает рациональное знание с пьедестала и возводит туда личное отношение, непосредственное восприятие жизни. Отсюда следует, что жизнь конкретного человека иррациональна, уникальна и плохо поддаётся точному исследованию.
Основную проблему человеческого разума экзистенциалисты видят в том, что он разделяет мир на субъект и объект – попытки противопоставить исследующему интеллекту (субъекту) исследуемый объект, который можно изучить и которым можно попытаться управлять, приводят к неизбежным ошибкам. Особенно если в качестве объекта человек (субъект) рассматривает сам себя. Правильный подход состоит в единстве субъекта и объекта, переживание такого единства и есть акт экзистенции[19] – истинного иррационального бытия. Каждый человек может ощутить это истинное бытие в момент душевного кризиса или духовного поиска, перед лицом смерти или во время интуитивного озарения.
То, что в Европе назвали «экзистенциализмом», не было новым открытием и на уровне концепций существовало с древности. Возможно, оформление этих идей в отдельное течение стало протестом против развивавшегося европейского рационализма. И поскольку рационализм вознёсся на небывалую высоту, это предопределило и взлёт его противовеса – экзистенциализм быстро вошёл в моду у той части думающей европейской публики, которая не находила ответов на свои вопросы в рамках доминирующего подхода. В культурологических статьях, посвящённых экзистенциализму, это учение трактовалось как передовое, освобождающее, разбивающее оковы стереотипов – чуть ли не как ответ на все вопросы человеческого бытия. Новое прогрессивное течение быстро распространилось и пропитало искусство и литературу. Сократ, Эпикур, Достоевский, Толстой, Ницше и бесчисленное количество других авторитетов были объявлены экзистенциалистами.
Обозначим пункты, которые имеют прямое отношение к нашей теме: исходя из первичности восприятия и непосредственного осознания, экзистенциалисты наделяли человека свободой: мы сами творим себя, каждую секунду осуществляя свободный выбор. Отсюда следует и то, что мы несём полную ответственность за то, что с нами произойдёт.
Экзистенциалисты утверждают, что в силу отделённости от непосредственного бытия, из-за разделённости на «наблюдателя» и «объект», в человеке порождается ощущение глубокой тревожности. Поскольку наблюдатель (рациональность) не переживает бытие, а оценивает его: предвидит возможные беды, испытывает разочарованность, терзается страхами… Эта глубокая, почти не осознаваемая беспричинная тревога оказывается нашим постоянным спутником. Она формирует тот тёмный колодец, в который так страшно взглянуть! Именно там прячутся наши страхи: одиночества, смерти, боли, ответственности за сделанный выбор… И в том числе страх от непонимания смысла своего бытия – поскольку этот вопрос нельзя решить рационально, а от экзистенции мы отгородились, – угнетающая, бездонная, одинокая пустота накатывает на человека, когда он пытается найти хоть какой-то смысл своего бытия.
С одной стороны, это глубокое безотчётное беспокойство угнетает человека, но есть и положительный момент – оно выталкивает из бездумного существования и оттесняет от примитивных ценностей, заставляет взглянуть на себя со стороны.
Основные проблемы, озвученные экзистенциализмом: свобода воли, страх последствий выбора, страх смерти, осознание бессмысленности существования, равнодушие мира при необходимости с ним взаимодействовать.
В психологии экзистенциализм привёл к индивидуальному подходу и стремлению рассматривать каждого пациента как процесс личностных изменений. Экзистенциалисты принимают тревожность и чувство вины как основное фоновое состояние и подталкивают человека оценить собственные страхи, поскольку со стороны это сделать сложно. Психолог пытается показать пациенту, что он – индивидуальный изменяющийся процесс, который поддаётся корректировке, что он может взять ответственность и управлять изменениями. Главное – сделать осознанный выбор, перестать бояться последствий и принять возможность ошибки как часть самого бытия. Сеансы помощи такого психолога могут быть далеки от привычной картины и скорее напоминают откровенный и бесстрашный разговор на пугающие философские темы.
Из известных методов, обязанных своим появлением экзистенциализму, можно назвать гештальт-терапию, признающую психотерапевта не пассивным слушателем, но собеседником и помощником в экспериментах пациента над собственными впечатлениями и состояниями. Пациент выполняет определённые задания и учится осознаванию, постепенно создавая новый целостный образ (гештальт) собственной личности.
Экзистенциализм не то чтобы перестал развиваться, но распылился на многочисленные проявления. Каждый год рождаются новые «революционные» методы самосовершенствования и корректировки личностных качеств, но «революционеры» иногда даже не подозревают, что их методы являются всего лишь частным проявлением экзистенциализма в конкретной обстановке.
Буддизм и психология
Высший источник счастья моей души – это спокойствие моего ума. Никто не может нарушить его, кроме моего собственного гнева[20].
Многообразие психологических теорий, течений, направлений, методов, трактовок может привести в замешательство. Психологические и псевдопсихологические методы появляются, критикуются научным сообществом, некоторое время плывут на волне интереса и уходят: трансерфинг, НЛП, сказкотерапия, системная семейная психотерапия и расстановки, всевозможнейщие тренинги личностного роста… Успешные психологи изобретают очередной новый метод, тренинг, подход… И, так или иначе, дублируют друг друга. Даже повторяют методы, известные человечеству испокон веков. Психологи часто «открывают» с помощью новых слов известные истины. Пересказывают очевидные вещи, но для разных типов людей и для других культур – и это работает.
Новизна подачи не может быть истинным критерием успешности психолога – если так, то он попросту превратился в шоумена. Настоящим успехом можно считать то, насколько он результативно помогает окружающим, и в этом контексте теории уходят на второй план. Гораздо более важным представляется личность самого психолога – его уровень развития, неравнодушие…
Психология предлагает варианты помощи для самых разных случаев. Проблема в том, что, изучив теории соперничающих психологических школ, трудно сложить представление о единой структуре психики и сложно увидеть место своей личной проблемы в этой структуре. Например, когнитивная психология и системная семейная терапия предложит разные методы и даже по-разному назовёт вашу проблему. При этом весьма вероятно, что обе системы способны вам помочь.
Но всё же давайте подведём итог – что буддизм предлагает такого, ради чего ему стоило бы отдать предпочтение?
Даже при поверхностном восприятии буддизма можно найти подтверждение того, что ему есть что предложить. Расхожее мнение о буддистах сводится к тому, что это лысые вегетарианцы, замотанные в шафрановые простыни, улыбчивые и спокойные. В общественном сознании пребывает устойчивый стереотип о том, что буддийские монахи безвредны, расслаблены и доброжелательны. Это действительно так – людям, побывавшим на массовых буддийских учениях, очевидна разница между беззаботной толпой слушателей-монахов и озабоченно-настороженных мирян.
Психология – наука относительно молодая и поэтому ещё не устоявшаяся, не пришедшая к единой схеме описания психики. В отличие от неё, буддизм предлагает стройную схему с чётким описанием того или иного психического фактора – его место, важность, подчинённость другим ментальным факторам, способы воздействия в случае болезненных состояний. При том, что психология продолжает исследовать ментальные факторы, она имеет целый ряд противоречивых трактовок, от которых ей ещё предстоит освободиться. Каждое течение делает свой акцент на якобы доминирующем факторе: бессознательное, мышление, восприятие… и пытается все остальные рассматривать как вторичные. Буддизм же давно прошёл этот этап конкурирующих взглядов и предлагает готовую схему. Главное её отличие – она не умозрительна, это не гипотетическая теория, а система взглядов, проверенная в течение тысячелетий.
Кроме кризиса развития, пока ещё существующего в психологии, между ней и буддизмом есть более существенное отличие, касающееся как исходных посылок, так и целей.
Психология, основанная на западной философии, видит свою задачу в том, чтобы привести человека к гармонии. Психика представляет собой саморегулирующуюся эмоционально-познавательную систему. Несмотря на то что эта система – саморегулирующаяся, она может давать сбой в силу разных причин. Психические проблемы признаются психологией как нарушающий адекватное взаимодействие с окружающим миром отход от внутреннего баланса. Причины представляются случайными (наследственность, тяжёлое детство, личная трагедия, ошибки воспитания…). Задача психологии – отрегулировать механизмы, которые перестали быть адаптивными. То есть во время сбоя адекватные эмоции становятся излишне проявленными или, наоборот, пропадают вовсе. Если состояния опаски и осторожности адаптивны, то преувеличенный страх, паранойя или хроническая тревожность оказываются патологическими. Психология призвана обозначить проблему и подкорректировать её. И по мере решения проблем мы снова возвращаемся к состоянию гармонии и внутренней уравновешенности с нормально проявленными эмоциями. Таким образом, психология рассматривает душевный покой как свидетельство гармонии с окружающим миром. В целом современный подход можно описать следующим образом: определить проблему, ослабить с помощью признания и насытить подсознание соответствующими образами покоя.
В отличие от этого, буддизм утверждает, что изначальная напряжённость, некоторая невротичность, беспокойство встроены в общепринятый способ жизни и что в нашем теперешнем состоянии гармония невозможна. Речь не идёт о том, что один из психических факторов работает дезадаптивно, приносит страдания и его нужно подкорректировать. Дхарма[21] исходит из того, что страдания – это неотъемлемая характеристика бытия. То есть наш внутренний мир изначально негармоничен и содержит бесчисленные зёрна будущей неудовлетворённости. Следовательно, чтобы обрести покой, необходима радикальная перестройка всего мировоззрения, а не исправление отдельного сбоя.
Уместна аналогия с ремонтом: психология предлагает подлатать сорванную часть крыши, подкрасить выступившие пятна на стенах, подпереть покосившиеся стены… Дхарма же говорит, что крышу всё равно сорвёт и сырые стены опять покроются пятнами. И вообще, все наши проблемы случились из-за хилого фундамента. Избавиться от них можно, только если снести старый дом и на его месте построить новый, на крепком фундаменте. Всё нужно перестроить: систему ценностей, отношение к себе и окружающему миру, эмоциональные привычки, подпитываемые чувства, фильтры восприятия – вплоть до представления о собственном «я». Мы должны изменить всё это – такое родное, но покосившееся и пошедшее пятнами пространство собственной души. Если психология призывает нас подкорректировать те или иные дисгармонирующие факторы, то Дхарма утверждает, что обретение гармонии невозможно без глобальной перестройки. Можно сказать, что в психологическом смысле это полная смена личности.
Ещё одно радикальное отличие: причины внутренних сбоев не являются внешними и не случайны – всё происходящее зависит от нами же созданных причин (учение о карме).
Следующее отличие касается конечной цели. Психология довольствуется промежуточными успехами и не видит того, что после достижения временного счастья мы продолжаем генерировать причины будущих страданий. Окончательной же целью Дхармы является достижение совершенного, а не частичного счастья.
В буддизме нет чёткого разделения на психологию и философию – это целостное учение, в котором разделы, относящиеся к психологии, являются частью общефилософской системы. За время своего существования буддизм разработал массу способов изменения сознания, но при этом он рассматривает недолговечное облегчение от страданий, которое мы воспринимаем как семейное, бытовое, карьерное счастье, как необходимый промежуточный этап. Избавление от очередной беды – всего лишь краткое облегчение, а борьба с конкретными проблемами – всего лишь начало длинного пути. Дхарма утверждает, что независимо от временных успехов, если мы остановимся в духовном развитии, сансара и страдания неизбежно разрушат наше временное благополучие.
Самая заметная разница между психологией и Дхармой – это отношение к таким архиважным личностным проблемам, как неуверенность, страх одиночества, чувство вины, депрессии, хронический стресс… При том, что буддийское учение скрупулёзно объясняет происхождение негативных эмоций и предлагает действенные способы борьбы с ними, оно не считает перечисленные проблемы достойными серьёзного внимания. В ходе своего развития Дхарма определила, что все они являются побочными проявлениями других, гораздо более опасных, но не таких заметных состояний. Склонность к депрессиям и неуверенность в себе испаряются незаметно, без приложения специальных усилий, по мере борьбы с теми глубокими состояниями, которые и являются истинными причинами наших несчастий.
Психология предлагает богатый арсенал средств для работы с внутренними проблемами. Её методы позволяют обрести психическое здоровье и снимают мучительные эмоциональные кризисы. Однако, несмотря на неоспоримые успехи, психология до сих пор не нашла способов устранения главной проблемы – глубокой тревожности. С помощью современных методов человек может выработать самоконтроль и обрести спокойствие, может стать успешным в обществе, однако глубокий душевный покой пока что остаётся тайной для этой молодой науки.
