Когда Шафран и Ли вошли в кампус, в Университетском колледже Лондона стояла послеобеденная тишина. Лишь в самом сердце учебного заведения – во внутреннем дворе, имевшем форму четырехугольника, – раздавался едва слышный суетливый шум, похожий на колыбельную песню. Высокие, с каменными лицами здания, казалось, дремали под пылающим голубым небом. Зеленая листва затеняла углы внутреннего двора, где вдали от света на клумбах росли цветы. Шафран чувствовала себя сродни этим растениям: круглый год они жаждут солнца, хоть и страдают от жары. На протяжении вот уже нескольких недель поглощенная столь долгожданной работой, она и сама поникла, как цветок.
Все еще опираясь на руку Ли, Шафран проделала весь мучительный путь к Северному крылу, представлявшему собой величественный коридор, примыкавший к куполообразной центральной части кампуса, зданию Уилкинса. Она остановилась перед блестящей черной дверью, вытирая лоб, готовясь пройти три лестничных пролета, отделявших ее от мягкого дивана в кабинете.
Когда Ли многозначительно прокашлялся, она втянула воздух сквозь зубы и попыталась открыть дверь. Он не двинулся с места, прижав девушку к себе:
– Я очень ценю, что ты приносишь и хранишь свои грязные образцы на нашем рабочем месте, Эверли, но предпочел бы держаться от этого подальше.
Шафран опустила взгляд на руку, которой все еще сжимала кожаную сумку. В своем стремлении не дать Ли понять, как сильно болит лодыжка, она совсем забыла о болиголове, который уже начал чахнуть.
Ли вырвал сумку из ее рук.
– Отнесу ее в теплицы, ладно? Пусть Уинтерс с этим разбирается.
Он ушел прежде, чем она успела возразить. Толкнув дверь, превозмогая боль в ноге, Шафран вошла в тихий, прохладный холл. Ее неровные шаги громким эхом отдавались на пустой лестнице. Было время, когда она скучала по толпам студентов и профессоров: тогда она еще была юной девушкой с горящими глазами, с волнением предвкушающей студенческие дни, но это время давно прошло. Теперь же она дождаться не могла летних каникул. Чем меньше людей было в кампусе, тем меньше было поводов для слухов о девице, которая избавилась от заведующего кафедрой, посадив его в тюрьму за попытку убийства.
На самом деле все было несколько иначе, но Шафран была не против прославиться тем, что отправила в тюрьму таких монстров, как доктор Беркинг и его жуткий коллега, выдававший себя за Ричарда Блейка. Но жизнь стала проще, в колледже воцарилось спокойствие, и у Ли было меньше поводов отвлекаться. Мужчина и без того страдал рассеянностью, лишняя пустая болтовня вокруг была ему ни к чему.
Шафран отперла дверь своего кабинета и, войдя, прикоснулась к маленькой латунной табличке, на которой было гордо выведено «Ш. Эверли». Еще два шага, и она прикусила губу от облегчения, опустившись на прохладную кожаную поверхность дивана. В поезде она отказалась снимать ботинок, несмотря на ужасный отек, а сейчас, скидывая куртку, думала только о том, чтобы избавиться от него. Девушка поморщилась, ненароком коснувшись солнечных ожогов на руках. Она осторожно поставила ногу на подлокотник дивана, опустила голову на другой и мысленно поблагодарила небеса за то, что в данный момент кабинет принадлежит только ей.
Хотя она делила это помещение с Ли практически с того самого дня, когда получила ключи, все же оно принадлежало ей. В конце концов, оно находилось в Северном крыле, где располагался факультет биологии, включавший и ботанику, а не в одном из многочисленных новых зданий, которые университет приобрел для медицинских исследований, и не в больнице через дорогу. Ли занимал ее пространство лишь временно. И занимал его довольно громко. И неряшливо. Стол его, маленький и обшарпанный, располагался в небольшом алькове, который она мечтала однажды заставить полками с книгами исключительно для своих исследований. По части неорганизованности Ли не уступал доктору Максвеллу, ее наставнику. Однако Шафран никогда не брала на себя труд приводить за него в порядок груды книг и папок. Те дни, когда она сортировала документы, готовила чай и делала заметки для своих коллег, давно прошли.
В данный момент в кабинете с белеными стенами и панелями из темного дерева было на редкость спокойно, хоть и немного душно. Шафран с тоской посмотрела на два окна за своим столом – прочным и массивным, куда больше, чем у Ли, – и подумала было допрыгнуть туда и открыть их. Слишком много труда, решила она, поглубже устраиваясь на диванных подушках. Как всегда, ее внимание привлекли ростки зелени на подоконнике: маленькие черенки в пробирках, которые она достала из шкафа; признаться честно, некоторые из них были опасны.
Губы ее изогнулись в улыбке, когда взгляд заскользил по угловатым листьям, растущим из ядовито-желтой лозы в центре подоконника. У нее появилась странная привязанность к этому растению, шолотлю, наверное, потому, что та напоминала ей о человеке, с которым она пережила непростые недели в недалеком прошлом.
В кабинет постучали, Шафран откинула голову на подлокотник и уставилась в матовое стекло двери. Ради Ли она уж точно не встанет – тем более было не заперто. Когда стук раздался снова, Шафран, застонав, села лицом ко входу.
– Ради всего святого, открой сам. Не стану я ради тебя вставать, ты ленивая…
Слова застыли у Шафран на языке, когда дверь распахнулась и на пороге оказался инспектор сыскной полиции Грин.
– Инспектор! – воскликнула Шафран, вставая на ноги.
Детектив стоял в дверях, держа шляпу в руках. Он ничуть не изменился за эти несколько месяцев, что прошли с тех пор, как она изводила его своими идеями о Беркинге и Блейке: аккуратно уложенные каштановые волосы средней длины над испещренным морщинами лицом. Единственным намеком на неординарность этого человека был проблеск ума в карих глазах. Сейчас эти глаза были прищурены и, как показалось Шафран, весело глядели на нее.
Неловко встав, Шафран направилась к двери.
– Прошу меня извинить. Я подумала… Ну, не важно. Входите!
– Не утруждайтесь, – вежливо ответил инспектор, входя в кабинет и оглядываясь по сторонам. – Насколько я понимаю, вас можно поздравить с недавним повышением. Мне сообщили, что вы теперь научный сотрудник факультета ботаники.
– Да, благодарю. – Превозмогая боль, Шафран пересекла комнату и села за свой стол. Она жестом попросила инспектора сесть напротив, что он и сделал.
– Я слышал, доктор Максвелл взял отпуск на неопределенное время? – ненавязчиво задал вопрос детектив.
Шафран порой все еще бросало в дрожь, особенно когда она входила в северное крыло, погруженная в свои мысли, и, оказываясь перед дверью Максвелла, вспоминала, что ее кабинет находится чуть дальше по коридору.
– Да, так и есть. Я не знаю точно, когда он вернется в университет. – Стряхнув легкую печаль, Шафран добавила: – В рамках аспирантуры я занимаюсь фитотоксикологией, или, иначе говоря, ботаническими ядами. Сейчас мы работаем с одним доктором над более детальным изучением воздействия некоторых местных растительных токсинов.
– Похоже, это исследование очень важно, – ответил инспектор Грин.
Шафран не сдержала улыбки. Работа и правда была важной, даже если порой казалось, что это так же бесполезно, как латать дыры на тонущем корабле. Девушка была уверена, что на каждый исследованный ими случай приходились сотни других. Доктор Астер, заведующий ее факультетом, никогда не говорил им точно, сколько сообщений об отравлениях они получают, лишь передавал, в каких случаях они могли бы помочь.
Шафран беспокоило, что она не до конца понимала механизм, позволявший им с Ли своевременно получать сообщения об отравлениях, не считая их объявлений об исследовании в газетах, распространявшихся в окрестностях Лондона. Но она знала, что лучше не выпытывать информацию у своего известного немногословием заведующего факультетом.
Когда они с Ли начинали свою работу шесть недель назад, она еще не отошла от дела Беркинга и Блейка. Суд проходил в спешке, чтобы успеть отправить экспедиционную команду университета в Бразилию, поэтому Шафран тогда разрывалась между своим новым исследованием и подготовкой к даче показаний против людей, пытавшихся отравить ее, Александра Эштона и супругу руководителя экспедиции. Ее роль в заседании оказалась совсем не такой, как она себе представляла, и теперь, спустя несколько недель, Шафран чувствовала, что уже слишком поздно просить Эстера объяснить некоторые непонятные ей детали научных изысканий, которые были поручены ей и Ли. Это было не столько одно полноценное исследование, сколько подборка конкретных случаев. Ли занимался предполагаемыми жертвами отравлений растениями, а Шафран искала природных виновников по полям и садам. Они вместе собирали образцы, затем составляли доклад и анализировали собранное и представляли отчет Эстеру. Она не искала новые виды растений, а Ли не открывал новые методы лечения пациентов, но оба помогали попавшим в беду и получали при этом интересный опыт работы в полевых условиях.
Шафран должна была признать, что ей было приятно получать такое внимание к своим наблюдениям от нового заведующего факультетом ботаники, в отличие от прежнего похотливого профессора. Даже если к этому прилагался коллега, которого она не ожидала и не хотела видеть рядом с собой.
Шафран благодарно улыбнулась инспектору Грину.
– Исследование действительно познавательное. Но прошу вас, расскажите мне, что привело вас сюда?
Инспектор задумчиво наклонил голову.
– Полагаю, вы помните, что после того, как мы завершили наше предыдущее дело, наш эксперт по ядам из Скотленд-Ярда вас не особо впечатлил. Припоминаю ваши точные слова: вы бы проделали ту работу куда лучше. – Шафран покраснела, но инспектор продолжил: – Я не могу заменить этого человека, но в моих силах искать другие решения, когда необходимо. Мне поручено одно дело, мисс Эверли, и мне нужна ваша помощь.
От последних слов у Шафран отвисла челюсть. Должно быть, это шутка. Инспектор неоднократно возмущался тем, что она вмешивалась в его расследование, и даже несколько раз предупреждал ее не лезть. Он не мог сказать такое всерьез.
Не успела Шафран ответить, как инспектор достал из кармана папку, открыл ее и протянул ей несколько фотографий.
– Что вы об этом думаете?
На глянцевых снимках был изображен букет в хрустальной вазе на полированном столе. На других кадрах цветы были крупным планом.
– Букет? – недоуменно спросила Шафран. – Ну…
Она принялась изучать черно-белые изображения. Первое, что бросилось ей в глаза, был длинный стебель какого-то растения, свисающий с края вазы, на котором рос небольшой круглый плод, который мог спокойно поместиться между большим и указательным пальцами. Корона на верхушке незрелого плода указывала на то, что это было не что иное, как гранат.
Пучок мелких соцветий под гранатовой ветвью напоминал лютики – похожие цветы Шафран искала на полях, окружавших поместье дедушки, соревнуясь с отцом в том, кто быстрее найдет идеальный цветок. Необычный выбор для букета, да еще и в городе, и не в последнюю очередь потому, что в ее родных местах это неприметное растение входило в список ядовитых. Ranunculus acris[3] в их исследованиях еще не встречался, вероятно потому, что мало кто стал бы его есть, учитывая его неприятный едкий вкус, за что лютик и получил свое название.
Рядом с ним в вазе возвышался высокий пучок пестрых колокольчиков, тяжело свисавших на одну сторону. Это был Digitalis, он же наперстянка.
По рукам пробежала колючая дрожь. Инспектор Грин занимался расследованием убийств. Вероятно, этот букет связан с одним из них. В это было не сложно поверить, учитывая, насколько ядовиты были цветы, составлявшие букет.
Шафран взяла следующую фотографию, крупный план которой подтверждал, что маленькие округлые цветы были лютиками. Однако присмотревшись внимательнее, она заметила кое-что странное в их стеблях. Шафран достала из ящика стола лупу и внимательно изучила снимок.
– Эти стебли были не просто срезаны, но еще и надрезаны. Любопытно.
– Почему же?
– Лютики – цветы довольно милые, но их сок вызывает раздражение. Я слышала старые истории о людях, просивших милостыню у богатых: чтобы вызывать сочувствие, они симулировали кожные заболевания, используя сок лютиков. Порезы на стеблях, кажется, сделаны преднамеренно. Значит, отправитель… – Шафран неуверенно подняла глаза на инспектора.
– …намеревался причинить вред получателю.
Возникла пауза, во время которой Шафран наконец собралась с мыслями.
– Такой букет просто в магазине не купить. Наперстянка – достаточно распространенный цветок для композиций, но вот эти лютики скорее полевые цветы, а ветка граната… Никогда не встречала гранат в букетах.
Инспектор Грин достал из своей папки еще одну стопку фотографий.
– А эти?
Шафран бегло просмотрела снимки. На них были изображены пышные туберозы и нежные цветы рододендрона кустового. Она перемешивала и вертела изображения, дабы составить более ясную картину, и наконец, сменив угол зрения, она заметила мрачный на вид цветок, который знала слишком хорошо.
– Аконит?[4] – подняла глаза Шафран, и инспектор кивнул в ответ.
Унылые колокольчики цветка аконита стояли рядом с другим не менее знакомым неприятным растением. Широкие, сердцевидные листья Urtica dioica[5] были покрыты крошечными волосками, которые, по словам Ли, при прикосновении цеплялись за кожу человека, оставляя на ней красные пятна. Однажды к ним поступил вызов с жалобой на воспаление кожи, возникшее в результате непреднамеренного контакта с такой же жгучей крапивой.
Шафран назвала инспектору Грину каждое растение, после чего он попросил:
– Не могли бы вы это зафиксировать на бумаге, пожалуйста?
Не выпуская увеличительного стекла, Шафран записывала составляющие букетов, задержавшись на крапиве. Ее не могли включить в композицию, не предупредив отправителя, что она опасна. Закончив, она протянула листок инспектору Грину, который собрался было уже уйти, как вдруг Шафран промолвила:
– Инспектор?
– Да?
Они долго смотрели друг на друга, прежде чем девушка, набравшись смелости, спросила:
– Те, кто получил эти букеты, были убиты?
– Да.
Шафран старалась не выдать своего любопытства.
– Как они умерли? Их отравили?
– Причиной смерти в обоих случаях была асфиксия, – отстраненно ответил инспектор. – В первом – странгуляционная[6], во втором – обтурационная[7].
– О! – Шафран удивленно моргнула. Не это она ожидала услышать.
Инспектор молчал. Когда пауза затянулась, он, прочистив горло, сказал:
– Без сомнения, это весьма необычно. Я узнал аконит благодаря вашим показаниям по делу Беркинга и Блейка и подумал, что цветы могут иметь какое-то значение, поскольку они присутствовали на местах обоих убийств. Я решил, что вы могли бы пролить на это свет. К примеру, где преступник мог достать эти растения?
Шафран задумалась, снова изучая фотографии.
– Оба инцидента произошли на этой неделе?
– Нет, первый случился две недели назад, двадцать восьмого июля. Второй двумя днями позже.
– Так… – Шафран анализировала даты, размышляя, почему инспектор ждал почти две недели, чтобы спросить ее о букетах.
– Все эти растения легко найти, – сказала она ему. – Они цветут в эту пору и в основном растут в садах, например рододендрон. На самом деле он тоже ядовит. Мед из цветов рододендрона погубил легионы греческих солдат две тысячи лет назад[8]. И это весьма забавно, поскольку другая армия совершила ту же ошибку несколько сотен лет спустя[9].
Шафран уловила легкое изумление на лице инспектора Грина и прервалась. Она с трудом сдерживала волнение. Эта беседа непосредственно касалась того, над чем девушка работала, но сейчас речь шла об убийстве, поэтому нужно было быть осторожнее.
Выпрямившись и сложив руки перед собой на столе, Шафран спокойно сказала:
– Ядовитые растения не редкость даже в тщательно ухоженных садах. Многие не понимают, сколько опасностей у них перед носом. Этот человек мог срезать большую часть цветов для букетов в саду или купить их в магазине. Кроме крапивы, поскольку только тот, кто знаком со старинными рецептами лекарств, стал бы выращивать ее специально. – Когда инспектор с любопытством поднял бровь, она добавила: – Крапива покрыта трихомами – особыми игольчатыми волосками, которые выделяют химические вещества-раздражители, проникающие под кожу, но кроме того они используются для изготовления лекарств от боли в суставах и мочегонных средств.
Инспектор Грин достал свой блокнот и, делая записи, уточнил:
– Итак, мы ищем человека, который иногда захаживает в цветочный магазин или имеет доступ к саду. Возможно, даже к саду с лекарственными травами. Что-нибудь еще?
– У того, кто составил такой букет, должно быть поблизости и гранатовое дерево, пропажи целой ветки с которого никто бы не заметил. – Шафран чувствовала, будто хватается за соломинку. Ей хотелось дать инспектору что-то более конкретное. – Я не смогла бы доказать, что цветы из одного сада, даже если бы у меня была возможность увидеть их лично, поскольку они разных видов. Думаете, эти букеты составил один и тот же человек?
С лица инспектора исчезла вся жизнерадостность, которую он демонстрировал на протяжении всей беседы.
– Мы не можем доказать, что отправитель один. Однако черные ленты, которыми были перевязаны цветы, полностью идентичны. – Он встал, уже менее серьезный. – Тем не менее пока ничего определенного. Позвоните в отдел или приходите, если что-то придет в голову. Я ценю вашу помощь.
Разочарованная тем, что оказалась не полезнее справочника по цветам, Шафран поспешила спросить:
– Можно оставить фотографии себе хотя бы на пару дней?
Инспектор Грин кивнул и взял список цветов. Шафран встала и проводила его до двери, где они пожали друг другу руки, после чего мужчина ушел.