Так пролетело несколько месяцев. Каждый день Дариан проводил с Мару-Эль. И каждый день запоминался как счастье. Для Дариана это было волшебством, сладким сном, из которого не хотелось выходить. Он видел, что Мару-Эль испытывает те же чувства. Ему не хотелось расставаться с ней даже на ночь, но девушка, как он сразу подметил, любила спать по утрам. И потому как только сгущались краски неба и вырисовывались звезды, он уходил из дома Миларов.
Когда он возвращался в свою пирамиду, Лиски каждый раз просил его отдохнуть, но Дариан не всегда следовал его совету. Он играл на музыкальных инструментах или рисовал картины, не чувствуя усталости, предполагая все же, что обменник чем-то подпитывал его организм. Молодой человек упал в любовь, даже провалился, пребывая в восторге от этого состояния. Лишь однажды он испытал странное чувство, для которого сложно было подобрать слова. И мысленно он несколько раз возвращался к той истории.
Они путешествовали с Мару-Эль на Сезоре. Птица летела низко над землей, и они видели все, что происходило на ней: наблюдали кроликов, бегающих по вечнозеленым полянам, ланей, пьющих воду из синей реки, холмики, покрытые стихами из цветов. Мару-Эль ловила свет и рисовала им на открытой местности. Климат на их материке был прекрасен. Мягкие лучи Светила ласкали мир, не обжигая его. Смена времен года отсутствовала. Изредка лиловые заказывали над своим домом снег или ливневый дождь, но все же предпочитали лучшее из всего, что давал мир.
– Мне бы хотелось лететь выше, – попросила Мару-Эль, вопросительно взглянув на Дариана.
Он согласился, и в его руках Сезор набирал высоту, земля стремительно отдалялась. Воздух стал чуть прохладнее, и они хотели немного спуститься и повернуть обратно, как вдруг с Мару-Эль упало колье. Дариан почувствовал, что она огорчилась, и направил Сезора вниз, в то место, куда, как казалось, упала драгоценность. Когда земля приблизилась, он понял, что они находятся на территории оранжевых. Сезор приземлился недалеко от их домиков. Людей вокруг них было много, около сотни. Но причин для беспокойства не возникало: оранжевые никогда не трогали лиловых. Дариан видел фильмы, в которых люди испытывали страх, хотя сам не ведал такого чувства. Но он предполагал, что оранжевые не предпринимают никаких действий по отношению к лиловым, когда те появляются на их территории, как раз потому, что испытывают страх. Ему стало неловко.
Человек двадцать окружили Сезора плотным кольцом. Оранжевые рассматривали молодых людей с птицей как диковинку, не издавая ни звука. Они были откровенно некрасивы, и Дариан подумал, что его глаза не видели зрелища хуже, чем это. Пропорции оранжевых были далеки от идеальных. Почти у всех женщин и мужчин выделялся живот, некоторые сильно сутулились, другие отличались худобой или, наоборот, излишним весом. Черты их лиц – в большинстве своем крупные и грубые – делали их выражения жестокими и одновременно чуть глуповатыми. Оранжевая кожа выглядела уставшей и замученной, местами обветренной, у многих людей ярко вырисовывались морщины.
«Как нелепо было оказаться здесь, – подумал Дариан, – но поздно рассуждать об этом, нужно найти колье как можно быстрее». И он обратился к оранжевым:
– Я прошу прощения за то, что оказался на вашей земле без предупреждения.
Люди не выказали никаких эмоций и не произнесли ни слова. Дариан продолжил:
– Мы потеряли металлическое колье с разноцветными камнями. Оно упало где-то в этой местности. Кто-нибудь видел его?
Оранжевые все так же молча и мрачно смотрели на него. Тут Мару-Эль воскликнула:
– Дариан, я вижу его! – и она показала рукой в сторону трехэтажного домика, где трое оранжевых толкали друг друга, а крупное украшение являлось предметом их раздора.
Дариан направился к ним. Две женщины в грязных потрепанных одеждах и хилый, будто сморщенный, мужчина пытались завладеть камнями, тщетно борясь между собой. Каждый из трех, одной рукой ухватившись за колье, другой лупил соперников. Зрелище вызвало у Дариана тошноту.
– Господа, прошу вас прекратить! Колье принадлежит даме, которая стоит рядом с птицей, и вам надлежит вернуть его ей.
Оранжевые прекратили махать руками, но никто не выпустил из своих рук драгоценность. Некоторое время они молча смотрели на него пустыми глазами. Неожиданно одна из женщин опустилась на землю и заплакала.
– Лиловый юноша, оставь это нам. Я поменяю камни на одежду. Видишь, какие на мне лохмотья, скоро они окончательно порвутся, и я буду ходить голой. Оставь, у вас много таких камней.
Женщина выглядела отталкивающе, длинное бесформенное серое платье скрывало фигуру, кожа на лице обвисла. Руки, державшие до этого украшение, пугали своей формой и цветом, темные нечесаные волосы неряшливо падали на плечи.
Дариан почувствовал острую жалость и обернулся к Мару-Эль. Однако в ее глазах он не нашел такого же чувства: Мару-Эль разглядывала женщину без сострадания. И все-таки он подумал, что ошибся.
– Мару-Эль, может быть, оставим это колье им, поделим его между людьми. Я попрошу Лиски, и на следующий день у тебя будет точно такое же, – предложил он, надеясь на то, что Мару-Эль поддержит его, и они как можно скорее покинут это ужасное место.
– Дариан, – Мару-Эль говорила очень нежно, – мне жаль, но камни не мои, а Рене, она нарисовала их, а Милар воспроизвел материю. И вечером она может спросить о них. И что же я отвечу?
Дариан почувствовал неловкость, он не знал, что делать в такой ситуации. Двое оранжевых все еще не выпускали колье из рук, а женщина, не поднимаясь, плакала. Он вспомнил, что его шею обвивает сапфировая цепочка, на каждый камень которой нанесены картинки из его детства. Дариан расстегнул ворот своего платья и, сняв с себя сапфиры, разорвал цепь на три части. Скрывая отвращение даже от самого себя, он протянул руку женщине, упавшей у его ног, помог ей подняться и вручил одну из трех частей. Потом он подошел к другим и, мягко разомкнув их руки, взял колье, взамен отдав сапфиры. Все трое выразили бурную радость. Остальные оранжевые стали понемногу расходиться.
Дариан протянул украшение Мару-Эль, девушка же пребывала в растерянности.
– Зачем ты отдал им сапфиры? Я знаю, что они дороги тебе. Ты же мог просто взять колье, и они отдали бы его без сопротивления.
– Мне было жаль их, – Дариан старался заглушить в себе странные мысли и чувства.
Мару-Эль закрыла глаза.
– Мне неуютно, Дариан, я не могла предположить, что ты так поступишь.
– Не переживай. Со временем обменник сделает новую цепь, – смог лишь вымолвить он. Ему не жаль было того, что он отдал, но он был расстроен тем, что Мару-Эль не понимает его. И некоторая предрасположенность девушки к обладанию и собственности показалось ему в ту минуту неприятной.
Это был единственный раз, когда Дарианом овладело смятение. Вечером того дня он мучил Лиски вопросами о своих чувствах, но обменник почти ничего не сказал. А на следующий день юноша вновь был счастлив. Они купались в горячих водах, говорили о картинах и о море, прыгали на птице из сада Ресэли. И событие, произошедшее на земле оранжевых, утратило окраску смятения. Лишь иногда, замечая, сколько энергии тратится у Миларов на материальное воплощение их идей и стремление к некоторой вычурности, он вспоминал оранжевых и те слова Мару-Эль. Но он был влюблен, и неприятный эпизод не мог изменить этого.