Дариан остался один. Тихо напевали фонтаны, величественные лебеди гордо плавали по бассейну, зелено-красные попугаи порхали по всему залу, дул легкий ветерок. Юноша долго и тщательно рассматривал мозаику и скульптуру. Каждый камешек был тщательно обработан, не только цвета, но и их оттенки располагались именно в том порядке, который необходим, чтобы максимально радовать глаз. Статуи прекрасных золотых дев тянули руки вверх, а небо над их головами меняло свой облик: со звездного до ярко-синего, с причудливыми кремовыми облаками
Вдоволь насмотревшись на каменную красоту, он спросил:
– Милар, в какую сторону мне идти? Пирамида настолько огромна, что без тебя я могу заблудиться.
– Ты уже не успеешь. Остальные члены семьи через две минуты будут здесь.
Слова вызвали у Дариана улыбку, и он направился в сторону входных дверей. Вскоре они отворились, и легким шагом вошли Мелония и Рене. Легкие фиолетовые одежды плотно облегали их тела, лица светились радостью. Казалось, они не идут, а летят.
– Добрый день, Мелония, Рене, – поприветствовал их Дариан.
– Здравствуй, дорогой гость! – воскликнула Мелония, и вслед за ней это же, словно эхо, повторила Рене.
– А где же Мару-Эль? Как она могла оставить тебя в одиночестве? – удивилась Мелония.
– Милар посоветовал Мару-Эль отдых. И я в одиночестве очень недолго, да и в вашем доме заскучать невозможно.
– Лестно слышать, Дариан. Но что же произошло с Мару-Эль? – спросила Рене, чуть смутившись.
Юноша не успел ответить, так как обменник вновь повторил слова, сказанные ранее Мару-Эль, и предложил сон и ванну Мелонии и Рене. Они же рассмеялись, уверяя Милара, что чувствуют себя восхитительно.
– И все же я настаиваю на пополнении сил, – убеждал обменник.
– Милар, у нас гость, а мы должны разойтись по другим комнатам? – удивилась Рене.
– Ресэли в прекрасном состоянии, он останется с Дарианом, – уверила сфера.
Пожав плечами и вздохнув, девушки на короткое время попрощались с Дарианом и покинули зал. Но уже через секунду туда вошел Ресэли. В отличие от жены и дочери, весь его вид говорил о внутреннем и внешнем спокойствии. Увидев Дариана, он широко улыбнулся.
– Ресэли, всем женщинам был необходим сон, – предвосхищая вопросы, сказал обменник.
– Хорошо, – не вдаваясь в подробности, кивнул Ресэли, – тогда у нас с Дарианом есть время на разговор. Но вначале, пожалуйста, обед.
Они покинули пирамиду, и Ресэли направился в беседку, где они обедали вчера. Стол уже был накрыт, пахло запеченной рыбой и цитрусовыми. Беседка полетела к озеру и, остановившись посередине его, замерла.
Ресэли с удовольствием принялся за обед. Дариан последовал его примеру. Программа запеченной форели, обсыпанной укропом, в белом сырном соусе была восхитительна. У Ресэли, как и вчера, аппетит был отменный. Когда с рыбой было покончено, Дариан задал вопрос:
– Ресэли, Мару-Эль сказала о моей генетической карте. Что так заинтересовало вас в ней? Могу я узнать об этом?
– Да, разумеется, – омывая руки в чаше, ответил его собеседник и, пристально посмотрев на юношу, начал говорить.
– На нашей планете происходит смена поколений. Когда-то давно мы были несколько другими. Мы меняемся незаметно, если иметь в виду лишь столетия, но если ты обратишь внимание на тысячелетия, заметишь, что изменения огромны. Конечно, человек из прошлого и наш современник способны получить потомство, но все-таки мутации, прошедшие через годы, очень важны. И в последнее время, как ты знаешь, никто не хочет рисковать, и каждая клетка, что будет в будущем организме, уже просчитана. Люди не любят мутации, потому что мы уже идеальны. И любая незапланированная мутация может все испортить. Разве кто-нибудь хочет стареть или не иметь какой-либо части тела или органа? Впрочем, последнее было редкостью даже в прошлом, но никто не был застрахован от таких событий. Я думаю, ты видел фильмы.
Дариан утвердительно кивнул.
– Да, каждый лиловый знает историю, – продолжил Ресэли, – но твои родители пошли на риск и не стали планировать тебя. Я в восхищении! Очевидно, что в далеком прошлом у лиловых, как и сейчас у оранжевых, никто ничего не рассчитывал. Но в наши дни ты не встретишь семью лиловых, которая пустила бы такое важное дело на самотек. Ты ведь мог получиться совсем не таким прекрасным.
Ресэли подвинул к себе тарелку с программой розовых ягод и, залив их молоком, вновь заговорил:
– В сущности, в твоей цепочке молекул для меня наиболее интересно то, что так называемые идеальные признаки закреплены и уже будут передаваться из поколения в поколение без отбора. Но все же… Клетки лиловых программируют таким образом, чтобы они, за редким исключением, не исчезали, а бесконечно омолаживались, не теряя при этом генетической информации. И в тебе заложено омоложение, но ты можешь изменяться. Твои клетки могут меняться. В тебе нет механизма, который может остановить это. И больше таких людей среди лиловых я не видел. Во всяком случае, среди тех генетических данных, которые официально занесены в обменник. Поэтому мне хотелось увидеть тебя.
Дариан чуть смутился, эта способность его клеток не казалась ему тем, на чем можно сконцентрировать внимание и чему придавать смысл.
– И это все? – несколько растерянно спросил он.
– Нет. Есть еще одно свойство. Как ты знаешь, черты характера, нравственное развитие также кодируются. И лиловые, как ты понимаешь, выбирают самое лучшее. Для тебя ничего не выбирали, и у тебя есть свобода.
– Что вы хотите этим сказать?
– У тебя есть выбор. Например, в отличие от лилового, в которого заложена честность, и который будет честен всегда, у тебя, в зависимости от ситуации, будет возможность – быть честным или слукавить.
– Про какие ситуации вы говорите, Ресэли? Зачем лукавить в этом мире?
И тут он вспомнил про недавний разговор с Мару-Эль и о том, как умолчал про уменьшенный мир. И в этот момент понял, что другой лиловый на его месте рассказал бы все, что знал, ведь и скрывать было нечего. Но почему мама не показывала тот шарик, подумал он, и внутри как будто что-то защемило. Но, с другой стороны, даже если честность и закодирована, обменник всегда повторяет о свободе выбора. Следовательно, любой человек может промолчать, если имеет такое желание. Но почему-то его собственные аргументы не казались ему убедительными.
– Да, ты прав, возможно, это лишнее, – перебил мысленный монолог юноши Ресэли. – Таким выбором необходимо обладать, живя с оранжевыми. Но мы там не живем. Я же просто рассказал тебе то, о чем ты меня спросил.
– Спасибо за ответ, Ресэли. Теперь я знаю, что может со мной произойти при неблагоприятном стечении обстоятельств.
– Дариан, скверных обстоятельств у нас, благодаря обменнику, не бывает. С моей точки зрения, у тебя в нашей реальности свободы выбора гораздо больше, чем у остальных лиловых, – Ресэли улыбнулся и, взглянув на материальную программу молока с ягодами, продолжил:
– В этой тарелке может быть столько же миров, сколько и во Вселенной, которую, как нам кажется, видим мы. Но и в этой тарелке, и в нашей Вселенной самым главным является свобода выбора. Чем больше у тебя выбора, тем больше свободы в любой точке. А что может сравниться с этим?
– Вы правы. Но, возможно, есть вещи, на которые в нашем мире сложно смотреть, исходя только из данной парадигмы. У нас есть любовь, семья, дети, друзья.
Ресэли посмотрел вдаль и, задумавшись на мгновение, сказал:
– Да, эти вещи, без сомнения, имеют огромную ценность для нас.
Остаток обеда они провели в молчании. Дариан хотел говорить о Мару-Эль, но, видя, что Ресэли поглощен своими мыслями и десертом, сдержал себя. Только когда беседка привезла их в сад, и они миновали лестницу к пирамиде, Ресэли спросил:
– Как вы с Мару-Эль провели утро?
– Чудесно. Я безмерно счастлив, что вчера оказался в лесу и познакомился с вашей дочерью.
– Вы с ней похожи и в то же время такие разные. Мне бы хотелось, чтобы вы общались, потому что вы будете давать друг другу много интересной информации.
– Я полностью вас поддерживаю, – с улыбкой заверил Дариан.
– Наш дом всегда открыт для тебя, – Ресэли был искренен. Хотя ведь все лиловые говорили только то, что хотели, так как это было заложено в их генах.