Из широких труб парохода клубился густой чёрный дым. На голубом небе он обретал разнообразные формы, от спирали до облака. Господствовал штиль, и океан казался вылитым из стекла, настолько он был тих и безмятежен.
Прогулочная палуба пассажиров второго класса после завтрака обычно была уже прибрана матросами, которые всегда находили себе работу с самого раннего утра: подвязывали такелаж, убирали лишнюю оснастку, мешавшую прогулкам вояжёров (среди них преобладали коммерсанты средней руки) или представителей торговых компаний, ищущих новые рынки сбыта по обе стороны океана. Женщин было не так много, большей частью замужние дамы, путешествующие с семьёй.
Ровно в полдень штурман определял секстантом местоположение «Роттердама», после чего прикалывал маленький картонный пароходик в нужное место на огромной карте Атлантического океана, висевшей при входе в ресторан первого и второго классов. Обычно рядом с ней собирались мужчины, хваставшие друг перед другом своими познаниями в мореходном деле. Клерки и чиновники, так и не ставшие моряками, теперь щеголяли рассказами о морских катастрофах, таинственных островах и неизвестных человечеству чудовищах, обитавших на бездонной океанской глубине.
Надо отметить, что из-за работы паровой турбины пароход, даже в тихую погоду, хоть и шёл вперёд, рассекая острым носом волны, но всё равно слегка покачивался, что приводило к неуверенной походке тех, кто был склонен мерить шагами палубное пространство. Многие предпочитали, укутавшись в плед, проводить время в раскладном кресле с книгой или, любуясь океаном, дегустировать напитки, предлагаемые стюардами за дополнительную плату.
Самые жизнерадостные и выносливые путешественники, среди которых было и немало дам, развлекались играми. Одни бросали толстые верёвочные кольца на деревянные штыри, установленные на специальной доске, с написанными на них очками. Другие с помощью клюшек пускали по палубе деревянные шайбы в расчерченный мелом прямоугольник с цифрами так, чтобы выбить шайбу соперника за его пределы, а самому попасть в клетку с бóльшей цифрой.
Бывший статский советник сидел в кресле, подняв воротник пальто и надвинув на глаза шляпу. Со стороны могло показаться, что Клим Пантелеевич дремал, хотя на самом деле он наслаждался панорамой океана и очередной конфеткой фабрики «Георг Ландрин».
– Доброе утро, мистер Ардашев, – раздался знакомый голос.
Частный сыщик повернул голову и сказал:
– Я тоже надеюсь, что оно будет для нас добрым. Садитесь, мистер Баркли. Леденцы не предлагаю, зная, что вы их не терпите.
– Ваша правда, – пробасил американец и расположился в соседнем кресле, дав знак стюарду, чтобы ему принесли плед. – Не переношу ни леденцы, ни жевательную резинку. Я вновь принёс вам отвратную новость: Лилли Флетчер только мне сказала, что уволится сразу, как только мы прибудем в Нью-Йорк.
– То есть завтра?
– Выходит, так.
– Причину назвала?
– Говорит, что боится.
– Резонно. Она ведь единственная оставшаяся в живых ваша подчинённая, отправившаяся в Европу.
– Для женщины я ей неплохо плачу. Где ещё она найдёт такое высокое жалованье? Откровенно говоря, мне жаль с ней расставаться. Красавица, конечно, но передо мною строит из себя недотрогу. А что у неё в голове – одному Богу известно. Подобные дамы самые опасные в смысле женитьбы. Выкидывают такие коленца, что о-го-го! Я по своей Марго сужу.
– Все люди разные. Тут пол неважен.
– Не скажите, – закуривая «Упман», вымолвил банкир. – Чем баба красивее, тем она стервознее, потому что видит, как на неё наш брат заглядывается. У неё в мозгах одно: как бы не продешевить, как бы урвать ухажёра побогаче, да с хорошим приданым. Да и родители учат её этому с детства. – Он улыбнулся. – Нет, есть, конечно, дурёхи, которые гонятся за молодыми и красивыми голодранцами. Только, согласившись пойти с ними под венец, по происшествии нескольких лет они начинают этих молодцов поедом есть за их бедность. Мол, недотёпа, лентяй и неудачник. Зачем я, простодушная, с тобой только связалась?! Тут вам и драма, и самая настоящая трагедия. Разве я не прав?
– Наверное, большей частью правы. Только пройдёт несколько десятков лет, и всё изменится. И случится это, когда женщины обретут настоящие, а не декларативные права наравне с мужчинами. Дамская психология изменится, потому что все леди станут самодостаточными.
– Мы с вами почти ровесники и уж точно до этого времени не доживём, – покачал головой Баркли. – Лет сто должно пройти, не меньше.
– Скажите, а мисс Флетчер сама к вам пришла и заявила об увольнении?
– Нет. Это была моя инициатива с ней встретиться. После нашего вчерашнего разговора я решил попросить Лилли подготовить все данные фирмы господина Крафта в Стокгольме и брокера Берлинской биржи, проводившего сделку по покупке золота. Постучал к ней в каюту. Она вышла, выслушала меня, сказала, что волноваться не стоит: все адреса есть в стенографических отчётах и в черновых записях по сделке… А потом помолчала и выдала новость об увольнении. Я, признаться, оторопел… И сразу к вам. У вас дверь закрыта, вот я и поднялся на палубу.
– Уволиться она может, но совсем потерять с нами связь у неё не получится.
– Да? – удивлённо вскинул бровь Баркли и выпустил дым.
– Мисс Флетчер – важный свидетель по покушению на вас и Эдгара Сноу в Голландии, а также по убийству Алана Перкинса в Праге и Эдгара Сноу уже здесь, на пароходе. Да и в Берлине тоже. Помните судью из Кёльна, отца шестерых детей, отравленного из солонки?
– Да-да, вы правы. Я совсем забыл об этом несчастном прусаке.
– К тому же уход Лилли не обеспечит её безопасности, хотя бы потому, что Морлок может и не знать, что она уволилась. А если даже ему станет это известно, разве он не попытается сыграть на вашей жалости к ней?
– Безусловно, – согласился Баркли и набросил на плечи принесённый стюардом плед.
– Но давайте вернёмся к вашему допросу инспектором уголовной полиции в Роттердаме. Помните?
– О да! Припоминаю.
– О чём он вас спрашивал?
Наморщив лоб, американец произнёс:
– О восьмиугольной памятной золотой монете в пятьдесят долларов, выпущенной к всемирной выставке «Панама-Пасифик» пять лет тому назад. Её нашёл кондуктор в тамбуре, откуда вытолкнули Эдгара. Он спросил, не моя ли монета. Нет, не моя. Моя – дома, в письменном столе. Я уже говорил вам, что в 1915 году, в год проведения выставки, я купил банк и назвал его в честь себя San Francisco JBank, то есть банк JBank – Банк Джозефа Баркли (Joseph Barkley). Я приобрёл пять памятных монет и подарил их членам правления.
– Они и сейчас в него входят?
– Их осталось четверо. Пятый – мой компаньон и хороший друг Морган Локхид – исчез.
– Умер?
– Нет, пропал.
– Признан безвестно отсутствующим?
Американец покачал головой.
– Ещё не вышел срок, в течение которого его могут признать безвестно отсутствующим. К тому же этот период дважды прерывался. Первый раз я получил от него телеграмму из Лас-Вегаса – маленького городка в Неваде – о том, что он берёт отпуск на полгода в связи с продолжением путешествий. А вторую, ещё через полгода, он прислал жене из Мексики. Она мне её показывала. Текст состоял из трёх предложений. Я запомнил его наизусть: «Дорогая, я жив и здоров. Скоро вернусь. Не волнуйся».
– Странно.
– Более чем. Я уже думал, что он попал в мексиканскую тюрьму. Мой адвокат послал туда запрос. Оказалось, что и там его нет.
– А сколько ему принадлежало акций?
– Раньше он имел тридцать пять процентов.
– Прилично!
– Больше было только у меня – пятьдесят два.
– Дивиденды по ним выплачивались?
– Они перечислялись на его счёт до конца 1915 года. А в конце года на общем собрании акционеры приняли решение об увеличении уставного капитала в десять раз. Локхида на собрании по понятным причинам не было, хотя мы уведомили его по месту проживания. Но что толку? Жена Моргана правопреемницей не являлась, поскольку он не числился ни погибшим, ни пропавшим. Соответственно, его доля уменьшилась до трёх с половиной процентов. – Баркли пожал плечами. – А что было делать? Бизнес должен развиваться. Он не может зависеть от прихотей одного человека. Я не удивлюсь, если окажется, что Мо подался в какой-нибудь монастырь в Перу либо построил себе хижину на берегу Амазонки и наслаждается одиночеством. Он всегда был немного с придурью. И зря я тогда согласился отважиться вместе с ним на глупое путешествие через Мохаве.
– Что? – Частный детектив приподнялся в кресле. – Вы переходили пустыню?
– Да, представьте себе. Чёрт меня дёрнул на эту авантюру.
– И когда это случилось?
– В августе пятнадцатого, – вздохнул Баркли.
– Для неподготовленного человека это самоубийство.
– Я тоже так считал, но друг меня уговорил. Откровенно говоря, я пошёл у него на поводу лишь для того, чтобы хоть немного расстаться с лишним весом.
– Весом? – Ардашев рассмеялся. – Вы с жизнью могли расстаться. Сколько дней вы планировали находиться в пути?
– Десять. И по его расчётам, за это время мы должны были преодолеть сто десять миль. Морган был членом Американского географического общества и бесплатно получал журнал «Нэшнл географик». За год до этого он отправился в Альпы и провёл там целую неделю. Мо гордился тем, что, имея минимум снаряжения, при почти полном отсутствии продуктов сумел не только выжить зимой в горных условиях, но и преодолеть перевал. Тогда он тоже звал меня с собой, но я считал, что нельзя нам, самым крупным акционерам, надолго оставлять банк, ведь вся эта затея вместе с дорогой отняла бы по меньшей мере один месяц, а кроме того, могла плохо кончиться.
Баркли замолчал, и было слышно, как недовольные волны бьются о борт парохода. Затем он спросил:
– Вам это интересно?
– Да, с удовольствием послушаю ваш рассказ.
– Хорошо, – кивнул американец и, помолчав немного, продолжил: – Неподалёку от Голливуда, захватывая юго-восточную часть Калифорнии, северо-запад Аризоны и юг Невады, простирается пятая по величине пустыня мира – Мохаве. Она знаменита Долиной Смерти, песчаными дюнами, обширными областями такыров и едкими щелочными холмами. Шоссе из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас пересекает её как раз через «содовые холмы» и такырники. Температура там доходит до +43 R°[33] и выше при свирепом горячем ветре. В округе Сан-Бернардино, примерно на одной трети пути из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас, лежит небольшой городок Барстоу. За ним начинается пустыня, и оттуда мы должны были начать наш пеший переход. Мой компаньон проложил маршрут на северо-запад в направлении южных отрогов гор Сьерра-Невады к городку Йоханнесбург. Местные его называют Джо-бург. Это конечная станция железной дороги Рандсбург. Городишко маленький. Население – две сотни жителей.
Путь пролегал по самой засушливой части Мохаве. Никакой особенной экипировки у каждого из нас не было, кроме охотничьего ножа, увеличительного стекла, белого носового платка, армейской фляжки в суконном чехле с надетой сверху кружкой, двадцатифутовой[34] тонкой верёвки из конского волоса, куска брезента размером четыре на четыре фута и такого же размера отрезка белой ткани и двух компасов. Одеты мы были одинаково: летние белые рубашки с длинными рукавами, лёгкие светлые брюки, подпоясанные армейскими брезентовыми поясами, парусиновые туфли, носки из хлопка и соломенные шляпы с большими полями.
Пообедав в придорожном кафе двумя бифштексами, часа в три пополудни мы зашагали к песчаным дюнам. Стояла адская жара. Ни воды, ни еды мы с собой не брали, потому что надеялись всё необходимое найти на месте.
Мо сказал, что перво-наперво мы должны обеспечить себя водой. Он выбрал бархан, ориентированный на восток-запад, и на северном склоне, у его подошвы, отыскал довольно ровный участок размером пять на пять футов[35]. Сняв аккуратно слой песка в один фут, он отбросил его в сторону и сделал в центре приличную выемку, куда поставил кружку, а сверху накрыл всё брезентом, не забыв прижать края брезента песком и насыпать песка в его центр с тем, чтобы образовавшийся опрокинутый конус оказался над стоящей внизу кружкой. После этого он нашёл креозотовый куст, привязал сверху кусок белой материи так, чтобы тень закрывала только плечи и голову, и, сказав, что мы можем смело спать два-три часа, уснул. Я в точности повторил все его действия с брезентом и кружкой, после чего лёг отдыхать под своим куском материи у соседнего куста. В отличие от меня он заснул сразу. Я же истекал потом и не мог даже сомкнуть глаз. Я уже начинал проклинать себя, что согласился на это глупое путешествие, и сам не заметил, как провалился в сон. Проснулся я оттого, что Морган тряс меня за плечо. Оказалось, что за время нашего сна обе кружки наполнились абсолютно чистой водой. Оказывается, всё дело в том, что песок гигроскопичен и в нём содержится довольно много воды, но не везде. Нужен северный склон достаточно высокого бархана, ориентированного на восток-запад. Там скапливается больше всего влаги, которая испаряется и оседает на брезент в виде росы, а потом стекает в кружку. Я попробовал воду. Она была прохладной и вкусной, без солей и постороннего запаха. Я аккуратно перелил драгоценную жидкость в фляжку, и мы продолжили путь.
Наш сытный обед в Барстоу всё ещё не давал проявляться голоду, хотя, судя по солнечным часам, была четверть седьмого. Собрав брезент и следуя примеру своего друга, я засунул его за пояс. Мо уверил меня, что надо двигаться на северо-восток, и я зашагал с ним рядом, проверяя время от времени наш маршрут по компасу.
Идти на удивление было нетрудно. Песок слежался, стал плотным, и на нём легко читались следы тушканчиков, змей и койота.
По нашему плану мы должны были идти пять часов без остановки. Солнце быстро клонилось к горизонту. Вскоре угас и алый закат. Стемнело, и выплыла луна, напоминавшая осьмушку сыра. Она, точно фонарь, отлично освещала нам дорогу. Воздух был настолько чист, что, казалось, насыщен одним кислородом. Повеяло прохладой, и шагать стало немного легче. Позже я узнал, что мой друг выбрал самый худший период для похода, когда в Мохаве свирепствуют ветра и стоит нестерпимая жара. Лучшее время для такого рода авантюр – май, а не август. Но испытания, которые нас поджидали, были ещё впереди.
На пути встретились редкие по красоте деревья Джошуа-три высотой от тринадцати до семнадцати футов. В темноте они казались инопланетными великанами, спустившимися на Землю. Говорят, что такое название юкке коротколистной дали мормоны, потому что оно напоминало им Иисуса Христа, воздевшего руки к небу во время молитвы. Мо поведал мне, что семена и цветочные бутоны этого дерева съедобны.
Пустыня ночью оживала. Пели цикады. Кричала сова. Слышался шорох в зарослях жожоба[36]. Мимо нас пробежала карликовая лисица. А прямо из-под ног выскочила песчаная игуана. На камне ждал добычу скорпион. За барханом промелькнул испуганный хищником заяц.
Мой спутник остановился и сказал, что пора вновь добыть воду, а потом готовиться к ночлегу. После того как мы вновь установили кружки и брезент для сбора воды, я внимательно наблюдал за действиями своего опытного друга и старался повторять за ним всё точь-в-точь.
Взобравшись на высокий бархан с южной стороны, он вырыл неглубокую ямку по своему росту и вокруг неё нагрёб разогретый песок на высоту раскрытой ладони, затем лёг на спину и аккуратно засыпал себя по шею. Таким образом он убрал остывший песок и добрался до тёплого. Но ещё в самом начале мой компаньон снял с пояса верёвку из конского волоса и окружил ею место своего отдыха, отпугивая гремучих змей сайдвиндер (sidewinder), которые передвигаются не вдоль тела, а поперёк и не любят подобные верёвки, поскольку ощупывают всё языком. Мой друг заверил, что теперь можно почивать спокойно и не бояться, что какая-нибудь гадина пригреется рядом с головой и любое неосторожное движение приведёт к смертельному укусу.
Заснул я быстро, но под утро сквозь сон почувствовал, как у меня замёрзли не прикрытые песком уши, щёки и подбородок. Не спал и Морган. Мы почувствовали на себе, что ночью температура в пустыне опускается до четырёх градусов по Реомюру[37].
Уже светало, но спать не хотелось. Мы вновь наполнили водой наши фляжки и отправились в путь, пытаясь согреться быстрой ходьбой.
Мой спутник остановился у кустарника и отломал прямую ветку с небольшой рогатиной на конце. Тут же срезал ещё одну и, заточив ножом конец, сделал копьё. Позже и я соорудил себе подобное оружие. Примерно через час Мо увидел гремучую змею с ромбами на теле. Он придавил её голову рогатиной и, достав нож, отсёк её. Потом из молодой годичной кустарниковой ветки он вытащил из коры сердцевину, и получилась трубочка. Сделав вверху надрез на коже змеи, мой друг вставил в него трубочку и подул во всю силу своих лёгких. Змеиная кожа надулась, и снять её не представляло труда. Он вычистил её, нарезал длинными кусками и нанизал на веточки. С помощью увеличительного стекла разжёг костёр из сухого кустарника и пожарил мясо. Преодолев отвращение, я съел пару кусков, но меня тут же вырвало. Не сумел я насладиться и жареным тушканчиком, которого Мо убил копьём. Мне вновь стало плохо. Голова кружилась от голода и усталости. К тому же песок набился в туфли, и я натёр себе ноги. И вот тогда я твёрдо решил вернуться. У нас произошла размолвка, и Морган категорически отказался прекратить переход. Мне не оставалось ничего другого, как продолжить путь в одиночестве.
При невыносимой жаре в пустыне началась песчаная буря, и скорость ветра достигала пятидесяти миль в час[38]. Добывать воду прежним способом было немыслимо, и в песках меня спасало только белое кактусовое молоко и эхеверия, растущая на песке, листья которой я жевал. Я запомнил это название, потому что такой цветок есть у меня дома. Питался даже ящерицами с оранжевым окрасом и чёрными разводами на теле. Ел их сырыми. Тут уже выбора не было. В небе кружили стервятники, ожидая моей смерти, а по ночам выли койоты, шедшие за мной по пятам. Я потерял компас и сбился с пути, но через четыре дня наткнулся на реку Мохаве, где я не только вдоволь напился воды, но даже поплавал, а потом кое-как добрёл до Ред Рок Каньон (Каньон Красных Гор), выбрался на шоссе, и меня подобрала попутная машина. Вдали лежал городок Лас-Вегас и возвращение к цивилизации.
– А что же Морган?
– Он так и не появился, а только слал телеграммы. С тех пор о нём ни слуху ни духу.
– А похудеть-то вам удалось?
– Сбросил двадцать фунтов.
– Согласитесь, океан кажется таким же бескрайним, как и пустыня, – доставая зелёную конфетку ландрина, выговорил Клим Пантелеевич. – И он не менее опасен, чем пустыня.
– А вот вам доводилось бродить по раскалённому песку, да ещё и при адской жаре? – надменно осведомился миллионер.
– Да, – тихо вымолвил частный сыщик. – Мне даже знаком сирокко – песчаный буран в Сахаре.
– И долго вы шли?
– Двадцать три дня.
– Надеюсь, вы были не один?
– Сначала путешествовал с караваном, потом – с напарником, а затем – в одиночестве, – проговорил Ардашев, и воспоминания его вернули на двадцать девять лет назад, в ту пору, когда ему было всего двадцать четыре.
26 октября 1891 года, Каир, резиденция генерального консула Российской империи в Египте.
Шагнув в кабинет начальника, помощник генерального консула и драгоман[39] губернский секретарь Клим Ардашев осведомился:
– Вызывали, Ваше превосходительство?
– Заходите-заходите, – по-свойски махнул рукой действительный статский советник Александр Иванович Скипетров и, не вставая из-за стола, указал на свободный стул.
Ардашев сел.
– Тут такое дело, – погладив седые усы, выговорил слегка располневший человек. Мешки под его усталыми глазами, складки морщин на лице и тронутые сединой широкие бакенбарды указывали на уже свершившийся переход через полста лет. Прокашлявшись, он продолжил: – Только что получил депешу из Санкт-Петербурга. Мне велено отправить в Хартум представителя, который должен встретиться с сегодняшним правителем Судана. Как известно, в 1883 году Махди Суданский, провозгласив себя миссией, разгромил египетскую армию, возглавляемую английским генералом Уильямом Хиком, а ещё через два года, после десятимесячной осады, предводитель магометан захватил Хартум, убив, а потом и обезглавив британского генерала Чарльза Гордона, руководившего обороной города. Но и участь предводителя религиозных фанатиков тоже была предрешена. Он умер от тифа через полгода после одержанной победы. Теперь страной и джихадом руководит его ученик Абдаллах ибн аль-Саиид Мухааммед (ат-Таиша) по прозвищу Халифа. Шесть лет рядом с Египтом существует независимое магометанское государство с важным портом Суакином. Два года назад командующий британскими войсками генерал Гренфелл нанёс здесь поражение войскам махдистов. Весьма вероятно, что рано или поздно Британия предпримет новую попытку вернуть Судан под протекторат Египта, правительство которого, как мы видим, фактически находится под полным контролем англичан. Однако Россия не может и дальше оставаться безучастным зрителем, и потому принято решение о первом шаге – послании в Хартум нашего представителя для знакомства с Абдаллахом. Речь не идёт об открытии дипломатического представительства, поскольку это вызовет возмущение англичан. Сейчас главное – встретиться с правителем суданских дервишей, рассказать о России и дать понять, что Петербург заинтересован в установлении дружеских взаимоотношений с Хартумом. На первое время этого достаточно. А дальше – будет видно. Как прикажет МИД, так мы и поступим… Это было предисловие, а теперь главное: вы и будете представлять Российскую империю в Хартуме, но только инкогнито. Англичане ничего не должны об этом знать.
– Почту за честь, Ваше превосходительство! – поднявшись, отрапортовал молодой дипломат. Лишь вспыхнувший, едва заметный румянец на его щеках и подёргивание тонкой нитки аккуратных английских усов выдали в нём волнение.