Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - читать онлайн

© MikhailSh/Shutterstock

Однажды осенним днем начальник станции, который отмечал прибытие и отъезд иностранцев, увидел человека, который сошел с коринфского поезда, держа в руках поцарапанный футляр от скрипки. Выглядел приезжий весьма примечательно: губы растянуты в улыбке, глаза сверкают.

В праздничные дни в Каламату наведывалось немало странствующих музыкантов с бузуки и кларино[12], но этот скрипач ничуть на них не походил. Одет он был аккуратно, а когда брался за смычок, улицы наполнялись звуками такой музыки, какой город никогда прежде не слышал.

Даже дети переставали играть и бежали слушать скрипку. Они были смелее взрослых и не боялись приблизиться к скрипачу. Как-то раз, когда он закончил очередную пьесу, один из ребят протянул руку и прикоснулся к инструменту.

Это не был неловкий жест. Мальчик хотел рассмотреть скрипку, почувствовать, горячая она или холодная, гладкая или шероховатая. Скрипач понял.

Он наклонился, чтобы показать инструмент мальчику, а тот дернул одну из струн, провел пальцами по прихотливому завитку грифа, вырезанному в форме головы.

– Похоже на тебя! – воскликнул ребенок. – Это ты?

© DutchScenery/Shutterstock (ретушь)

Мальчик взглянул на скрипку, потом на ее владельца, потом снова на скрипку.

– Да, это ты! Смотрите! – вскрикнул он, подзывая друзей. – Это он! Это он!

Ребятишки сгрудились вокруг.

И верно, сходство было налицо.

Ребенка очаровала скрипка, он инстинктивно чувствовал ее красоту.

– Напоминает тигра, – сказал он, восхищаясь нижней декой, сделанной из цельной древесины полосатого пенсильванского клена.

Его друзья давно убежали и теперь гоняли мяч по площади. А маленький мальчик все больше погружался в изучение скрипки, разглядывал вычурные колки с крохотными жемчужинами, изящную подставку, плавно изогнутые обечайки. Видимо, только пытливый глаз ребенка мог оценить все эти тонкости.

А скрипач все это время не выпускал инструмента из рук, хотя и позволял мальчику крутить его так и сяк, разглядывая во всех подробностях. Луч солнца проник внутрь корпуса, высветил надпись, видимую через эфу, резонаторное отверстие.

– Ан-то-ни-о…

Мальчик был умный, он уже знал латинский алфавит, а потому сумел разобрать буквы.

– Антонио! Антонио! – довольно вскричал он. – Меня тоже зовут Антонио! Мы тезки!

Мальчуган предположил, что кто-то написал имя владельца внутри скрипки, и решил еще разок попытать свои силы в чтении:

– Антонио С-т-р-а…

Но дальше дело не пошло. Длинное слово трудно было разобрать в темной сердцевине скрипки.

Скрипач улыбнулся, вскинул инструмент к подбородку и снова заиграл. Музыка полилась, сладкая, словно мед, мягкая, будто старое вино. Не было ни одного диссонирующего звука, ни одной фальшивой или сыгранной не вовремя ноты.

Когда рядом были дети, музыкант выбирал яркие, легкие мелодии. Мальчишки бросили свой мяч и потянулись к нему. Они начали гоняться друг за другом вокруг музыканта, пока головы у них не закружились, и тогда они стали подпрыгивать в такт игре. Девочки взялись за руки и закружились в хороводе. Быстрая музыка искрилась радостью, и дети не могли устоять на месте.

– Антонио! Антонио! – кричали они, и скоро уже весь город знал это имя.

Арис, владелец находящейся поблизости таверны, услышал его и сказал:

– Слушай, Антонио, заходи, поешь.

В его таверне было необычно многолюдно в этот день. Арис устал считать конкурентов и давно пришел к выводу, что посетителей можно привлечь только всяческими новинками. Он прекрасно понимал, кому именно обязан сегодняшним успехом, и потому хотел завести дружбу с музыкантом.

«Антонио» давал концерт вот уже больше трех часов, но пальцы его словно не знали усталости. Он рассовал по карманам монетки, брошенные в открытый футляр скрипки, поворотом серебряного винта ослабил натяжение волоса на смычке. Потом аккуратно уложил инструмент в футляр, прислонил его к стулу и уселся в ожидании угощения. Казалось, на площади, где больше не звучала музыка, воцарилась звенящая тишина.

Арис появился с несколькими блюдами на подносе и поставил их перед скрипачом.

– Стифадо, хорта, фасолакия, – перечислил он. – Тушеное мясо, зелень, фасоль.

Он уже принес пол-литра красного вина в медном кувшине, и оно в мгновение ока было выпито.

Музыкант тут же набросился на еду. Рот у него был набит, и Арис понял, что завязать разговор не получится. Он оставил скрипача в покое.

Когда тарелки опустели и последние капли соуса были собраны с них мягким, вязким хлебом, музыкант взял свою скрипку и перешел на другую сторону площади, потом исчез в направлении моря, где не было ни кафе, ни слушателей.

– Возвращайтесь! – крикнул ему вслед хозяин таверны.

Арис знал, что его траты на бесплатный ужин для музыканта – ничто по сравнению с сегодняшней рекордной выручкой.

Магда была не замужем, и среди ее ровесниц в Каламате таких, как она, можно было пересчитать по пальцам. Родители ее умерли, и она жила одна в квартире над семейным магазинчиком, где продавались мотки шерсти для вязания, ленты и нитки. Магда когда-то была обручена, но свадьба расстроилась по веской причине: выяснилось, что у Магды не может быть детей. Теперь она стала йеронтокори, старой девой. По иронии судьбы она считалась самой красивой женщиной в Каламате – просто вне конкуренции, – а ее роскошные блестящие волосы, дерзкий рот, пышные груди были предметом вожделения многих мужчин.

В тот вечер Магда, как обычно, вышла прогуляться из своего магазина, расположенного в старой части города; путь ее лежал через главную городскую площадь. Магду приветствовали одобрительным свистом и улюлюканьем. В этом не было никакой враждебности. Большинство мужчин, сидевших в кафе, знали ее и так выражали одобрение.

Она всегда привлекала мужское внимание. Конечно, такие груди трудно скрыть, они всегда выпирали под блузкой, делая задачу пуговиц непосильной.

– Магда! Как дела?

Все они знали ее имя.

– Неплохой денек выдался?!

– Хорошего вечера!

Их приветствия звучали весело, радостно. Окликали старые друзья, добрые знакомые. Большинство из них учились с Магдой в одном классе, в одной гимнасио, а некоторые впервые, двадцать лет назад, украдкой поцеловались именно с ней.

Она улыбнулась и помахала им в ответ.

Погода для такого времени года стояла теплая, и ветки нерадзия, апельсиновых деревьев, росших вдоль улицы, клонились к земле под тяжестью плодов.

Магда подошла к порту по прибрежной дороге, у которой выстроились в ряд многолюдные кафе. Она всегда заходила в одно из них, принадлежащее ее кузену Андреасу, садилась за столик снаружи и закуривала. На море стоял штиль, и бетонное пространство порта было пустым, если не считать горстки людей, слоняющихся без дела поодаль в ожидании судна, которое нужно разгрузить и загрузить новым товаром. Склады были забиты ящиками с сухофруктами, подготовленными к отправке, и громадными бочками с оливковым маслом.

На фоне медленно розовеющего неба катился на велосипеде человек.

Внезапно что-то разорвало тишину. Источник звука находился где-то поблизости. А звук длился на одной ноте, и Магда повернула голову.

Она увидела красивого человека средних лет со скрипкой. Он плавно провел смычком по струнам, потом сыграл вторую ноту. Он смотрел на Магду – возможно, черпал в ней вдохновение, возможно, вовсе ее не видел, – но она чувствовала, что музыка исполняется для нее.

Он был один. Она, как обычно, сидела в одиночестве. Замужние женщины поглядывали на нее с подозрением, почти никто никогда не приглашал ее подсесть к компании.

Что это были за ноты? Она знала звуки бузуки и багламы[13], могла станцевать коленца каламатианоса[14] лучше всех в городе. Музыку обычно сопровождали движения, но эта мелодия лишила ее способности двигаться. Прекрасное пение скрипки очаровало Магду.

Она мгновенно подпала под обаяние музыки и закрыла глаза, вслушиваясь в каждую ноту и даже оценивая интервалы между ними.

Поначалу волоски у нее на руках поднялись, как у кота в драке. Потом она ощутила незнакомое покалывание в глазницах, горловой спазм, жар, охвативший шею. И ясно почувствовала, как слезы катятся по щекам. Она протянула руку, взяла салфетку из подставки на столе и отерла влагу с лица, но слезы все текли и текли.

Как и большинство ее земляков, Магда никогда прежде не слышала такой музыки. Она смотрела, как мужчины и женщины перед уходом бросают монетки в футляр скрипки. Кто кидал несколько центов, кто – евро, и скоро скопилось столько денег, что хватило бы на обед. Люди платили не за музыку, а за то действие, которое она на них оказывала. До появления скрипача здесь был слышен лишь гул разговоров. А теперь спокойствие моря, казалось, усиливало музыку; даже когда скрипка «шептала», ее голос раздавался повсюду. А порой он поднимался до крещендо, перекрывая звуки человеческой речи, подобно взрыву.

Магда не была уверена, что ей нравится собственная непроизвольная реакция на музыку, но поделать она ничего не могла. Слезы по-прежнему струились по щекам, и вскоре небольшая горка использованных салфеток лежала перед ней на столе. Она обратила внимание, что музыка скрипача воздействует не на ее одну.

Он играл и играл, но к концу очередной вещи его яркие глаза начинали бегать по лицам, изучать, искать, нащупывать путь к подсказке, что сыграть теперь.

Венецианские особняки близ моря и свежесть ноябрьского вечера навели его на мысль о «Временах года» Вивальди, и смычок без перехода соскользнул в «Осень».

После захода солнца народу прибавилось. Пришли несколько парочек под ручку, несколько пожилых мужчин, которые после домашнего обеда искали общества, несколько молодых людей, ищущих любви. Поздней осенью и зимой мужчины и женщины здесь трудились не покладая рук – собирали урожай в местных обширных оливковых рощах, а вечерами устремлялись в город, чтобы выпить заслуженный стаканчик вина в каком-нибудь кафе.

Мелодия, которую играл Антонио, зазвучала медленнее. Пришло еще одно судно, но грохот упавшего на дно якоря не остановил музыку. Магда не сводила со скрипача глаз.

Когда корабль пришвартовался, несколько моряков и докеров поднялись и двинулись к выходу мимо Магды, но взгляда ее поймать не могли. Она смотрела на скрипача.

Его глаза во время игры были закрыты, но он чувствовал настроение слушателей и выбирал очередную, наиболее подходящую вещь из огромного репертуара, который он знал наизусть, словно из каталога. Бах, Моцарт, Телеман, Корелли, много пьес Вивальди (скрипач ощущал ответную волну удовольствия, исходящую от публики). Играл он как заведенный, не мог остановиться.

– Откуда он? – спросила Магда у кузена.

– Не знаю, – ответил он. – Но кто-то слышал, что дети называют его Антонио.

Время перевалило за десять. Все кафе были заполнены, и люди приходили еще, никто не уходил. Не осталось ни одного свободного места. В городе, где за все приходилось платить, такой концерт был редкостью. Иногда скрипка издавала звук такой силы и чистоты, что казалось, будто одновременно исполняются разные музыкальные пассажи или где-то поблизости играет другая скрипка-двойник.

Приблизительно в половине двенадцатого умолкла последняя трель. Последовали восторженные аплодисменты, и музыкант уложил скрипку в футляр, ослабил натяжение волоса на смычке. Единственный свободный стул на террасе был у стола Магды. Скрипач сел напротив нее, а люди продолжали хлопать, и он приветливо улыбался в знак благодарности.

– Они в вас влюбились, – сказала Магда. Но на самом деле она имела в виду себя.

– Они полюбили вот это, – ответил он, похлопав по футляру скрипки. – Вот ее они и слушали.

У него был выговор жителя другой части Греции – близ гор на севере.

– Но играли-то вы, – возразила Магда.

– Вы слышали голос Антонио, – усмехнулся он.

Подошел Андреас – узнать, что подать скрипачу на ужин. Как и хозяин таверны Арис, он чувствовал, что рекордным доходом сегодня обязан музыканту и его скрипке.

– Господин Антонио, – спросил он, – что вы будете заказывать?

– Меня бы устроил коньяк, – ответил скрипач.

– И тебе что-нибудь, Магда?

Андреас в этот вечер расщедрился.

– То же самое, – кивнула она.

Они посидели немного в уютной тишине. Оба привыкли к одиночеству. Никто не ждал их дома.

– Как вы научились так играть? – спросила Магда.

– Я думаю, меня научила скрипка, – улыбнулся он. – Когда у тебя такой инструмент, музыка звучит сама собой. Она словно ждет, чтобы ее выпустили наружу.

Магда наклонила голову, ее густые волосы упали на плечи.

– Значит, если я возьму ее в руки, то смогу играть, как вы?

– На это может уйти некоторое время, но давайте посмотрим…

Он наклонился, открыл футляр, вытащил скрипку из бархатного красного чехла, потом провел смычком по струнам, чуть отрегулировал колки. Магда устремила взгляд на резной завиток грифа.

Музыкант аккуратно перекинул ее волосы на одну сторону, подсунул инструмент ей под подбородок, согнул ее левую руку, чтобы она удерживала скрипку, потом взял пальцы ее правой руки и показал, как расположить их на смычке, чтобы водить им во время игры.

Потом он опустил смычок на нижнюю струну и потянул локоть Магды, чтобы она почувствовала, как легко смычок скользит по струнам.

Зазвучала нота.

Это была соль открытой струны, самая низкая нота строя, сочная и басовитая.

Потом скрипач аккуратно поместил указательный палец Магды на квинту, и зазвучала фа-диез – та самая нота, с которой он начал сегодня, когда играл «Арию на струне соль» Баха. Чистый звук пронзил гул разговора, который возобновился на террасе, и еще несколько мгновений висел в воздухе.

Когда звук растаял, Магда сняла скрипку с плеча и положила себе на колени. Посмотрела на нее, как на ребенка, драгоценное существо, с которым она не знала, что делать. Потом осторожно пробежалась пальцами по маленькому деревянному корпусу. Как и мальчик, рассматривавший скрипку днем, она заинтересовалась надписью, которую увидела за эфой.

– Что там написано? – спросила она.

– Антонио Страдивари, – пояснил скрипач.

– Это ваше имя?

– Нет. – Он рассмеялся. – Имя человека, который ее изготовил. Имя человека, которого вы слышите, когда она играет.

– И он написал свое имя на скрипке, которую сделал?

– Он писал свое имя на всех своих скрипках, – подтвердил скрипач. – И каждая из них уникальна, но все они поют голосом Антонио. Когда люди читают надпись и думают, что Антонио – мое имя, я не возражаю. В некотором роде они правы: мы с этой скрипкой – одно целое. Антонио подарил мне свой голос.

Скрипач говорил, а Магда смотрела на него.

– Это моя самая большая драгоценность. И единственная вещь, которой я владею, если не считать одежды на мне. Без скрипки мне нечего было бы есть.

Магда протянула бесценный инструмент владельцу, взглянув мельком на закругленный корпус.

– Сколько лет она у вас?

– Мне кажется, всю мою жизнь.

Весть о скрипаче разнеслась по всем кафе на набережной.

Удивительно, ведь обычно люди не заговаривают с уличными музыкантами. Не менее странно было видеть, как Магда беседует с незнакомым человеком. Ее красота иногда привлекала нежелательное внимание гостей города, поэтому Магда всегда пребывала чуть настороже.

– Иногда мне кажется, что эта скрипка владеет мной. И даже когда я не играю на ней, я должен ее защищать, потому что это очень ценная вещь. Я думаю о ней двадцать четыре часа в сутки.

К ним подошел Андреас с подносом, на котором стояла выпивка.

– Вот от того стола. – Он показал кивком. – И еще многие хотят прислать что-нибудь.

Магда улыбнулась.

– Наверное, приятно, когда тебя так ценят, – сказала она.

– Дело в том… Я бы хотел… хотя бы в течение нескольких часов не думать о своей скрипке. Провести ночь без ее голоса.

Они подняли бокалы, чокнулись.

– Стин ийеа мас. Ваше здоровье.

– Вы сыграете еще ту мелодию?.. Вы ее играли. С нее начали, – попросила Магда.

– Только для вас, – ответил скрипач, допив коньяк.

Изысканные ноты «Арии» Баха зазвучали снова – сдержанные, неспешные, мощные.

Жители Каламаты слушали. Никто не шелохнулся, пока музыка не кончилась. Люди, расходясь по домам, обратили внимание, что Магда и скрипач сидят, чуть не соединив головы и разговаривают.

Наконец, когда большинство столиков опустело, из кафе вышел Андреас с большой банкой из-под оливок. Ее первоначальное содержимое отсутствовало, но она была доверху наполнена монетами, и он с трудом нес ее обеими руками. Эти деньги оставили клиенты для «Антонио».

Однако скрипача нигде не было видно.

Исчезла и Магда. Столик, за которым они сидели, был пуст.

На следующий день Андреас увидел Магду на улице – она шла ему навстречу. Он услышал, как она напевает что-то себе под нос. Знакомую мелодию. Он отчетливо помнил ее с предыдущего вечера.

– Доброе утро, Магда, – сказал Андреас.

Она кивнула, улыбаясь ему.

– Хорошая это была мелодия… – заметил он.

– «Ария на струне соль», – с видом знатока бросила Магда. – Бах.

– Какой виртуоз этот парень… – сказал Андреас. – И люди оставили ему столько денег! Больше трехсот евро. Я должен передать их ему.

– Он уехал, – вздохнула Магда.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– И не вернется?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, не вернется.

Андреас обратил внимание, что она вертит что-то на своем запястье. День стоял теплый, Магда закатала до локтей рукава кардигана, и Андреас увидел на ее руке что-то похожее на закрученную спиралью серебряную проволоку.

– Мы обменялись подарками, – пояснила она в ответ на его недоуменный взгляд. – Это струна скрипки. Соль.

– А что дала ему ты? – спросил кузен.

Она загадочно улыбнулась и снова принялась напевать себе под нос. Прославленная музыка Баха снова зазвучала в воздухе.

Казалось бы, двое провели вместе всего одну ночь – но это сделало их счастливыми. Я не думаю, что Антонио в каждом городе находил себе женщину, но если встречал ту, которая откликалась на музыку так же, как Магда, то, наверное, свидание назначалось. Уверен, Магда была не единственной, кого соблазнил его страдивари.

Мне представляется, что Магда всю жизнь хранила струну. Металлическая струна соль вечна, так что женщина вполне могла носить ее на руке до самой кончины как напоминание о той ночи счастья. Должно быть, Магда скорее радовалась случившемуся, чем тосковала о его скоротечности. Если бы только любовь могла быть свободна от боли… Когда я пишу эти слова, любовь кажется некой силой, которая ввергла меня в печаль и безумие.

Иногда мне хочется стать таким, как Антонио, путешествовать с легким сердцем или быть веселым, точно Магда, радуясь жизни на постоянном месте. Я буду стремиться то к одному, то к другому… И все же поразительно, до какой степени трудно остановить поток моей скорби и тоски!

Несколько месяцев я старался не слушать музыку. Прежде она пробуждала во мне слишком сильные эмоции. Не то чтобы между мной и тобой благодаря музыке образовалась особая связь, но для меня музыка, особенно скрипичная, – это всегда прямое обращение к сердцу. Пару раз я даже уходил из кафе, потому что там играли что-то сентиментальное и я начинал терять контроль над своими чувствами. Вечером, после того как мне рассказали историю Антонио и Магды, я загрузил на диск несколько сонат Баха, и теперь в машине творения великого композитора составляют мне компанию. Среди них есть, конечно, и «Ария для струны соль». Начну понемногу слушать и другую музыку, подобно выздоравливающему, который постепенно пополняет меню калорийной пищей. Я должен быть готов к окончательному выздоровлению.

Моя неделя в благодушной скромной Каламате подошла к концу. Я снова поехал на север, в Патры, – до этого города по побережью две сотни километров. Дорога была прекрасной, осенний день стоял просто чудесный. Я остановился по пути в Олимпии, постоял на беговой дорожке. Как и все туристы, представил себе ревущий стадион.

На карте Греции есть десятки мест, помеченные как древние объекты, многие из них – храмы и дворцы с тысячелетней историей, но теперь от них остались лишь развалины. Одни вполне узнаваемы, как, например, Парфенон, другие почти сровнялись с землей – сразу и не поймешь, возвышалась ли здесь крепость, или стояло святилище. Для некоторых людей эти обломки прошлого – единственная причина, по которой они приезжают в Грецию.

Вот на что я обратил внимание во время моего путешествия: на руины «нового поколения», которые грозят наводнить страну в недалеком будущем. Они не отмечены на карте, их нет в путеводителях, но Греция полна ими. Пустые, заброшенные здания есть в каждом поселке, каждом городе. У некоторых построек такой вид, будто они простояли не одно столетие, но есть и те, что, похоже, появились всего несколько десятилетий назад. Немалое число этих домов находится в запустении, потому что, согласно завещанию, их следовало поделить на великое множество частей и никто не пожелал брать на себя ответственность. Но так происходит не всегда. Большинство зданий возводят, с оптимизмом глядя в будущее, а потому изобилие сооружений с темными, нередко лишенными стекол окнами всегда вызывает у меня вопросы. За каждым фактом существования странного недостроя кроется какая-то причина.

Эту историю рассказала мне в Патрах пожилая пара, сидевшая за соседним столиком в таверне. Неподалеку отнюдь не ласкало взор здание пустующего отеля, и хотя супруги, с которыми я разговаривал, приехали в город недавно, они с радостью поведали мне то, что стало им известно от других.