Ракель

Я слышал, как она подошла сзади, но даже не обернулся. Вместо этого я присел на скамейку напротив, как будто ужасно увлёкся новым, необычным сном. На самом деле тот ничем особым не выделялся, и я чувствовал себя неловко. Тана приблизилась и опустилась рядом. Она больше не искала меня по ночам, а показывалась лишь раз в два-три дня и больше не навязывалась. Я был не против, и меня задело, что она так быстро сдалась.

– Ты меня ненавидишь, понимаю, – начала она таким тоном, как будто именно я её предал. – Но сейчас ты мне нужен.

– Правда? Хочешь, чтобы я дал тебе списать математику в тайне от подружек?

– С какой стати?! Я на курс тебя старше!

Я лишь пожал плечами, а она вздохнула. Как будто это я вёл себя странно! Я продолжал сидеть на скамейке, уставившись в одну точку на асфальте. Всё вокруг было настолько обычным, что я подумал, что у сегодняшнего спящего нет воображения. Однако тишина начинала угнетать, как и отсутствие людей и машин. Впрочем, странный вакуум излучал спокойствие, и казалось, что создателю сна он нравится именно таким.

А Тана обратилась ко мне снова, стараясь выдерживать спокойный тон.

– Я всё объясню, хорошо? А потом уже решай сам… – Она замолчала, видимо ожидая, что я скажу что-нибудь, но я упрямо молчал, даже не кивнув, но и не уходя. Тогда она набрала в лёгкие побольше воздуха и выложила всё начистоту: – Ты знаешь, что я разыскиваю людей, подобных нам с тобой, – произнесла она, запнувшись, прежде чем вопрос, слушаю ли я её или игнорирую, слетел с него, и продолжила: – Среди них Ракель. Она немного младше нас, и мы почти не общались, потому что она всегда витала в облаках. Но прошлой ночью я встретила её, и она была очень взволнована. Её брат застрял во сне!

Я не хотел слушать собеседницу. Точнее, хотел, но я ожидал извинений, и хорошо бы не здесь, а в колледже. Я всё ещё сердился на подругу, но, с другой стороны, меня снедало любопытство. Что значит «застрял во сне»? Это когда ты приходишь в сон, а если просыпаешься, он заканчивается? Как же можно там «застрять»?

– Что-то вроде летаргии? – уточнил я.

– Я тоже так думала, но она сказала, что её брат тоже может путешествовать в чужие сны и…

– Постой, – перебил я. – Как такое возможно? Я думал, наш дар – большая редкость. Как могут сразу двое из одной семьи обладать им?

– Мне тоже так казалось! Я уже говорила, что плохо её знаю, и раньше она не упоминала о брате. Они не путешествуют вместе – каждый сам по себе. Но сейчас его затянуло в повторяющийся кошмар.

Я нахмурился, больше удивлённый тем, что у брата и сестры один и тот же дар, чем проблемой одного из них. Тана молчала: явно ждала моей реакции.

– Почему ты сама всё не выяснишь? – пожал плечами я. – Ты можешь разыскать их и переместиться из одного сна в другой.

– Только к знакомым людям.

– А как же она сама? Она не может прийти к брату? Мы все знаем, как собраться вместе.

– Дело в том, что это не сон её брата, – вздохнула Тана и села, скрестив ноги, в другом углу скамейки. – Он похож на нас. Мы же не творцы видений. Мы лишь «паразиты».

– Я думал, что мы странники.

– Ты всегда мыслил позитивнее, – мягко улыбнулась Тана. – Но случай с Ракель меня напугал. Её брату всё хуже и хуже. Он возвращается в тот сон каждую ночь – хочет он того или нет, – а тот выпивает из него силы. И парень всё сильнее устаёт, а этого допустить нельзя.

Я закусил губу изнутри, не глядя на собеседницу, и попытался вспомнить, что умные ребята в кино делают в сложной ситуации. Там им всегда приходит в голову гениальная идея или хотя бы кто-то, кто готов был принять вызов вместе с ними. Но сейчас я мог лишь думать о том, зачем Тана села на мою скамейку, и меня всё больше раздражала затянувшаяся пауза.

– С тобой что-то подобное случалось? – спросил я ещё несколько секунд спустя, пока пытался придумать что-нибудь обнадёживающее.

– Я могу отвести к ней тебя и познакомить. Думаю, лучше всего нам всем побывать во сне с её братом.

– Понятия не имею, чем мы сможем ему помочь, – отрезал я.

– Но мы же прошли через сотни кошмаров! Не думаю, что с ним что-то из ряда вон выходящее случилось! Дело в том, что я не понимаю, почему она меня не хочет слушать: слишком гордая или просто не доверяет. Но она такая упрямая!

– Тогда с чего бы ей обращать на меня внимание, если она ни разу меня в жизни не видела? Я не наделён даром красноречия, – пробубнил я, но слова прозвучали иронично вопреки моей воле, заставив подругу улыбнуться.

– Потому что ты такой же упрямец!

– Ну тебя!

Её смех прозвучал в тишине особенно звонко, и именно тогда я понял, как сильно мне её не хватало. А ещё сильнее не хватало таких вот искренних моментов, когда все наши различия стираются, а мы становимся гораздо ближе, чем даже были до ссоры. Тана протянула мне руку.

– Итак… ты придёшь?

В этот раз я не отвернулся, а придвинулся ближе и переплёл свои пальцы с её в жесте таком же привычном, как и возвращение домой. Я не переставал удивляться: как я мог на неё злиться? Тана коснулась рукояти кинжала, а я ощутил знакомое тянущее ощущение внизу живота, мир вокруг подернулся рябью, а потом превратился в ураган, поглотивший нас. Я только сильнее прижался к подруге, оставляя безмолвный сон позади.


Мы оказались в мире, настолько не похожем на прежний, что потребовалось время, чтобы осознать себя. Я запрокинул голову и вдохнул полной грудью воздух, наполненный запахами детства. Вокруг расстилались изумрудные равнины, по которым рысью пробегали дикие лошади. Они были бы похожи на обычных, если бы не были алыми, лиловыми или голубыми, с большими глазами и длинными ресницами; а ещё они широко улыбались (если лошадь вообще это умеет). Но атмосфера была слишком напряжённой для веселья, а девочка, направлявшаяся нам навстречу, была сильно встревожена. Она тоже чувствовала себя неуютно в странном сне. Пока я приходил в себя после путешествия, она рассматривала нас и, казалось, не такими нас себе представляла. Тогда я глубоко вздохнул и произнёс, стараясь выглядеть солиднее:

– Ты ведь Ракель?

Она окинула меня взглядом с головы до пят, слегка скривив верхнюю губу, будто от отвращения, а разница в возрасте только усиливала впечатление. Я не из тех, кто считает, что взрослым всё дозволено, а у детей нет прав, но меня очень сильно задела манера, с которой она нас оценивала. Незнакомка была ниже меня, и не знаю, в каком классе училась, но выглядела как младшая школьница. Она была смуглая, с широким ртом и глубокими тёмными глазами, но самыми удивительными были её волосы. Они свивались в мельчайшие, почти невесомые колечки, сливавшиеся в парящее вокруг её головы облачко, как будто это были не волосы вовсе, а клубы дыма. Трудно было сказать, какой они были длины, из-за такого «мелкого беса».

– А вы кто? – спросила она.

– Это Лазарь, – представила меня Тана. – Он со мной.

– Он что, твой парень?

– Нет! – воскликнули мы одновременно, а девочка улыбнулась. Тана прочистила горло и пояснила:

– Мы друзья.

– Очень близкие, – пробормотал я.

– Хотя Лазарь бывает злопамятным.

– А Тана меня стесняется, – парировал я, нахмурившись, а Ракель расхохоталась.

– Да уж, вы и правда близкие друзья!

– Это трудно объяснить, – уклончиво ответила Тана. – Но я просила его прийти, чтобы ты рассказала про беду своего брата.

Девочка слегка помрачнела и кивнула. Она сверлила нас взглядом, но её, похоже, веселила наша перепалка, а мои сомнения, что «брат» действительно существует, рассеялись: ей даже думать о нём было тяжело.

– Как его зовут?

– Эрик. Он старше меня, ему недавно исполнилось шестнадцать. Он мой сводный брат. Его мама умерла, когда он родился, а потом папа встретил мою… – она дёрнула плечом. – Неважно. Он всё равно мой брат! – упрямо повторила новая знакомая, как будто мы с Таной собирались с ней спорить.

– У меня тоже есть сестра, Люсия, – кивнул я, улыбнувшись.

– Она такая же, как мы? – с любопытством спросила новая знакомая. – Умеет путешествовать в снах?

– Нет, не умеет. Она всё знает, хотя сама не путешествует. – В моих словах звучала горечь, ведь сегодня, как никогда прежде, я мечтал, чтобы Люсия была с нами.

– А-а. Мы думали – это семейное.

– Похоже, что нет, – отозвался я.

– Мы собрались здесь не семьи обсуждать, – перебила Тана. Она поморщилась, когда мимо проскакала ещё одна странноватая лошадь нежнолилового цвета. – Самое странное место на моей памяти. Кто его создал?

– Младенец-грудничок, – пожала плечами Ракель. – Это хотя бы не кошмар. Не то что сон, из которого Эрик не может вырваться.

Она закусила губу, произнеся имя брата. Девочка старалась казаться невозмутимой и держать себя в руках, но маска тут же улетучивалась, стоило ей вспомнить о близком человеке.

Я оглянулся и посмотрел на Тану, которая уговаривала меня помочь. Не то чтобы мне это не нравилось: ведь именно поэтому я вообще снова стал с ней разговаривать. Хотел бы я быть так уже уверен, что мы в силах это сделать! Мы пережили множество кошмаров, но ещё ни разу не застревали в чьём-то сне. Я присел на мягкую траву, пахнущую мятой, подруга последовала моему примеру, а потом, пусть не охотно, и сама Ракель.

– Что происходит в том сне? – спросил я.

– Эрик сказал, что там есть маяк, – равнодушно начала собеседница. – Он у самого горизонта, но хорошо виден. Он первым попался ему на глаза. Сперва там было спокойно, и брат не заметил ничего странного. Как видишь, мы ко всему привычны.

Я огляделся и засмотрелся на радужных коней, совершавшие невообразимые пируэты, а слуха достиг детский смех.

– Сейчас сон твоего брата кажется более приятным, чем этот.

– Беда в том, что он каждую ночь возвращается на одно и то же место, – продолжала Ракель, – и это странно. Он немного обследовал местность, но не нашёл спящего.

– Иногда они прячутся, – возразила Тана.

– Брат бродит по этому сну уже две недели, – нахмурилась Ракель. – Он обследовал всё вокруг: не осталось места, где можно скрыться.

Тана медленно кивнула и покосилась на меня. Мне порой казалось, что она сможет просверлить во мне взглядом дырку, если приложит чуть-чуть усилий. Возможно, дело было в пронзительном блеске её карих глаз, иногда казавшихся янтарными.

– Что? – спросил я.

– В смысле – что?

Ракель переводила взгляд с меня на неё и обратно, как будто следила за теннисным мячом.

– Так ты в деле?

– Каком?

– Что будем делать дальше! – выдохнула она, закатив глаза. – Я не о поездке в Диснейленд, глупый, а о путешествии в сон Эрика.

– Ты скажи мне, как это сделать.

– Нет проблем. Мы встретимся с ним в обычной жизни, – пояснила она, заправляя локон за ухо, как будто речь шла о домашнем задании по математике или компьютерной онлайн-игре. – Если я с ним познакомлюсь лично – смогу найти его во сне и попасть туда. Ничего сложного!

– А как мы узнаем, в какой части света они сейчас живут?! – возмутился я, а Тана вскинула брови.

– Ракель и Эрик – не новозеландские имена. И они говорят по-испански. Вы ведь живёте недалеко? – обратилась она к новой знакомой.

– В Саламанке, – подтвердила та.

– Видишь? – победно заявила подруга. – Туда легко добраться!

Тана, как всегда, светилась уверенностью. Ракель молчала, обхватив себя за плечи и искоса поглядывая на меня.

– Ладно, почему бы и нет, – пожал плечами я. – Не вижу ничего страшного, чтобы познакомиться в реальной жизни с тем, с кем встречаешься в снах.

Ракель насмешливо вскинула брови, а Тана не ответила, а только хмыкнула и вновь обратилась к собеседнице:

– Если я тебе продиктую номер, ты будешь помнить его, когда проснёшься?

– У меня нет мобильника. А номер брата я не знаю… Но можем обменяться профилями в Инстаграме[4].

– Сойдёт. Скажи ему, что я напишу завтра.

Ракель назвала его имя в сети, а Тана потратила остаток ночи, бормоча его, чтобы лучше запомнить, – до самого звонка будильника. Мы ничего не можем забирать из снов, так что записывать было бесполезно.

Сон начал рушиться, когда его создатель пробудился. Долину прорезали светящиеся трещины, лошади поблекли и превратились в цветные пятна, которые исчезали одно за другим.

– Завтра поговорим! – успела крикнуть Тана.

Цвета померкли, и я завис в пустоте. Не успев провалиться в следующий сон, я сам услышал звонок будильника, который вернул меня к реальности. И вот я снова был в своей комнате.

Я сладко потянулся и выпрыгнул из постели. Сны всегда были увлекательными, но в первое время они так угнетали меня, что я весь день ходил вялый.