Где бы юность годы ни крутила,
Как бы юбки ввысь ни задирала,
От круженья быстро замутило,
Всё, что было, пыльно растоптала.
Зрелость на запятки наступает,
Взглядами в упор порой замучит,
Хоть порою Юность подмывает
Сделать всё не так, как Зрелость учит.
Постепенно свой задор теряя,
Юность расплескала свою рьяность,
По пути свой смех и грех роняя,
Зрелости вкушает сока пряность.
Но и Зрелость ведь не панацея,
Яблоко любви вкусив однажды,
Опыта набравшись, постарею,
Жизни выпив всей до дна от жажды.
Встречусь я, возможно, с дамой старой,
И увидев в зеркало воочию
Я себя не той девчонкой бравой,
А с большим мешком тряпья волочным.
«Кто ты?» – я спрошу у той старухи.
Но, ответа так и не дождавшись,
Посмотрю на ноги ей, на руки,
На наряд её, виды видавший.
Вдруг узнаю в женщине ветшалой
По едва оставшимся приметам
Девушку, что как в бреду скакала
В танце сумасшедшем давним летом.
Что смеялась в танце что есть мочи,
Не сдавалась ни тоске, ни горю,
Что когда-то, бывши непорочной,
Променяла смех на злую волю.
Не сумела подсчитать убытки
Для души своей тогда лучистой.
А теперь влачёт бытья пожитки,
Сожалея о пропавшем чистом.
Взглянув на меня старуха мельком,
Поняла, как горько ошибалась,
Жизнь жила, а стала погорельцем,
Когда чем жила – того не стало.
Виден стал обмен неравнозначный.
Радость жизни променять на тряпки,
Договор подписанный тот брачный,
Шубы, платья, золотые тапки…
Совесть и любовь в залог отдавши,
Понадеялась на обещанья.
А ошибку грубую понявши,
Побоялась новых начинаний.
Всё пыталась просчитать, замыслить,
Избежать опасностей пытливых.
Чашу полную страстей боявшись вылить,
Лишь приумножала свору дум гадливых.
Вечно обвиняя и пороча,
Ставила себя во главы пира.
Долгость и достаток себе проча,
Отрекалась от друзей и мира.
Не видать уж чистоты той славной,
Что плясала Юность безмятежно.
Да и танец сам забыт тот плавный,
Обнимавший тело, душу нежно.
Девушка стремительно старела,
Не поняв, зачем и как всё было.
Лишь скрипит счас та, что раньше пела,
Волочится из последней силы.
Сожаленья пеплом посыпает
Сальной головы седой волосья.
«Каяться ведь поздно не бывает?» —
Вопрошает, рвя одежду в клочья.
«Милости теперь прошу у Бога
За напрасно прожитые годы,
Что предложенную Им дорогу
Затопили лишь презренья воды».
Распласталась по земле старуха,
Вдруг прозрев, увидев искру света.
«Вместо жизни соткала проруху!
Вместо счастья в дыры я одета!
Не ценила данное Судьбою,
На вопросы не брала ответы,
По миру брожу теперь изгоем,
А ведь Богом так была согрета!
Вот бы жизнь мотнуть, как киноплёнку,
Оказаться в точке всех решений,
Снова стать в душе своей ребёнком,
Нахлебаться вдоволь треволнений.
Знала я б сейчас, чего бояться,
Рисковать смогла бы не напрасно.
Не ропща, с невзгодами встречаться,
Зная Бога, веря Богу страстно!
Променять живую радость снова
Вряд ли я б посмела, точно знаю.
К подвигам души была б готова,
Лишь всегда на Небо уповая».
Взгляд Судьбы суров порой бывает,
Прежнее до дна припомнить может.
И пока весь список отчитает,
Её совесть, словно кости, гложет.
Поняла я вмиг посланье Леты!
Господи! Спасибо за прозренье!
Ведь могу Я стать старухой этой!
Ошибаться есть поползновенья.
И, обняв старуху со слезами,
Ей скажу слова тогда такие:
«Посмотри открытыми глазами!
Мы с тобой друг другу не чужие!
Ты, прожив лета свои без Бога,
Вовремя раскаявшись, сознавшись,
Нам двоим открыла ты дорогу,
В прошлом на минуту оказавшись.
Жизни ты итогом недовольна,
Ты познала тяжкое сравненье.
Мне урок преподнесла невольно,
Так поддавшись сильно искушеньям.
Ведь тебе благодаря теперь я знаю,
Не забуду нипочём, и снова
Я в поклоне низком восклицаю:
“Вечное превыше наносного!”»