С момента создания «Трактата» прошло уже больше двадцати лет – время пересобрать камни. Дело, конечно, не в том, чтобы переписать его (я изменил в тексте лишь пару запятых), а в том, чтобы его перечитать.
Честно признаться, прежде я с некоторой иронией относился к попытке Людвига Витгенштейна говорить об «этике» в пространстве его «Логико-философского трактата». Но, как мне кажется сейчас, тогда, в свои двадцать пять лет, я просто не мог понять, в чём именно состоял «этический проект» Витгенштейна. Было бы верхом самонадеянности сказать, что я это понимаю сейчас, но мне куда яснее, зачем Витгенштейн так настойчиво думал о том, «о чём нельзя говорить».
«Трактат» Витгенштейна был создан им, по сути, на фронте – на фоне ужасов Первой мировой войны, перевернувшей тогдашний мир с ног на голову. Мой же создавался лишь на дальних подступах к Третьей, которая, как мы видим сейчас, ведёт к фундаментальному переделу мира. И конечно, тогда я и подумать не мог, что в Четвёртой мировой войне, разворачивающейся параллельно, решится судьба нашей с вами цивилизации как таковой. Но теперь этот новый «фон» везде, а мой собственный текст выглядит совершенно иначе.
По сути, это книга о мышлении, о том, как из онтологии можно вывести гносеологию, а уже из неё – онтологию личного бытия. Двадцать лет назад это «личное бытие» меня не занимало, для Витгенштейна же оно всегда было главным, определяющим. Его Этика – тогдашнего, кровавого начала ХХ века – это Этика отношения личной онтологии и онтологии бытия как такового. Неслучайно «Трактат» Витгенштейна стоит как указующий перст между фактической ницшеанской «смертью Бога» и исчезающе-ускользающим миражом хайдеггерианской «Заботы».
Сегодняшняя «этика» – это нечто совсем другое. Это этика руин, великих античных руин, от вида которых до сих пор захватывает дух, тогда как в действительности мы смотрим лишь на жалкую груду камней. Нет, Этика не умерла, умер мир, организованный той Этикой: поколение Витгенштейна осиротело, было безжалостно вброшено в холодный и жестокий мир технологического прогресса, но ещё помнило материнское тепло прежнего мира, наше же поколение – уже поколение суррогатов, выращенных на конвейере искусственных маток «нового дивного мира» Олдоса Хаксли.
Мир «цифрового человека», мир метамодерна – точно такой же, как и мир Сократа, Спинозы или того же Витгенштейна: он создан из тех же химических элементов, подчиняется тем же самым физическим законам. Но в нём теперь нет внутреннего остова – атомизированный и аутохтонный, он больше не обладает архитектурой, способной создать прежнюю тягу, гудящий в пустых дымоходах ветер духа.
Заигравшись в своих мелких, суетных делах, мы растратили всё, что имели и чем были. Впрочем, это не может отменить действительной, подлинной силы Реальности, как и прежде, являющейся нам через нас и нами же самими. Культурно-историческая теория, может быть, и должна констатировать полное исчезновение Dasein, но методология, способная создавать структуру бытия, – залог того, что ничего не потеряно.
До тех пор пока наш мозг способен порождать сложные интеллектуальные объекты – возводить масштабные архитектурные сооружения разума, – всё возможно. Ведь таким был путь, пройденный человечеством до нас, путь, который нам ничто не мешает пройти собственными ногами, сохраняя вопреки всему то, что кажется безвозвратно утраченным. Собственно, таким, как мне кажется, и должен быть новый «этический проект», которому парадоксальным образом служит мой «Трактат».
Другой парадокс «Трактата» связан как раз с Четвёртой мировой войной, постепенно разворачивающейся между человеческим интеллектом и интеллектом машинным. Первый ещё считает себя недосягаемым, второй пока не кажется серьёзным соперником. Однако «Трактат» обличает этот наивный близорукий взгляд, представляя собой, по сути, остов будущего сильного машинного интеллекта.
Для перехода в это качество «Трактат» необходимо было лишь математизировать. Поэтому я посчитал оправданным дополнить его второе издание научной статьёй на эту тему. Она написана математиком, доктором философских наук Ильей Эдуардовичем Егорычевым и прекрасно, как мне кажется, иллюстрирует возможность несодержательного подхода, которому изначально и посвящён «Трактат».
Может быть, кто-то скажет, что играть на стороне нашего грядущего «врага» в Четвёртой мировой войне неправильно. Но я так не думаю. Создание сильного машинного интеллекта – это неизбежное и уже относительно скорое будущее. Так что работа в этом направлении не может являться «этической проблемой». Напротив, не участвовать в ней сейчас – вот настоящее преступление, ведь скоро этой «думающей машине» мы доверим свой мир.
Если же говорить о «врагах», то он у нас только один, и это – мы сами. Человечество нельзя победить, оно может лишь само аннигилировать, отказавшись от практики мышления. Вопрос поэтому лишь в том, найдём ли мы в себе силы продолжать думать, и думать сложно, когда, казалось бы, в этом уже нет никакого утилитарного смысла…
В остальном же ничто не может помешать нам начертать образ Этики грядущего на прибрежном песке Реальности в зазоре набегающих волн Времени.
Впрочем, кто я, чтобы давать рецепты человечеству? Никто, явленный себе так.
Приятного прочтения!