За четыре, нет, уже почти четыре с половиной дня, что жила в гостевом доме, Марфа успела составить мнение обо всех обитателях. Хозяин Денис ей понравился сразу. Улыбчивый, приветливый, так же как и его мать Нина Михайловна, которая занималась стряпней. Выходило у нее вкусно и, как говорила она сама, «нажористо». Марфа с аппетитом уплетала оладушки, сырники, кашу и только нахваливала. Нина Михайловна шутливо кланялась ей и смеялась, довольная. Милые люди, решила она – и вот теперь с ужасом взирала на красные пятна на Юлиных руках, кровоподтек на скуле и ссадину на шее.
– Ради бога, только не говорите ничего, – шепотом взмолилась жена хозяина.
Марфа разозлилась:
– Да что тут говорить? Все и так ясно! Вылезай давай!
– Тише, прошу. Не надо. Я тут посижу до утра, и все.
До утра? Фигу с маслом!
– Вылезай, говорю, и пошли ко мне.
– Не могу. Они услышат.
– Не услышат. А если и услышат, то при мне драться испугаются.
Почему она вслед за Юлей говорит «они»? Славная женщина Нина Михайловна что, тоже участвовала?
– Иди за мной. Я постараюсь не шуметь.
Марфа на цыпочках двинулась в сторону своего номера. Юля, держась за стены, поплелась за ней и, войдя в комнату, села на пол у стены.
– Ложись на кровать.
– Не надо. Если что, я в ванной спрячусь.
– Глупости. Никто не будет ломиться в номер к гостю.
– Ты их не знаешь.
– Да кого их-то? Твоя свекровь тебя тоже била, что ли?
– Она не свекровь. Это мать моя.
Марфа так и села на кровать. Мать? Она не раз видела, как Нина Михайловна ласково общается с Денисом, с Юлей же разговаривает несколько суховато и как будто нехотя. «Свекровь, что с нее возьмешь? – думала Марфа. – Она и не обязана любить невестку». Марфа помнила, как разговаривала с ней ее собственная бывшая свекровь. Как будто одолжение делала. Но мать? Какими бы сложными ни были отношения с матерью у нее самой, мысль, что та может поднять на нее руку, даже в голову не приходила.
– Я думала, что… – начала она и заткнулась, увидев, как по Юлиным щекам текут слезы.
– У Дениса раньше столовая была. Мать работала директором. Потом столовая прогорела. Работы не стало. Денис предложил ей сделку: он ей – работу в гостевом доме, а она ему – меня.
– Как… тебя?
– Ну, в жены, конечно. Не в любовницы. Я институт окончила. Два языка знаю. Считай, работник почти бесплатный. За кормежку и одежку. Мать меня три дня била, а потом я сдалась. Идти-то некуда.
Юля обхватила руками плечи и затряслась. Марфа сползла с кровати, села рядом и обняла.
– Не знаю, что мне делать. Не могу больше терпеть.
– Сбежать пробовала?
– Да куда? Родственник один – брат матери. К нему нельзя, да он меня и не примет. Денег нет совсем. Даже до Питера доехать не на что.
Марфа покачала головой:
– Средневековье какое-то!
– Тихо!
Девушки замерли. В коридоре послышался сдавленный шепот. Слов было не разобрать, но, судя по всему, разговаривали Денис с Ниной Михайловной. «Спохватились», – подумала Марфа. Юля затряслась, как припадочная. Марфа крепко прижала ее к себе.
– Постучать? – вдруг явственно услышали они под дверью.
– С ума сошел? Никуда она не денется. Утром приползет. Пошли отсюда.
Раздались осторожные шаги, и все стихло.
– Пойду я…
– Еще чего! Ложись и спи. Места нам обеим хватит.
– Нет, что ты…
– Утром встанем пораньше, я тебя выпущу. Никто ничего не узнает. Скажешь, в парке гуляла. Мне они ничего не сделают.
Прямо в одежде они улеглись на кровать поверх покрывала и закрыли глаза, думая каждая о своем.
К утру в светлой голове Марфы созрел шикарный в своей простоте план.
– Скажи честно: ты хочешь изменить свою жизнь? – спросила она, испытующе глядя на Юлю.
– Спрашиваешь. Я давно уже поняла, что меня тут ничего не держит.
– Тогда знаешь что? Мы уедем вместе. Я тебя спрячу, и ты начнешь все сначала.
– Как это?
– Очень просто. Вернее, не очень просто, понимаю, но я придумала, где ты можешь спрятаться. У меня есть квартира, в которой никто не живет. В пригороде, правда, но так даже лучше. Безопаснее. Там работу найти можно. Или паспорт они тоже отобрали?
– Нет. Я же в инстанции разные хожу с документами. Паспорт везде спрашивают. Да и зачем? Они же знают, что деваться мне некуда.
– Это здорово!
Марта чуть не подпрыгнула на кровати.
– Здорово, согласна. Только… я боюсь, – прошептала Юля, прислушиваясь к звукам из коридора.
– Я тоже. Но хуже только – ничего не делать. Надо попытаться. Если сумеешь добраться до автобуса, они нас уже не поймают.
– Еще как поймают. У него машина есть. На ближайшей остановке встретит.
– А мы выйдем раньше. На станции. Спрячемся, если надо, в кустах, а потом прыгнем в электричку, и все.
– Он будет ждать нас на платформе в Питере.
– А мы не поедем в Питер. Мы выйдем раньше, пересядем на другую ветку и доберемся прямо до места. Уловила?
– Уловила. Но… страшно.
– Главное – добраться до автовокзала прямо перед отправлением. Я куплю билеты на самый последний рейс и буду ждать у автобуса. Сможешь?
– Не знаю.
– Главное – не подавать виду. Ни тебе, ни мне.
– Я пойду тогда, – неуверенно сказала Юля.
Марфа кивнула и, выглянув в коридор, скомандовала:
– Давай!
Юля легко шмыгнула прочь. Марфа еще немного постояла под дверью, прислушиваясь, немного полежала, додумывая план, потом встала и пошла в душ, полная решимости довести дело до конца. В конце концов, крепостное право отменили еще в тысяча восемьсот шестьдесят первом году!
У нее была своя докука. Дело, ради которого она приехала в Приозерск, надо было завершить сегодня. По крайней мере, сделать все, что возможно силами столичной прессы. И пусть она не до конца дожала зарвавшегося чинушу, бой она продолжит, когда выйдет статья. Что важнее, в конце концов, жилище или живой человек?
В столовую она вошла красивая, аккуратно причесанная и готовая ко всему. Нина Михайловна, накрывая завтрак, посмотрела испытующе. Марфа сладко улыбнулась.
– Доброе утро. Ну и воздух тут у вас! Сплю как убитая! – радостно сообщила она, усаживаясь за стол. – Что тут у нас? Блинчики! Попробуем! Ммм… Нина Михайловна, вы кудесница! Ничего вкуснее отродясь не едала! А добавка полагается?
Она щебетала, с удовольствием уминая блины, и Юлина мать, поначалу напряженная и настороженная, заулыбалась в ответ.
– Я сегодня уезжаю, поэтому ваших кушаний мне больше не едать. Но помнить их буду вовек! – объявила она, вытирая рот салфеткой.
– Утром или вечером отправляетесь? – уточнила Нина Михайловна.
– Наведаюсь в мэрию и сразу на вокзал, – безмятежно улыбаясь, ответила Марфа, – поэтому вещи сразу заберу. Попрощайтесь за меня с Денисом и Юлей, если я их не увижу. Все было очень славно.
Улыбнувшись еще раз пять или десять, Марфа выскочила в коридор, зашла в номер, быстро собралась и двинулась к выходу. В холле ее встретила все та же Нина Михайловна, радушно улыбаясь.
– Вот ваши документики. Приходный ордер. Счет.
– А вам взамен – ключик от номера.
– Счастливой дороги!
– И вам счастливо оставаться! Спасибо за гостеприимство! – рассыпалась Марфа, задом продвигаясь к выходу.
Когда за ней закрылась дверь, она выдохнула, закинула за спину рюкзак и бодрым шагом двинулась по дороге.
Сегодня у нее много дел.
Ровно в девять вечера от вокзала отошел последний автобус на Петербург. На заднем сиденье, спрятавшись за спинками передних кресел и тесно прижавшись друг к другу, сидели две женщины.
План побега претворялся в жизнь.
До Марфиной квартиры в Пушкине они добрались далеко за полночь. Однушка в хрущевке встретила их духотой и затхлостью. Пооткрывав настежь все окна, они упали на диван и через секунду заснули, забыв накрыться чем-нибудь, чтобы не закусали алчные комары. А утром Марфу разбудил звонок главреда.
– Марецкая, ты что, сбежала с поля боя? – с ходу наехал он.
– Куда? – ничего не соображая со сна, спросила Марфа.
– Это тебе лучше знать куда! – наддал Тимоша. – Мне звонит депутат и заявляет, что моя журналистка ничего до конца не довела, покрутила в Приозерске хвостом и уехала, а ветерана как выселяли, так и выселяют!
Марфа, мгновенно рассвирепев, соскочила с дивана и заорала:
– Так пусть тогда этот депутат сам едет и всех спасает! У них там такая оборона, что на танке не прорваться! Я что, амбразуру грудью закрывать должна? Туда не журналистку посылать надо, а прокуратуру и ОМОН! Этот ваш народный избранник хорошо устроился! Послал вместо себя любимого бабу и ждет, когда она ему лавровый венок в зубах притащит! Пресса должна найти проблему и осветить. Привлечь внимание общественности. А горячие каштаны из огня таскать – увольте! Нашли девочку для битья! Я вообще не уверена, что он не в сговоре с этим приозерским чиновником! Уж больно тот уверенно себя чувствует. Не ваш ли депутат его и крышует?
– Ну ты наговоришь, – попытался приструнить ее Тимофей Данилович.
Но Марфу уже понесло, как Остапа:
– Он потому и послал меня, что дело тухлое, а ему портить свой авторитет неохота! И, между прочим, я свою работу сделала. Материал готов, сдам, если хотите, хоть завтра, а если на меня будут наезжать, то я и вашего доброхота в статье упомяну! С меня станется, вы знаете!
– Да уж как не знать! Только все же притормози на поворотах. Ты уже в городе?
– Нет, в Пушкине. Собиралась приехать к вечеру. Надо одно дело разрулить.
– Ладно, – совсем уже мирно сказал главред, – не торопись. Завтра к обеду явишься, вместе посмотрим материал. Нет, лучше скинь мне все, что есть, а завтра уточним, что брать, что нет.
– А депутату что скажете?
– Да уж найду что сказать, не парься, – буркнул Тимоша и отключился.
– Марфа, – услышала она и обернулась.
Юля смотрела на нее расширенными от страха глазами.
– Ты… когда паспорт сдавала… там прописка была. Случайно, не эта квартира?
Марфа махнула рукой.
– Не боись! Прописана я вообще в Рыбинске. Пусть хоть весь город облазят, нас с тобой не найдут.
Юля выдохнула с облегчением и поинтересовалась, что ей сегодня делать.
– Может, хоть сготовлю чего-нибудь, – неуверенно предложила она.
– Готовь. Только для себя. Денег я тебе оставлю. И все же лучше, не теряя времени, поискать работу. Давай посмотрим в интернете. Может, с ходу надыбаем чего-нибудь.
Через полчаса они «надыбали» место младшего воспитателя в детском саду.
– У меня нет педагогического образования, – засомневалась Юля, – а трудовой книжки и не было никогда.
– Наплевать. Младший воспитатель, как я понимаю, что-то вроде нянечки. Потом, скоро детские сады закроются на лето, до августа успеешь пройти какие-нибудь курсы. Сейчас им руки для ремонта нужны. Ну там красить, окна мыть, мусор выносить. Тебя не пугает?
– Ни капельки. Это я все умею лучше любой клининговой компании. Приучена.
– Да уж, – покрутила головой Марфа. – Тогда смело пойдем в детсад и предложим свои услуги. А по пути поедим. У меня все равно ничего нет. Я здесь несколько месяцев не была.
До вечера Марфа решала Юлины проблемы, но мысль, что ее работой в редакции остались недовольны, портила настроение, поэтому, сдав Юлю обрадованной заведующей, которая как раз маялась от отсутствия кадров, купив беглянке по дороге мобильный телефон для связи и оставив денег на первое время, она помчалась в Питер писать разгромную статью про чиновничий произвол. Конечно, она и сама была бы рада, если бы удалось отбить дом многострадального ветерана у алчных чиновников, но эта задача была не по силам простой журналистке. По неопытности она поняла это не сразу. Интересно другое: знали ли об этом Тимоша и борец за права угнетаемого населения – господин депутат? Неужели они так же наивны, как она?
И, кстати, почему она до сих пор не спросила, как его фамилия? И почему Тимоша сам ее ни разу не назвал? Что за тайны мадридского двора? А впрочем, какая разница?
На следующий день она явилась пред светлые очи начальства, готовая стоять насмерть, но ее порыв пропал втуне. Главред уже успел посмотреть присланные ею еще вечером материалы и был настроен благодушно. Ей объявили, что поработала она неплохо, фактов достаточно, причем настолько, что бросаться на амбразуру в самом деле не было нужды. После серии статей приозерский чинуша сам прибежит к ветерану с извинениями, да не с пустыми руками. Телевизор подарит. Или два.
Марфа отнеслась к идее подарка скептически, но в целом несколько успокоилась.
– И чего Куколевский разорялся? – пожал плечами Тимоша. – Все сделано в лучшем виде. С журналистской точки зрения. Даже хорошо, что ты не сунулась в это осиное гнездо. Закусали бы насмерть.
– Так это Куколевский вас просил направить журналиста?
– Не просто журналиста, а именно тебя. Читал твои статьи, много слышал, поэтому решил, что ты готова к подвигу.
Марфа хмыкнула. Куколевский был человеком известным. Про него говорили, что после ближайших выборов он возглавит Законодательное собрание. Марфа прикинула, хорошо это или плохо, что он о ней слышал, и решила, что ничего плохого, окромя хорошего, тут нет.
«Вот и слава пришла», – подумал актер ТЮЗа после спектакля «Три поросенка», когда в буфете какой-то ребенок крикнул: «Свинья идет!»
Вспомнив анекдот, Марфа прыснула.
– Ты чего хихикаешь? – поинтересовался Тимоша. – Довольна, что в угол не поставили на горох?
– Ага, – кивнула она.
– Тогда иди и готовь статью. К вечеру жду.
И нахмурился.
Уже через три дня Марфа поняла, что совершила очередную глупость, которых в ее непутевой жизни и без того было немало.
Сначала Юля жила с токсичной мамашей, затем к ней прибавился тираничный муж. Иной жизни она не знала. И тут появляется смелая столичная девица, которая ничтоже сумняшеся выкрадывает ее из дома, увозит в незнакомый город и оставляет там одну.
Марфа связывалась с Юлей по телефону настолько часто, насколько могла, но, если была занята, девушка в панике начинала звонить сама и плакала в трубку. Она боялась всего: появления мужа, возвращения в страшную реальность жизни в Приозерске, того, что Марфа ее бросит, увольнения с работы, чужой квартиры. Но главное – Юля совершенно была не приспособлена к самостоятельной жизни и не умела принимать решения.
Она всю жизнь мечтала о свободе, но оказалась к ней не готова. Однако это было полбеды. Выяснилось, что ее спасительница точно так же была не готова тащить ее на своих плечах и нести за нее ответственность.
Простодушной Марфе казалось, что, как только Юля окажется на свободе, она расправит крылья и полетит. Но даже расправлять крылья девушка не умела. Не знала как.
Дело дрянь, поняла Марфа после очередного приступа Юлиной паники. Она была зла, кляла себя за самонадеянность, легкомыслие, с которым взвалила чужие проблемы, но при этом ясно понимала, что теперь не сможет бросить свою подопечную на произвол судьбы. Надо было что-то придумать.
Она помаялась еще полдня и пошла к Егору Егоркину, известному читающей публике под именем Геры Горского. Они вместе начинали корреспондентами, целыми днями носились, как савраски, добывая информацию, и, как говорил Герка, «скорешились на почве общей нищеты». С тех пор многое изменилось, они стали настоящими акулами пера, но по старой памяти продолжали держаться друг друга и выручать, если была необходимость. А такое время от времени случалось.
Находясь в крайнем смятении чувств, Марфа пошла в Геркину резиденцию – крошечный кабинетик в конце коридора. Там, едва заметный среди бумажных завалов, сидел великий журналист и кропал очередную нетленку. Марфа всегда искренне изумлялась, зачем Егоркину окружать себя бумажными кучами, когда все документы можно хранить в компьютере, но потом поняла, что Герке было комфортно жить, спрятавшись за кипами от досужих «приставак», в число которых входило и надоедливое начальство. Иллюзия публичного одиночества. Вот как называл это Егоркин.
Марфа раскопала великого журналиста и, вытащив на свет божий, припала к его щуплому плечу.
Минут десять она посыпала голову пеплом, минут сорок тот ругал ее почем зря, время от времени переходя на ненормативную лексику, а потом, пожалев поникшую под грузом вины Марфушину головушку, предложил:
– Ладно, так и быть. Отвезу твою подопечную к своей тетке на дачу. Она руку сломала третьего дня, плачет, рыдает, ухи просит, взывает о помощи. Как ты думаешь, эта Юля согласится с ней пожить? Пока до октября, а там видно будет. Все под присмотром. Кстати, весьма мудрым и добрым. Идет?
Юный корректор Танечка Липина заглянула в кабинет великого Геры Горского, чтобы задать заранее приготовленный и отрепетированный в туалете вопрос, и увидела, как наглая Марецкая тискает бедного гения, а тот даже не сопротивляется. Танечка так оскорбилась, что напрочь забыла свой вопрос, хлопнула дверью и быстро пошла по коридору, твердо решив, что при случае обязательно сделает этой суке Марецкой какую-нибудь гадость.
Даже не догадываясь о том, что на нее кто-то имеет очень большой зуб, Марфа сразу обрадовала Юлю по телефону, стараясь, чтобы нарисованная ею перспектива выглядела максимально привлекательной. Однако девушка отнеслась к предложению настороженно. Она не привыкла доверять людям, не ждала от них ничего хорошего, поэтому, поразмыслив, Марфа, прихватив с собой Герку, бросив все, срочно выехала в Пушкин. Она не сомневалась, что все Юлины страхи испарятся, как только она увидит Геркину лопоухую и веснушчатую моську, которая у всех людей без исключения вызывала чувство тихого умиления.
Все именно так и случилось. Успокоившаяся Юля собралась, позвонила заведующей детским садом и, выйдя к машине, быстро юркнула на заднее сиденье.
В который раз Марфе стало ее жалко, но она одернула себя. Не время сюсюкать! Надо пристроить беглянку в хорошие руки!
Дача Геркиной тетки находилась под Петергофом, то есть гораздо ближе, чем Пушкин, что само по себе было неплохо. Юлю селили, как выразился Егоркин, «на расстоянии вытянутой руки», а значит, могли быстро приехать к ней в случае чего.
Марфа не была знакома с тетушкой Егоркина, поэтому немного переживала. Что она будет делать, если ничего не срастется?
Но все срослось, и даже лучше, чем предполагалось.
Тетушка с ласкающим слух именем Агния Львовна встретила беглянку так, словно ждала ее появления всю сознательную жизнь. В известном смысле так и было. Заросшие сорняками грядки и высохшие клумбы взывали о помощи. Однако Агния Львовна ни на минуту не позволила измученной Юле усомниться, что здесь ее ждали вовсе не как работницу.
Егоркин, при виде тетушки мгновенно впавший в детство, стал канючить и требовать пирожков, ватрушек и малинового варенья. Агния Львовна стала суетиться, ловко привлекла в качестве помощницы Юлю, та быстро ухватилась за знакомое дело и накрыла на стол в считаные минуты.
Поглощая знаменитые по рассказам Егоркина пирожки и наблюдая за позитивными изменениями в Юлином облике, Марфа понемногу успокаивалась.
Бывшая узница домашнего концлагеря порозовела, на щеках заиграли ямочки, даже вечно опущенные уголки губ приподнялись и сложились в милую улыбку.
«Какая хорошенькая», – подумала Марфа.
«Да она красавица», – подумал Герка и решил, что будет навещать Марфушкину подопечную каждый день.
Ну или через день.
Когда они с Егоркиным уезжали, Юля проводила их до калитки и долго махала вслед. Бедная девочка! Она на них надеется!
Марфа осторожно выдохнула и сразу обругала себя. Походя изменила человеку судьбу и тут же скинула на плечи другим, потому что не имела никакого понятия, что с этим делать дальше.
И когда она только вырастет?