– Хочешь покататься на лошадке? – странная женщина обратилась ко мне, вышагнув из-за угла дома, где я встретилась с босым цыганом.
– Да, но потом!
– Почему? – пропела женщина, поравнявшись с мужчиной, который, скрестив руки на груди, смотрел на меня молча.
Я узнала ее. Это была та самая женщина-цыганка, смотревшая мне в след на базаре. Она сейчас была в другой юбке и без монет на шее. Это меня немножко успокоило. С незнакомыми людьми нельзя общаться. Этих я уже видела.
– Я иду на уроки. После школы меня дома ждет мама…
– … а лошадка ждать не будет, – закончила цыганка и протянула ко мне руку.– Пойдем! Здесь недалеко. Я отведу тебя.
– Это долго? – «Надо понять надолго я опоздаю или как иногда получалось».
– Н-е-ет, – она распела это и задорно расхохоталась, показав белые зубы.
Мы пошли вдоль ограды школы. Я видела сквозь кустарник, как дети собирались на стадионе. Потом мы перешли дорогу. Дома в этой стороне были совсем другие – серые, длинные. Люди мелькали в окнах и вдалеке.
Мы еще недолго прошли по тропинке. Там где заканчивались деревья, стояла повозка с лошадью. Летом в деревне я каталась с дедушкой на такой же.
Молчавший всю дорогу мужчина подхватил меня за талию и посадил на край повозки. Рядом села женщина. Повозка тронулась.
Ноги свисали с повозки. Я посмотрела на них и увидела, как дорога быстро побежала между колес. Потом зеленая полоска травы разбила дорогу пополам.
– Нравится? – спросила меня женщина-цыганка.
Внутри повозки сидели еще женщины. Такие же как она. Они говорили. Но я не понимала о чем.
– Нравится? – еще раз спросила она чуть громче.
– Мне надо в школу… – начала я.
«Теперь уж точно сильно опоздаю. Будут ругать. И маме обещала…»
– Смотри! – она протянула руку перед собой и показала пальцем вдаль.– Там далеко город. Там и школа твоя. Теперь не надо никуда идти.
Повозка подскакивала на ямах. Ухали колеса. Далеко виднелся город. Дома были совсем маленькие. Из высокой трубы над городом выходил дым, который опускался на гладь соленого озера рядом. Лошадь фыркала. Из-за борта повозки выскочил порыв ветра и сорвал мой бантик. Он взметнулся белой лентой, извиваясь, полетел в сторону города. Белая лента мелькала на фоне темно синего неба, предупреждающего о приближении дождя.
– А как же дом? Там мама и папа. Они меня ждут.– « Они ждут. Будут ругаться, что я поехала кататься на лошади без них. Одна. Далеко».
– Дома теперь нет, – тихо сказала женщина.– Но мама и папа всегда рядом, даже если не знают где ты.
Дождь пузырился на земляной дороге. Колеса стали увязать в образовавшихся лужах. Люди в повозке стали переговариваться еще громче и даже рядом сидящая женщина вступила в разговор. Странные слова то звучали как песня, то кашляли, то совсем сплывались в нечеловеческие звуки.
– Мне страшно, я хочу домой.
Дома тепло и можно рисовать в раскраске. Водить мокрой кисточкой по цветам и смотреть, как появляются разноцветные краски.
– Почему страшно? Посмотри – мы не боимся. Хочешь так же как мы, не бояться ничего? – поинтересовалась женщина, пересаживаясь вглубь повозки.
Над повозкой мужчина натянул купол как у палатки. Я видела такие, когда мы выезжали летом семьей на пресное озеро. В них можно спать ночью. Только эта была не зеленого цвета, а из разных кусочков цветной ткани.
В середине палатки уже сидели люди. Одна из женщин отодвинулась, чтобы я поместилась. Другая накрыла меня пахнущим шерстью тонким одеялом. Моя спутница налила мне в кружку без ручки чай. Он был сладковатым и пах ягодами.
Я начала разглядывать людей. У них была кожа того смуглого оттенка и темные волосы. На одной из женщин с очень приятным лицом был ярко красный платок со звенящими бусинами. Наверное, это она тогда сидела на базаре у стены. Женщина также внезапно повернулась ко мне и бусины снова зазвенели.
– Мой бантик улетел! – выпалила я от неожиданности.
Мне было немного стыдно, что я так пристально рассматривала ее платок.
Женщина снова улыбнулась и, стянув платок с головы, протянула его мне: «Бери».
– Нет, не надо! – я испуганно замотала головой, испугавшись неожиданного движения.
– Почему? Разве он некрасивый? – поинтересовалась моя спутница.
– Красивый, но мне не надо, – сказала я утвердительно, больше для себя, чем для других.
– Так почему?
– Мне говорили, что нельзя брать ничего у чужих людей, которых я не знаю, – «ох, и достанется же мне от мамы теперь, а если еще и платок увидит…»
– Я Ратори, – начала моя спутница.– Зови меня Ратори. Гюли не просит взять платок, она дарит его тебе. От подарка цыганки не отказываются.
Она взяла платок из рук Гюли, та слегка рассмеялась. Быстрыми движениями платок был аккуратно повязан мне на голове.
– Теперь ты Мохана.
Гюли проговорила странные слова другим женщинам и те одобряюще закивали. Ратори мягко улыбнулась.
– Красиво, – она прижала меня к себе и стало теплее.
Повозка покачивалась, дождь барабанил поверху и стенам купола. Слышно было как фыркает лошадь.
Раскат грома временами заглушал звуки людей. Они продолжали говорить на другом языке, мне было непонятно. «Почему они не могут говорить со мной как Ратори? Потому что не ходили в школу? Мне теперь тоже не нужно, поэтому очень скоро я начну их понимать».
Незаметно сон накатился на меня и увел за собой в раскраску, где я притрагивалась к предметам и они начинали менять цвет.
Повозка стояла на месте. В ней никого кроме меня. Я уже проснулась и выглянула за борт. Неподалеку наша лошадь со спутанными ногами пощипывала низенькую траву. Она обмахивала себя хвостом и дергала головой вверх вниз, раздувая ноздри. С другой стороны стояли несколько таких же повозок. За ними слышались голоса людей. Я спустилась с повозки и направилась в их сторону.
Я проходила мимо других повозок, когда кто-то потянул меня за подол юбки. Прозвучал знакомый резкий звук. В клетках сидели гуси. Тот, который меня напугал, не мог дотянуться до травы. Я нарвала травы и насыпала в его клетку. Другие гуси сами щипали. За ними стояли клетки побольше с курами.
Из-за края телеги вышел огромный черный пес. Он негромко зарычал и начал осторожно приближаться на согнутых ногах. Не двигаться! Его глаза были неподвижны. Он слегка обнажил зубы. Подойдя еще ближе, он замер на месте и начал принюхиваться. Снова стал приближаться, но уже выпрямившись. Ткнулся своим блестящим носом в мой красный платок. Его дыхание изменилось, он облизнулся. Затем он неуклюже улегся рядом с клетками и начал водить зубастой мордой по своим лапам. Можно идти дальше.
У другого угла телеги стояла женщина, которую я еще ни разу не видела. Она начала раздраженно говорить и махать руками в мою сторону.
– Где Ратори? – обратилась я к ней.
Ответ был длинный, но кроме имени Ратори я ничего не поняла. Женщина развернулась и пошла туда, откуда доносился разговор остальных людей. Я последовала за ней.
Дальше от повозок сидели женщины и возле них играли маленькие дети. Совсем маленький кудрявый мальчик остановился, указал пальцев в мою сторону: «Мо». Женщина в зеленом платке погладила его по голове и подтолкнула к другим детям. Она обменялась с моей проводницей словами и проводила нас глазами, пока мы шли мимо резвящихся детей.
Мы поравнялись с толпой мужчин, они расступились. Тот босой цыган был среди них. Он стоял, опять высоко скрестив руки на груди, и подмигнул мне, когда мы проходили мимо. В этот раз у него были высокие блестящие черные сапоги. как у дяди Леши.
У костра сидела Ратори и пара молодых девушек. Они резали овощи и потрошили одного из гусей. «Интересно, он успел сегодня пощипать травку?». Рядом с ними лежали собаки: рыжая, черная, какая-то пегая и серая как волк. Когда меня подвели к Ратори, та взмахнула рукой на собак. Они нехотя поднялись и отошли подальше, где снова залегли.
– Вот куда ушел Банку! – воскликнула она, обернувшись ко мне.– Я думала, ты еще спишь.
Одна из девушек погладила меня по руке и распустившимся после сна русым волосам, – Им нравится белая кожа и твои светлые волосы, – проговорила Ратори, вернувшись к занятию с гусем.
– Я кормила гусей, а ко мне подошел черный пес, – пожаловалась я ей.
Ничто не проходит бесследно, испуг от рычавшего пса все еще внутри. Мишка со двора говорил, что нельзя убегать от домашней собаки. У нее может проснуться «инстинкт» и она начнет нападать. Тем более собака бежит быстрее человека, и тем более – быстрее ребенка.
– Ты знаешь гусей? Они есть в городе? – спросила она меня, чтобы отвлечь от обиды на собаку.
Ратори была непривычно беспокойной. Я, немножко успокоившись от испуга, ответила:
– Не в городе. В деревне. Дедушка держит кур, уток гусей и смешных индоуток.
Этим летом меня собирались сразу после школы отвезти в гости в деревню. Уже с прошлого лета я гостила у бабушки с дедушкой одна и все дни проводила во дворе.
Утро в деревне начиналось с шипящих блинов и топленого масла. После этого можно бегать во дворе, потому что он огорожен и там только «свои». Из серого сарая доносится хрюканье. Самих свиней плохо видно через решетку. Они большие и часто трутся о дверцу. Дедушка говорит, что они «чешутся». Когда их выпускают из клеток гулять, я не хожу во двор. Свиньи быстро бегают и роют землю своими пятаками. Совсем неприятно смотреть, когда они что-то находят и громко чавкают.
Другое дело, когда выпускают белых гусей. Они, всей стаей, расправив крылья и задрав головы, поспешно проходят через двор за ворота. Их красно-рыжие лапки, которыми они быстро перебирают по земле, забавно смотрятся на фоне их белоснежных туловищ. С гоготаньем гуси бегут, подлетая, к пруду у дороги и там проводят весь день. Когда они возвращаются обратно во двор, то из большого ящика, амбара, им насыпают зерно и отруби в кормушки, стоящие на земле.
Еще мы с дедом ходим в сарай, посмотреть: нет ли новых яиц в гнездах? Складываем их к нему в шапку и относим в комнату за кухней, где хранится мука и много банок. Бабушка хвалит нас за это.
– Мама будет ругаться, когда я вернусь, – сказала я, присаживаясь возле Ратори.
Мне протянули чашку с едой. За то время пока я вспоминала про гусей, уже сняли еду с костра и созвали всех на обед.
– Мама будет радоваться, когда ты вернешься, – загадочно проговорила на распев Ратори.– Но это будет не сегодня.
Мужчины закончили обедать и ушли в поле за лошадьми. Было видно вдалеке как некоторые лошади, прихрамывая от спутанных ног, пытались отойти дальше от людей. Затем их успокаивали и возвращали обратно. Начали запрягать телеги. Женщины сворачивали одеяла, расстеленные на траве, и ловили веселившихся детей. Все сгружали в повозки с натянутыми куполами. Старый цыган вылил из кастрюли воду на огонь и растоптал его сапогом. Только убедившись, что нет красных огоньков, он направился обратно к табору.
Повозки тронулись. В этот раз было веселее ехать. За повозками ехали верхом несколько мужчин. В последней слышались голоса птиц.
Гюли в этот раз ехала с другими. За ней семенил по дороге черный Банку. Когда лошади начали шаг чуть быстрее, Банку запрыгнул на телегу и улегся у ног Гюли. Вот зачем он нюхал платок, он пах его хозяйкой. Хороший подарок.
Вот уже несколько дней вокруг нашей повозки бесконечные пустые поля. Иногда по ним прокатывалась колючая трава, подскакивала как мячик и затем снова катилась как колесо. Я даже видела, как наши собаки звонко гавкали и рыли землю вдоль дороги, пытаясь что-то достать оттуда зубами.
Солнце сильно жарило, приходилось скрываться внутри под куполом палатки. Когда вереница из телег останавливалась, я разглядывала, что же в других повозках. В некоторых были просто вещи и большие емкости, в других же можно было встретить что-то похожее на кресла и кровати.
Гюли полила мне сейчас воды, чтобы я могла умыться. Табор остановился и уже расположился в тени повозок. Многие ребята тоже толкались у женщин с водой, кто пил, кто умывался. Воду черпали из больших емкостей. Водопровод есть только в многоэтажных домах. Даже в деревне приходилось идти с ведром к колонке. Это черная труба торчит из земли. Ручка колонки так смешно скрипит на всю улицу, когда начинаешь качать воду. Сама эта колонка-труба далеко уходит под землю, куда смотреть даже страшно. Вода есть не только на поверхности, вот что это значит.
Ратори нашла или просто перешила мне длинные юбки. Они закроют мои ноги от солнца, так она сказала. В них неудобно бегать, зато можно ходить босиком и никто не ругает за это. Земля горячая, в туфлях будет жарко.
Теперь я такая же как они: нарядная в пестрых юбках. Женщины приветливо улыбаются мне и гладят по лицу. Гюли научила как общаться с этими людьми и теперь дети меня не боятся и зовут поиграть. Мы весело бегали возле повозок или играли с собаками. Кроме Банку. Он любил лежать отдельно и совсем не хотел играть с нами.
– Иди, помогай женщинам, – меня за плечо остановил один из мужчин с черными усами.
Я чуть не догнала серую собаку. Но она посмотрела на этого мужчину, склонила голову ближе к земле и, поджав хвост, спряталась за колесом.
– Я еще маленькая, поэтому я играю с детьми, – проговорила я, пытаясь отдышаться от бега.
– Ты станешь взрослой. За один день нельзя научиться быть взрослой, – нахмурившись, проговорил этот мужчина.
– Не сердись Баро, – Ратори снова появилась откуда-то.– Она еще не знает, что нужно делать и играется.
– Она не такая как эти дети, – снова сердито проговорил Баро.
– Идем, – Ратори потянула меня за руку в сторону, ничего не ответив мужчине.
Мы прошли в сторону, где сидели взрослые девушки. Они разговаривали друг с другом и рассматривали украшения и материю. Ратори села рядом со мной.
– Почему я не такая как все дети? – « Юбки у меня такие же. Рост такой же. Говорим уже на одинаковом языке».
– Они с самого детства с нами, а ты только недавно, – спокойно ответила мне Ратори, даже не посмотрев на меня.
С той стороны, где играли дети, послышался свист и хлопанье в ладоши. Мужчины и женщины собрались в полукруг, а дети и ребята постарше танцевали. Потом даже послышались песни. Баро стоял среди них и довольно улыбался. Ему нравилось.
– Я хочу тоже танцевать и петь. Мне нравится, – говорила я Гюли.
– А ты смотри и повторяй, – отвечала она.
Гюли часто пела по вечерам и ей подыгрывали на гитаре. Песни были совсем другие, не такие как я слышала раньше из телевизора или актового зала в школе. Я так не умею.
– Я научу тебя читать карты, – пробормотала Ратори и принесла из повозки обычную колоду карт.– Песнями и танцами простых людей не удивишь.
«Читать обычные карты?». Папа доставал такую колоду, когда приходили гости и все сидели на кухне. Было слышно, как карты падают на стол, кто-то вздыхал, но после непродолжительной тишины все смеялись.
Ратори начала выкладывать карты рядами перед собой. Но она сложила их не по порядку, а почему то вперемешку и картинками вверх.
– Смотри это «дорога». «Дальняя дорога». Вот «светлая женщина» и карта «слез», – красные и черные карты с картинками и цифрами оказывались в руках Ратори.– Вот карта «опасности», а за ней «верный друг» значит предыдущая карта несильная. Смотри и учись. Простые люди за это платят деньги.
– Почему простые? – «И правда, почему?»
– Ты запомнила, что это значит? – она ткнула пальцем сначала в одну карту, затем в самую последнюю, как будто не услышав меня.
– это « дорога», а это «дом»…
«Почему простые?»
Когда стемнело, Гюли затянула песню. С ней рядом сидел тот Баро. Он был важным человеком в таборе, как и Ратори. Он смотрел на Гюли и перебирал струны. Они улыбались друг другу.
С моих рук взяла кусочек мяса рыжая собачка. Она была небольшая и поэтому чаще сидела в повозке с детьми. Когда Баро ушел, к ногам Гюли снова пришел черный Банку. Он лег подальше от света костра, сверкали только его глаза.
– Это волк, – сказала Гюли, заметив, что я смотрю на них.– Я выкормила его и его серую сестру. Поэтому мы вместе.
Волки были крупнее собак. «Я же видела на картинках. Почему я не догадалась?» Они не лаяли и держались в стороне от других собак.
– У меня тоже будет волк? – «Мне тоже нужен волк. Он будет всегда со мной».
– Не знаю, – Гюли немного рассмеялась.– Если примут к себе в стаю.
Надо будет спросить у Ратори про волка. Она все знает. К ней часто подходят посмотреть карты. Или может подскажет мне, где найти ответ, если нет библиотеки. Я нашла, где в этот раз сидела Ратори:
– У Гюли волк, а не собака.
– И тебе тоже надо, – ухмыльнулась она.– Всему свое время. Сейчас волк тебе не нужен.
– А когда он будет мне нужен?
Ратори ничего не ответила. Она даже не смотрела на меня. Она смотрела вверх на небо. Там на черном небе была яркая луна и большая россыпь разных по размеру звезд. Одни крошечные совсем рядом друг с другом, другие наоборот светили ярче, но стояли одиноко. Мама среди них видела «медведицу» и повторяла, что «её» глаз показывает, где север.
Зачем мне знать, где север?
Повозки остановились. Еще не наступило утро. Солнце спало за горизонтом. Послышался шум голосов. Я выглянула из под нашего тена. Черноусый Баро подходил к каждой повозке и быстро выкрикивал: «Собирайтесь».
– Приехали, Ратори! Собирайтесь, – он выглядел неспокойно, когда заглянул к нам.
Женщины начали поспешно собирать вещи в сумки и вязать узлы из покрывал и платков. Ратори дала мне в руки небольшой мешок и спустила с повозки.
Все собрались и проходили вперед повозок. Перед ними оказался высокий забор в мелкую сетку. Ниже за забором подсвечивалась фонарями площадка с асфальтом. Она была настолько большая, что даже не было видно другого её конца. Виднелись огромные блестящие гаражи с овальной крышей. Рядом с ними стоял странный «автобус». Он был светлого цвета с полосками по бокам. «Где же я видела такие машины? Как они называются?»
– Там самолет, – обрадовавшись, что вспомнила название, я потянула Ратори за рукав.
Мы уже стояли в толпе. Ратори просто убрала мою руку и двинулась ближе к забору, оставив меня одну. Её лицо изменилось. Она стала похожа на улыбающуюся дорогую куклу.
«Сколько вас?».
За забором стоял высокий мужчина в сером комбинезоне. Он переминался с ноги на ногу и смотрел то на одного человека, то на другого. Он говорил на языке, на котором говорила моя большая семья.
«Здравствуй, дорогой», – затянула песню Ратори, когда приблизилась к нему. Я видела, как они о чем-то начали говорить, но из-за гула других цыган было трудно разобрать слова.
Некоторые дети в толпе стояли молча, другие плакали, потому что их рано разбудили. Девушки цыганки шептались. Парни больше смотрели за забор. Не у всех были узлы в руках. Только у нескольких человек и меня. Я протиснулась среди толпы, и оказалась ближе к забору.
«Нет. Нет! И даже не уговаривай». Мужчина раздосадовано отмахивался ладошками, отходя от забора
«Зачем так говоришь? Сколько хочешь». Ратори продолжала говорить с ним нараспев.
Мне на плечо положил руку Баро. Я развернулась и увидела, как он достал из рубахи какой-то маленький сверток и протянул к Ратори. Та быстро взяла его и, немного поговорив еще с мужчиной за забором, просунула этот сверток сквозь забор. Мужчина в комбинезоне спустился вниз и пошел к гаражам.
Мы сидели на своих вещах и чего-то ожидали. Некоторые люди начали возвращаться к повозкам. Наконец-то, унесли орущего ребенка. Небо уже начало проясняться. Скоро утро.
Эхом разнесся хлопок двери в гараже. Мне с холма было хорошо видно площадку. От гаража отделились два человека. Один был в шапке с большими очками, он пошел к самолету. Второй пошел в нашу сторону.
Загудели моторы. Самолет стоял к нам полубоком, но все-равно было видно, как крутятся винты. Я не думала, что машина так сильно может шуметь. В городе сильнее всех гудела только карусель в парке. Второй мужчина уже отодвинул часть забора и закричал: «Быстрее».
Когда я проходила мимо него, он даже не посмотрел на меня. «…одиннадцать, быстрее, двенадцать…» – считал он по головам. Мне не захотелось с ним здороваться, он был совсем другой. Как будто он не видел людей, а просто считал овец, как мой дед у себя в сарае.
Мы уже даже не шли, а бежали к самолету. К открытому люку поднимались по веревочной лестнице. Внутри были только ящики и клубы свернутых канатов и веревок. Все двенадцать зашли. Мужчина, открывший нам калитку, закрыл дверь самолета, повернул несколько раз ручку и скрылся за дверью кабины. Там его уже ждал другой в шапке и очках. Это пилоты.
– Где Гюли? Баро?
Ратори села возле меня и приобняла за плечи:
– У них другой путь.
Я выглянула в маленькое окно самолета, но из него не было видно того места, откуда мы спустились. Ратори и другие женщины начали раскладывать узлы и садиться ближе к друг другу. Я села рядом с ними и заметила, что тот босой мужчина, с которым я познакомилась еще на базаре, тоже был с нами.
Моторы загудели еще громче и самолет начал движение. Люди внутри прижались друг к друг и держались за веревки. Но чуть позже самолет перестал ехать по земле. Он остановился?
– Иди, посмотри в окно, – Ратори подозвала меня к себе, когда можно было вставать.
Я выглянула в окно. Там были облака. Когда они становились тоньше, можно было разглядеть землю. Она уже была далеко внизу. Там были горы как в атласе коричневые и с белыми вершинами.
«Сколько лететь?» – «Пока не прилетишь!». Люди смеялись. Некоторые женщины уже прилегли на узлы.
– Мы летим на Луну? – я вспомнила, как Ратори смотрела в небо ночью.
– Домой, – ответила она.– Ложись спать, я разбужу, когда прилетим.
Самолет гудел и тихо цокал. Люди или спали, или переговаривались о своих делах, о том, как они скучают и хотят встретиться со своими родными. Приоткрывалась дверь кабины. Второй пилот посмотрел, что происходит в самолете. Я успела расслышать оттуда шипящие звуки как по радио.
– Просыпайся! Смотри! – Ратори раскачивала меня за плечо.
Я быстро забралась на ящик и снова выглянула в окно. Под облаками виднелась синяя вода. У нее не было берегов как у нашего городского озера. Гладь ее была неспокойной, били волны. Затем показалась земля. Сначала высокий берег над водой, потом много зеленых деревьев.
Люди снова собрались вместе и держались за веревки. Стало немножко трясти и самолет начал издавать другие звуки. Послышался свист колес, встретившихся с землей. Странный гул от моторов и, вот уже, самолет остановился.
Второй пилот открутил ручку двери и толкнул её. Какое яркое солнце! Мы начали быстро спускаться по веревочной лестнице обратно на землю. Я не знаю, сколько всего времени прошло, но так долго я еще никуда не ездила на автобусе. Сам самолет стоял на дороге среди больших деревьев, из их глубины доносился щебет птиц.
– Где мы? – « Дома нет столько деревьев».
– Бхарат, – вот и весь ответ.
Пришлось закрываться ладонью от этого яркого солнца пока мы шли вдоль дороги. После небольшого пути появился тот же забор с мелкой сеткой. Нас остановил мужчина в другом комбинезоне, похожий на моих цыган, с темной кожей и темными волосами. Обратился он к Ратори уже совсем на другом языке и получил свой сверток. Калитка открыта.
Мы уже долго сидим под странным деревом в теньке. У него большая высокая крона, некоторые ветки растут не вверх, а наоборот голые свисают вниз. Ветер их раскачивает.
– Красиво, правда? – Ратори указала мне на кустарник.
Красные цветы. Яркие и крупные. Я подошла к ним поближе. Они вкусно пахли.
– Вкусно чай заваривать, – добавила она.
За кустами также были деревья, которые я еще не видела. Здесь не было белых берез и игольчатых сосен. Одно даже похоже на пальму, которую показывали в мультфильмах.
Послышался шум повозок и людей. Наши мужчины начали с ними перекрикиваться. Подъехавшие горячо обнимали прилетевших. Мы все расселись по повозкам и двинулись в путь. На дороге было шумно. Постоянно бибикали какие то странные автомобили. Слева не мог отъехать пузатый автобус, увешанный рыжими цветами, и усатый водитель закричал и начал бить палкой одну из лошадей в нашей повозке. Люди здесь отличались от нас и от моей большой семьи. Многие женщины были завернуты в разноцветные простыни. Дети были очень худые и длинные и бегали босые. А земля была красной. Мы проехали мимо небольшого городка.
В пути Ратори рассказала, что здесь живет вся ее семья, и мы скоро их увидим. Когда мы заговорили про семью, мне стало грустно.
– Почему плачешь, – спросила Ратори, вытирая мне щеки.
– …семья… рыжие цветы как дома на клумбе… – всхлипывала я.
– Цветы? – она рассмеялась и добавила:– Значит и дом здесь.
«Как это у нее так просто получается?».
Вот уже проехали мимо еще одной деревни. Мальчишки в дырявых футболках бежали вдоль дороги и кидали камешки по колесам повозки. Одна женщина держала большой кувшин с водой у себя на голове. Как это у нее получается? Собаки бежали за повозкой пытаясь укусить за колеса.
В другой деревне мы остановились у прилавка с фруктами и овощами. Пока женщины покупали, а мужчины таскали в повозки ящики, мы с Ратори отошли прогуляться.
– Смотри, тот мужчина женился на нелюбимой женщине, – она указала на одну пару у дома неподалеку.
– Почему?
– Он кричит на нее, а она кричит в ответ и плачет. Когда люди любят друг друга, они говорят сердцами. Громкие слова не нужны.
Кричавший мужчина ударил женщину и ушел. Она упала на колени, закрылась платком, а люди просто проходили мимо.
– Эта женщина несчастна, – она уже показывала на другую женщину с опущенными глазами, стоявшую у лотка.– Её глаза не видят ничего. Ничто вокруг её не радует, как то, что она хранит в своих воспоминаниях.
Вокруг было много людей. Они были чем-то заняты. Они шли или разговаривали, сидели у домов или бегали как тот мальчишка за собакой.
– Почему люди несчастны? – это был нужный вопрос.
– Они… – Ратори помолчала чуть-чуть, а потом добавила:– Они перестали жить. Или отдали свою жизнь другим, или просто потеряли ее.
Это как раз то самое «потом узнаешь», как говорил папа. Только в этот раз я сама с этим согласилась и так много чего приходится узнавать, а про «это» я узнаю потом.
Повозки остановились в нужном месте. К нам подошел пожилой мужчина в ярко красной красивой рубашке. За ним торопился молодой высокий парень. Его лицо выражало недовольство – его заставили прийти сюда.
Пожилой нежно обнял Ратори, и они долго разговаривали. Молодой стоял позади них и рассматривал меня своими черными глазами. Ратори остановила его, когда он попытался подойти: «Завтра».
Мы пришли в очень хороший дом. В нем было несколько комнат и даже был водопровод. Из открытого окна доносился сладковатый запах цветов и щебет лесных птиц. Также доносились звуки посуды и мебели, которую люди зачем-то выносили на улицу. После пыльной дороги очень хотелось спать.
Утром пришла Ратори в новой ярко-оранжевой простыне-сари. Она и мне принесла новую одежду: топик с юбкой и красную ткань наверно тоже сари. После того как я умылась, она начала наряжать меня. Я крутилась вокруг себя, пока на меня намоталась красная ткань. Это показалось мне забавным.
– Эта дорога закончилась. Ничего не бойся. Так надо, – говорила она, пока надевала на меня серьги и украшения.– Дальше пойдешь без меня.
Она начала завязывать мне новый платок.
– Я хочу свой платок, – мне, почему то, стало не по себе.
Новый платок повязали поверх красного, подаренного Гюли. В новой одежде было удобнее ходить и ткань не сильно оплетала ноги. Мы вышли на улицу.
На улице стояли столы с едой и бутылками. Люди уже сидели за столами и шумно переговаривались. Многие мужчины и отец Ратори стояли возле вчерашнего неприятного паренька, он держал в руках большой нож, а на поясе у него висел кнут. Одна из женщин взяла меня под руку и начала подводить к кругу мужчин. Где Ратори? Пожилой отец Ратори протянул ко мне руки и сказал:
– Радуйся, Мохана. Когда станешь женщиной, ты станешь женой Тагара.
Что? Зачем? Где все же сама Ратори?
Сам Тагар грубо взял мою руку и потянул в свою сторону. Его черные глаза блестели.
«Не хочу!»
Толпа стихла. Они не могли понять, что значат эти слова, они не моя большая семья. Но и так стало понятно, что было сказано.
Я рванула руку на себя. Тагар качнулся вперед и чуть не упал.
Повисла тишина. Это была не тишина в младшем классе школы. Воздух звенел опасностью. Люди начали переглядываться.
Я побежала.
– Стой! – закричал мне вслед пожилой мужчина. Он был сильно раздосадован.