Глава 2. Суицидальные мысли и другие побочные эффекты

Когда доберетесь до конца веревки, завяжите узел и держитесь.

Франклин Рузвельт

Должна быть какая-то инструкция для разговора о влиятельном человеке. Там нужно написать: «Побочные эффекты: может привести к потере работы, жилья, карьеры, отношений и мыслям о самоубийстве. Вызывает угрозы расправы со стороны окружающих, иррациональную тягу к творогу, шоколаду и другим вкусным продуктам. О, и еще вызывает депрессию!».

Репортер газеты «Нью-Йорк Таймс» чуть не убила меня. Может быть, не специально, но она продолжила с того места, на котором остановилась Бет Рейнхард из «Вашингтон Пост», пытаясь подорвать мой авторитет. Лиза Лерер из «Нью-Йорк Таймс» использовала свое обаяние, чтобы завоевать мое доверие, а затем предала и меня, и мою дочь. Позвольте мне объяснить.

Было поздно. Жаркая, душная ночь. Яркий лунный свет через в окно в крыше освещал мою комнату. Я слушала кваканье лягушек и стрекотание сверчков, пытаясь заставить себя уснуть. Кошки дремали у меня на кровати и сонно ерзали, пока я ворочалась. Я думала о том, как крупнейшие средства массовой информации использовали меня в качестве мишени: ежедневные статьи пестрели заголовками «Манипулятор», «Лгунья», и везде были опубликованы мнения известных феминисток: «Я не верю Таре Рид».

Я свернулась калачиком, представляя, как друзья и семья читают каждое ужасное слово в этих статьях. Мне стало так одиноко, что сердце сжалось от боли. Вся страна считала меня персоной нон-грата. Я была не просто неудобной, меня коллективно ненавидели, презирали и уволили за то, что я заявила о случившемся. Газета «Нью-Йорк Таймс» задала тон тремя уродливыми статьями, в которых меня последовательно разбирали по частям, начиная с семилетнего возраста и до совершеннолетия, пытаясь дискредитировать. После этого все основные средства массовой информации меня или игнорировали, или очерняли. И точка.

Я смотрела в окно на крыше, пытаясь осознать масштаб того, что произошло. Погружалась в беспокойный сон, вспоминая первую крупную статью в «Нью-Йорк Таймс».

В полночь зазвонил телефон. Как мать, я всегда отвечаю на звонки, чтобы убедиться, что дочь в безопасности. Она взрослая и живет одна, но я всегда наготове на случай, если ей понадоблюсь.

Я потянулась к мобильному телефону, не глядя на определитель номера. Низкий мужской голос в трубке произнес: «Предатель! Чертов предатель! Я знаю, где ты живешь, и я иду, чтобы убить тебя».

Телефон замолчал. Это была моя первая официальная угроза смертью. Статья о Байдене была размещена менее трех часов назад в новостной ленте информационного агенства Associated Press. Еще не совсем проснувшись, я включила свет, пошла на кухню и начала заваривать чай. Почему-то я люблю заваривать чай, когда возникают серьезные проблемы, как будто обычные действия могут их отпугнуть. Я просмотрела свои оповещения: электронная почта с угрозами, сообщения в соцсетях, где меня называли российским агентом. Я не спала ночь, размышляя о недавних событиях и о том, как они со мной случились.

Вздрогнула от очередного звонка мобильного телефона. Звонила Мейв – моя подруга: «Газета “Нью-Йорк Таймс” опубликовала номер полиса социального страхования, который был на твоем удостоверении личности, выданном в Конгрессе. Ты должна заставить их удалить это, Тара!» – выпалила она на одном дыхании вместо своего обычного медленного южного растягивания слов. Было шесть утра по тихоокеанскому времени, и статья вышла уже несколько часов назад.

Я прочитала эту публикацию в интернете и сразу же отправила сообщение Лизе Лерер, репортеру «Нью-Йорк Таймс», которая разговаривала со мной. Она пообещала, что разберется. После этого номер моего полиса социального страхования в интернет-статье скрыли, но не раньше, чем незнакомые мне люди успели сделать скриншоты и разместить их в социальных сетях. Пока я готовила кофе, потягиваясь и кормя кошек, я пыталась понять, как защитить себя от мошенничества.

Лиза Лерер была довольно милой. Моей первой и последней ошибкой было довериться ей. В тот момент я была открыта и пыталась искренне рассказать свою историю с Джо Байденом. Но по мере того, как одна за другой появлялись ее негативные статьи, я начала терять всякое доверие, которое у меня было к ней изначально. Предательство со стороны того, с кем вы поделились своей болью, глубоко ранит.

Полученный опыт скрытой предвзятости должен привести вас к пониманию. Однако это было не первое и не последнее предательство, с которым я столкнулась. Бывшая коллега, которую я знала много лет, солгала обо мне прессе. Когда я спросила ее, почему она это сделала, в ответ я услышала, что Трамп нам больше не нужен на посту президента. В ходе предвыборной кампании раскрывалось худшее, что было в феминистском движении – молчание, свойственное соучастникам, или откровенное осуждение.

Лиза всегда казалась разумной: «О, Тара, я знаю, что ты не русский агент». Тем не менее, во всех трех статьях упоминается, что я являюсь таковой, как будто у меня может быть какая-то странная связь с Россией.

Моя дочь тоже разговаривала с Лизой. После статьи Микаэла позвонила мне в слезах:

– Мама, мне так жаль! Все было не так! Они ничего не написали из того, что я о тебе рассказывала, кроме того, что ты слишком бедна, чтобы позволить себе книги по юриспруденции.

– Я знаю, они выставляют меня куском дерьма, начиная с периода моего детства.

Дочь продолжила:

– Я написала Лизе сообщение о том, что именно из-за таких, как она, женщины не делятся историями насилия, потому что боятся, что к ним отнесутся так же, как к тебе.

Микаэла рыдала. Я чувствовала себя виноватой из-за того, что травма, полученная мной много лет назад, теперь причиняла боль моей девочке и портила ей жизнь. Мне звонили и другие родственники, а также друзья. Они были расстроены и растеряны.

Через своего адвоката я потребовала, чтобы «Нью-Йорк Таймс» опубликовала опровержение своих лживых статей. Руководство газеты не согласилось и не предложило никакой помощи в решении проблем, вызванных публикацией номера моего полиса социального страхования. Средства массовой информации знали, что у меня не было денег для дорогостоящего судебного процесса, и в полной мере воспользовались этим.

ЗАГОЛОВОК В «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС»: «Рассматривается обвинение в сексуальном насилии, предъявленное Тарой Рид Джо Байдену».

Меня критиковали либеральные активисты, журналисты, политики-демократы и многие знаменитости. Но самым болезненным было предательство друзей и некоторых членов семьи. Люди снова и снова задавали мне один и тот же вопрос, как будто это могло изменить то, что произошло в 1993 году: «Почему ты не выступила со своим заявлением во время предвыборной кампании в 2008 году[7]?». Я много раз отвечала, что голосовала за Обаму, а Байден просто попал в избирательный бюллетень. Тогда еще не было такой платформы, как движение #MeToo. К тому же моя дочь была маленькой. Нам приходилось оставаться в тени. А еще я надеялась, что Джо Байден изменился за эти годы. Поэтому я была очень осторожна, когда рассказывала кому-то о своей жизни. Только в 2019 году в ситуации с Люси Флорес[8] я поняла, что Байден совсем не изменился.

Неделями мне названивали журналисты, которые стремились любой ценой опубликовать сенсационный репортаж. И все это время меня продолжали травить в интернете. Вскоре этот негатив начал на мне сказываться. Я потеряла всякую уверенность и надежду. Друзья и родственники полностью перестали звонить, за исключением дочери и младшего брата Коллина.

Однажды ночью всего этого стало слишком много. Я молча сидела на полу, забившись в угол, как бесформенная тень. В голове крутились обрывки интервью. Я чувствовала, что где-то совсем рядом затаилась Тьма и бормотала:

– Ты ничто! Понимаешь? Все ненавидят тебя. Ты лгунья, манипулятор. Тебе не место ни здесь, ни где бы то ни было, – Тьма усмехнулась и добавила, – но есть решение…

Я позвонила Коллину.

– Привет! Знаешь, у меня сегодня был очень напряженный день, – осторожно произнесла я, понимая, что Тьма где-то рядом и слышит меня.

Это был условный код, который я обычно использовала со своим братом, чтобы показать, что мне нужна помощь или, по крайней мере, утешение. Я звонила ему в те дни, когда не хотелось существовать.

В 2019 году, когда большинство людей боялись коронавируса, я боялась совсем другого. Тьма выбралась наружу, когда я вместе с семью другими женщинами рассказала о Джо Байдене. СМИ отмахнулись от меня, назвав российским агентом, а Тьма просто смеялась надо мной.

– Привет! Я здесь, – послышался голос Коллина сквозь детский шум и музыку на заднем фоне, – я люблю тебя.

Было слышно, как вскрикнула одна из его дочерей. Я улыбнулась, так как мне просто нужно было услышать его голос, и сказала:

– Ладно, давай поговорим позже.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался Коллин.

Его дочка снова закричала, и он начал извиняться:

– Прости, прости. Я тебе перезвоню.

Я сидела тихо. Вспомнила метафору Сьюзан Ариэль Рейнбоу Кеннеди[9] о страхе и тревоге. Она советовала представить, как будто ты приглашаешь эти чувства на чай и разговариваешь с ними.


Я решила проделать это со своими суицидальными мыслями. Напомнила себе, что я не самоубийца, а просто нахожусь в отчаянии, потому что меня публично наказывают за высказывания против Байдена. Я зажгла благовония, прочитала молитву, начала медитировать, представляя себе эти мысли и пытаясь поговорить с ними рационально. И заснула. А когда проснулась, на меня с улыбкой смотрел кот. На данный момент я прогнала Тьму. Однако удары продолжали поступать.

К третьей статье в «Нью-Йорк Таймс» я поняла, что ситуация будет становиться только хуже. Пресса не публиковала интервью с моими сторонниками, рассказы о моих достижениях и успехах. Зато с удвоенной силой распространялись слухи о моих недовольных арендодателях, долгах, банкротстве и разводах. СМИ бесстыдно писали откровенную ложь. Намекали, что я бедная, некомпетентная, необразованная и с детства была лгуньей. Они называли меня русским агентом или приписывали мне отношения с русским парнем.

На самом деле у меня не было парня ни воображаемого, ни русского, ни даже онлайн-парня. Я не исказила свою историю и не солгала о том, что подверглась сексуальному насилию. Я не врала о своем образовании. Однако это было неважно, потому что мир теперь видел меня только глазами журналистов газеты «Нью-Йорк Таймс». Мне звонили, писали по электронной почте и угрожали смертью, называя предательницей.

После того, как начали угрожать расправой над моими питомцами, мне пришлось написать заявление шерифу. По ночам моей дочери звонили частные детективы и запугивали ее. Это был шквал неприкрытой ненависти. Один из аккаунтов в соцсети Twitter под названием «Бригада Байдена» прислал мне более 11 тысяч угроз за месяц.

Все это было сделано, чтобы причинить мне боль и заставить замолчать. И я чуть было не замолчала навсегда.

Я разваливалась на части.

Позвонила Лиза Лерер. С мягким чопорным акцентом и слегка ханжеским тоном она еще раз проговорила эпизоды из моей истории. От ее голоса в голове зазвучали тревожные сигналы, а в животе заныло. Все же меня всегда поражала та язвительность, с которой газета «Нью-Йорк Таймс» писала обо мне. Лиза злилась, потому что ее статьи раскритиковала Роуз Макгоуэн, которая была одной из первых женщин, заявивших о сексуальных домогательствах со стороны кинопродюсера Харви Вайнштейна. В своих постах Роуз намекала на то, что «Нью-Йорк Таймс» опустилась до уровня желтой прессы.

Нью-Йорк Таймс: Чтобы лучше понять Тару Рид, которая обвинила Джо Байдена в сексуальных домогательствах, газета «Нью-Йорк Таймс» взяла интервью у порядка 100 ее друзей, родственников, коллег и соседей, а также проверила судебные записи.

Роуз Макгоуэн: И вы гордитесь этим? Нью-Йорк Таймс, ВЫ МУСОР!

Роуз Макгоуэн: Нью-Йорк Таймс, публика видит ваш фаворитизм и абсолютное лицемерие. Да, вы преследуете достойного порицания Трампа, но не обращаете внимания на обвинения в адрес Байдена. Проблема в вас.


Поговорив с Лизой, я почувствовала, что на меня навалилась вся тяжесть нескольких последних недель, поэтому я позвонила Коллину.

– Коллин! – я буквально выкрикнула его имя, – репортер «Нью-Йорк Таймс» сказала, что ты так и не перезвонил. Какого черта? Все толкают меня под колеса автобуса. Мой собственный брат намекал, что я лгу, и плохо отзывался обо мне?! – я всхлипывала и с трудом могла произносить слова.

– Тара, я говорил тебе, что после того, как СМИ неправильно процитировали меня, я больше не хочу иметь ничего общего с публичными выступлениями. Они просто снова исказят мои слова. Я с детьми, и мы собираемся куда-нибудь пойти, – совершенно очевидно он был очень расстроен всем этим.

– Коллин, просто перезвони Лизе. То, что они пишут, ужасно, – печально попросила я.

Я знаю, что мне следовало просто оставить его в покое и позволить не разговаривать с журналистами. Тем не менее, он ответил Лизе Лерер. Коллин был прав, это был просто очередной сенсационный репортаж. Никакой правды написано не было ни про один из моих лучших моментов жизни. Я чувствовала себя опустошенной. Моя репутация была разрушена. В конечном итоге это привело к потере работы и жилья.

Загрузка...