Втроем они прошли по коридору. Дронго обратил внимание на камеры, установленные в коридоре. Лазарь Маркович заметил его взгляд.
– Когда их установили? – поинтересовался Дронго.
– Еще два года назад, – пояснил Каплан. – Чалмаев настаивал на том, чтобы везде были установлены камеры круглосуточного наблюдения. На девятом этаже есть две комнаты для операторов службы безопасности. Они сейчас тоже нас видят.
В просторной светлой приемной за столом у дверей сидела пожилая женщина лет шестидесяти. У нее были каштановые волосы, очевидно, она их красила, вытянутое полноватое лицо, большие карие глаза, узкий нос. При появлении гостей она поднялась, сняла очки. В другом конце приемной сидел еще один молодой человек. Ему было не больше тридцати.
– Полина Прокофьевна, – показал на нее Лазарь Маркович, – прошу любить и жаловать. А это господа эксперты. Можете с ними переговорить.
Она была в строгом темном костюме. Юбка, пиджак. Полина Прокофьевна сурово взглянула на гостей, словно сама собиралась их допрашивать. Каплан вышел из приемной, не представив молодого человека, стоявшего на другом конце приемной.
– Кто это? – спросил Дронго.
– Он пока заменяет помощника Сабита Рахмановича, который обычно там сидит, – пояснила Полина Прокофьевна. – Но сейчас он в отпуске.
– Давно он в отпуске?
– Уже три недели. Рахимов собирался уезжать и отпустил своего помощника в отпуск. Но потом задержался на несколько дней и уехал через неделю.
– Этот молодой человек был здесь, когда Рахимов работал в последний день? – уточнил Дронго.
– Нет, – ответила Рыбалко. – Я могу сесть, или мы будем разговаривать стоя?
– Можете, – ответил Дронго, – но сначала попросите молодого человека выйти отсюда, пока мы разговариваем. Он сможет вернуться минут через двадцать.
Полина Прокофьевна обошла свой стол, приблизилась к молодому человеку и что-то негромко сказала ему. Тот в знак согласия кивнул и быстро вышел из приемной. Вейдеманис прошел к дверям и плотно прикрыл их. Полина Прокофьевна уселась на свое место, Дронго и Эдгар устроились на стульях у ее стола.
– Вы знаете, зачем мы пришли? – уточнил Дронго.
– Конечно, знаю. Сначала мы проиграли тендер, а потом сбили нашего Чалмаева, – спокойно произнесла женщина.
«Слишком спокойно», – подумал Дронго.
– Как вас называть? – спросила женщина.
– Извините, мы не представились. Меня обычно называют Дронго. А это мой друг и напарник Эдгар Вейдеманис.
– Я вас слушаю, господин Дронго.
– Нам сказали, что вы работаете здесь с момента основания компании?
– Да. И даже немного раньше. Я работаю с Сабитом Рахмановичем уже тридцать один год, – гордо сообщила Полина Прокофьевна, – еще с тех пор, когда он работал в Министерстве газовой промышленности, а потом в Газпроме. И в девяносто четвертом мы создали свою компанию.
Она так и сказали «мы», словно считала себя акционером фирмы. Дронго подумал, что это не было оговоркой.
– Вы акционер фирмы? – спросил он.
– Да, – гордо ответила Полина Прокофьевна, – у меня полпроцента акций нашей компании.
– Капитализация вашей компании составляет сто миллионов долларов, – вспомнил Дронго, – значит, вы являетесь обладателем полумиллионного пакета?
– Я не считала, сколько стоит мой пакет акций, – ответила женщина, – и я не собиралась его продавать, – добавила она.
– Кажется, все остальные вопросы уже не нужны, – обращаясь к Дронго, негромко произнес молчавший Вейдеманис.
По-своему он был прав. Если она акционер компании, то зачем ей выдавать секреты компании и наносить ущерб не только своей собственной организации, но и своим личным интересам.
– Давно у вас пакет акций?
– С самого основания компании, – пояснила Полина Прокофьевна – нас осталось совсем немного. Тех, кто начинал почти двадцать лет назад. Еще в девяносто четвертом году.
– Вы были здесь, когда готовился окончательный вариант заявки?
– Да. Я напечатала ее на своем компьютере. И отнесла на подпись. Потом конверт запечатал сам Вадим Олегович и отправил его нарочным.
– Конверт можно было вскрыть и прочитать, что там написано?
– Нет, нельзя. Он был запечатан и заклеен. Его можно было разорвать, но нельзя было открыть, иначе это было бы заметно. Мы отправили его нарочным и нашей службой безопасности. Конверт сопровождали два сотрудника службы.
– Кто-нибудь мог узнать окончательную цифру? Как вы сами считаете?
– Наверно, мог, если они предложили заплатить им всего на две тысячи меньше. Понятно, что они знали нашу цену и поэтому предложили чуть меньше. Но кто мог им выдать эту информацию, я не понимаю.
– А как вы сами считаете? Кто это мог сделать?
– У нас на работе никто не мог об этом узнать даже случайно, – пояснила Полина Прокофьевна. – Из наших знали только трое руководителей. Рахимов, Трегубов и Каплан. Но никто из них не стал бы рассказывать эту информацию чужому. У всех троих большие доли акций. У Сабита Рахмановича вообще сорок процентов. И наивно предполагать, что кто-то из них мог сделать нечто подобное.
– Чалмаев появился у вас недавно?
– Да. Только три года. Он заменил Савельева. Тот решил переехать в деревню к внучке. Ему уже шел семьдесят шестой, и он решил уйти на покой. Вот тогда у нас и появился Андриян Максакович.
– И сразу начал ставить камеры наблюдения?
– Это вы тоже успели узнать. Да, в том числе и камеры.
– Вы верите, что наезд на Чалмаева не был случайным?
– Не могу точно сказать, но думаю, подобные аварии не бывают случайными. Тем более в такой важный момент. Трегубов и Каплан были в шоке, узнав результаты тендера. И Сабит Рахманович тоже сильно переживал, несколько раз звонил из Америки, хотя там была в это время глубокая ночь. И ему нужно было готовиться к операции.
– Как он сейчас себя чувствует?
– Спасибо, уже лучше. Рядом с ним находится его дочь.
– Нам уже рассказывал об этом Вадим Олегович.
– Представляю, как он переживает. Ему тоже неприятно, что с тендером произошла такая накладка. Кто мог предположить, что появится этот сладкоголосый «Орфей», который в последний момент перебьет нашу цену, – пояснила Полина Прокофьевна.
– У вас высшее образование, – неожиданно сказал Дронго, – и наверно, филологическое?
– Да, – удивилась женщина, – а почему вы спросили? Вы смотрели мои данные? Или вас удивляет, что я сижу в приемной в качестве обычного секретаря? Мы работаем с Сабитом Рахмановичем уже много лет.
– Не удивляет, – усмехнулся Дронго, – просто вы используете слишком много слов, которые в обиходе среднестатистические секретари не используют. Слова «накладка», «перебить цену», «сладкоголосый Орфей», – все эти слова свидетельство еще и вашего интеллекта.
– Спасибо, – улыбнулась женщина, – не думала, что кто-то сумеет провести анализ моей речи. Итак, что еще вас интересует?
– Вы сказали «сбили Чалмаева». Означает ли это, что вы согласны с утверждением Трегубова, что это был сознательный наезд?
– Абсолютно, – кивнула Полина Прокофьевна, – дело даже не в том, что эту машину до сих пор не нашли. Я уверена, что после случившегося за всеми нами следили. Очевидно, понимая, что рано или поздно мы сумеем вычислить человека, который сдал эту информацию.
Дронго переглянулся с Вейдеманисом.
– Почему вы решили, что за вами следят? – спросил он.
– Об этом мне сообщил сам Чалмаев, – пояснила женщина, – буквально накануне своей гибели. Мы с ним как раз об этом разговаривали. И за день до его смерти я поняла, что у меня в квартире были чужие. Я ведь живу одна и прекрасно помню, куда и зачем переставляю ту или иную вещь. И когда я вернулась домой, то поняла, что в квартире побывали посторонние.
– Они что-то искали?
– Не думаю. Но кто-то был. Я даже хотела написать заявление в полицию. Потом решила, что все равно ничего не смогу доказать, раз из дома ничего не пропало, и просто поставила свою квартиру на охрану, оплатив услуги. А для себя сделала выводы: дороги я перехожу только в положенных местах и вообще пользуюсь метро. Мне удобно, станция практически рядом с моим домом.
– И вы никому не рассказывали о случившемся?
– Вы – первые. Знаете, как обычно бывает в подобных случаях. Подумают, старая дева, и ей мерещатся всякие ужасы после случайной аварии с Чалмаевым. Я понимала, что могу стать объектом насмешек. А мне этого не хотелось. И я решила никому ничего не говорить, подождать, пока вернется Рахимов. Тем более что там операция прошла благополучно и он скоро должен приехать в Москву.
– В каком доме вы живете?
– В обычном двенадцатиэтажном. На десятом этаже, – ответила Полина Прокофьевна.
– На лестничной клетке еще есть квартиры?
– Да. Две соседские квартиры. Не понимаю смысла ваших вопросов.
– У кого есть ключи от вашей квартиры?
– Ни у кого. Запасные находятся у меня дома. А теми, что я пользуюсь, в сумочке, которая лежит рядом со мной, – пояснила Полина Прокофьевна.
– И сумочка остается здесь, когда вас вызывает Рахимов или вы выходите из приемной, – заметил Дронго.
– Да, – поколебавшись, согласилась женщина, – но до сих пор в нашей компании ничего подобного не происходило. И никто никогда не рылся в моей сумочке, в этом вы можете быть уверены. Или вы считаете, что кто-то мог сделать дубликаты ключей?
– Во всяком случае, удобнее всего сделать их именно на работе, – сказал Дронго.
– Возможно, – согласилась она, – но у нас никогда не случалось ничего подобного. И поэтому я спокойно оставляла свою сумочку на рабочем месте. У вас есть какие-то сомнения по этому поводу?
– У вас двое соседей, – напомнил Дронго, – и многоквартирный дом. Если кто-то был у вас в квартире, то они рисковали оказаться замеченными. Им нужны были ключи, чтобы сразу войти в вашу квартиру. Или это были профессионалы, сумевшие открыть дверь. Хотя я уверен, что у вас надежные замки. Вы можете показать мне ваши ключи?
Вместо ответа женщина вытащила из сумки связку ключей и протянула ее Дронго. Он взял ключи, посмотрел, удовлетворенно кивнул, возвращая их женщине.
– Тяжелый сейфовый замок, – сказал Дронго, – и, наверно, такая же дверь, которую вы поменяли при въезде?
– Верно, – согласилась женщина, – я считала, что так будет правильно. И вы считаете, что дубликаты ключей могли сделать у меня на работе?
– Возможно, – ответил Дронго, – я пока не сделал определенных выводов. Это только подозрения.
– Какие именно?
– Может, это сотрудники Чалмаева искали у вас дома какие-нибудь материалы, связанные с проведением тендера? – предположил Дронго.
Полина Прокофьевна прикусила губу. Было заметно, что даже подобное предположение она считала оскорбительным.
– Вы полагаете, что мне настолько не доверяют в нашей компании, что решили сделать незаконный обыск в моей квартире? – спросила она, волнуясь.
– Я не хотел вас обидеть, – признался Дронго, – просто мне кажется логичным, что бывший следователь Чалмаев попытается любым способом узнать, кто именно мог сдать окончательные цифры вашим конкурентам.
– Извините меня, господин эксперт, но ваша логика в данном случае ущербна, – заявила Полина Прокофьевна. – Я убеждена, что в нашей компании мне все еще доверяют и Чалмаев не стал бы посылать своих сотрудников делать незаконные обыски в моей квартире.
– Значит, в вашей компании есть другие люди, которые связаны с вашими конкурентами, – пояснил Дронго, – и тогда все представляется намного хуже, чем представлялось до сих пор.
– У нас в коридорах повсюду стоят камеры, – напомнила женщина, – и если кто-то чужой попытался войти в приемную, то его бы сразу увидели операторы службы безопасности. У нас пропускная система, и на нашем этаже не может просто так появиться чужой.
– Это еще хуже, – упрямо возразил Дронго. – Значит, был свой, кто мог сделать дубликат. А это совсем плохо.
– Мне кажется, вы ошибаетесь, но в любом случае вы можете переговорить со Славой Рыжанковым, исполняющим обязанности начальника нашей службы безопасности после смерти Чалмаева. Хотя с Рыжанковым сложно общаться.
– Мы с ним поговорим, – пообещал Дронго, – а сейчас меня интересует семья Трегубова. Могу вам сообщить, что Вадим Олегович назвал окончательные цифры Лазарю Марковичу у себя на даче, где не было посторонних людей. Никого, кроме членов его семьи.
– Мне кажется, что будет правильно, если вы поговорите на эту тему с самим Трегубовым и членами его семьи, – заметила Полина Прокофьевна.
– Вы ведь знаете, что мы приехали сюда по приглашению самого Трегубова, – напомнил Дронго, – и поэтому нам важно узнать именно ваше мнение. Вы хорошо знакомы с семьей первого вице-президента?
– Не очень. Знаю только его сына, он работает у нас. Способный парень, хотя звезд с неба и не хватает. – Она была жестким и принципиальным человеком, какими становятся все одинокие люди в пожилом возрасте.
– А супруга Трегубова? Она его вторая жена?
– Я ее почти не знаю. И не знала его первую супругу. Он тогда работал в другом месте, и мы не были знакомы. Нет, я недостаточно хорошо знаю его семью, чтобы быть вам полезной.
– Спасибо, – Дронго поднялся. Следом встал Вейдеманис.
– Ваш друг не задал ни одного вопроса, – неожиданно сказала Полина Прокофьевна. – Это означает, что его ничего не интересует или ему все понятно?
– Обычно вопросы задает наш эксперт, – пояснил Эдгар, – а я всего лишь его помощник.
– Ясно, – кивнула она, – такой вариант ведущего и ведомого. Будем считать, что вы меня убедили. Больше вопросов у вас нет?
– Есть, – ответил Дронго, – последний вопрос. Какие отношения между Трегубовым и Капланом?
– Деловые, – чуть подумав, произнесла Полина Прокофьевна, – не скажу, что особо дружеские, но нормальные. Деловые, ровные, рабочие.
– Но в тот день Лазарь Маркович поехал на дачу к Трегубову, что предполагает определенные отношения между ними – более чем обычные служебные.
– Я думаю, они не так часто встречаются на даче Вадима Олеговича, – сказала Рыбалко, – наверно, в тот вечер это было необходимо, учитывая отъезд Сабита Рахмановича на операцию. Поэтому господин Каплан отправился к Вадиму Олеговичу на дачу. Я уверена, они встречались в такой обстановке не больше одного-двух раз за последние годы. У вас есть еще вопросы?
– Нет, – ответил Дронго, – спасибо и извините, что мы вас побеспокоили. Как найти Рыжанкова?
– В другом конце коридора. Он сидит в кабинете Чалмаева, – сообщила Полина Прокофьевна.
Они попрощались и вышли в коридор.
– Что ты думаешь об этом вторжении? – спросил Вейдеманис.
– Кто-то из своих сумел снять дубликаты ее ключей, – убежденно ответил Дронго. – Ты же видел эти ключи, там солидные замки, что неудивительно, учитывая ее образ жизни. Нужно было либо вызывать профессиональных взломщиков с отмычками, либо делать дубликаты ключей, что гораздо удобнее. Конечно, Рыбалко не ошибается, в ее квартире побывали чужие, в этом нет никаких сомнений, ведь она действительно живет одна и отлично знает, куда и что кладет. Значит, нужно искать этого человека среди сотрудников их компании. Только непонятно, что именно могли искать в ее квартире, если она не замешана в утечке информации.
– Ты думаешь, что такая женщина могла сдать информацию конкурентам? – недоверчиво спросил Вейдеманис. – Ты же ее видел. Кремень, а не человек. Почти стопроцентная гарантия, что она никому не сообщала эти цифры.
– Я тоже так думаю, – согласился Дронго, – но кто-то подумал иначе и проверил ее квартиру. И вот здесь возникает психологический момент. Ведь свой должен был тоже понимать, что, во-первых, ее нельзя ни купить, ни запугать, во-вторых, она не станет идти ни на какие компромиссы. А полпроцента акций компании делают ее достаточно богатым и состоятельным человеком, чтобы не зависеть от кошелька и мнения остальных людей. Поэтому у нас в этом месте появился большой знак вопроса.
Он не успел договорить. По коридору, чуть прихрамывая, к ним шел молодой человек. Левая рука у него висела, словно плеть.
– А вот и господин Рыжанков, – негромко произнес Дронго, – собственной персоной. Видимо, операторы уже успели увидеть нас в коридоре и доложить об этом своему шефу.