Компания «Инсеко» находилась в девятиэтажном новом здании, построенном на проспекте Академика Сахарова. Приехавшие гости предъявили свои документы, терпеливо дождались, когда им выпишут пропуска, а затем поднялись на восьмой этаж, где находились кабинеты руководителей компании. В приемной Трегубова их встретила молодая женщина лет тридцати. Высокого роста, с мускулистыми накачанным ногами, в костюме-двойке, юбка которого была гораздо выше колен, что позволяло оценивать красоту ее ног. Симпатичное лицо, несколько стянутое уколами ботокса, которые она уже начинала делать, несмотря на свой молодой возраст. Полные чувственные губы, наглые глаза. Она встретила их понимающей улыбкой, уже проинформированная об их появлении службой безопасности. Женщина проводила их в большой кабинет первого вице-президента компании. Вадим Олегович был сегодня в кремовом костюме, розовой сорочке и красно-белом галстуке. Энергично пожав руки гостям, он предложил им садиться.
– Давайте сразу перейдем в другой кабинет и переговорим с Лазарем Марковичем, – предложил Дронго.
– Хорошо, – согласился Трегубов, – пойдем вместе.
Они прошли в соседний кабинет. Здесь секретарем работала женщина лет пятидесяти. Она что-то искала в компьютере. Увидев гостей, поднялась и, обращаясь больше к Вадиму Олеговичу, чем ко всем остальным, сказала:
– Вас уже ждут.
Все трое прошли в кабинет Каплана. Этот кабинет был гораздо меньше прежнего. И скромнее. Чувствовалось, что он больше для работы, чем для представительских целей. Лазарь Маркович оказался мужчиной лет сорока пяти, подвижным, среднего роста, уже начинающим лысеть. У него были светлые глаза и большие уши, прижатые к голове. Увидев гостей, он выбежал из-за стола, почти радостно приветствуя их. Поздоровался с каждым.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласил он гостей к длинному столу для заседаний.
– Это те самые господа, о которых я вам говорил, – напомнил Трегубов. – Они хотели с вами встретиться, и поэтому я не буду вам мешать, – проговорил он и вышел из кабинета.
Каплан с интересом оглядел гостей.
– Меня обычно называют Дронго, – представился эксперт, – а моего друга зовут Эдгаром Вейдеманисом.
– Я про вас слышал, – кивнул Лазарь Маркович, – говорят, что вы самый выдающийся сыщик среди ныне живущих. И умеете с первого взгляда видеть детали, недоступные для глаз остальных. И еще говорят, что вы обладаете поразительным даром угадывать по тембру голоса вашего собеседника, когда он говорит правду, а когда лжет.
– И еще я умею просвечивать людей взглядом, как рентгеном, – добавил Дронго, и все трое рассмеялись.
– Нет, серьезно, – заявил Каплан, – у меня много знакомых. Говорят, что на вашем счету немало успешно раскрытых дел.
– Как и на счету любого сыщика, – сказал Дронго, чтобы закончить эту тему. – Вы знаете, зачем мы сюда пришли?
– Конечно. Мы уже несколько раз обсуждали этот вопрос с Вадимом, – ответил Каплан, – и должен признаться, что это я посоветовал ему обратиться именно к такому специалисту, как вы.
– Когда вы узнали окончательную цену, предложенную вашей компании в этом тендере?
– Вечером того дня, когда улетел Рахимов. Я не мог его проводить, так как встречался с одним из наших иностранных поставщиков. Но вечером я заехал к Вадиму, и тот сообщил мне, что окончательная цена была согласована без учета наших расходов на юридические экспертизы. Кстати, я был против. Ведь получалось, что эти расходы мы дополнительно брали на себя, что было, на мой взгляд, не совсем правильно. Однако окончательную цену Рахимов и Трегубов согласовали буквально за несколько минут до отъезда Сабита Рахмановича в аэропорт.
– И вы приехали узнать окончательную цену?
– Нет, конечно. Я поехал туда, чтобы уточнить, какие распоряжения дал Рахимов перед своим отъездом, и рассказать Трегубову о своих переговорах. Цена меня не так сильно волновала. Я знал, что она примерно согласована, но не мог предполагать, что Рахимов решит уменьшить ее еще на двести пятьдесят тысяч. Видимо, создание этого «Орфея» все-таки на него сильно подействовало. И он решил подстраховаться.
– Кто-нибудь присутствовал при вашей беседе?
– Нет. Мы были в кабинете Вадима на даче. Кажется, один или два раза заходила его супруга, приносила нам кофе. Она сказала, что отпустила кухарку. И еще один раз зашел его сын. Хороший парень. Алексей сейчас работает у меня в отделе, занимается нашими зарубежными связями.
– Вы никому не рассказывали об окончательно утвержденной цене?
– Вы могли бы и не задавать мне этот вопрос, – улыбнулся Лазарь Маркович, – я ведь не ребенок. Между прочим, я работал больше семи лет в Центральном банке, а уже потом перешел сюда на работу. Я умею хранить секреты, господин эксперт.
В кабинет вошла секретарь и спросила, кто из гостей будет пить кофе или чай. Вейдеманис попросил кофе, Дронго предпочел зеленый чай. Каплан ничего не сказал, но было понятно, что секретарь сама знает, что именно будет пить ее босс. Так и получилось. Ему она принесла слабозаваренный черный чай.
– Если вы работали столько лет в банке, то должны понимать абсолютную невозможность случайного совпадения той цены, которую предложила компания «Орфей».
– Это даже не обсуждается, – хитро улыбнулся Лазарь Маркович, – таких случайностей не бывает в принципе. Подобное совпадение может быть одно на двадцать миллионов. На пятьдесят миллионов долларов разница в две тысячи – это настолько ничтожная цифра, что об этом не стоит даже спрашивать. Там тоже сидят дураки, могли бы сделать разницу тысяч в сто или в двести. Значит, не просто дураки, а жадные дураки.
– Вы знаете, кто создал «Орфей»?
– Тоже мне секрет Полишинеля, – буркнул Каплан, – я ведь сказал, что работал больше семи лет в Центральном банке. В самые сложные времена, в девяностые годы, когда там только присутствие Геращенко спасало нас от жутких неприятностей. И поэтому имею представление не только о финансовых возможностях разных компаний и конкретных людях, но и понимаю механизмы работы этих структур. Скорынкин ведь прекрасно понимал, что его афера быстро раскроется. Уже на следующей день после оглашения итогов тендера мы знали, кто именно стоит за этим «Орфеем». Их руководитель всего лишь подставное лицо. Откуда у него могут появиться лишние миллионы долларов, которые нужно вложить в поставки комплектующих и запасных частей? Эти деньги мог дать только Матвей Михайлович, который и начал переводить туда средства со своих счетов. Все оказалось очень просто. Он все просчитал и понял, что даже таким огромным заказом все это не ограничится и кроме первого тендера наверняка будут второй и третий. Ведь Роснефтегазпром принадлежит государству. А воровать государственные и бюджетные деньги всегда приятнее, выгоднее и проще, чем воровать у конкретных частных бизнесменов, которые будут сражаться за каждую копейку. Государственные деньги бесхозные. Они как золото, которое якобы кто-то охраняет. Оставьте часть золота охраннику и можете уносить все остальное. Это ведь не его деньги, и поэтому он не собирается за них драться. А вот попробуйте отнять деньги у частного лица. Даже оставив ему половину.
– Прекрасная лекция о том, как удобно воровать государственные бюджетные деньги, – согласился Дронго, – и поэтому они создали «Орфей»?
– Конечно. Дело не в том, что они перебили нашу цену, предложив на две тысячи меньше и формально выиграв тендер. Дело в том, что они придумали свою компанию для того, чтобы начать с ее помощью выкачивать бюджетные деньги. Поэтому на месте Вадима я бы не стал так нервничать, а попытался снова договориться с Матвеем Михайловичем. Его компания просто не потянет все поставки и все равно обратится к нам. Нужно уметь договориться во всех случаях. Понятно, что теперь «Орфей» будет выигрывать все тендеры и, возможно, станет их главным подрядчиком. Но точно так же мы можем стать главным субподрядчиком и, даже потеряв на первом тендере, начнем зарабатывать на остальных.
– Вы деловой человек, Лазарь Маркович, – усмехнулся Дронго.
– Это означает, что я циник, – улыбнулся в ответ Каплан, – но сейчас такое время. И хороший бизнесмен просто обязан быть циником. Иначе не выжить.
– Вы решили договориться с ними после того, как ваша компания проиграла тендер, или до этого? – уточнил Дронго.
– Не нужно, – покачал головой Каплан, – не надо меня обижать. Циник не значит предатель. И тем более не значит, что я дурак. Зачем сдавать интересы собственной компании, в которой мне принадлежит пятнадцать процентов всего капитала. Нужно быть полным профаном. Нет, конечно. Я никому не сдавал информации и вообще не думал, что они могут поступить так бесцеремонно и нагло. Но они сделали то, что сделали. И теперь нужно решать, как выпутываться из этой ситуации с наименьшими потерями.
– А убийство Чалмаева? Это всего лишь небольшие потери?
– Не нужно придираться к моим словам, – попросил Каплан, – я не имел в виду несчастный случай с нашим начальником службы безопасности.
– Вы считаете, что это был несчастный случай? Ваш первый вице-президент думает иначе.
– Он стал слишком подозрительным после этого прискорбного случая с проигранным тендером. Возможно, это была всего лишь случайная авария. Вы знаете, сколько людей гибнут в авариях на наших дорогах.
– Вы не просчитывали возможную случайность такого события на ваших компьютерах? – поинтересовался Дронго, не скрывая сарказма.
– Один ноль в вашу пользу, – рассмеялся Лазарь Маркович, – не просчитывал. Но возможно, Вадим прав. И вы правы. Это не случайная авария. Но зачем заострять внимание на этой проблеме, понимая, что ни к чему хорошему наше расследование не приведет. Или вы считаете, что Чалмаев мог сдать эти цифры «Орфею»? Только он не был выдающимся финансистом, способным разбираться во всех тонкостях составленной нами заявки.
– А если он подслушал разговор между Рахимовым и Трегубовым, а потом решил сообщить об этом конкурентам? – спросил Дронго.
– Не думаю, – нахмурился Каплан, – тогда он мог услышать более важную информацию по нашим зарубежным поставкам, которые должны были интересовать наших конкурентов гораздо больше. Ведь при прямом выходе на этих поставщиков и зная окончательные цены, они могли просто выйти на них с более выгодными предложениями.
– Тогда кто-то сдал эту информацию «Орфею». И вы знаете, что Вадим Олегович сильно комплексует, пытаясь определить, кто именно мог это сделать.
– Я бы тоже комплексовал на его месте, если бы среди подозреваемых были моя жена, дочь, сын, невестка, – признался Лазарь Маркович, – ведь кто-то действительно сдал эти цифры нашим конкурентам. И вы напрасно пришли в первую очередь разговаривать со мной, так как я не до такой степени глуп, чтобы сливать подобную информацию нашим конкурентам. Не говоря уже о том, что я мог оказаться куда более полезным информатором, если бы решил работать на конкурентов. Но главный вопрос – зачем? В силу какой корысти? Если я только теряю, а ничего не получаю?
– Вы всегда так рационально мыслите?
– Всегда. Во всяком случае, стараюсь.
– Но мы пришли к вам не потому, что считаем вас главным информатором ваших конкурентов, – возразил Дронго, – мы пришли выявить возможный источник информации. Может, вы случайно где-то назвали эту цифру. В разговоре с кем-то из своих друзей, знакомых или близких.
– Это мы тоже выясняли, – вздохнул Лазарь Маркович. – Заявка «Орфея» была подана на следующий день в половине двенадцатого дня. Чтобы ее оформить, нужно часа полтора. Все перепечатать и подписать. И еще туда отвезти. Значит, они начали в девять утра, не позже. Плюс-минус десять-пятнадцать минут. Закончили примерно в половине одиннадцатого, даже в одиннадцать, и повезли свою заявку, чтобы в половине двенадцатого ее сдать. И еще очень рисковали попасть в пробку. Я не аналитик, как вы, но могу сделать однозначный вывод, что конкретную цену они узнали до того, как начался рабочий день. Значит, узнали либо рано утром, до начала рабочего дня, либо поздно вечером. Мне об этом стало известно примерно в восемь часов вечера. Попрощался с Вадимом и поехал к себе на дачу. По дороге ни с кем не разговаривал, смотрел газеты. Приехав на дачу, я, не поужинав, отправился спать. Рядом со мной в тот вечер не было даже моей супруги, она сейчас в Великобритании у нашей дочери. Любовницы у меня там не бывает, на дачу, во всяком случае, она не приезжает, – быстро поправился Каплан, – а это значит, что в любом случае утечка информации произошла не по моей вине. Значит, вечером наши конкуренты уже знали об этой цене, если рано утром начали срочно готовить свою заявку. Вот вам и конкретный расчет.
– Вам нужно работать сыщиком, – сделал комплимент своему собеседнику Дронго.
– Мне и на моем месте неплохо, – улыбнулся Лазарь Маркович, – но в любом случае спасибо за комплимент.
– Как вы считаете, сам Рахимов мог по дороге в аэропорт кому-то сообщить об изменившейся цене? Учитывая его состояние?
– Ни в коем случае. Он действительно плохо себя чувствовал. И с ним все время был Вадим Трегубов. Нет, я уверен, что Рахимов не успел бы никому ничего сказать до посадки в самолет. А потом уже было поздно. Пока он долетел в Америку, пока разобрался, что к чему. Нет, это исключено. Его мысли были заняты совсем другими проблемами. И он точно не сумасшедший, чтобы рассказывать кому-то об изменившейся цене, понимая, что эту информацию могут довести до конкурентов.
– Тогда остаются пять человек, из которых четверо близких родственников вашего первого вице-президента, – напомнил Дронго.
– И Полина Прокофьевна Рыбалко, которая работает в приемной Рахимова с момента создания компании, – закончил за своего собеседника Лазарь Маркович. – Ситуация более чем странная. Скорее можно подозревать одного из четверых родственников Трегубова, чем нашу сотрудницу. Кремень, а не женщина. И, по-моему, тайно влюблена в Рахимова вот уже много лет. А тем более в последние годы, когда он потерял свою супругу. Вы не поверите, но она буквально заставила Сабита Рахмановича бросить курить. Лично следит за его диетой, приемом лекарств. В общем, добрая и полезная няня, заботливый друг, сиделка и личный диетолог. Все в одном лице. Между прочим, говорят, что кто-то из ее родственников в годы Великой Отечественной войны был маршалом. Я правда не верю в эти глупые слухи. Маршалов с такой смешной фамилией на войне не было. Они все на слуху. Жуков, Рокоссовский, Василевский, Конев. Но сами слухи тоже чего-то стоят.
Дронго и Вейдеманис переглянулись. Оба улыбались друг другу, им было смешно.
– Вас плохо учили, Лазарь Маркович, – покачал головой Дронго, – странно. Мне казалось, что вы должны были быть в школе отличником.
– Нет. Я был хорошистом. Отличные отметки имел по математике, физике, геометрии. А по истории и обществоведению четверки. Никогда не любил отвлеченную болтовню.
– В годы войны был такой командующий третьей танковой армией генерал Рыбалко, а в сорок пятом он стал маршалом бронетанковых войск, – вспомнил Дронго, – странно, что вы не слышали такой запоминающейся фамилии.
– Я вообще не люблю эти военные истории, – признался Каплан, – все эти ужасы Второй мировой войны и их героев, половина из которых была либо фанатиками, либо безумцами. Столько намешано всякого вранья. Я человек более конкретный, практичный. Финансы, статистика, цифры – это мое. А рассуждения, легенды, байки, выдумки – от всего этого я далек.
– От войны тоже? – спросил Дронго. – Но этого просто не может быть. Во время войны представители вашего народа четко понимали, за какие интересы нужно воевать.
– У меня дед погиб на Курской дуге, – сообщил Лазарь Маркович, – а другой дед умер на военном заводе от истощения. И еще человек восемь в нашей семье погибли в разных лагерях. Насчет интересов вы правильно сказали. Только сейчас другое время. Я очень уважаю своих погибших дедушек и преклоняюсь перед их подвигом, но вы же прекрасно знаете, сколько вранья и легенд ходило вокруг нашей победы во Второй мировой войне. Сейчас понятно, что Сталин был такой же тиран, как и Гитлер. Почитайте хотя бы Гроссмана. Между прочим, я его прочел. Тождество режимов. Недавно была хорошая передача по телевидению. Там еще здорово выступал режиссер Марк Розовский. Он тоже говорил о чудовищном сталинском режиме. Разве можно верить советской пропаганде, в которой столько лжи и подтасовок фактов?
– Поразительно, – сказал Дронго, – никогда в жизни не мог даже предположить, что мне придется доказывать представителю еврейского народа абсолютную глупость таких суждений. И ошибочность позиции не только Розовского, но и прекрасного писателя Гроссмана.
– Вы хотите поспорить и с Гроссманом? – улыбнулся Каплан.
– Обязательно поспорю. Между прочим, два брата моего отца погибли на той страшной войне. И я сам знаю, что такое война. Только я говорю не о той, которая была задолго до моего рождения, а о других, локальных, небольших. Но я отвлекся. Хочу объяснить, почему я не согласен ни с вами, ни с Гроссманом, ни с Розовским. Дело в том, что этот чудовищный и позорный тезис о тождестве двух режимов постепенно внедряется в сознание людей, которые часто даже не понимают, о чем именно идет речь. Великий роман Гроссмана рассказал правду о том, что было в сталинские времена в стране. И я не готов оправдывать их ни при каких обстоятельствах. Это реалии истории. Но я абсолютно убежден, что умный человек и фронтовик Гроссман прекрасно понимал разницу между режимами Гитлера и Сталина. А вот режиссер Розовский их понимать не хочет. Для него они абсолютно равны и чудовищно преступны. Только есть один нюанс, который никто не хочет учитывать. Если бы победил Гитлер, не было бы ни романа Гроссмана, ни режиссера Розовского, ни финансиста Каплана. Понимаете? Ни в коем случае не оправдывая Сталина, я хочу сказать, что нельзя сравнивать два режима. Хотя бы из уважения к вашему народу, который тогда четко сделал свой выбор. Я не слышал, чтобы евреи дрались на стороне Гитлера или защищали его режим. А сейчас, сравнивая Сталина и Гитлера, мы невольно подменяем понятия. И это очень опасно, Лазарь Маркович. Этим мы еще и оскорбляем память ваших погибших дедушек. Они тогда сделали свой выбор. И память миллионов людей, которые дрались на стороне справедливости. Можете считать меня апологетом Сталина, но тогда справедливость и добро были на стороне Сталина, а за зло сражались отряды Гитлера. На войне иногда нужно отбросить в сторону все интеллигентские рассуждения, взять оружие и определить, на чьей стороне сражаться. Убивать других, чтобы победить зло. Поэтому я готов спорить с любым, кто посмеет сравнивать Советский Союз и Германию во время Второй мировой войны. Это не только противоречит истории, это извращает сами понятия добра и зла. И оскорбляет миллионы погибших во время войны людей, которые четко понимали, на чьей стороне нужно сражаться. При Сталине был антисемитизм и печально известное «дело врачей», среди которых почти все были евреи, и было убийство Михоэлса. Я все это знаю и помню. Но шесть миллионов евреев замучили в концлагерях фашисты. И только за то, что они были евреями. А в Советском Союзе не убивали человека только за принадлежность к вашей нации.
Лазарь Маркович поднял обе руки.
– Сдаюсь, – шутливо произнес он, – не буду с вами спорить. И даже готов выдать премию Полине Прокофьевне в память ее героического родственника.
– Сначала мы пройдем к ней, чтобы переговорить, – предложил Дронго, – и еще я хотел спросить у вас, что вы думаете насчет двух ваших сотрудников. О погибшем Чалмаеве вы немного сказали. И еще о Рыжанкове, который заменяет погибшего начальника службы безопасности.
– Чалмаев был опытным человеком, – сказал, немного подумав, Каплан, – несколько зашоренным, какими обычно бывают проработавшие много лет на одном месте сотрудники правоохранительных органов, но волевым. Неплохим организатором. Хотя был мрачным, с людьми сходился не очень хорошо. Склонен к авторитарному правлению, как любой старший офицер. Рыжанков в этом плане еще хуже. Вообще не любит разговаривать и поэтому предпочитает молчать и слушать. Получил серьезное ранение, и это на нем сильно сказывается. Я думаю, что мы вообще напрасно его держим. У него инвалидность второй группы, и ему не следует работать, тем более на такой ответственной должности. И я думаю, что его скоро заменят.
– Ясно, – кивнул Дронго, – спасибо за беседу, Лазарь Маркович.
– Вам тоже спасибо. За политинформацию, – иронично произнес Каплан, протягивая ему руку, – идемте, я провожу вас в приемную директора. Она находится в конце коридора.