Не понимаю, зачем в субботу идти в школу, даже если в понедельник контрольная по математике. Галина Пална начала год с карательных мер. Страшно представить, что будет в девятом классе.
Аля выключила микрофон, воткнула наушники и нажала другую кнопку на телефоне. «Только скажи, дальше нас двое. Только огни аэродрома. Мы убежим… – разнеслось по комнате. – Нас не догонят…»
– Александра!
– Да, мам, встаю! – Аля выдернула наушник. – Сейчас.
Мама повысила голос:
– Мы опоздаем к врачу.
– Вот и хорошо, – пробормотала Аля, высвобождая второе ухо, и громко крикнула: – Уже и в субботу поспать не дают! И не называй меня так! Сто раз просила, я не Александра! Дурацкий провод! Ай! Черт, сережка! Мам, у нас перекись есть?
«Нас не найдут, нас не изменят…»
– Выключи этот ужас, Саша, – поморщилась мама.
– Это не ужас, а вполне норм. – Аля вылезла из-под одеяла. – У нас в классе все «Тату» слушают, даже Новый год решили делать в стиле нулевых. Мам, дай перекись.
– Вставай, и завтракать быстро! Игорь Валентинович говорит, что таблетки нельзя на голодный желудок. Зачем перекись? Ты поранилась опять?
– Провод за сережку зацепился, и мочка кровит. – Аля потрогала ухо, вытерла его о пододеяльник, нажала стоп в телефоне. – И я не Саша, мам, ну сколько можно! Кстати, сегодня подготовка к контрольной. Если не приду, двойка мне гарантирована. С Галиной Палной лучше не шутить. – Она потянулась, собрала волосы в хвост и надела очки.
– Держи перекись. Сильно кровит? Ты не говорила про контрольную. – Мама застыла с чашкой в руке. – Сегодня же суббота! Не дают детям отдохнуть! Во сколько?
– В час дня, кажется, – вздохнула Аля, снова потрогала ухо и взяла пузырек. – Не, не сильно. Я в ванную.
– У тебя пятнадцать минут. Время пошло. – Мама налила себе еще кофе. – Аль, а ты во сколько спать легла? Опять часа в два ночи? Телефон заберу! – прокричала она в закрытую дверь. – У тебя режим!
– Я тоже люблю тебя, мама! – донеслось из ванной.
Дорога до школы занимала минут десять быстрым шагом. Здание старое, трехэтажное, еще прошлого века. Мама Али, Анна Львовна, называла его «с трудом выжившим мамонтом ХХ столетия», впрочем, себя она так тоже любила именовать.
Обычно Аля опаздывала на первый урок, завозившись дома с лекарствами. Сегодня успела.
– Некогда, Николай Сеич, – крикнула на бегу охраннику и швырнула куртку на скамейку перед раздевалкой. – В перерыве повешу, сори!
– Сори! – Николай Алексеевич покачал головой. – Куда? А сменка?
– У меня кроссы чистые!
В коридоре перед кабинетом, негромко переговариваясь, толпились восьмиклассники.
– Аля, хорошо выглядишь! – хохотнул кто-то. – Чуть лучше смерти.
– Спа-а-сибо! – нараспев ответила она. – Петро, это ты сказал, я тебя вычислила. На новогодний медляк не рассчитывай! Ребята, скажите Галине Палне, что я через минуту.
Аля забежала в туалет, сняла очки, вымыла руки, плеснула водой в лицо, промокнула салфеткой, посмотрелась в зеркало.
– Фу на тебя, – сказала громко. – Дура тощая.
– Не тощая. – За спиной стояла Таня Матвеева. – И не дура.
– Может, и так, – согласилась Аля, по-прежнему придирчиво смотрясь в зеркало и поправляя длинную прямую челку. – А алгебру на два напишу. Может, очки не надевать, а? Скажу, что забыла и не вижу ничего.
– Так сегодня только подготовка! Ты что? – Таня потрясла подругу за плечи.
– Тань! Если я тебе кое-что скажу, ты ведь никому?
Матвеева скрестила руки на груди и прищурилась.
– Понятно. Тогда молчу! – Аля вздохнула и протерла очки полой рубашки. – Пойдем в класс. Если Галина Пална уже там, мало нам не покажется.
Галины Павловны еще не было. Аля с Таней успели сесть на свои места и вытащить учебники и тетради.
– Аля, – послышался голос сзади, – мы после уроков в пиццерию собираемся. Хочешь с нами?
– Макс, я на диете, ты же знаешь. – Аля обернулась. – Хотя… Мы – это кто?
– Я, Катя и Таня. Говорят, у них новый повар оч вкусный цезарь готовит. Пойдем, а!
– Ну если оч вкусный, тогда пойду.
Дверь открылась, и в класс вошла учительница математики и классная руководительница. Бондарева Галина Павловна слыла строгой, но почти всегда справедливой. Ее побаивались и одиннадцатиклассники, и коллеги учителя.
– Так, – произнесла она низким голосом. – Сегодня готовимся к контрольной. К доске пойдет… Рысин. Он расскажет нам о свойствах рациональных дробей.
– Галина Павловна, но Феди… – начала Аля.
Учительница сдвинула очки ближе к переносице.
– Он не пришел.
Галина Павловна нахмурилась:
– В таком случае придется позвонить его родителям.
– Не надо родителям! – Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Рысин. Он был в куртке и с рюкзаком на левом плече. – Я уже здесь, простите за опоздание, больше такого не повторится, честное слово, – выпалил он. – Можно я сяду?
– Почему ты в куртке? Не знаешь, где раздевалка? – Галина Павловна встала со стула.
– Да я… тут такая история… у меня, ну в общем… Лучше мне не раздеваться, короче. Вот.
– Что за новости? Ну-ка, снимай куртку! Это… это невежливо, ты же в классе, Рысин! И перед тобой учитель!
– Ладно, вы сами попросили. – Федя сбросил рюкзак на пол и потянул вниз молнию.
– Вау! – простонали одноклассники.
Федя сощурился.
– Нравится? – усмехнулся он и пощупал правую руку, забинтованную вместе с частью туловища. Бинт с подтеками рыжеватого цвета поднимался спиралью вверх прямо по толстому вязаному свитеру, захватывал плечо и спускался вниз по рукаву.
– Рысин! – Галина Павловна подошла к Феде. – Что это?
– Бинт, – сказал Федя. – Ну, марля, знаете? Вроде сита, чтобы компот процеживать. Моя пра любит компоты варить, и творог она сама делает, там тоже марля нужна. Пра простоквашу в узелок завязывает, узелок над плитой подвешивает. Из узелка такая водичка белая капает в миску. Сыворотка, значит. Потом пра ее в тесто для блинов добавляет. Они такие тонкие получаются и в дырочках.
– Что ты несешь, Рысин? Какая водичка? Какой творог? Какие дырочки? Что с тобой? Ты что, все тело сломал? Почему ты в бинтах с головы до пят?
– Нет, только ключицу.
– А в школу зачем пришел?
– Так вы же сказали, кого не будет на подготовке, тому два поставите!
– Но не в гипсе же, Рысин!
– Так это не гипс, а бинт!
– Ты в травмпункте был? Рентген делал? Родители в курсе? И хватит пререкаться!
– Не был я в травмпункте. Я соседа Петра Антоныча попросил меня забинтовать, он как раз выходной был после смены в метро. Я на кухне упал, на раковину прям грохнулся и больно так ударился… ну и решил, что ключица, а тут уже время бежать на допы, и я… на лестничную площадку вышел, Петру Иванычу в дверь позвонил, больно мне и…
– Урок срываешь, да, Рысин? – усмехнулась Галина Павловна. – Ключица, значит. Перелом. Тебе сколько лет? Детский сад какой-то устроил! Ясельная группа! Ну-ну. Молодец! На мумию египетскую похож.
– Муми-Федя, – хихикнули девочки.
– Мне четырнадцать на прошлой неделе исполнилось. – Федя прислонился к дверному косяку. – Можно я сяду, Галина Павловна?
– Садись, Рысин, но маме твоей я позвоню сегодня же.
– Лучше папе, мама уехала вчера. – Федя подхватил с пола рюкзак, подошел к парте и плюхнулся на стул. – И не спрашивайте куда.
Галина Павловна обвела глазами класс.
– Потрясающе! А контрольная, между прочим, уже в понедельник! Десять минут урока мы выясняли, что произошло с Рысиным и почему он забинтован, как…
– Мумия египетская, – продолжила Аля. – Галина Пална, можно я к доске пойду отвечать про рациональные дроби?
– Феденьку своего спасаешь, Аль? – прошипел Суханкин. – Я его, между прочим, вчера в парке видел, с Малютиной. Мило так беседовали они, ага!
Федя повернулся к Суханкину:
– Зря стараешься, Вань. Аля, не слушай его.
– Друзья, похоже, урок срывается. – Галина Павловна нахмурила брови. – Нет, если вы хотите получить двойки за диагностическую работу в начале октября, то, как говорится, дело хозяйское.
– Все, все, Галина Пална, я уже у доски, спрашивайте, – обреченно произнесла Аля.
– Ладно уж, – неожиданно смягчилась Бондарева. – Давайте вместе разберем первую задачу. Сядь на место, Аля. Рысин, неужели четырнадцать? Я тебя совсем маленьким помню. Помню, как ты в первый класс пришел…
– Ага. Четырнадцать. Возраст наступления уголовной ответственности.
– Шутники! – Галина Павловна вздохнула. – Итак, рациональная дробь – это дробь, числителем и знаменателем которой…
Аля посмотрела за окно. Октябрь только набирал ход: было тепло, но на асфальт уже ложились листья, похожие на ажурные юбочки танцовщиц. Ветер вовсю хозяйничал, сбивая их в разноцветные стайки. Такая осень нравилась Але – без дождя, солнечная, легкая, шуршащая, воздушная. Когда в больнице после обеда давали какао, можно было с чашкой выйти на балкон и смотреть, как внизу гоняют на великах дети из соседнего дома, и мечтать о том, что скоро уколы и таблетки закончатся и разрешат погулять в парке.
«Зачем я это вспомнила? Не хочу, – подумала Аля. – Ничего не хочу. Разве так бывает, когда совсем ничего не хочется? Федя? С Малютиной? Ну и пусть. Даже если он взаправду сломал ключицу. Мне все равно. Мне абсолютно точно все равно».