Прошлое никогда не проходит - читать онлайн

1. Хатанга – город добрых надежд

Самолёт резко встряхнуло, и он энергично запрыгал, а по салону прокатился шелест аплодисментов полусонных пассажиров. Женя открыла глаза и увидела в иллюминатор пробегающую мимо взлётную полосу. Она тряхнула золотисто-русыми локонами, отгоняя от себя сумбурные события последних дней, и её вновь охватило «щемящее чувство дороги». Позади дом, родные, каждодневные заботы… Будничная жизнь осталась где-то очень далеко, а они вскоре шагнут в неведомую и незнакомую большинству людей страну, в которой больше всего ценятся мужество и порядочность, неприхотливость и выносливость, дружба и верность долгу, а деньги – вот удивились бы банкиры – здесь абсолютно ничего не стоят. Эти бумажки в тундре бессмысленны, они не способны никого ни спасти, ни накормить, ни согреть, даже костёр ими не развести.

Немногочисленные пассажиры высыпали в здание крошечного аэропорта и стали лихорадочно натягивать на себя свитера и другие тёплые вещи. Пёс, огромная лохматая лайка светло-бежевого цвета, неторопливо направился к Жене, ласково заговорившей с ним, и улегся у её ног. Она провела рукой по его густой длинной шерсти, и тот осторожно положил морду ей на колени, устремив на девушку томный говорящий взгляд. Кусочек московской колбаски, который Женя вытащила из остатков дорожной закуси, скрепил их дружбу навеки, но вызвал ворчливое недовольство Фёдора. Недолго размышляя, она попросила ребят получить вещи и, строго сказав псу, «жди», направилась к начальнику аэропорта. Вдруг репродуктор, скрипя и дребезжа, невнятно пробурчал: «Евгения Леонова, прибывшая рейсом… из Москвы, срочно подойдите к начальнику аэропорта. Его кабинет находится на втором этаже». Этого можно было и не говорить, так как на первом этаже, кроме выдачи багажа, выхода на посадку и грязного туалета, ничего не было. Ребята удивлённо переглянулись и увидели, как Женя на минуту приостановилась, обернулась на коллег, пожав плечами, и продолжила свой путь. Через некоторое время она вернулась к ним вместе с высоким мужчиной в синий форме гражданской авиации. Встретив по дороге коллегу, летун приветливо пожал ему руку на ходу, заметив:

– Загорелый какой! И как в Сочах? Я когда-то в детстве там бывал с родителями, уже и забыл, что за край… Понравилось?

– Да ничего особенного… У нас лучше. Не мог дождаться, когда домой поедем. Так, ради детишек и жены…

Женя с удивлением слушала их разговор: неужели здесь, в этой мрачной холодной глуши, лучше, чем в Сочи!? Её новый лохматый друг неожиданно бросился к ним навстречу, будто он её сто лет не видел, поставил на плечи девушки крепкие передние лапы, чуть не сбив её с ног, и облизал щёку шершавым влажным языком.

– Да, это и есть наш Бренди. Вот чудеса, право! Два года никого не признавал, и от еды отказывался. Каждый самолёт встречал, всё своего хозяина ждал…. Ну, что же, забирайте его, если хотите. А потом – как же? Второй раз он предательства не выдержит!

– Нет, что Вы! Я с ним ни за что не расстанусь! Пустите его со мной по блату в салон самолёта? Ведь не в багажное же отделение его пихать! Конечно, в Москве полярной лайке будет не так комфортно, как здесь, но что же делать? Не переезжать же к вам!

– А почему, собственно, нет? У нас здесь холостяков много, а красивых девушек не хватает! А в самолёт, конечно, пустим, только с ошейником и в наморднике, он нам здесь порядком поднадоел. Идёмте со мной, и ты, Бренди, не отставай, пока от тебя не отказались.

– Бренди!? – переспросил Фёдор и одобрительно заметил, – Удивительно достойное у тебя имя, брат, – пёс переводил напряжённый взгляд с одного на другого, и, кажется, понял, что даже этот ворчун признал его «за своего», и в ответ радостно завилял хвостом.

Отряд, вслед за начальником аэропорта, вышел на улицу, где их уже ждал небольшой пикапчик, они поблагодарили лётчика, крепко пожав ему руку, и загрузили в машину полевое снаряжение.

Ребята встревожено стали расспрашивать Женю, что случилось. Она в ответ непринуждённо улыбнулась и сказала, что это Гриша чудит, прислал ей срочное сообщение с пожеланием удачи, чем рассмешил летунов. Говоря это, она боковым зрением наблюдала за реакцией своих спутников: Николай и Фёдор как-то очень испытывающее глянули на неё, а Денис одобрительно рассмеялся, одобрив розыгрыш авантюрного Гриши.

Матрос и Дениска сопровождали груз в машине, а Женя, Коля и их новый товарищ Бренди отправились пешком. По дороге Николай повторно настороженно спросил у Жени, не случилось ли чего-нибудь серьёзного. В ответ она рассказала об их с Гришей всевозможных хохмах: они действительно любили разыгрывать друг друга, унаследовав это от весёлых и неугомонных родителей обоих. Женя без умолку болтала, а у самой всё не выходил из головы странный текст, переданный ей на бумажке, мало напоминающей телеграмму: «Крысы сбиваются в стаи и начинают крестовый поход. Будь осторожна, они повсюду». Чтобы это могло значить!? Ну, крыса у них одна, Пасюк. Видимо, Гриша узнал что-то очень важное… У Виктора везде есть шестерки, он умел использовать других, в том числе, и в качестве доносчиков. Неужели Гриша намекает на кого-то из её ребят? Впрочем, зачем она-то Виктору? И почему крестовый? Она вспомнила о подарочном крестике, невольно дотронувшись до него рукой, и о слежке за ними на Чистых прудах. Да, но ведь никто не знал, что за подарок получила Женя! Николай заметил её жест, и тогда она указала ему на видневшуюся вдали маленькую прелестную церквушку, возвышающуюся на высоком берегу могучей реки Хатанги. Кажется, он поверил, или сделал вид…

Ребята шагали по скрипучим деревянным мостовым, с удивлением наблюдая, как буквально весь город гуляет, включая детей, а ведь было 2 часа ночи. Правда, на улицах светло, белесое холодное солнце и не собиралось уходить за горизонт, сутками неторопливо кружа вдоль него. Наши путешественники решили, что, наверное, полярной зимой, когда солнце не заглядывает сюда, они все, как медведи, погружаются в спячку, и ошиблись: и в полярную ночь людям не спится. Женя со смехом указала Николаю на дверь аптеки, казалось бы, со стандартной надписью: «Ближайшая аптека в г. Норильске». Действительно, совсем рядом, 600 км, на самолёте чуть больше часа – два лаптя по карте, как говорится в русской поговорке. В сё-таки удивительная у нас страна! Они вспомнили, как их польские коллеги мечтали «прогуляться» на недельку по Уралу, и заметьте, это были геологи. Тогда Женя ткнула им рукой на карту и заметила, что эта прогулочка протянется на всю оставшуюся жизнь: 2600 км в длину и до 150 км в ширину, инородцы так и замерли с открытым ртом на недоверчивом лице.

Вот из-за угла неожиданно появилась большая смеющаяся компания подростков с азиатским типом лица, и москвичи спросонья отскочили в сторону. Это были невысокие коренастые парни с раскосыми чёрными глазами и оранжевыми волосами, их смеющийся рот «украшали», как они, наверное, думали, золотые коронки на зубах: да, поистине, мода – жестокая штука! Это надо же, обтачивать здоровые зубы и терпеть такие муки ради весьма сомнительной красоты! Уж не говоря о стоимости такого «удовольствия»… Женя с грустью подумала: «Как мы не умеем ценить то, что нам дано господом Богом или природой, кто во что верит, а гонимся за какими-то неестественными украшениями, убивая свою собственную живую плоть!» Тут они услышали весёлый голос мужчины, обращённый к ним:

– Не пугайтесь, это наши долганские пижоны. Что же сделаешь? Вот такая ныне мода у нашей молодёжи. А вы, наверное, геологи, да? И в тундру отправитесь? Счастливые…

Слово – за слово, и знакомство с приветливым собеседником состоялось, его звали Ардай, он оказался долганином, и один из этих сияющих золотыми зубами парней – его внук. Геологи не успели оглянуться, как пересекли весь небольшой городок, пройдя неторопливо от аэропорта до окраины. А вот, наконец, и их новое жилье – полусгнивший деревянный домик на высоком крутом берегу раздольной мощной в разлив реки Хатанги, на которой ещё виднелись огромные куски грязных ледяных глыб, и это в конце июня! Женя с замиранием сердца заглянула вниз: спуститься к реке за водой по покрытой скользкой грязью многометровой террасе было невозможно. Осторожный пёс наблюдал за ней, бросая беспокойные взгляды то на девушку, то на глубокий обрыв над рекой, противоположный берег которой едва виднелся. Ардай посоветовал отойти от речной террасы от греха – мокрый ил скользкий – и показал трубу с краном на соседнем доме, из которой можно было брать питьевую воду.

Фёдор с Денисом разгружали машину и заносили вещи в накренившийся домик, шагая по скрипящим деревянным мостовым с дырами к его крылечку. Женя и Николай включились в работу, а Бренди сочувственно бегал от машины до дому, вертясь у них под ногами: ему очень хотелось показать свою нужность. На пороге дома он скромно замер и стоял до тех пор, пока его не пригласили войти. Ребята недолго осматривали своё новое жильё: они тут же надули резиновые матрасы и бросили их на цементный пол, псу положили кошму, а затем залезли в пуховые спальники, и крепко заснули.

Утром они закупили недостающие продукты и запаковали их, договорились с вертолётчиками о вылете на следующий день и о том, с какого места и когда их будут забирать обратно, в Хатангу. А вечером ребята неторопливо и с весёлым возбуждением приготовили ужин на электроплитки – сосед притащил им её без всяких просьб. Везде сопровождавший Женю Бренди, едва отряд уселся за сбитый из брёвен стол, скромно удалился в самый дальний угол, растрогав даже строгого Фёдора. Не успели наши путешественники завершить трапезу, как в дверь постучали: это были Ардай и их сосед, Степан Петрович. Они наперебой зазывали ребят к себе в гости, приговаривая, что славно угостят их, но те, поблагодарив, отказались (Сколько же можно есть!?) и пригласили их за свой скромный стол. Гости переглянулись, вышли, и через минуту вернулись с бутылкой водки и куском оленятины. В Хатанге не принято долго церемониться, её приветливые жители гостеприимны и общительны. Оказалось, оба их гостя охотники, и любят, и знают тундру. Бренди им обоим очень понравился, Жене это было приятно – она уже в нём души не чаяла, да и другие ребята успели привязаться к симпатяге-псу, хоть и ворчали, что в лодках и так вещей полно, а тут ещё придётся такого кабана катать.

Их сосед, Степан Петрович, рассказал, что когда-то очень давно, ещё совсем молодым, он приехал сюда из Воронежа, да как только началась «перестройка», лишился работы, а тут подошло время его ранней северной пенсии. Так и не успев получить в Хатанге квартиры – Заполярье перестали финансировать – он вынужден был отбыть на «большую землю». Дети завели семьи и уехали, жена умерла, а он вернулся в Воронеж, и копил, чудак, деньги, подрабатывая и экономя, где не попало, только для того, чтобы летом приехать в этот скромный заполярный городок на краю света, в неотапливаемую полуразвалившуюся конуру, откуда можно отправиться в горячо здесь любимую всеми тундру.

Весь вечер геологи с огромным интересом слушали простые и удивительные рассказы охотников. Степан Петрович рассказал, как однажды повёл французского журналиста в тундру: тот специально получил разрешение для приезда в пограничную Хатангу. Предлагал заплатить ему, только у них никто за деньги в тундру не поведёт – говорят, плохая примета, да и не по-человечески это как-то. Все, кроме него, курортника, как он себя теперь называл, заняты своими делами, вот он и согласился, считая, что это подарок судьбы, да и Ардай к ним присоединился. Охотников забросили на вертолёте (француз оплатил) в «одно шикарное местечко», и они с удовольствием показывали ему этот удивительный край. Трое суток спустя пришла пора возвращаться, а вертолёта всё нет и нет. В его ожидании прошло ещё четыре бесконечных дня, еда закончилась, охота с рыбалкой не заладилась из-за резкой смены погоды – сильно похолодало. Они промокли и здорово промёрзли с голодухи, и решили выпить для согрева. Спирт ещё оставался, его в тундре пытаются сохранять почти до конца, а вот закусить нечем. Охотники «махнули» немножко для согрева, да только есть ещё больше захотелось, а француз отказался пить, сидит, трясётся. Ну, хоть бы маленький кусочек мяса, а у них ни тушёнки, ни простого сухарика! – и тут вдруг Степан замер. Француз спрашивает, что с ним, а он как закричит от радости:

– Ой, смотрите, да не туда, вот здесь, прямо перед носом. Гляньте, гляньте, какой огромный, неужели мамонт!? На ловца и зверь бежит! Вот будет славная закусь! Интересно, откуда его приволокло? Ой, он ещё не до конца оттаял!

И Степан Петрович отрезал от туши большой кусок, обжарил его на костре, разрезал на три равные части и протянул по аппетитному кусочку Ардаю и иноземцу, вместе с кружками разведённого спирта.

– Вуаля, мусьё!

Возмущенный француз отодвинул от себя его руку и, делая ударения на последнем слоге, залепетал, картавя.

– Как он можно кушать!? Вы знаете, сколько он имеет лет? Мильён, нет, больше. Он давно есть мёртвый труп, очень давно! Этот мясо был протухнуть ещё 1000 лет назад!

– Со спиртом можно!

– И спирт пить не можно, это есть смерть. Вино есть очень хорошо! C'est tres bon!

– Может, ты видел в Хатанге виноградные плантации? Да и толку-то от твоего вина… Им разве согреешься? Я вообще не пью, но здесь – другое дело, – проворчал Ардай, а Степан Петрович аж подпрыгнул от возмущения:

– Ничего себе, труп! Дай Бог нам, живым, так сохраниться, как этот мертвец! Смотри, свежайшее мясо! Цвет темно-красный, пахнет, ой, как оно пахнет! Здесь же вечная мерзлота, всё, как в рефрижераторе! Ммм… тает во рту, это что-то! Да хватай же, пока я добрый! Ну, впрочем, как хочешь, мусьё, нам больше достанется, а ты иди лягушек лови. Очень мне нужно тебя уговаривать!

И они с Ардаем закусили сочными кусками мамонтятины, облизываясь, похваливая её и поддразнивая француза:

– Да, Петруха (так они называли Пьера), это тебе не парижский ресторан, там ты такое ни за какие деньги не купишь! Ах, до чего же хорошо! Тепло по телу разливается, вот оно, пошло, пошло… Лепота! Ты хоть глотни спирта-то, басурманин бестолковый! Да и вообще, многие ли на земном шаре пробовали мясо мамонта? Тебя и на Родине не поймут, точно говорю! Если поверят, конечно….

Молодой человек дрожал от холода, с вожделением и одновременно ужасом посматривая на кусок мяса с аппетитной корочкой. Не выдержав, взял кружку со спиртом, выдохнул, подражая охотникам, и опрокинул её, крякнув, а затем вцепился зубами в мамонтятину, и неожиданно для себя прокартавил:

– Tres bien! Корошё!

– Вот и молодец, а то бургундского ему с рокфором подавай, мать его!

Когда Пьер вернулся домой, он рассказал об этой удивительной находке и все действительно стали ругать его, требуя привести хоть кусочек мамонта во Францию, а лучше – целиком, обещали обогатить за такую находку. Журналист себе локти кусал, да поздно. Петрович горестно вздохнул:

– С тех пор прошло пять лет. Вот я и мечтаю о том, чтобы вновь найти того, ну, или какого-нибудь другого мамонта, а Пьер обещает прилететь с деньгами. Не пришлось бы мне целый год пенсию копить на дорогу в Хатангу! Без вертолёта туда не добраться, вокруг – непроходимая болотная топь и тундра… А это дорого. Может, его уже давно растащили звери…

– Такое везенье только раз бывает. Странно, что не разрушились клетки тканей, или, может быть, вы этого просто не заметили, – вытирая слёзы от смеха, заметила Женя.

– Да ведь я его на палке жарил, и мясо не распалось, видно, у нас какие-то особые условия для хранения.

– Жень, спой что-нибудь, – попросил её Денис, протягивая гитару.

Перебирая струны тоненькими пальчиками, она запела нежным серебряным голоском, гулко раздававшемся в пустом доме. Кампания подхватывала русские народные песни, нет, не псевдонародные, «а ля Русь», а настоящие, типа Лучины, прошедшие через века и несущие с собой всю мудрость и опыт наших предков, освоивших шестую часть света. В них звучал и степной ветер русских необъятных широт, и перезвон колокольчиков, и бесконечная, щемящая сердце тоска, и любовь к родному краю. Пела она и романсы бессмертного Вертинского, исполняя их по своему, артистично и проникновенно. Все притихли, тихонько подпевая ей, и только повторяли:

– Ещё, Женечка, пожалуйста, ещё.

Неожиданно её репертуар резко изменился. Поглядывая озорными глазами на моряка, она вдруг запела отрывисто и низким голосом песню Александра Городницкого: «Не женитесь, поэты».

– Какая хорошая песня, настоящая, мужская. Ты, Женечка, просто умница, и как ты её хорошо поняла, наверное, твой муж какой-нибудь дипломат или что-то в этом роде?

Все переглянулись, пораженные таким неожиданным выводом и ещё более тем, что он действительно угадал.

– Ну, причём тут мой муж, Степаныч? Кстати, он действительно дипломат, чем же это плохо?

Ребята сердито посмотрели на него, а Николай буркнул:

– Думай, что говоришь!

– А что я такого сказал? Ну, извини, Жень, дурака, уж очень меня впечатлили твои песни или романсы, прямо не знаю, как правильнее сказать. Как это там у тебя?

«Затерялись затупившиеся перья среди бабьих ленточек и кружев», так, кажется, да? А что дальше?

– Не у меня, а у нашего коллеги, геофизика из института Океанологии.

Степан Петрович вдруг неожиданно сказал

– Вот, вот, ты, Женечка, и есть та самая княжна, которую не каждому удаётся хотя бы раз в жизни встретить. Ну, ладно, спасибо вам ребята за угощение и за песни, от которых аж слёзы к глазам подступают. Душевно посидели, спасибо тебе, дочка.

И старик галантно поцеловал Женины пальчики, она покраснела и опустила длинные ресницы. Ар дай заметил:

– Вот вроде бы и таких русских песен не слыхал, а невольно подпеваю. Как это, сам не понимаю.

– Генетическая память. Спасибо на добром слове, только не меня нужно хвалить, а народ, их создавший.

– Генетическая память, говоришь? Ага, особенно у меня, да!? Нет, Женечка, не скромничай, это твоё исполнение. Ведь ты в них душу вкладываешь…

– Да ведь и вы, долгане, тоже наш, русский народ.

– Это точно, испокон веков вместе, а без матушки России давно бы нас не было на белом свете, только законченные идиоты этого не понимают. Все мы русские, хоть и глаза у меня узкие.

Все рассмеялись и дружно согласились, и понимая, что давно пора расходиться – завтра трудный день – неохотно распрощались, договорившись встретиться по приезду.

– Ну, смотрите, ребята, сейчас уж ладно, у вас действительно много дел, но на обратном пути непременно жду вас у себя. Степан ибн Петрович, приведёшь их ко мне, будут сопротивляться – под ружьём!

– Конечно, придём, спасибо за кампанию и интересные рассказы.

Укладываясь спать, каждый из них с улыбкой подумал: как всё-таки приятно, что в любом, самом дальнем уголке нашей бескрайней Родины, незнакомые люди тебя встречают как родного, а уж на севере – тем более. Олег как-то сказал со смехом, что если в один прекрасный день приехали бы вдруг все те, кому Женя оставляла свой адрес, дом рухнул бы. «Нет, – подумала она, вспомнив тех, с кем встречалась на дорогах страны Советов, – он стал бы только крепче».

2. Вперед, и только вперед!

На следующий день Женя и Николай пошли договариваться с вертолётчиками, а Фёдор и Денис – закупать продукты. Пёс ни на минуту не отходил от девушки, преданно и гордо поглядывая на своего нового друга. В Хатанге всё было просто, никто не закрывал перед ними двери, более того, Бренди знали, кажется, все местные жители, и неожиданно он стал для Жени чем-то вроде визитной карточки: буквально каждый рассказывал им, как он тосковал по бросившему его хозяину, как полгода отказывался от пищи. Не покидая аэропорт, он вглядывался с надеждой в каждого прилетевшего в ожидании только его, единственного и самого нужного. Но, увы… И теперь все радовались, что пёс обрёл хозяина.

По дороге Николай спросил Женю:

– А ты не жалеешь, что взяла Степаныча? Он меня ещё в аэропорту достал со своей суетой и занудством! Намучаемся мы с ним!

– У нас был выбор? Толпы соискателей рвались, а мне только Фёдор Степанович приглянулся, так? А ты при этом резко возражал, не правда ли?

– Ну, знаешь, ты начальник, тебе решать, тебе и отвечать за всё.

– Перед кем, перед тобой, что ли?

– Ну, и передо мной тоже. А как ты думала?

– Вот ты как запел! Что же, в таком случае, приказываю тебе: не смей разводить эти подковёрную крысиную возню. Нам жить под одной крышей и работать вместе, не надо выискивать недостатки друг у друга. Ты у нас тоже далеко не ангел.

– Ну, ладно, Женечка, не обижайся на шутки грубияна, ты же знаешь, как я к тебе отношусь, поэтому и переживаю. Я тебе скажу по-простому, по-солдатски…

– Грубовато, но прямо: лучше тебя начальника нет и быть не может! – продолжила за него Женя, передавая интонации Николая. Коля мрачно улыбнулся и до дому они не проронили более ни слова. Во второй половине дня ребята стали наполнять пластиковые бутылки крупами, надувая их предварительно: коллекцию сплющенных бутылок они привезли из Москвы. Такая упаковка позволяла сохранять продукты на реке при любых обстоятельствах. Когда всё было закончено, Денис осторожно взял Женю за руку, и показал ей глазами, что хочет что-то сообщить. Они вышли на крылечко, и он тихо сказал:

– Знаешь, этот моряк на редкость мелочный субъект, со всеми торгуется, как на базаре, каждую банку осматривает и вынюхивает, по десять раз деньги пересчитывает, стыдно с ним ходить. А здесь народ такой хороший, во всём идёт навстречу. Вот, скажут, московские скряги приехали! – Женя грустно вздохнула:

– Ладно, Дениска, всё купили, и слава Богу. Ну, такой он хозяйственный, что же теперь делать? Не убивать же его! Может, он и мелочный, но к нам за копейки пошёл работать. Помнишь, как твои щедрые одногруппники сказали: «За такие деньги да в такую глушь? Мы что, придурки!?» А он поехал, даже не спросив про зарплату, а ты говоришь – мелочный субъект. Да и оснований для поездки у него поменьше, чем у студентов геофака.

– Во всех ты видишь хорошее. Смотри, чтоб не пришлось потом локти кусать!

– Николай напел? Я ведь и вас терплю такими, какие уродились, и не лезу к вам с замечаниями. Поле всё покажет и по полочкам разложит. Ну, не оставлять же нам его в Хатанге за кропотливую хозяйственность! Ведь он для нас старается, там магазинов не будет. Пойдем в дом, не накручивай себя, всё устаканется, уверяю тебя.

Денис покраснел и почувствовал себя неудобно. Наконец-то всё было собрано, упаковано, а вертолётчики не шли и не шли. Николай отправился на разведку и вернулся расстроенный: полёт на сегодня отменяется из-за сильного ветра. Попив чайку, ребята неохотно вытащили тщательно упакованные спальники и надули матрасы. Бренди тут же пристроился рядом с Женей, положив лохматую морду ей на ноги. Только они заснули, как в дверь энергично застучали: ночью ветер утих, и можно было лететь. Полусонные геологи подскочили, вновь сдули матрасы, скрутили спальники, и загрузили снаряжение в аэрофлотовскую машину, что уже ждала их у дома. Несмотря на нарушенный сон, все обрадовались – нет ничего более тоскливого, чем «ждать у моря погоды».

Первым, не дожидаясь приглашения, в вертолёт заскочил Бренди: он очень боялся, что его оставят, и тут же всем своим видом показал, что только из любви к ним забрался в эту страшную штуку. Как только сине-красный МИ-8 набрал высоту, ребята приникли к окнам и достали фотоаппараты, а пёс испуганно прижался к ногам Жени. За бортом железной стрекозы, в легкой дымке белых ночей, раскинулась необъятная разноцветная тундра с её болотами, извилистыми и пока ещё полноводными речками и ручейками, островками снега, карликовыми берёзками и коврами разнообразных мхов и лишайников. Это земля дышала девственной чистотой, суровостью, дикостью и отсутствием каких-либо следов человеческой деятельности. Вертолёт летит относительно медленно и не очень высоко, с него всё замечательно видно, и ребята с радостным воодушевлением отмечали наиболее привлекательные и необычные места. Когда попадалось что-то особенно интересное – какой-нибудь щупленький после зимы олень, весело скачущий зайчик, либо косолапый, лётчики опускали небесный автобус совсем низко и восторженно кричали геологам: «Смотрите, смотрите!», и взоры путешественников приковывались к чудесам, которые тундра скупо демонстрировала им.

Три часа полёта пролетели, как один миг. Страх Бренди постепенно испарился, он заразился общим восторгом и тоже полез к окну, положив пушистые лапы на колени своей подружки. Замечательный МИ мягко парил над тундрой, словно элитный автомобиль по идеальной трассе, природа Заполярья завораживала своей суровостью и нетронутостью. Женя, с геологической картой в руках, присела рядом с лётчиками, и стала выбирать место для посадки. Едва вертолёт приземлился, Бренди выскочил из него и обиженно заскулил, с трудом вытаскивая мокрые лапы из болотной топи. Высыпавшие вслед за ним геологи также увязли в серой жиже. Николай достал из сумы четыре пары резиновых сапог, в каждом из которых находились шерстяные носки, и ребята на весу переоделись в сухое – ночью было холодно, да, честно говоря, и днём-то без куртки некомфортно – и стали разгружать вещи, оттаскивая их на небольшой сухой «островок» частично заснеженного топкого берега реки:

– Извини, подкидыш, для тебя нет сапожек, – сочувственно сказал Николай псу, поджимавшему то одну, то другую лапу и жалобно заглядывавшему ему в глаза. – Деваться нам с тобой тут некуда – вокруг болото…. Терпи, брат, раз уж выбрал нас.

Весёлое возбуждение наполняла ребят энергией, и Женя стала по-хозяйски выбирать место для лагеря. Лётчики с тоской оглядели раскинувшееся обширное мрачное болото, островки снега и небольшую льдинку у берега реки со странным именем Фомич.

– Ребята, может, пока не поздно, вернётесь? Как можно путешествовать здесь в такую раннюю весну? Снега ещё до фига!

– Ничего себе, ранняя! Сегодня 1 июля, в это время уже клубника сходит с грядок, – мрачно буркнул моряк.

– А к нам она и не заходит. Картошку пытались сажать, так и та прорасти не успевает, – заметил со смехом второй вертолётчиков. – Весной закопаешь, а осенью из-под снега достанешь и слопаешь. Главное, найти, где спрятал.

– Весна у вас в начале июля, а осень – что? в конце августа?

– Нее, в середине…. Зато какой у нас октябрь! И охота, и рыбалка, и вообще – красота. Ну, что, златокудрая принцесса тундры, может, отвезти тебя с твоими рыцарями в Хатангу – лучший город на планете? Пока не поздно, одумайтесь, странники!

– Только гляньте на них! Сами фанаты тундры, а нас норовят запугать! Не выйдет, и не рассчитывайте!

– Кто ж её не любит!? Да только мы-то на два-три дня ездим за рыбкой и зверем, и то осенью, романтики…

– С большой дороги… Нам тоже работать нужно.

– В это голодное время не только бурый, но и белый мишка, бывает, захаживает! Поосторожнее будьте. А главное, начальника берегите, смотрите, чтоб не украли вашу девицу-красавицу, ведь единственный дефицит в наших местах – девушки.

– Костьми ляжем, а не допустим, тысяча чертей! – вдруг неожиданно вскрикнул моряк.

– Спасибо за замечательный полёт, ребята. Пожалуйста, не забудьте нас забрать 1 сентября. Может, останетесь на чаёк, мы сейчас быстро организуем, не сомневайтесь.

– Мы и не сомневаемся, да только нам пора, а то утром ветер с Северного Ледовитого океана поднимется – он только ночью затихает – и мы у вас надолго застрянем.

Они пожали друг другу руки, вертолёт воспарил над заполярной тундрой и вскоре скрылся из виду. Нехорошая слава ходила об этой речке, лётчики в салоне грустно переглянулись и вздохнули, покачав головой. А ребята поставили одну большую солдатскую палатку, запихнули туда свои вещи, установили в ней печку, и, немножко подтопив её дровами, предусмотрительно захваченными из Хатанги, надули матрасы и залезли в спальники, радуясь, что хоть лёд с речки почти сошёл. Было 4 часа белой ночи.

Весь следующий день геологи подготавливались к дальнейшей дороге: разбирали вещи, надували и проверяли лодки на воде. Фёдор с Денисом приготовили первую полевую еду в этом сезоне, а Женя с Николаем сделали маленький рекогносцировочный маршрут. Вечерком они расселись вокруг печки, и, потягивая чаек с дымком, стали строить планы на ближайшее будущее.

Четыре дня они сплавлялись, и в каждом новом месте ходили в маршруты вверх и вниз по реке, а также по притокам, но пока до интересующих их обнажений не добрались. Фёдору всё больше приходились по душе эти суровые места с их первобытной чистотой и нетронутостью. Его восхищали природа и уединение, радовала возможность пить вкуснейшую воду прямо из речки, при этом он глубокомысленно добавлял: «Вот бы здорово, и, не боюсь этого слова, полезно разбавлять ей спирт! Для воды, конечно, спирт и так лечебный». Но на его намёки никто не среагировал – всему своё время, ведь спирт здесь – часть необходимого снаряжения, способного подчас спасти жизнь.

3. Солнце в бокале

Новый день неожиданно разбудил геологов ярким солнцем. Первым встал Николай, и через несколько минут он положил Жене на спальник необыкновенно красивый цветок:

– С днём рождения, Женюля!

Женя проснулась, потянулась и расцвела в детской улыбке, глаза её засветились сотнями весёлых огоньков, а Бренди тут же облизал её, смеясь, она отвернула лицо и с удовольствием потрепала его густую длинную шерсть, приговаривая:

– Солнышко моё заполярное!

– Как вам это нравится!? Скажите, где справедливость? Я, можно сказать, ночь не спал, обегал всю тундру, а хвалят и ласкают вовсе не меня, а эту нахальную зверюгу!

– Спасибо большое, Коленька, мне просто не терпится и тебя поцеловать!

– Ага, после пса… Ну, и на том спасибо!

Николай тут же подставил губы, Женя обняла его и чмокнула в щёчку, а он театрально закатил глаза к небу, словно призывая в свидетели небеса, тяжко вздохнул и сердито погрозил псу, который сосредоточенно проталкивался между ним и Женей.

– Где ты только раздобыл такую красоту, Коленька?

– Я его ещё вчера приметил, всю ночь о нём заботился, нежил и лелеял, можно сказать, вырастил собственными руками!

– Вот подлый врун и хвастун! А нам не сказал про день рождения начальника! – возмущённо пробурчал моряк.

– Это его стиль в отношении шефа! – недовольно буркнул Денис. Женя рассмеялась от того, что он назвал её «шефом» и постаралась перевезти в шутку этот неприятный инцидент:

– Да ладно вам, ребята! Тоже мне, нашли шефа! Зовите меня просто капитаном или – нет, лучше адмиралом.

И тут же услышала тёплые поздравления остальных членов отряда, обвинявших Николая в том, что он буквально всю тундру ободрал, ничего не оставив им.

– А когда справлять-то будем? Ну, чего вы ржёте? Ведь для кока это очень важный вопрос, – взволнованно заявил Фёдор. – Первый день такое солнце, я уж думал, его здесь вообще не бывает! Сразу видно – хороший человек родился.

– Как это – не бывает? Оно здесь даже ночью гуляет по небосводу, а тебе всё мало!

– Гуляет, да не светит и не греет… Может, завтра пойдём дальше, а сегодня попьянствуем, тьфу, то есть, попразднуем?

– Не выдумывай, Феденька, нужно двигать вперед, пока воды много, найдём к вечеру хорошее местечко и отпразднуем. В день моего рождения действительно всегда солнце – июль, он и в тундре июль.

Женя с болью вспомнила Гришино послание: неужели она никому из них, кроме Бренди, не может доверять, и ей грозит ещё какая-то неизвестная опасность, когда их здесь и так сполна!? Сердце девушки болезненно сжалось, ведь не случайно Гриша так спешил предупредить её! Она не раз мысленно «тестировала» каждого из ребят. Дениска, очаровательный и беззаветно влюбленный в неё юноша, надежный как товарищ, не любит сплетни и склоки, в то же время, достаточно скрытен и умён. Какая у него перспектива, если в стране ничего не изменится в ближайшее время? А предпосылок к лучшему не видать… Достаточно известные в своем кругу специалисты со степенями никому не нужны ныне, что же говорить о начинающем молодом учёном? А производство и прикладная наука развалены, туда не пойдёшь, фундаментальную науку добивают отсутствие финансирования и постоянные сокращения. Нет, и всё-таки, не верится, что Дениска смог бы предать её: его горящие любовью глаза не умеют лгать. Впрочем, Олег всегда упрекал Женю за необъективное отношение к своим друзьям, которых она немножко идеализировала. А Николай? Он карьерист, по характеру льстив и неискренен, самолюбив, и на всё и всех смотрит с утилитарной точки зрения. Если ему выгодно, поддержит Женю, может даже стоять за неё горой, особенно при тех, от кого он не зависит, но если вдруг появится лучшее предложение, продаст ни за грош. Николай мило и показно ухаживает за ней из подхалимажа, он кажется преданным другом, но до поры до времени. Женя это отлично понимала, и старалась не обольщаться его сладкими речами, что не всегда удавалось. Талантом Николай не блещет, зато хитёр и изворотлив, как змея, больше всего он любит прикидываться грубовато-наивным и до смешного искренним простаком, этаким солдафоном. Льстец часто способен влезть в душу более умного, чем он сам, человека: все мы падки на комплименты. Николай тихим сапом да сладкими речами обольстил их завлаба, доверчивого и увлечённого учёного. Между делом он сумел ловко скомпрометировать и подставить остальных, вроде бы «по своей вечной непосредственности и солдатской прямоте», как он любил говорить о себе, при этом умел прикинуться бесконечно преданным делу. А Фёдор? Этот моряк пока производит впечатление очень открытого и глубоко порядочного человека, но ведь он действительно неизвестно откуда появился. И ворчит, мелочится вроде бы только для пользы дела. А что, если он и есть артистичный агент Пасикиса, а это всё игра? Фёдор словно прочитал её мысли, подсел к ней и виновато залепетал:

– Женечка, не обижайся, ведь я хотел, как лучше.

Она улыбнулась, заверив его, что просто задумалась. Да как она могла хоть на секунду заподозрить их!? Разве возможно делить вместе и хлеб, и жизнь, и не верить друг другу!? В их условиях особенно неприятны такие мысли, и, всё-таки, нужно быть осторожней и жить с оглядкой, что было противно Жене: она любила людей, и ей хотелось, чтобы это было взаимно. Но из головы не выходила страшная история смерти родителей Гриши, его таинственная бабушка со странными подарками и предупреждением о Викторе, и, наконец, это странное авиасообщение. А история со слежкой и Гришей?

Геологи скинули куртки и одели футболки и шорты – на «улице» прямо таки жара. Вскоре они собрали лагерь, загрузили лодки и отправились вниз по реке. Женя с Дениской шли впереди, а Николай со Степанычем на другой лодке, следом за ними, радостно улюлюкая и подпрыгивая по волнам бурной быстрой речки. Бренди почти сразу привык к бродячей жизни. Как только лодка загружалась, а сверху натягивался и намертво закреплялся со всех сторон верёвками брезент, пёс первый запрыгивал сверху и внимательно наблюдал за остальными, готовый в любой момент ретироваться, и только когда все устраивались в лодке, успокаивался. Легко и весело они проплыли достаточно далеко, и под вечер нашли чудесное местечко для лагеря, где были и дрова, и сухая полянка, и хорошее обнажение напротив. Прошло не более часа, как палатка с печкой и вкусный праздничный ужин были готовы. Может, он бы вам показался достаточно скромным, но в полевых условиях – это настоящее пиршество. Женя неожиданно для всех достала бутылку великолепного крымского вина и изумительную черносмородинно-малиново-лимонную настойку, любовно сделанную и мужественно сохраненную до дня рождения. Её положили охладиться в речку, и рядом с ней уселся моряк.

– Ты долго там будешь торчать? – спросил Николай.

– Ну, мало ли, что, украдут ещё…

– Кто!? Мы здесь одни на много километров, вокруг только топь да тундра. Не валяй дурака, предусмотрительный ты наш, – заливаясь звонким смехом, сказала Женя

Они разлили по кружкам коктебельскую мадеру, и вдруг Фёдор по-детски радостно закричал:

– Смотрите, смотрите! В ней солнце плещется! Нет, правда, не смейтесь, вы только гляньте, чудо какое!

И действительно, в его зеркально-металлическую кружку с вином попал луч, и маленькое солнышко ярким огоньком загорелось в вине, только там оно было не холодное и бледное, как снаружи, а теплое, золотистое и игривое.

– Солнце в бокале, есть такое вино, и, кажется, даже завод так называется. Во время крымской практике, в Симферополе, мы ходили в их магазин на дегустацию, – заметил Денис.

– И завод, и магазин, и вино такие есть, действительно. Однако настоящий дар солнца – мадера, морская душа нашего Феденьки правильно ему подсказала. Знаете, как оно появилась на свет? Однажды корабль с винными бочками, который следовал из Мадейры в Индию, попал в сильную качку и довольно долго болтался в море, да ещё под тропическим солнцем, по прибытию вино не удалось продать, так как оно приобрело неприятный запах и резкий вкус. Торговцы всё-таки не вылили его – боялись, что им не поверят, а увезли домой, хозяину. Тот хотел с горя покончить жизнь самоубийством – все деньги он вложил в эту авантюру, и теперь был разорён… Перед смертью винодел решил попробовать «испорченное» вино и… пришёл в восторг: у него пропал неприятный запах, а за время путешествия родился оригинальный привкус калёного ореха. Первоначально предположили, что это из-за качки, и даже специально таскали бочки с вином по морю, так, кстати, поступали и с портвейном, но потом поняли: ему необходимо тепло, и стали разогревать его на солнце до 40 градусов, причём в течение нескольких лет. Получилось то, что вы сейчас отведаете, друзья мои и с XV века, мадера покоряет людей удивительным вкусом. У нас в Коктебеле её производят уже тоже более века, там одна из самых больших в Европе мадерных площадок, где оно прогревается не менее 4 лет. Летом на солнце, а зимой в оранжерее. Постепенно вино частично испаряется, и бочки доливаются, но не доверху, лишь на 70 %, мадера густеет, вкус её концентрируется и становится более изысканным. Я там была на экскурсии, потрясающее впечатление.

– Женя села на свой любимый конёк! Но давайте же, наконец, прикоснёмся губами к этому шедевру! Выпьем за нашего милого, умного и обаятельного начальника! – провозгласил Николай.

– Счастья тебе, Женечка, и в науке, и в семье, и во всех твоих делах! – добавил Фёдор.

– Женечка, ты настоящий учёный! Ко всему относишься с интересом, во всё основательно вникаешь. Ну, что же, за твои хобби, главное из которых, всё-таки, геология и дорога. Счастливых тебе путешествий и побольше! За тебя! – с воодушевлением произнёс Денис. Они с удовольствием потягивали вкусное вино, и лакомились изысканными для поля закусочками в виде оливок и сыра. Николай достал из кармана хорошенькую маленькую коробочку, перетянутую яркой ленточкой, и торжественно вручил Жене от имени всего отряда. Она с счастливой улыбкой раскрыла её и достала очень красивую заколку для волос, украшенную искусственным чёрным жемчугом. Девушка тут же подколола ею прядь своих непослушных кудряшек. Все разохались, твердя наперебой, что она стала просто неотразимой красавицей…

– …на Фомиче, да? И наряжена в столь элегантную штормовку! Попробовали бы не похвалить собственный подарок!

Ребята рассмеялись, и Николай тут же заверил её, что для них она всегда и везде самая прелестная девушка Вселенной. Ну, по-крайней мере, нашей, за другие Вселенные он не ручается. Женя расплылась в счастливой улыбке: и заявила, что на другие она и не претендует.

– Жень, а что такое «царская мадера»? Это самая лучшая, да? – вернул её Фёдор к заинтересовавшей его теме.

– Отнюдь… Как известно, Пётр Первый не очень-то ценил наши национальные традиции, в том числе, и кухню. Водка при нём очень ухудшилась по качеству, одним словом, «ключницы гнали», причём немецкие, русских специалистов он не жаловал, только на тяжёлых и грязных работах на смерть загонял. По царскому указу, работягам ежедневно бесплатно выдавали чарку гадкой немецкой сивухи, вот наш остроумный народ, что за словом в карман не полезет, и прозвал её «царской мадерой». Это был намёк на креплёные вина, в том числе и мадеру, которые на ассамблеи он подавал немецким прихлебателям и силой накачивал русскую знать: у нас не было принято напиваться до поросячьего визга, как на Западе.

– А разве не наоборот, как нам говорили с детства…

– А ты больше слушай… Книжки нужно читать!

– Всё, что ты рассказала, Женя, очень интересно, и вино, действительно, потрясающее!. Массандровская мадера тоже вкусная, но эта – просто супер! Думаю, и испанцы могут позавидовать! Но где ты её раздобыла?

– В Москве такую мадеру действительно не купишь, а вот в Хатанге – сколько угодно! Её сюда спецрейсом доставляют, прямо из Коктебельского винсовхоза. У них договор – Хатанга им за вино бесплатные путёвки в тундру даёт.

– Что, серьезно!? – хором спросили пораженные Денис и Фёдор. Николай хмыкнул:

– Ага, развесили уши! Да кто, кроме нас, сюда поедет!? Нашли, кому верить! Неужели не видите – она вас накалывает!

Женя улыбнулась, а потом тихо и грустно добавила:

– Гриша подарил, он отвозил свою благоверную с дитём на отдых в Коктебель, а мне привёз оттуда в подарок вот эту бутылочку с одним из моих самых любимых вин, – помолчав немного, она добавила:

– Интересно, как он там, в своём Бостоне, устроился?

– Ну, Женя, ты просто герой! И столько времени берегла такой божественный напиток!? – недоуменно воскликнул Фёдор, и тут все с ним согласились.

– Это Гриша посоветовал взять с собой в поле и открыть её в день моего рождения, чтобы мы его вспомнили добрым словом. Вот давайте за него и выпьем. Пусть ему во всём сопутствует удача! За Гришу, ребята!

Вино потихоньку было выпито, закуски уничтожены, и Фёдор подал к столу бутылку Жениной настойки и дымящийся плов с тушёнкой. Все приступили к трапезе горячего и к дегустации сказочно вкусного напитка, с любовью сделанного ею в Москве. Федя, зажмурившись от удовольствия, произнёс:

– Мммм, витаминчики, это нам сейчас как раз и требуется.

– Жень, я слышал, что родители у Гришки как-то странно погибли. Что там, собственно, произошло? – спросил Денис.

– Да я и сама толком не знаю, однако эта история со временем вызывает у меня всё больше и больше вопросов.

– Почему? Расскажи, ведь вы с ним с детства дружили.

– Да что тут рассказывать? Родители Гриши сгорели у себя дома, при этом в квартире ничего не пострадало. Не странно ли!? Здоровые люди не тушили пожар, не убегали, не звали на помощь, наконец, а просто, без крика и шума, заживо горели на крошечном пятачке. Как раз в день их гибели, в воскресенье, Пасюк вызвал Гришу по телефону, причём не сам, а через какого-то неизвестного. Ну, что за срочность такая может быть? Следователю потом этот удав заявил, что ничего не знает и никого не просил звонить ему.

– Ты просто Пасикиса не любишь, – заметил Николай.

– Вот поэтому и не люблю, Коленька, и другим не советую ждать от него благодеяний. Представляете состояние Гриши, когда он вернулся через час домой, и увидел два обгоревших тела вместо родителей!? А ведь ему и девятнадцати не было. Потом Пасюк пристроил его на практику в свою Одессу, поселил вместе с Сонькой, своей племянницей, и женил Гришу на ней. Ещё бы, московская прописка и трехкомнатная квартира в центре, согласитесь, весьма притягательное приданое для этой кампании.

– Что ж ты хочешь сказать, что за квартиру и убили его родителей? А Пасикису какая с этого выгода? Может, ты просто ревнуешь своего Гришеньку к одесситке? – заступился за Пасикиса Николай.

– С чего это? Мы просто друзья. Захотела бы, давно стала бы его женой, тоже мне, проблема!

– Знаем мы таких друзей! – подыграл Николаю Фёдор и понимающе подмигнул Жене, но заметил, что ей не до смеха. – Однако, если серьёзно, история действительно странная, и уж слишком много дорог ведут в одну, явно заинтересованную сторону. А теперь он опять использует Гришу в своих целях, правильно я понял, Жень? Белым днём убили двух человек, и что же, никто ничего не видел? И следствия не было?

– Было, конечно, а толку? Его родители были бесконфликтными порядочными людьми, богатств не нажили, но и врагов не имели, никому дорогу не перебегали… И молодому следователю эта история тоже очень не понравилась. Но как только он стал усиленно копать, его нашли мёртвым рядом с домом, диагноз – обширный инфаркт (и это в 30 с небольшим!). Новый следователь закрыл дело, заявив, что это обычный несчастный случай, и нечего огород городить. Мои родители попытались поднять скандал, но тут же папу на катке сбил какой-то тип, и он оказался со сломанной ногой, а его обидчик пропал. Мы всех в лицо знали, кто катался на Чистых прудах, а этот только один раз там и появился. Тогда к следователю пошла моя мама, он с ней очень грубо разговаривал, даже кричал на неё, и этим же вечером её зверски избили в нашем же дворе, причём били ногами и только в лицо. И опять никого не нашли или не захотели найти. Она потом долго лечилась. Я приехала с практики, а у меня папа со сломанной ногой, мама в больнице, а тётя Маруся с дядей Изей на кладбище, вот так. Сами понимаете, мы с Гришей было развернули бурную поисковую деятельность, но родители со слезами молили нас не лезть в это дело, тем паче с нашей юношеской безаппеляционностью и бесстрашием. Нас тогда срочно сбагрили на недельку папиному фронтовому другу в Вильнюс, пока всё хоть как-то утрясётся.

– Их можно понять, – заметил Дениска

– В жизни всякое бывает, но чтобы всё вот так совпало – это вряд ли.

– А ты мне этого раньше не рассказывала…, – понуро согласился Николай.

– Больно вспоминать, Коля. Ведь недаром и она Гришу предупреждала, чтобы был осторожен с Виктором, – рассеянно добавила Женя, глядя на реку.

– Кто она?

Женя сразу же прикусила язык, ей вовсе не хотелось рассказывать про их странную встречу на Чистых прудах. Это была не её тайна, а сейчас, подумала она, может быть, даже опасная для Гриши.

– Да одна цыганка, прямо так и сказала: «Берегись своего спутника, с которым полетишь за океан». Это давно было, когда ещё Гриша никуда не собирался. Мы с ним тогда просто посмеялись, и забыли, а сейчас я вдруг вспомнила.

Жене пришлось выкручиваться и придумать на ходу историю с цыганкой. Все поверили, кроме Николая, который пытливо посмотрел на Женю и произнёс многозначительно:

– Что-то ты темнишь, подруга.

– Просто ты не во что, кроме фактов, не веришь.

Коля согласился (или сделал вид?), кроме того, он хорошо знал её характер, и понимал, что теперь Женя и под пытками ничего не скажет, лишь более замкнётся.

Ребята ещё поболтали о всякой всячине, но поневоле периодически вновь возвращались к Гришиным родителям, обсуждая, что же тогда произошло, и кто в этом виноват.

– Интересно, а как вообще Пасикис попал к нам в институт, Жень, ты не знаешь? Загаров, например, мне сам рассказывал, что ему в Академгородке предлагали должность в московском институте и квартиру в придачу за то, что он и его лаборатория проголосуют за Ельцина, причём дважды: и там, и в Москве. Вот так он к нам и попал.

– Не будь наивным, он расскажет… Думаю, что предлагали далеко не всем и уж наверняка не за его драгоценный голос, выборы – всегда подтасовка. К тому же, его сразу сделали у нас завлабом, хотя и своих докторов хватало. Кстати, у него старшая дочь живёт в Америке и её муж занимает там какую-то высокую должность. А как попал Пасикис к нам – не знаю, он не распространяется об этом. Денис, неси-ка лучше гитару.

Бренди не одобрил их разнобойное пение, он стал подходить к каждому по очереди и пихать мордой в сторону палатки. В конце концов, ему надоело их ждать, он «махнул на них лапой, и обиженно отправившись в Женину палатку, где бесцеремонно устроился на её спальнике. Когда она наконец-то пришла, Бренди ворчливо забурчал – мол, сколько можно шляться, ночь на дворе, завтра на работу. Он так выразительно показал свое возмущение, что Женя произнесла, ласково трепля пса за холку:

– Тоже мне, мать родная нашлась. Хватит пилить меня, ведь сегодня, всё-таки, день моего рождения!

Бренди вздохнул, перестал завывать и уютно пристроился рядом, свернувшись калачиком у её ног, мордой к выходу.

4. «Приключения» начинаются…

Утром следующего дня произошло настоящее чудо: тундра, словно всю ночь над ней неустанно трудился волшебник, преобразилась. Разнообразные пёстрые растения и крупные цветы на толстых стебельках ярким ковром покрыли всё вокруг, островки белого снега ещё виднелись кое-где на сопках, но они уже стали почти прозрачными. Воздух наполнился волшебными ароматами и весёлым щебетаньем многочисленных пернатых, на низкорослых лиственных деревьях набухли почки, из некоторых уже выглядывали нежно-зеленые листики. Короткая яркая весна вступила ненадолго в свои права, и о властной хозяйке этих мест – зиме – как-то сразу забылось.

Рано утром геологи, с восторгом указывая друг другу на приукрашенную тундру и вдыхая нежные запахи цветения, кое-как перекусили, уселись втроём в лодку и переплыли на другой берег, где находилось обнажение. Фёдор проспал их уход, и очень расстроился – ведь это он должен был накормить ребят. Полевой кок решил наверстать упущенное, и напёк целую гору блинчиков. Как только он заметил, что геологи уже что-то там наколотили своими молотками и уселись записывать увиденное в маленькую маршрутную книжечку, переправился к ним на лодке, захватив к блинам чайник с кофе, кружки и сгущёнку.

Ребята были в восторге – в поле блинчики всегда как праздник, ведь хлеб быстро кончается. Сгущёнка оказалось варёной, что очень удивило и порадовало их: пока они ходили в маршруты в эти дни, Степаныч натаскал кучу дров и проворил её не менее 3,5 часов. Всё было очень вкусно, один только запах угощения возбуждал неукротимый аппетит.

– Ну, ты прямо у нас золушка, спасибо большое. С утра и есть-то не очень хотелось, а сейчас – самое оно! Вот уж, действительно, угодил, так угодил! Теперь, думаю, мы за сегодня здесь всё доделаем.

И даже Николай, который всю дорогу возмущался, что Фёдор их не накормил и бубнил, глядя на Женю, «распустившую его со своим либерализмом» (в те времена это слово употреблялось, как терпимость к другим), был совершенно удовлетворён.

Ближе к вечеру Фёдор с волнением заметил с другого берега реки, как Женю и Дениса, забравшихся на самый верх скалы, атаковали орлы. Сначала над ними покружил отец семейства, затем появилась и его вторая половина. Они парили над геологами с душераздирающими криками, всё уменьшая радиус полёта вокруг них.

Николай работал в средней, более пологой части скалы, и стоял устойчиво, в отличие от остальных. Он стал угрожающе улюлюкать и сердито ругаться на птиц, размахивая геологическим молотком, одновременно вдоль разреза с лаем бегал взволнованный Бренди, но птицы игнорировали вопли и угрозы обоих, у них всё более накалялась ненависть к непрошенным гостям, вторжение которых грозило гибелью их детям. Женя сказала:

– Нужно уходить, видимо, у них здесь где-то рядом гнездо.

– Если б ещё знать, где… А то как раз туда и рванём. Ой, Женя, берегись!!!

Повернувшись, девушка увидела прямо перед своим лицом жёлтые хищные глаза нависшего напротив и пытающего её клюнуть орла. Женя невольно отпрянула, отшагнув назад, и немного проехала по осыпи. Из-под её ног полетели карбонатнокремневые обломки породы в сторону Дениса, стоявшего чуть ниже её, от неожиданности он резко дёрнулся, поскользнулся и потерял равновесие. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее по гладкой поверхности нижележащих сланцев, он «поехал» в сторону обрыва, безуспешно пытаясь за что-нибудь ухватиться или хотя бы изменить направление. Рюкзак с образцами болтался за спиной и периодически лупил его по затылку. Молоток Денис упустил, и тот, отскочив рикошетом от камня, быстро и весело поскакал вниз, но не в пропасть, а по направлению к Николаю, и едва не разбил ему лицо, которое тот задрал вверх, наблюдая за поединком ребят с орлами. Коля успел отскочить, но песчинки запорошили ему глаза, да и молоток не совсем промахнулся – заострённой металлической частью он попал в щиколотку, как раз в то место, что не было прикрыто ни ботинком, ни брюками. Николай выругался от неожиданности, боли, и мучительного осознания своей полной беспомощности в столь сложной для коллег ситуации: нога мучительно болела, а глаза ничего не видели. Женя отчаянно махала молотком в сторону орла, но он только ещё злее шипел и, устав зависать в воздухе, плюхнулся рядом с ней, и тоже слегка пополз по осыпи, учащённо хлопая крыльями. Из-под лап и крыльев виновника их бед на Дениса вновь посыпались камни, усугубляя его положение и ускоряя скольжение в пропасть.

Все изложенные события происходили мгновенно, как в кошмарном сне, и не было никакой возможности хотя бы замедлить этот процесс. Денис уже мысленно прощался с жизней, но в двух шагах от пропасти его нога попала в расщелину, и он почувствовал резкую боль: в неё вонзились перпендикулярно торчащие в трещине острые пачки тонко напластованных сланцев, по гладкой поверхности которых он сползал вниз, зато это приостановило на время его падение в пропасть. Как не цеплялся он, ломая ногти, за что только возможно и невозможно, укрепиться не удавалось, даже не для того, чтобы хоть чуть-чуть облегчить боль в защемлённой ноге. Впрочем, тиски, в которые попала нога, удерживали тело Дениса, а стоило её освободить, он тут же полетел бы вниз. Голова кружилась от одного вида пропасти, над которой он навис, по ноге от пронзающих её сланцев струилась кровь, привлекая комаров. Нет, не выбраться… Неужели – всё!?

– Дениска, я сейчас!

Он ничего не ответил, ощущая, как с каждым вздохом приближается к пропасти, и только бросил на неё молящий взгляд. Так хочется ещё пожить! Да разве хрупкой девушке вытащить его!?

Орёл продолжал сидеть в двух шагах от Жени, и всем своим видом мрачно угрожал ей. При любом движении девушки он придвигался к ней и махал крыльями, а она с ужасом наблюдала за отчаянным положением Дениса и понимала, что ничего не может сделать. От безысходности и отчаяния, она обратилась к орлу с мольбой:

– Послушай, нам не нужны твои детки, честное слово! Пожалуйста, орлик, птичка моя, пропусти меня к Денису, и я тут же уползу, ей Богу! Мы все уйдём, клянусь, миленький дружочек!

– «Миленький дружочек!?» Нашла время проводить душещипательные беседы с этой сволочью! – мрачно произнес Николай, моргая воспалёнными невидящими глазами.

Орёл наклонил голову чуть на бок и внимательно слушал Женю, потом вдруг зло зашипел и посмотрел вниз на заливающуюся лаем собаку и ворчащего Колю, словно обвиняя её.

– Не злись, они за нас переживают, как ты – за своих птенчиков. Хочешь хлебушка?

Она достала из кармана сухарик и протянула его птице. Орёл, обалдев от такой наглости, уже хотел было клюнуть её, но, передумав, злобно схватил презент, и вновь уставился на Женю своими непроницаемыми жёлтыми глазами, не собираясь улетать. «Всё бесполезно, Господи, что же делать!? Где я видела эти непроницаемые глаза?» – промелькнуло в голове, и она тут же вспомнила холодный пронзительный взгляд Пасикиса, и, неожиданно для самой себя, понизив голос, отчаянно и отчётливо процедила:

– Пасикис, я тебя узнала!

Орёл смутился, словно его и впрямь разоблачили, отвернулся, взмахнул крыльями и, к удивлению девушки, улетел, не выпуская из клюва сухарика.

– Смотри-ка, уговорила, речистая! Женька, я ничего не вижу и нога болит… Не знаю, как вам помочь!

– Ладно, стой, где стоишь, я теперь свободна.

Передвигаться нужно было очень осторожно, если бы из-под её ног выпал хотя бы и небольшой камушек, у парня не осталось бы ни единого шанса для спасения. От любого неловкого движения и сама Женя легко могла соскользнуть вниз, переломав Денису ущемлённую ногу и составив ему кампанию для дальнейшего совместного полёта. Быстро, как горная козочка, она добралась до Дениса, попутно отшвырнув в сторону от обрыва свой рюкзак с образцами, затем осторожно, сбоку и чуть ниже юноши, подползла к нему и основательно укрепилась, упершись ногами в небольшой скальный выступ. Затем Женя постаралась обеспечить для него хоть какие-нибудь точки опоры: молотком она выскребла ямки для ноги и руки Дениса, и парню сразу стало немножко легче, хоть это и были всего лишь небольшие углубления. Затем попыталась освободить защемлённую ногу, буквально выцарапывая её из породы. Это удалось не сразу, да и юноша ещё немного продвинулся в сторону пропасти, зато второй рукой он теперь тоже смог уцепиться за какой-то хилый ненадёжный кустик. И тогда Женя, крепко держа молоток за рукоятку, подставила его под другую ногу Дениса, всем телом прижавшись к скале. Почувствовав опору, он до конца высвободил ногу, пристроил ступню поперёк трещины, немного подтянулся вверх и продвинулся в сторону Жени. Она отползла, чтобы не находиться под ним, тщательно укрепилась, и опять подставила ему под ногу молоток. Денис вновь осторожно приблизился к ней, развернулся лицом к скале, и, встав более-менее устойчиво, облегчённо вздохнул и почувствовал себя почти в безопасности. Хлипкая опора в виде молотка сыграла роль той самой соломинки, что рекомендуют постелить при падении. Уже через несколько минут он добрался до Жени и благодарно сжимал маленькую верную руку своей очаровательной спасительницы, его глаза пылали любовью, обжигая смутившуюся девушку. Возбуждённый от пережитых ужаса и боли, Денис прижался к ней и поцеловал её в губы, она не сопротивлялась, только с опаской глянула вниз, на Колю. Немного передохнув, геологи стали осторожно спускаться, самый трудный участок преодолевали мучительно долго, коленки дрожали от постоянного напряжения, ведь скала в этом месте была достаточно крутой. По дороге Женя захватила свой рюкзак, слегка съехавший по осыпи вниз. Постепенно спуск терял свою крутизну, двигаться вниз становилось всё легче; и ребята, стараясь не смотреть друг на друга и боясь соприкоснуться руками, добрались потихоньку до Николая. Успешное преодоление смертельной опасности, пережитое волнение, радость спасения и влюблённость переполняли их. Увидев, что Коля, с красными, почти неоткрывающимися глазами и распухшей ногой не может сделать и шага, Женя помогла ему спуститься и подвела к реке, а Денис плюхнулся на землю и стал стаскивать с распухшей ноги сапог и засовывать её в воду. Бренди носился от одного к другому, радостно виляя хвостом и сочувственно поскуливая. Когда Женя ласково потрепала пса за загривок, Денису показалось, что тот победоносно взглянул на него. Николай с добродушным сарказмом заметил:

– Нет, это надо уметь, всем троим так дружно и одновременно вляпаться!

– Да уж, не каждому дано! Один Бренди избежал неприятностей.

– Ну, он ещё неопытный! Освоится, поддержит бывалых бойцов! – со смехом добавила Женя.

– А если честно, ребята, я уже мысленно прощался с вами обоими, чувствуя полное бессилие.

– Да и я тоже! – ответили ему хором Денис и Женя, и тут же встретились глазами, улыбнулись, и вновь почувствовали какую-то незримую нить, крепко соединившую их.

Коля тщательно промыл глаза в приятно холодной воде, стало полегче, но нога ещё сильно болела и кровила. Жене и Денису показалось, что Николай догадывается о произошедшем между ними, и они невольно, вроде бы, отвлекая его, стали чересчур возбужденно болтать. Он с интересом взглянул на них воспалёнными глазами и заметил электрический разряд, исходящий от обоих, но по своей рациональности подумал, что это результат шока. С трудом загрузившись в лодку, через несколько минут они уже оказались в дружеских объятиях обеспокоенного Фёдора, который напряжённо и беспомощно наблюдал с другого берега за их бедствиями, не имея возможности что-либо предпринять. Он стал было ругать орла, но Женя возразила ему:

– Это мы к нему вторглись, а он только защищал свою семью.

– Лучше расскажи, орлиный адвокат, где ты так научилась лазить? Не тебе ли Высотский посвятил: «такая близкая и ласковая, альпинистка моя, скалолазка?» – спросил Федя.

Женя густо покраснела, а потом произнесла с гордостью:

– Такой замечательный институт мы заканчивали, и альпинизму, и конному спорту, и гребле нас обучали, уж про геологию я и не говорю: специалистов из бывшего МГРИ по всему Советскому Союзу с распростёртыми объятиями принимали!

– И кому это всё мешало?! – горестно вздохнул Николай.

– А нам, теперешним студентам, остаётся только завидовать, – с грустью заметил Денис. Коля с Женей переглянулись: студенческие годы быстро промелькнули, а теперь они, как и их альма-матер, оказались стране, превратившейся вдруг из матушки в злую мачеху, абсолютно не нужны. На ушибы Женя сразу нанесла ребятам сеточку из йода, а затем намазала троксевазином и протянула им тюбик. Встречаясь глазами с Денисом, она ощущала себя влюблённой школьницей. Стараясь не поддаваться этому щемящему сердце чувству, она через чур строго напутствовала пострадавших в неравном бою со стихией.

– Будете мазать им ноги каждый час. Вот ещё что, съешьте вместе с ужином и утром по 3–4 таблетки аскорутина, и синяки пройдут быстрее. Это витамины, а не лекарство, не бойтесь.

Николай поблагодарил Женю за заботу и обещал, что вместе со студентом они будут добросовестно лечиться. Он подчеркнул голосом слово «студент», и Жене показалось, что сказано это далеко не случайно.

В лагере ребят уже давно ждал горячий ужин и вкусный душистый чай, после чего измученная кампания залезла в палатку, ничего уже более не обсуждая, лишь Николай мрачно предрёк:

– Чувствую, наши приключения только начинаются.

– Ладно тебе, не каркай, постараемся далее обойтись без них. Главное наше дело – вернуться живыми и здоровыми. И работу потихоньку сделаем, и отдохнём, только выздоравливайте, мальчики, и разумно оценивайте сейчас свои возможности. Нужно будет полечиться – посидите в лагере, ничего страшного, у нас есть запасной игрок – Степаныч… Коля, подержи ватку, промоченную в чаю, на глазах. Они у тебя всё ещё очень красные. Болят?

Николай послушно плюхнулся и положил ватный тампон, после купания его в собственной кружке с чаем, на глаза, и полусонно произнёс:

– Есть немного, дерёт. Но зато какой такое под конец крикнула орлу? доктор – хоть век болей, не надоест… Жень, я не понял, а что ты

– Не важно, впрочем, хочешь, спроси у него.

Но Николай, не дожидаясь ответа, засопел прямо с мокрым тампоном на глазу.

5. Фома Фомич развлекается, а перестройка недобрым словом поминается

На следующий день Женя постучалась в палатку к ребятам, и, разувшись в «предбаннике», открыла молнию, проскочила к ним и быстро закрыла её за собой. Фёдор удивился:

– Что случилось, от кого ты прячешься?

Денис с Николаем понимающе переглянулись и вздохнули.

– Да в чем, собственно, дело? – забеспокоился Фёдор.

– Не всё коту масленица. Последние три дня было тепло и солнечно, – и Женя подняла глаза вверх. Между палаткой и тентом беспокойно суетились многочисленные комары и пару паутов – сибирских слепней. Да, недолго длилась их райская жизнь, теперь уже не посидишь спокойненько на разрезе, неторопливо заполняя маршрутный дневник.

– Ой, а я думал, это дождик стучит…

– И дождик тоже, однако, это ничуть не мешает убывать воде в реке, так что, все удовольствия сразу. Нужно сплавляться, ребята, а то всё на себе потащим. Доставайте ваши лапы и смажьте их. Передвигаться сможете? Денис, покажи ногу, ой, как распухла, в сапог-то влезет, ты как думаешь? А у тебя вроде ничего, Коля, правда, тоже припухла, вот здесь, на лодыжке справа. Намазали? Накрывайте завтрак здесь, я чайничек поставила. Доедим остатки хлеба, а то он уже плесневеть начинает.

– Ну, ты прям, как дома говоришь: «Чайничек поставила!».

– Для меня везде дом. Помнишь песенку:

Правда, теперь наш дом основательно подрастащили…

– Ничего, Женечка, всё это уже было, а потом мы стали только сильнее и больше, враги не дадут нам спокойно загнивать.

– Жень, как это ты на своём хитром малюсеньком костерке в камнях так моментально кипятишь чайник? У меня что-то не получается, я люблю костёр так костёр, вроде пионерского.

– Да здесь не Подмосковье и не тайга, Коля, чем дальше, тем будет хуже с дровами, прибавь к этому сумасшедшие ветра и болото, придётся всем осваивать искусство укладки дорожного камина. Только бы вы в сапоги смогли влезть!

– С таким удивительным доктором и мёртвый встанет. Посмотри, какой страшный синяк у Дениски по кругу от раны, а где ударился, гораздо светлее. По-видимому, там ты вчера не помазала своим волшебным гелем, вот они и почернели.

– Да, это моя недоработка, не думала, что такой большой участок пострадал. Главное – сразу намазать, потом уже не так работает.

Дениска ласково посмотрел на неё, и сказал, галантно поцеловав ей руку:

– Да что ты, Женечка, спасительница моя, если бы не ты, не было бы нужды думать о ноге, у трупа ничего не болит.

Женя смутилась и покраснела, а Николай подчеркнуто вызывающе уставился на них:

– Мы вам не мешаем, сладкая парочка? Хоть бы меня, старого поклонника, постеснялись! Задушу обоих!

– Да ладно тебе дурака валять, Отелло доморощенный!

– Я не Отелло, а благородный рыцарь без страха и упрека.

– То-то ты всё время ворчишь и упрекаешь всех подряд.

Все, включая Николая, рассмеялись. Женя выскочила из палатки и вернулась с чайником, ребята позавтракали, разведя в мисках мюсли и с удовольствием выпив по «чашечке» кофе. Выйдя из палатки, они с растерянным недоумением уставились на скукоживавшуюся реку, обнажившую огромные диабазовые глыбы – неприятное препятствие для лодок. Казалось, словно ночью какой-то баловник передвинул их лагерь вместе с костром, даже лодки оказались на берегу. Оценив, насколько катастрофически мельчает, Женя, любившая Достоевского, заметила:

– Помните, в романе «Село Степанчикова и его обитатели» такой омерзительный фарисействующий тип был, Фома Фомич? Вот и наш Фомич прикинулся душечкой, а теперь Бог знает, что вытворяет! Говорят, он быстро превращается в цепь луж с хариусом, но нам бы уж лучше без рыбы, да с рекой. Вокруг густо заросшие болота, сопки и каменистое дно, по которому со снаряжением не протащиться…. Нужно торопиться.

Ребята быстро собрали лагерь, загрузили лодки, тщательно закрепили груз тентом и верёвками, и двинулись в путь. Мелкие комары с волосатыми лапками, несмотря на сильный встречный ветер, нагло облепили и лодку и геологов. Обычно на воде отдыхаешь от них, но только не здесь. И всё коварный Фома Фомич, это имя, с легкой руки Жени, так и закрепилось за речкой. Полдня ребята плыли без особых приключений: напряжённо вглядываясь вдаль, им удавалось обходить все преграды и выбирать правильное направление. Топооснова далеко не всегда помогала, ведь вода вольна бежать, куда ей вздумается. Частенько по дороге попадались многочисленные мелкие острова и глыбы темно-зелёного диабаза, и необходимо было быстро и точно направить лодку в нужное русло, чтобы не сесть на мель или не попасть в водоворот. Речка часто широко разливалась на многочисленные мелкие рукава, разделённые почти высохшими зонами, и, если ребят обманывало наитие, их ручеек иссякал, и приходилось перебираться в другой, волоча тяжёлую лодку по камням. В некоторых местах, наоборот, неожиданно было достаточно глубоко, по грудь, и тогда мощный поток уверенно направлял их на скрытую под водой или едва выглядывающую диабазовую глыбу. Прибавьте к этому слепящее глаза «встречное» солнце, мешающее обзору. Ближе к вечеру, когда ребята уже порядком устали от постоянного напряжения, Женя с Денисом всё-таки наскочили на такую глыбу. Все их активные телодвижения и размахивания вёслами ни к чему не привели, да и шибко дёргаться страшно: вдруг лодка порвётся. Пришлось обоим влезать почти по шею в воду, чтобы как-то снять её с камня, да ещё придерживать на лодке обеспокоенного Бренди. Вторая пара, наблюдая сзади за их потугами, свернула в правый рукав, пристроившись в узкий бурный потоп, и тут же наскочила на невесть откуда взявшееся среди скудной тундровой растительности подлое бревно, перекрывшее им реку. Лодка развернулась боком и моментально перевернулась, хорошо, что все было основательно закреплено, практически ничего не выпало, за исключением средства от комаров, которое лежало сверху. Хоть и неприятно, но пережить такую потерю пока можно – есть ещё одно в запасе.

Переодеться не было возможности: все вещи упакованы, а встать лагерем и разгрузиться негде, пришлось продвигаться далее в мокрой одежде, под ледяным ветром. Правда, он же и помогал подсушить её, благо гениально продуманные советские штормовые костюмы были и не жаркими, и от ветра прикрывали, и сохли быстро. (Однако, с наступлением перестройки, их перестали выпускать; магазины заполнились дорогой и красивой импортной одеждой, но, увы, совершенно непригодной для экспедиции, поэтому каждый из геологов трепетно хранил на складе свой старый выцветший штормовой костюм. Лучшей демонстрацией дружбы являлось предоставление его коллеге на полевой сезон, конечно, только в том случае, если обладатель ценной одежды не ехал сам). Да только под штормовой курткой у каждого из наших геологов находился свитер, который и не собирались сохнуть, а достать что-либо взамен невозможно.

У советских плоскодонок был приподнят нос. Один человек в них сидел «верхом» на носу, опустив ноги в болотных сапогах в воду, что экономило место в нагруженных лодках, и грёб байдарочным весло, другой – на корме, с коротким рулевым веслом. Но ничто не вечно под луной, честно прослужив четверть века, лодки стали приходить в негодность, резина пересыхала и трескалась. А новое снаряжение, как только началась перестройка, и «начальству» всех мастей брошен лозунг «обогащайся!», бурной рекой стало утекать со склада института. Дошло до того, что даже ружья, так необходимые геологом, чтобы просто выжить, и те распродали. Не избежали этой участи и знаменитые ГАЗ-66 с глобусом на борту – все до одной машины дружно уплыли с академической автобазы. Бюрократами разных уровней разворовывалось в Академии наук всё подряд: квартиры для иностранных гостей, институтские машины, загородные научные базы, санатории и детские лагеря, даже музейные экспонаты и редкие старинные рукописи быстро «уплывали» за рубеж. Об этом, конечно, знали и на самом верху, но смотрели на «прихватизацию» весьма благосклонно, собирая свой налог на воровство, да и в денежном эквиваленте для них, захвативших крупнейшие объекты страны, это были мелочи жизни. Кроме того, новым властям не нужна была отечественная наука, чем скорее её сами же «золотые мозги» развалят под одобрительное улюлюканье продажных либералов, тем больше облагодетельствуют их западные хозяева, так что эту кость с увесистым мясом бросили на растерзание академическим чиновникам.

Научные сотрудники не имели к разворовыванию собственности Академии наук никакого отношения, более того, если они вдруг случайно что-то узнавали и пытались хоть как-то противостоять «местным» делягам, их выживали из института. Но зато появилась причина посадить им на шею более тысячи бюрократов с огромными зарплатами, предъявляющих учёным самые идиотские требования. А ведь именно бывшие в советские годы молодыми учёными, с начала перестройки голодные и нищие, но не сбежавшие за границу, сохранили разоряемые институты и остатки научных школ.

И обо всём этом автор с горестью вспомнил лишь потому, что у новых лодок, по импортному образцу, нос не был задран, и вперед смотрящему приходилось плыть по пояс мокрым – встречный поток воды постоянно захлестывал лодку и человека на мысу, что добавляло неудобств в полевых условиях. Да и откуда может появиться подобное нашему импортное снаряжение, ведь никто и никогда в других странах не работал так, как наши геологи, тем более, в условиях крайнего севера!

Столь дружное купание заставило ребят срочно искать место для лагеря. Как назло, со всех сторон их окружало болото, и встать было негде. Пришлось проплыть ещё около двух часов, прежде чем тундра не только сжалилась, но ещё и побаловала их: они нашли чудесную уютную полянку, почти полуостров, утопающей в зелени и окруженный с двух сторон водой: в этом месте в Фомич впадала какая-то милая речонка, благодаря которой и растительности, и дров было предостаточно.

Первым делом Денис стал выцарапывать из-под брезента рюкзаки и передавать их соскочивший с лодки девушке, затем выволок плоскодонку на берег.

– Женя, давай повернёмся друг к другу спиной и переоденемся в сухое, а то зуб на зуб не попадает.

Дрожащую Женю не нужно было долго уговаривать, трясясь от холода, они с наслаждением скинули тяжелую мокрую одежду и облачились в сухую, обоим сразу стало немного легче, но мандраж всё не проходил. Женя нашла под брезентом спирт, налила в бутылку воду, а затем влила в него спирт: в этом случае он не нагревается. Они с удовольствием опрокинули его и закусили салом, тепло разлилось по их уставшим и продрогшим членам, жизнь заиграла многочисленными красками, усталость как рукой сняло. Бренди было сунул свой любопытный нос в Женин стакан, и тут же с отвращением отпрянул, обиженно отвернувшись от смеющихся ребят. Пришлось, ради примирения, и ему выдать кусочек сала. Ребята разгрузили лодку и стали разбивать лагерь.

Через полчаса они встретили своих товарищей, и, пока те переодевались, налили и им по полстакана эликсира здоровья и протянули бутерброды с салом – незаменимым спутникам заполярных исследователей.

– Вот это да, вот это начальник, ох, и угодила, Женечка, сокровище ты наше! А я, дурак, баб, пардон, дам ругал. Есть, оказывается, среди них настоящие бриллианты! И это ж надо, ровно 40°, как в аптеке! Талант, во всём талант!

– Ну, твоё сердце, морячок, растопить нетрудно – достаточно стакана горячительной влаги, и ты мой!

Смеясь и перешучиваясь, они дружно разгрузили вторую лодку, и лагерь зажил своей обычной жизнью. Ужин, сон, завтрак, маршрут, опять ужин и сон, и так продолжалось четыре дня, на пятый наши герои покинули эту симпатичную полянку и опять шагнули в неизвестность.

6. Следы былых цивилизаций

Незаметно и относительно благополучно прошёл первый месяц их жизни. Время в поездках воспринимается иначе, а уж в поле – тем более. Обычно мгновенные и неотличимые один от другого дни, в поле становятся длинными, объёмными, насыщенными событиями и впечатлениями. Месяц здесь равен году в Москве. Правда, правда, ну, что ты вспомнишь о вчерашних или позавчерашних днях, даже неделях дома? В лучшем случае, какой-нибудь небольшой эпизод, и так проходят месяц за месяцем, год за годом, иногда не оставляя в памяти ничего, и чем человек старше, тем быстрее бежит драгоценное время. Только в детстве оно длилось бесконечно, казалось, что никогда не станешь «большим», и мы торопили его, а повзрослев, с ностальгией вспоминаем ушедшие навсегда эти счастливые денёчки. Ах, если б молодость знала, если б старость могла…. В школе жизнь делится на четверти и каникулы, в институте уже на полугодия, после его окончания она летит сначала годами, а потом и десятилетиями. Казалось бы, человек, становясь старше и мудрее, уже точно знает, что нужно делать, а чего лучше избежать, когда следует отстаивать свою точку зрения, а когда лучше промолчать, да только зачем ему эти знания? Молодые всё равно не поверят, а самому уже очень скоро ничего не будет нужно… Мало, слишком мало мы живём… Впрочем, верни нам юность, и мы вновь не послушает даже собственного совета, и наделает те же самые глупости, за которые корим себя с возрастом, и от которых пытаемся остеречь других.

Г еологи считают года иначе – полями, сначала воспоминаниями о них и обработкой привезённого материала, потом планами, сборами и подготовкой к новой экспедиции, и наконец – оно, долгожданное времечко. Здесь всегда живёшь до конца, полной жизнью, словно это твой последний день. В недоступных районах понимаешь, что деньги – всего лишь бумажки, которые никого никогда не спасут, не согреют и не накормят, и что труд, помощь, взаимовыручка и внимание друг к другу и есть единственно возможный способ существования. И не какой ты не царь природы, а всего лишь игрушка в её руках, страшнее всего лишиться тех, кто рядом с тобой – без них действительно трудно, подчас даже невозможно просто выжить. Нужно уметь прощать их слабости, беречь близких и заботиться о них, в экстремальных условиях человек человеку может быть только братом.

Каждый день, каждая минута в поле – труд, чтобы ты не захотел, ничего не подаётся на блюдечке. Желаешь помыться – собери дрова, натяни тент на шесты, натаскай воды и часть её выплесни на камни для пара и тепла, оставшуюся поставь на угли. Пока она греется, дым и пар ушли, и комары начинают зажирать тебя, намыленного. Много ли воды притащишь в котелке и чайнике? Вот и бежишь голый за следующей порцией, в это время камни полевой сауны остывают, спасительный пар пропадает, и комары вновь вонзают в тебя свои кровожадные хоботы, пауты с остервенением выгрызают мясо из мокрого тела, мошка поедает кожу, а ты опять с ожесточением разводишь на камнях костёр и тащишь воду, поливая ей то камни, то себя, и так бесконца. Особенно не просто в этой, да и во многих других ситуациях, девушке. Даже в таком, казалось бы, пустяке, как мытье, не обойтись без товарищей. В лодке, в маршруте, в лагере – везде рядом с тобой должна быть надежная рука друга.

В поле не бывает ничего наполовину, здесь всё по-настоящему, как на фронте. И неприятности, и смертельные опасности одни на всех. Впрочем, даже просто прожить вчетвером со случайными людьми 2–3 месяца без взаимных упрёков, обид и ссор – это тоже не мало. А общаться тебе здесь более не с кем, за много километров вокруг есть только ты и они. Твой эгоизм обернётся против тебя: если ты кого-то подведёшь, так же поступят и с тобой, и это может стоить жизни не кому-то, а именно тебе. Смерть здесь всегда рядом и уже с вожделением поглядывает в твою сторону… Связанные с тобой люди поневоле за это время становятся ближе, чем твои домашние; хоть ты их и не выбирал, но ежеминутно делишь с ними стол и дом, работу и отдых, будни и выходные, и часто достаточно длительное время. И ещё, здесь начинаешь понимать, что жизнь действительно бесценный дар, а единение с природой – великая радость, несовместимая с суетностью и раздражительностью. Так хорошо, когда мозги не засоряются бездарными кровавыми боевиками, и тебе на голову с утра до ночи не сыпятся негативные новости! Нужно сказать, что при социализме людей оберегали от этого, даже чересчур, а вот с приходом перестройки, вместе несметных богатств, мы увидели звериный оскал капитализма, и ужаснулись.

Но вернёмся к нашим героям. Прошло уже почти половина полевого сезона, однако Жене так и не удавалось найти то, зачем они, собственно говоря, и приехали, рискуя жизнью, на край света – она так и не увидела своих строматолитов. Несмотря на часто моросящий дождь, Фомич стремительно мелел, что могло существенно затруднить дальнейший сплав к месту встречи с вертолётом, и лодка буквально прыгала по гальке до первого крупного камня, выступающего над водой, часто приходилось волочить её вслед за собой, шагая по реке. При этом дно лодки то и дело цеплялось за камни, и каждый раз при этом скрипящем звуке путешественники тревожно переглядывались, боясь её распороть. Если лодку направляли в правильное русло, её подхватывало бурное течение, и она летела с ветерком по низкой воде до первой мели, и тут только берегись, чтобы не перевернуться! Да как только определить это единственное правильное, среди множества других разветвлений, и как вовремя из него смыться, пока оно не иссякло? Решать только тебе, и мгновенно. Ледяной ветер хлещет в лицо, руки мёрзнут от металлических вёсел, комары не покидают ни на минуту. Обычно на реке отдыхаешь от них, но только ни на Фомиче, здесь эти мелкие гады всегда в строю, не обращая внимания ни на порывистый ветер с Северного Ледовитого океана, ни на холод и дождь.

Пейзаж вокруг более не радовал: топкие пустынные берега с редкой растительностью, мрачная холодная погода, постоянная сырость и ледяной ветер. Неожиданно плоские болотистые берега сменились невысокими скалами, подступающими к самой воде, река вновь стала глубокой, обрывистые берега обнажили прекрасные разрезы, и Женя стала внимательно вглядываться в них, выбирая место для лагеря. Вкоре они причалили к высокому сухому берегу и встали как раз напротив обнажения. Место для лагеря было очень уютным, сухим и живописным. Моментально лодки были разгружены, лагерь разбит, и в котелке весело зашипели макароны с тушёнкой – со стороны могло показаться, что они здесь уже сто лет живут. Вдруг раздался возглас Николая, отошедшего в кустики по делам:

– Смотри, Женя, что я нашёл! С тебя бутылка!

Все окружили его, забыв о дымящемся ужине, и стали передавать из рук в руки камень размером чуть больше ладони, с двумя округлыми выемками. Фёдору он напомнил двойную пепельницу. Да, это и были два строматолитовых столбика в поперечном сечении, но откуда они привнесены и где их искать, совершенно непонятно, вокруг ничего подобного не видно. Фёдор, с аппетитом поглощая макароны по-флотски, спросил:

– Жень, что же за ценность такая – твои строматолиты? Кому они нужны и с чем их едят?

– Это, Феденька, такие окаменевшие бактериально-водорослевые постройки. А интересны они тем, что построены первыми жителями нашей планеты, появившимися ещё 3,4 миллиарда лет тому назад и благополучно процветающими до сих пор. Своего рода, следы не очень-то известной нам цивилизации, знающей о нас всё.

– Они что, соображают? А мы когда появились?

– Люди? Менее миллиона лет тому назад. Существует такая немножко сумасшедшая гипотеза французского учёного, утверждающая, что именно бактерии создали человека для того, чтобы он им достал из земли необходимые углеводы, которых им стало не хватать. И уж не такая она бессмысленная или смешная, эта гипотеза, как может показаться. Каждый, кто изучает бактерии, поражается организованности и общности этих организмов, их предусмотрительности, умению передавать информацию, перестраиваться и интересы сообщества ставить выше своей жизни. Мы мним себя венцом природы, однако истинные хозяева жизни на нашей планете – бактерии, это они создали кислород, без которого люди так и не появились бы, они принимают участие в формировании различных пород и полезных ископаемых, решают, жить нам или не жить, и даже создают необходимые условия в нашем организме. Бактерии могут быть нам и ближайшими друзьями, и самыми коварными непобедимыми врагами, и кем им быть, решают они, а не мы.

– Знаешь, Женя, ты обо всем умеешь очень интересно рассказать. Так и хочется всё бросить и идти к вам в лабораторию.

– Вот я так и сделал, – сказал Денис.

– Ой, ребята, в Советские времена я была бы счастлива это услышать и помогла бы вам во всём. Но, увы, сейчас ни наука, ни геология никому не нужны, живёшь, как под занесённым топором. Так что простите меня, ребята, и не обольщайся нашими с Колей рассказами, просто мы любим свою работу.

Дремавший у её ног Бренди, стал толкать носом сначала Женю, а затем и остальных, в сторону палаток – мол, спать пора.

7. Окаменевший город

На следующий день ребята отправились в маршрут вверх по узкому притоку Фомича, и Бренди, как всегда, увязался за ними. Пробираясь вглубь тундры, геологи надеялись найти там строматолиты, но, увы, в обрывистых берегах извилистой речки и намека на них не было. Река уводила их вверх по течению, в комариное царство, где насекомые густым облаком облепляли геологов, и уже не имело никакого смысла отмахиваться от них или мазаться защитными средствами: во время движения даже самые сильные из них не помогают. Более того, кожа потеет, и маленькие ранки, укусы, обветренные и раздраженные участки на лице больно дерёт от этих агрессивных препаратов, а комары липнут только больше, влекомые теплом и запахом крови и ран человека. Да и при описании разреза не присядешь, комары продолжают настырно лезть в лицо, глаза и рот, забиваются в волосы под капюшон, и там мерзостно жужжат и кусают.

Река резко повернула вправо, образуя замысловатую петлю, и вновь возвратилась в прежнее русло. Геологи прошли ещё немного, буквально 500 м в сторону от поворота, и взволнованно замерли. Они увидели огромную скалу, сложенную тесно соприкасающимися бордово-красными столбиками строматолитов, словно выросшими из-под земли. Тучи и даже облака испарились на небе, и оно стало синего цвета, будто геологи попали в жаркие страны. Солнце освещало багряно-красную 250-метровую причудливую постройку, протянувшуюся на 4 км. Женя, оглядываясь вокруг себя, удивлённо воскликнула:

– Ой, да ведь это древний заброшенный город из «Маугли»! Помните мультик? Кружевные темпы! Только мартышек не хватает.

– И впрямь похоже, и даже небо такое же. Может быть, мы трансформировались в Индию? – возбуждённо спросил Денис.

– Чур, я буду удавом, а вы мартышками! – ядовито произнёс Николай, но они не обратил на него внимания.

Действительно, перед глазами всплыла удивительная картина, словно под южным небом раскинулся заброшенный город с ажурными храмами, сверкающими под лучами знойного солнца. У подножья скалы – древнего рифа – находились так называемые пластовые строматолиты, то есть порода с тонкими извилистыми слоями разного цвета, протягивающимися параллельно земле, постепенно из них вырастали небольшие куполовидные образования, которые переходили вверх по разрезу в многочисленные тесно соприкасающиеся параллельные столбики около 10–15 см шириной. Они также были сложены чередующимися тонкими волнистыми слойками серого, розового, ярко- и тёмно-бордового цветов, протягиваясь почти до верха постройки, а в её кровли были рассыпаны онколиты – «шарики» размером от 2,5 до 6 см в диаметре с концентрической слоистостью. Багряно-красно-серая скала подвергалась длительному воздействию воды, мороза, ветра и других природных факторов, что подчеркнуло её замысловатое строение: процессы выветривания превратили поверхность породы из разноцветных тонко чередующихся слойков в кружево с причудливым рисунком – ну, прямо, восточная вязь! Постройка и впрямь напоминала огромный индийский храм – темп, украшенный орнаментом из вырезанных на его поверхности неповторяющихся фигурок людей. Земля вокруг стромалитового рифа была усеяна нежной салатовой травкой и разнообразными атласно-бархатными цветами с плотными, шелковисто-перламутровыми листочками, покрытыми мягким серебряным пушком. Крупные цветы были удивительно привлекательны своей скромной необычной красотой и нежной окраской, они напомнили Жене одинокий эдельвейс, которые она видела высоко в горах Тянь-Шаня и Памира, но здесь, в тундре, цветы гораздо крупнее, ярче и разнообразнее, чем в горах, и их было много. В пятистах метрах от рифа, параллельно ему, протянулась другая, более массивная и плотная биогенная постройка с округлой кровлей, к ребятам была повёрнута её северная сторона, и казалось, что здесь навсегда поселилась зима: вокруг неё не было ни травы, ни цветов, а лишь островки голубого снега, от которого исходил леденящий холод.

– Нет, не трансформировались, мы всё ещё на семидесятой широте, – заметил Николай, указывая на неё глазами.

Нетронутость природы, отсутствие всё уродующего человека чувствовались здесь в каждом вздохе. Радостное возбуждение и отрешённость от бесконечно-скучной в последние дни серой погоды и тяжёлого каждодневного труда охватила их всех, включая лохматого спутника, удивленно поглядывающего на сказочное место, щедро освещённое солнцем. Они стояли, словно завороженные, а затем весело зашагали к высоченному сказочному замку, построенному самыми первыми обитателями нашей планеты. Бренди, очарованный растительностью и её богатыми запахами, бросился валяться в траве, радостно перевертывая своё лохматое туловище с боку на бок. Женя схватила за руку Дениса и почему-то шёпотом произнесла:

– Смотри, Дениска, это не просто отдельные строматолиты, а протяженный риф. Нам здорово повезло, я такого не ожидала! Он нигде не описан, мы первые его обнаружили, представляешь?

Денис ласково взглянул на своего начальника и восторженно произнес:

– Такая красота, да ещё и целая лаборатория под небом! Жень, значит, не зря мы здесь болтаемся, правда?

Она кивнула головой, и Денис демонстративно широко распахнул руки и обнял Женю, а затем осторожно поцеловал её в щёчку. Они обернулась к Николаю, ожидая прочитать в его глазах ту же радость, но на его лице застыло брезгливое недовольство и раздражение, холодные стальные глаза не отражали ничего, кроме завистливой неприязни. Жене с Денисом показалось, что им на голову вылили ведро ледяной воды. Увидев их удивленное оцепенение, Николай, словно комик на концерте, моментально сменил маску и нарисовал на лице трогательно-счастливое выражение. На это понадобилось не более секунды, и он тут же обхватил в охапку коллег и тоже чмокнул Женю в щечку:

– Ребята, как я рад за вас! Дениска, у тебя теперь будет самая лучшая дипломная работа! А ты, радость моя, с твоим умом и талантом, из такого материала запросто сделаешь докторскую.

– Навряд ли, и уж тем более, с умом и талантом, так что не расстраивайся раньше времени… Дай пока это никакой не материал, а только скала, которая может служить оправданием нашей экспедиции, и не более того, – холодно ответила Женя.

– Да что ты, я…

– Коля, тема закрыта. Думаю, и ты сможешь найти здесь для себя много интересного. Может, что-нибудь сделаем вместе, мы с тобой вполне сумеем дополнить друг друга.

Николай моментально изменился, и стал заинтересованно спрашивать у неё о том, как бы ему правильнее собрать материал, чтобы его можно было использовать для совместной работы. Ребята застучали молотками, отбивая от скалы образцы. Они не забыли сфотографироваться на фоне и солнечного, и снежного рифов, сняли и зарисовали различные фрагменты постройки, и, последовательно описывая разрез и собирая образцы, потихоньку поднимались по скале наверх. Хитрый Бренди обижал её с другой, более пологой, стороны, и когда Женя добралась до самого хребта, радостно бросился к ней, размахивая хвостом, словно вертолёт своими полостями. Он водрузил на Женю лапы, чуть не сбив её с ног, и нежно лизнул в щёчку бесполезно увёртывающуюся от него смеющуюся девушку.

Геологи, столько дней не видевшие ни солнца, ни строматолитов, в эти минуты чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете. Ветерок на открытом от тундры пространстве, словно по мановению волшебной палочки, почти избавил их от комаров.

Постепенно становилось всё прохладнее, да и голод брал своё. Николай сложил костёр-«коромысло», то есть на одну, поднятую сторону длинной палки подвесил котелок с водой, а другую придавил к земле тяжёлыми камнями, Денис и Женя подтаскивали ему с разных сторон дрова, и буквально через пять минут высыпали в кипящую воду 2 суповых пакетика, сырный и грибной, галеты с салом служили приятным дополнением. Казалось, что никто из них не ел ничего вкуснее, и ребята не уставали восхищаться незамысловатой похлебкой, оживленно обсуждая свою находку. Их небольшое открытие переполняло геологов радостью и любовью к жизни. Бренди крутился вокруг, завистливо поглядывая им в рот, но ему ещё не полагалось есть. Женя не выдержала молящего взора и тихонько сунула псу кусочек сала с галетой.

Эх, если бы они знали тогда, как на 180 градусов меняются приоритеты… Всё, что было открыто и сделано геологами, работавшими на будущее страны, распродавалось в это время за копейки, и осуществлялось это теми же самыми комсомольскими и партийными активистами типа чубайсиков и гайдарчиков, что сначала призывали советских граждан к трудовым подвигам, а затем набивали карманы на их открытиях, совершённых с непомерными трудностями и лишениями. Кто знал, кроме самих геологах, о голоде и жажде, пронизывающем холоде или удушливой жаре, об истёртых в кровь ногах и постоянной неустроенности, об опасных порогах бурлящих рек и перевёрнутых машинах на высокогорных перевалах!? Сколько их навсегда осталось в тундре, пустыне или в тайге, в горах или на дне морей… Кто вспомнит о них, кто позаботится об их детях!? Эти люди не гнались ни за славой, ни за деньгами, но просто и самоотверженно делали свое дело, а когда их спрашивали: «А что вы за это будете иметь?» – удивлённо округляли глаза. Дальняя дорога, радость открытия, красота невиданных мест, живой голос неутомимой природы и, наконец, горячий супчик – что ещё нужно для счастья!?

Богатство, успех, карьера – всё эфемерно, и может в мгновение превратиться в ничто. И не обязательно это сделают революции, судьи или бандиты, не менее опасны и непредсказуемы болезнь и смерть. А жизнь так быстротечна… Но воспоминания о звёздном небе и ночном купании, о капризах бурлящих горных рек и холодной красоте Заполярья, о величии Памира и непредсказуемости Тянь-Шаня никто у них не отнимет! Они навсегда останутся с геологами, как их работы и маленькие открытия, вот такой у них материализм. А можно ли забыть бирюзовый Иссык-Куль и волнение гордого Байкала, быстроту вод неустрашимого Енисея да капризы взбалмошной Лены, прелесть бурного Амура или таинственную красоту каменистых таежных берегов на их притоках? Скажите, купались ли вы в Тихом океане, заглядывали ли в жерло камчатских вулканов, срывали ли гроздья винограда в Дальневосточной тайге, любовались ли озёрами Алтая? Застывали ли в восторженном молчании перед волшебными закатами Карелии? Богата и прекрасна наша страна, и можно до бесконечности перечислять её красоты, о которых большинство людей не имеют представления, включая наших братьев из бывших республик, превративших свои земли в полыхающую войнами «заграницу». Не забудутся геологам и длинные маршруты, приключения и трудности, ночные споры и разговоры, песни под гитару, дружба и внезапно вспыхивающая любовь, подчас захватывающая их бродячие души. Нет, этого у них никто и никогда не отнимет, даже на смертном одре. Жизнь в палатке, единение с природой, интересное дело не заменят им ни один самый комфортабельный отель, а завораживающие размышления о жизни планеты, построенные на базе собранного и обработанного материала, захватывают учёного больше любого детектива. И останутся после них бесценные труды, книги и статьи с фактическим материалом и его оригинальной авторской интерпретацией, которыми будет пользоваться ещё ни одно поколение, немножко завидуя им, первооткрывателям своего маленького мира, умеющим жить «здесь и сейчас».

Сытые и окрыленные долгожданной находкой, превышающей все их ожидания, геологи аккуратно собрали свой небогатый скарб и образцы. Застегнув штормовки и прикрыв голову капюшонами, надвинутыми до самого носа, они отправились домой. Обратный путь с набитыми камнями рюкзаками и в сопровождении тучи комаров не показался геологам сложным: каждый из них был занят своими мыслями. Женя думала о строматолитах, о той необыкновенной силе жизни и единой организации бактериально-водорослевого сообщества, позволившей им существовать миллиарды лет, а Дениска – о Жене. Ему уже 24 года, он окончил техникум, поступил в институт, но не «свезло» парню – со второго курса забрали в армию – тогда вышел такой дурацкий указ, не дающий студентам отсрочки, действовал он всего лишь 2 года, однако многих юношей сорвал со студенческой скамьи. Вузы, особенно те, в которых учились преимущественно мальчики, опустели, и вскоре его отменили, но Дениса это не спасло: он отслужил 2 года. Сразу после армии он решил устроиться в экспедицию и попал в отряд к Жене, затем восстановился в институт, но только уже на другой факультет – тот, который кончала она, и все свои жизненные интересы: и науку, и гитару, и любовь связал с Женей. Но, увы, у неё семья, однако Денис чувствовал: не так уж там всё хорошо, и терпеливо ждал своего часа, в глубине души понимая, что навряд ли ему удастся увести её от мужа – кто отпустит такую девушку!? Но препятствия только усиливают чувства, и разум тут бессилен. А Николай размышлял о том, что у него нет своих идей, как у Жени или у Гриши, вот он и вынужден сладкой лестью да грубоватым подхалимажем пробивать путь в науку, а лучше, в администрацию. Видно, уж такова его карма – вытеснять хитростью тех, к кому приходится льстится, и пока у него это неплохо получалось. Николай знал: Женя хороший друг, никого не боится, не предаст, лишнего не сболтнёт, и в каждодневном общении приятна, что немаловажно, тем более, для геолога. Он сумел стать ей близким человеком, это и выгодно, и приятно, но для дела Николай сможет вовремя бросить нужным людям парочку нелицеприятных фраз за её спиной. Ничего личного, как говорят сейчас. Ведь, в конце концов, Женя ему не жена, чтобы быть ей всегда верным, хоть он и искренно уважает её, да и многим обязан ей. Николай мужчина, а не супруга дипломата, и должен реализовать себя любым путём, не разводя сантименты. Жизнь меняется, Советского Союза более не существует, а вместе с ним и порядочность вышла из моды. Будь он академиком, мог бы всегда оставаться благородным и добрым. Истории восхождение некоторых из них, ныне всё чаще потомственных, были ему хорошо известны, и что-то Вернадских среди них не видать, зато подлецов – пруд пруди. А таланты живут впроголодь в обнимку со своей наукой, и эти самые академики понукают ими. Ныне не Советский Союз, никого достижения в фундаментальной науке не интересуют. Всё-таки, стоит подумать о предложении Пасикиса, хоть тот и сволочь, – а вдруг что-нибудь выгорит!? И Женьку не хотелось бы терять, ведь её выгоднее иметь другом, чем врагом. Правда, если Колю хорошо пристроят, какое ему дело и до неё, и до института? Иначе в этой постсоциалистической жизни и не выжить… Вздохнув, он посмотрел на Женю, удивлённо поймавшую его взгляд, и смутился, словно был разоблачён.

Их путь завершился, засверкал серебристый Фомич и показался раскинувшейся на берегу лагерь. Но когда геологи вышли из тундры, Фёдор замер в недоумении: к нему навстречу шли четыре тёмных комариных тучи. Не дойдя до лагеря, они побросали рюкзаки и с криками: «Не подходи к нам, Фёдор!» – разбежались в разные стороны, размахивая руками и сердито подпрыгивая. Однако облепивших их комаров это нисколько не смутило. Бренди, скуля и жалобно потявкивая, бросился в холодную речку, выскочил на берег и, весело подпрыгивая, побежал отряхиваться к Жене, что вовсе не осчастливило её. Увы, принесённые ими комары не захотели более покидать лагерь, прекрасно чувствуя себя здесь, теперь в отличии от людей.

Пополоскавшись в реке, ребята смыли дорожную пыль с взмокшего тела и горящего от укусов лица, переоделись, привели себя в порядок, и за «макаронами по-флотски», мастерски приготовленными коком, возбуждённо рассказывали ему о своей находке и хвастались образцами, доставая их из пёстрых мешочков. Фёдор, внимательно рассматривая их, глубокомысленно заметил:

– Вот чудо природы! И что, им правда миллион лет?

– Нет, Степаныч, неправда, конкретно этим 1,8 миллиардов, а не миллион.

– Врёёёшь! Ой, извини, начальник. Что, серьёзно!? И тогда они уже состряпали себе целый город, да? Нет, даже целую страну, ведь они совсем малюсенькие… Жень, подаришь мне такой красивый камушек, а? Вот хоть этот, смотри-ка, прямо столбики! А можно я завтра с вами пойду?

– Конечно можно, вот сам и выберешь, что тебе понравится, а я тебе помогу. В Москве его распилим и отшлифуем с одной стороны, он станет ещё симпатичней, обещаю. В Дели такими строматолитами метро отделано.

– Интересное кино, Сонечка! А кто в лагере останется? И кто нас кормить будет? Бренди? – недовольно пробурчал Николай, сердито поглядывая на Фёдора, при этом пёс, на всякий случай, спрятался за Женю – видимо, его не очень привлекала подобная перспектива.

– Здесь за сотни километров никого нет, не волнуйся, можно спокойно уходить. А еду приготовим сами, когда вернёмся из маршрута, не бары. Впрочем, если хочешь, можешь остаться, ведь тебя, в отличие от Фёдора, строматолиты вроде бы не интересуют. А человек хоть раз сходит с нами в маршрут.

Николай промолчал, а потом вдруг, ни с того, ни с сего произнёс:

– Жень, какой у тебя красивый крестик! Не покажешь?

Женя пристально смотрела на него своими большими почти синими на загорелом лице глазами, ничего не произнося. Молчание затягивалось неприлично долго. Николай как-то вдруг смутился и завертелся на складном стуле. Вдруг Женя весело и задорно рассмеялась, не отводя от Николая глаз, и сказала:

– Крыса!

– Что!? Ты что, думаешь, я мог….

– Что именно, Коленька, друг ты мой верный? Я говорю, крыса пробежала, ну, или какой-то другой зверёк, серенький такой. Не видели?

И она опять засмеялась, не сводя пристального взгляда с Николая. Все, кроме него, стали вглядываться туда, куда указала Женя, а он покраснел и очень смутился, заискивающе поглядывая на девушку. Чуткий Фёдор решил разрядить обстановку, и тоже стал всячески расхваливать её крестик, расспрашивая, давно ли он у неё. (А может, у него свой интерес?) Удивительно, но Женя выдала ту же или почти ту же версию, что и Гриша. Мол, они зашли с ним в меншиковский храм и купили два одинаковых крестика – свой Женя где-то потеряла, а у Гриши был очень маленький, ещё детский – вот они и надели их сначала каждый на себя, а потом решили обменяться на память. Желая отвлечь их, она незаметно перевела тему разговора на историю церкви, чему никто не удивился – все знали её интерес к прошлому родного города:

– Кстати, знаете, почему храм Архангела Гавриила называется в народе «меншиковской башней»? Когда-то, внутри Белого города, змейкой извивалась река Рачка, кое-где заболачивая местность и создавая грязь. По её берегам москвитяне строили дома, и ныне переулки в обе стороны от Покровки до Солянки и до Мясницкой, причудливо разбегаются и сбегаются. Чтобы избавиться от сезонной жижи, речку запрудили, возникли многочисленные водоёмы, но сохранился только один из них – Чистые пруды, хоть в названии и осталось множественное число. В XVI веке на нынешней Мясницкой улице была слободка мясников, приноровившихся сбрасывать в пруды отходы производства, вот и прозвали их в народе Погаными. В 1740 г. Рачка так разлилась, что затопила на Покровке церковь Живоначальной Троицы на Грязях (она до сих пор там находится), это переполнило терпение первопрестольной, и шаловливую речушку заключили в подземную трубу. А в начале XVIII века эту территорию Пётр отдал во владение Меншикову. Тот очистил пруды, и с тех пор они носят название «Чистые».

Неподалеку от них находилась деревянная церковь Гавриила Великого, «что на Поганых прудах». Обычно храмы возводили на возвышении и строили как корабли, в ширину, а этот был поставлен вровень с землей. Такие церкви называются подколокольными, то есть они вырастают вверх, полностью находясь под колоколом. Князь раздобыл для неё Икону Богоматери, написанную самим Лукой, и в честь этого события решил переделать её в каменную. Переделать, а не построить иную, так как место для святыни выбиралось не случайно, практически каждый каменный храм сменял деревянную церковь, появление которой было связано с каким-либо божьим предзнаменованием. Он был сооружен в 1707 году в стиле западноевропейского барокко – воспитанный немцами Пётр со своими «птенцами» силой навязывали России всё западное. Однако её архитектор Иван Зарудный использовал при строительстве русские традиционные элементы, благодаря чему церковь Гавриила получилась дивной красоты, с необычным для Запада шестиярусным строением. В верхней части башни находились часы, бившие каждые 15 минут, а на самой макушке красовалась фигура парящего святого Гавриила с крестом в руках. Дивились москвитяне и часам с боем, никогда не украшавших ранее церкви, и высоте храма: в Москве запрещалось строить что-либо выше колокольни Ивана Великого, но это не остановило честолюбивого царского любимчика. Известное дело, из грязи в князи… Москвитяне прозвали храм «Меншикова башня», так это имя и сохранилось до сих пор – наши предшественники любили давать всему свои прозвища, каждое из которых приживалось на века. Трусоватый Пётр не наказал своего собутыльника, а велел использовать башню для наблюдения за Лефортово во время царских пьянок – вдруг кто-нибудь нападёт на него там! Однако вскоре гордыня нувориша была наказана высшими силами – молния ударила в 30-метровый шпиль и верхний деревянный ярус башни, они обрушились, а часовой механизм с 50 колоколами проломил своды, уничтожив внутреннее убранство храма.

Женя сделала паузу, обведя слушателей внимательных взглядом, и добавила:

– Ну, а чем закончилась жизнь Меншикова, вы и сами хорошо помните. Вот так наказывается гордыня. Впрочем, мы всё-таки вспоминаем его с благодарностью: он использовал наворованные деньги, в том числе, и на благое дело, а не только на бритьё бород, грязное пьянство, парики да заморские тряпки.

– Шибко не любишь ты Петра, Женя, – заметил Фёдор.

– Есть за что. Согласитесь, если бы он не натаскал в Россию всю западную гниль и не уничтожил бы наш быт и традиции, мы жили бы сейчас в другой стране. Думаю, Лефорт недаром приваживал к себе будущего русского царя, спаивая его и подсовывая мальчишке доступных немок. Дошло до того, что Пётр чуть в протестантство страну не обратил, а на русский трон посадил гулящую неграмотную чухонскую бабу. Да он и по русски-то плохо говорил, недаром существует версия, будто за границей царя подменили. Но нельзя же не видеть и того хорошего, что сделал Пётр. Впрочем, плохое, с моей точки зрения, перевешивает, ведь ему приписали многие заслуги тех, кто правил до и после него. Ну, да ладно, не отвлекайте, это ещё не всё. Так вот, после смерти царского фаворита, приблизительно, в 1773–1779 годах, церковь восстановили по инициативе масона Измайлова, правда, без верхнего яруса, и русский храм стал использоваться для масонских собраний. Вот так, Николай, бывает, когда люди своё отечество предают ради денег и карьеры.

– Я-то здесь причём!? Гришки своему скажи… – взбеленился Николай, но Женя проигнорировала его замечание, и спокойно продолжила.

– Так вот, кто становился масонам, для того все двери открывались, а кто отказывался плясать под их дудочку, как Пушкин, неожиданно погибал. Однако и судьба масонских шестёрок недолго была завидной, как только к ним утрачивали интерес или они пытались выйти из беспрекословного подчинения, с ними жестоко расправлялись. Вот так и получилось, что наш храм и внутри, и снаружи разукрасили масонской символикой, и 90 лет там проходили их службы. Но справедливость восторжествовала, хоть, увы, и не так быстро, как хотелось бы. В 1852 г., по распоряжению митрополита Филарета, весь этот сатанизм был уничтожен, с Божьей помощью.

– «Ну, мне-то и 90 лет благополучия хватит, я не церковь. Тоже мне, напугала…» – промелькнула в голове у Николая.

– Да уж, тут не поспоришь, масоны всегда были и будут врагами нашей страны и православной веры. Всё, что ты нам поведала, Женя, очень интересно. С тобой не пропадёшь и не соскучишься, – заметил Фёдор, внимательно слушавший её рассказ. Женя со смехом сказала:

– Мой папа говорит, что с нашей Женей не пропадёшь, но горя хватишь.

– Ха-ха, это он точно заметил! – ехидно одобрил Коля.

– Зато ты весёлая и всегда разная, – с восторженной улыбкой произнёс Денис.

Николай открыл было рот, но не решился для наведения мостов на сладковато-грубоватые комплименты: лучше промолчать: лесть на фоне их искренности может только подвести. И он мрачно уставился на костёр, размышляя, что сильным мира сего по любому проиграешь, будь хоть за, хоть против. И только подобные Жени Дон Кихоты способны сражаться с мельницами, имея лишь один приоритет – Родину и её народ. Да только нужно ли это сейчас хоть кому-нибудь, спасут ли бессмысленные жертвы наше будущее? Навряд ли… И он вспомнил Москву осенью 1993 г., Белый дом, псевдоинтеллигенцию, вопящую на Васильевском спуске «Пли», и крики из всех средств массовой информации: «Распни их, распни!», и Гавроша-Женьку на баррикадах. (Лучше бы о себе подумала!) А потом – поражённую, притихшую столицу, залитую русской кровью, гордых своей «победой» ельциноидов, нагло затоптавших собственный же Закон, крики поражённой американской журналистки над трупами защитников конституции…

8 Доверие и ложь несовместимы

На следующий день неожиданно появились яркие крупные бабочки, и когда ребята завтракали, одна из них уселась Жене на волосы, другая на пальцы с ложкой сгущёнки, а третья на губы. Фёдор философски произнёс:

– Вот, что такое красота, и всё им за неё позволяется. Женя аж пошевелиться боится! А попробуй я что-нибудь подобное сделать, сейчас же получу по морде.

– Ну, если ты вдруг бухнешься ей на голову или на руку, то искалечишь её, и бить тебя придётся не ей, а нам, – ворчливо пробурчал Николай.

– Первая из бабочек самая умная, я бы тоже предпочёл губки.

Тут уже не выдержал Денис и обозвал его нахалом, а Николай – пошляком, что страшно не понравилось моряку, который обвинил обидчиков в отсутствии чувства прекрасного и заявил, что это они циники, грубияны и солдафоны. Полевая жизнь в маленьком коллективе, в общем-то, случайных людей, утомляет и может приводить к совершенно дурацким ссорам. Женя всегда старалась отвлечь ребят от надуманных проблем и перевести всё в шутку, а в этот раз пустая болтовня на ровном месте перерастала в в ссору из-за ревности Дениса и брюзжания Николая. Одна из бабочек с руки девушки соскользнула в банку со сгущёнкой, а другая всё продолжала сидеть на её губах. Женя аккуратно вытащила ложкой погибающее приторной смертью воздушное создание, но крылышки уже слиплись, и пыльца на них была повреждена, она грустно вздохнула:

– Их жизнь здесь длится всего лишь день, а эта бедолага и его не прожила…. Вот так же и мы – суетимся, ссоримся, думаем, что нашли сладкий рай, и тонем в нём. Родные мои, долго ли нам быть вместе? Долго ли нам вообще быть? Стоит ли из-за пустяков препираться? Эх вы, мужики…

Им стало стыдно за своё глупое раздражение, и они молча, без комментарий, продолжили наблюдение за прелестной бабочкой на Жениных губах. После завтрака все вместе отправились в маршрут к рифу, который произвёл на Фёдора колоссальное впечатление, усиленное экскурсом Жени в прошлое планеты. Вернувшись домой, ребята, освободили непривычного к маршрутам кока от приготовления незатейливого ужина. Остужая холодной водой натёртые ноги и искусанное лицо, он заметил:

– Да, ребята, если что не так, извините меня: я ведь не представлял, как вы работаете. Думал, гуляют, паразиты, целый день, а я их обслуживаю.

Женя бросила выразительный взгляд на Николая, и тот в ответ одобрительно махнул головой: он оценил её настойчивое требование взять в маршрут Фёдора. Николай припомнил, как иногда моряк встречал их с некоторым недовольством, раздражением или обидой. Отныне он стал ругать их за то, что после ужина каждый из них шёл мыть свою миску, хотя отучить их от этого «безобразия» так и не смог: ребята не привыкли барствовать за чужой счёт. Фёдор продолжил, удивленно пожимая плечами:

– Эх, Женечка, смотрю я на твои маленькие ручки и ножки, да на стройную фигурку и нежную кожу, и не устою удивляться: тебе бы дома в белом платьице и брильянтовом колье на груди за фортепьянах музицировать, а ты на краю цвета тяжёлые камни таскаешь.

– Думай, что говоришь! А мы как же? – с деланным возмущением заметил Николай. Женя на него даже не взглянула, а Денис, покраснев, поддержал его:

– Помнишь, Степаныч, строчку у Баратынского: «Во всех ты, душечка, нарядах хороша!». Разве наша Женя не прекрасна в своей штормовке!?

– Вот именно. А во время прыжка в воду с развивающимися по ветру волосами? Солнце, снег и Афродита, погружающаяся в воду, это что-то!

– Ну, вы меня прямо в краску загнали! Только Афродита как раз наоборот, Николай, выгружалась из воды. А платье мне действительно идёт больше, тут Фёдор прав, зато после поля мы вернёмся красивые, подтянутые и покрытые стойким северным загаром. Вот приедем в Москву, приглашу я вас к себе в гости и обязательно надену белое платье и какое-нибудь незатейливое ожерелье, уж извините, фамильных брильянтов не имею, во время революции да войны они к всевозможным чубайсикам перекочевали, а моей зарплаты ныне и на хлеб не хватает. И ещё, специально для вас, раздобуду, раз вы у меня настоящие ценители прекрасного, коктебельскую мадеру – смотаюсь за ней в Крым.

– Ты сама, как солнечная мадера. Всегда в хорошем настроении, ни разу не видел тебя мрачной или скучной, – ласково сказал Фёдор, поглядывая на раскрасневшуюся девушку. Николай заметил, что она даже не смотрит в его сторону, несмотря на цветистый комплимент. После ужина он отвёл Женю в сторону:

– Женька, что произошло? Я вижу, что ты ко мне изменилась, но не могу понять, чем я тебя обидел. Мы столько лет вместе работаем, можно сказать, с полуслова друг друга понимаем. Ты ведь сама говорила, что лучше всё открыто сказать, чем прятать камень за пазухой. Что за кошка между нами пробежала?

Женя немного помолчала, думая, как лучше объясниться с ним и вообще, стоит ли это делать. Но открытость характера и желание покончить с подозрениями заставили её играть во банк, и она, пристально глядя ему в глаза, произнесла:

– Не кошка, Коленька, нет – КРЫСА.

Коля напряжённо ждал и, услышав ответ, вздрогнул, растерялся и смущённо пролепетал:

– Не понял…

– Всё ты отлично понял. Жаль, не видишь себя в зеркале.

Николай молчал, ожидая, что Женя выложит ему всё, что знает. Но это не входило в её планы. А что, собственно, она может ему предъявить? Не свой же внутренний голос, который настойчиво рекомендует не доверять ему более! Молчание затягивалась, Женя с укором посмотрела на него, горестно рассмеялась и шагнула в сторону лагеря. Коля схватил её за руку, но продолжал молчать.

– Остается только пожалеть тебя…

– Это ещё почему?

– Не понимаешь, так посмотри на Гришу и его сломанную жизнь. И ты веришь обещаниям этой крысы? Запомни: дьявол – отец лжи и всегда всё делает в темноте, вверх ногами и задом наперёд, а масоны ему покланяются. Каков идеал, таковы и слуги.

– Ну, знаешь, это не совсем так… Вообще, вопрос о масонах спорный, среди них известны и очень достойные люди, ведь это было модным в прошлые века. Например, говорят, что…

Женя резко перебила его, сказав с горечью

– Извини, Коля, о масонах поговорим в следующий раз. Раз уж ты сделал свой выбор, то от меня-то чего хочешь? Теперь мы с тобой по разные стороны баррикад, может, из тебя и выйдет настоящий удав вроде Пасикиса, но я не собираюсь играть роль мартышки, отправляющейся в твою пасть, как ты недавно размечтался.

Она вновь развернулась уходить, а Николай всё продолжал удерживать её за руку, понимая, что или он навсегда потеряет Женю, или должен всё рассказать ей. И выбор возможен только сейчас… В конце концов, Женя права: рассчитывать на Виктора глупо и опасно, к тому же, тот в Америке, а она рядом. Сколько раз она его выручала, а что, кроме ничего незначащих обещаний, он видел от этого хитрого лиса? Собственно, Коля даже не понимает толком, что должен узнать у Жени. Ни своих, ни тем более чужих тайн она не выложит и за дружеской беседой, а теперь этого уж точно не добьёшься, и давить на неё бесполезно: Женя слишком умна и независима. Не пытать же её! Постоянно следить за ней и всё докладывать Пасикису – это уж слишком, что он его, за подонка держит? Да и загадочность её крестика весьма сомнительна. И Николай сбивчиво заговорил, всё ещё продолжая держать её за руку:

– Нет, что ты, Женечка, неужели думаешь, что я мог что-то задумать против тебя!? Ты совсем не так меня поняла!

Женя вскинула на него глаза и с горечью сказала, вырывая руку:

– К сожалению, именно так, Коленька, хоть теперь не лги!

– Подожди, я всё расскажу. Сам не знаю, почему этого раньше не сделал, что на меня нашло.

Женя посмотрела на него с усмешкой:

– Так не хотелось смотреть правде в глаза, слишком много мы с тобой вместе соли съели. Ну, да куда деваться!?

Николаю стало ясно, что он загнан в угол, сообщить правду наполовину с ложью бессмысленно: и друга потеряет, и себя подставит.

– Пасикис не раз ко мне подкатывал со всякими предложениями, но я как-то не относился к этому серьёзно. Он ведь и вокруг тебя ходил и обещал золотые горы. Ты же знаешь, я его тоже не люблю, да и не доверяю ему. Накануне нашего отъезда, после пьянки, он поймал меня в коридоре и с издёвкой заметил, что настоящие мужики не стоят на задних лапках перед смазливой девчонкой, и что из меня никогда не выйдет толку, пока я у тебя на побегушках, как он выразился. Мол, в институте меня за твою шестёрку держат, и всё в таком роде, повторять противно и обидно.

– Это его любимый конёк с мужиками. А Гриша с ним был?

– Нет. Я огрызнулся и ушёл. Женя, поверь, меня трудно настроить против тебя, я сам кого хочешь настрою. («Это правда», – подумала Женя). Если бы мне не было бы полезно и интересно работать с тобой, я бы давно ушёл. Моё несчастье в том, что я лишь исполнитель, и не имею идей, одному с моим утилитарным умом в фундаментальной науке делать нечего, а производство развалено. Кроме того, ты мне начальник только в поле, и то формальный, мы всегда всё решали вместе, зато с тобой у меня есть и экспедиции, и оригинальный материал, и своя тема, и общие работы. С такой умной и красивой..

– Не нужно, Коля, не забалтывай меня льстивой чепухой.

– Не перебивай, это невежливо. Так вот, с такой умной и красивой женщиной каждый бы с удовольствием работал. Жень, пойми, я реалист, и всё оцениваю: и твою порядочность, и хороший характер, и просто удовольствие общаться. А согласись, это не мало, когда мы с тобой по три-четыре месяца в полях зависали. На следующий день, поздно вечером, часов в одиннадцать, он мне вдруг позвонил, хотя я никогда не давал ему свой номер телефона, и предложил хорошо подзаработать. Он просил выяснить у тебя, с кем вы с Гришей встречались на Чистых прудах, о чём говорили и что вам подарили. Я грубовато отрезал, что это его не касается. Он объяснил, что жена Гриши переживает из-за ваших встреч. Она девушка нервная, а он очень любит и жалеет свою племянницу, круглую сироту.

Женя хмыкнула:

– Себя и деньги он любит.

– Да и боится, что Гриша его кинет в последнюю минуту, а он в него столько денег вложил!

– Вот наглец!

– Я, говорит, его в Бостон пристроил, а она его отговаривает, вот и испугался, что это ваша какая-то общая знакомая куда-нибудь его перетащит, и Гриша в последнюю минуту «кинет благодетеляПасикиса». Он буквально умолял меня и обещал самолично перевести и напечатать в любом их журнале мою статью и даже устроить протеже в Америке. Я сначала резко отказался.

– Еще бы! Ты же не мог позвонить мне ночью и устроить допрос!

– Зря ты так, Женя. Он просил узнать у тебя про него в Хатанге и ещё про то, что она вам вручила в кафе и где эти вещи.

– И как же он объяснил эту важность?

– Да никак, говорит, заплачу столько, что мало не покажется, и вам с Гришей это нисколько не навредит.

– И ты согласился!?

– Жень, если честно, я не согласился, но и не отказался. Вдруг, думаю, какая-нибудь мура, а можно будет подзаработать при нашем унизительном нищенстве. Я бы никогда не сделал ни тебе, ни Грише ничего плохого. Ну, подумаешь, какая-то безделушка…

– Плохое или хорошее, это ты знать не можешь. А он не говорил, что именно ему нужно?

– Да нет, конечно, только бубнил – узнай, что они так тщательно скрывают, вы же друзья.

– Скрываем!? Если б мы сами это знали! И чего он привязался? Даже следил за нами, как тебе известно. А мы просто рюкзак с деньгами потеряли, какая-то дамочка помогла его найти, а потом попросила Гришу передать его соседям альбом с фотками: она их дома не застала. Кажется, она их родственница или знакомая, я не вникала, и Гришу с детства знала.

– А в коробочке-то что?

– В какой ещё коробочке? Ах, да, у нас спичек не оказалось, вот она и подарила нам эту красивую коробочку. Говорит, возьми в поле, растеряха, она тебе пригодится.

И Женя достала из кармана бархатную коробку с охотничьими спичками, по цвету похожую на ту, в которой лежал крестик. Она как-то по случаю купила её специально для поля, и всегда таскала с собой. Николай машинально взял её из рук Жени и стал внимательно разглядывать.

– Хочешь, я тебе её подарю? Продашь её вместе со мной Пасикису.

– Что ты говоришь, Женька, спятила! Просто она оригинальная, я таких не видел, и к тому же непромокаемая. Слушай, извини, если что не так, давай забудем эту чепуху, мне не нужны ни он, ни его деньги.

Женя кивнула головой, отметив про себя, что с Николаем всегда нужно быть настороже… Жаль, очень жаль, она привязалась к нему за эти годы и во всем доверяла. Но, видно, времена чести и порядочности сгинули, им на смену пришёл новый жизненный принцип: «купи-продай», грустно и страшно…

– Жень, теперь точно – мир, так!?

Она ещё раз кивнула головой, даже не взглянув на Николая, и тот с сожалением подумал, что так глупо разрушил их доверительные отношения, ничего не приобретя взамен.

9. Капли датского короля

На следующий день Фёдор встретил ребят как никогда приветливо, у накрытого в кухонной палатке стола. Переодевшись и умывшись, они с удовольствием расселись вокруг печки, на которой подогревался плов с оленьим мясом и какими-то подозрительными, с точки зрения Николая, грибами. Лакомка Денис воскликнул:

– Боже, где ты всё это раздобыл!? Как пахнет, а!

– Нет, не кок, а волшебник! – поддержала его Женя. Фёдор расплылся в детской улыбке и с гордостью объяснил, что нашёл в старом, давно проржавевшем капкане оленя с двумя переломанными ногами, он страшно мучился, и спасти его уже было невозможно. И хоть бедняжка ещё и не нагулял жирка, ведь был только конец августа, но после многодневного употребления консервов, свежее мясо – необыкновенное лакомство

– А ты у нас ещё и охотник, оказывается!

Николай мрачно буркнул под нос: «Прямо два в одном», а потом, недоверчиво покосившись на грибы в плове, спросил:

– А это что ещё за поганки, где накопал? Отравишь нас, волшебник!

Он объяснил, что это были сухие грибы, которые моряк предусмотрительно привёз из Москвы: их можно добавить в любое блюдо, и оно обретёт новый вкус, а объём и вес у них небольшие. Теперь уже все стали восхищаться Фёдором, а он самодовольно покручивал усы, по-отцовски поглядывая на них. После хвалебных од кок без мук совести стал тонко, как ему казалось, намекать на рюмочку под свежее мясо с грибками, да и надо же отметить находку рифа, а то удача ускользнёт! Женю не пришлось долго уговаривать: она понимала, как требуется в поле эмоциональная разгрузка и всегда имела наготове бутылочку настойки: с целью экономии места и веса, геологи брали с собой только спирт. После каждого возлияния Женя разводила следующую порцию в их единственной стеклянной бутылке и настаивала её на пряностях. Эту ответственную работу она всегда выполняла сама, и только Денису позволялось помогать «алхимику»: можно было быть уверенной, что он не начнёт выпрашивать, ведь Женя его интересовала гораздо больше выпивки.

Все с любопытством ждали, что за настойка будет на этот раз: Женя привезла с собой разнообразные корешки и травки. Как человек науки, она ко всему относилась творчески, в том числе, и к пряностям, придающим и еде, и водке особый, ни с чем несравнимый вкус и аромат. После первой же «рюмки» Фёдор с восторгом произнес:

– Что за божественный напиток!? Прямо капли датского короля! Нет, я всё-таки отобью эту удивительную женщину, уведу её от противного мужа, ей Богу! Я уже просто ненавижу его!

– Вовсе Олег не противный, а очень даже симпатичный. Оставь надежды, старый бабник, мы тебе не дадим её охмурить! – строго произнёс Николай.

– Ага, мы её сами охмурим! – мрачно произнёс Денис, и видно было, что он не шутит, а злиться и ревнует. Николай удивлённо взглянул на него и уже приготовился съехидничать, но тут Женя пропела:

– Точно, капли датского короля! Я их как-то принимал от кашля.

Вновь глухо зазвенели кружки с целебным напитком, снимающим напряжение и усталость дня, и, отправив в рот вслед за анисовкой водочкой ложку плова, Женя заметила:

– Ты угадал, моряк, это настойка на бадьяне, так называется звездчатый анис. И совсем не обязательно меня отбивать, чтобы её пить. Я тебе и бадьяна дам, и расскажу все свои секреты.

– Ты ему бадьяна дай, и хватит с него, а секреты лучше мне расскажи, – неудачно сумничал Николай.

– А ты их продашь, – с издёвкой добавила Женя ему в тон, взяв в руки гитару. Николай покраснел и резко подскочил.

– Ну, ладно, извини, не хотела обидеть, язык мой – враг мой. Я лучше специально для тебя, друг мой верный, продолжу песенный тост:

Когда она закончила, Николай хмуро посмотрел на неё и тихо, на ухо, сказал:

– Не простила, а ещё, как православная, крестик носишь.

– Во-первых, не как, а я и есть православная, и тебя давно простила, только верить перестала – шепнули ему, и добавила как бы себе самой, глядя в сторону, – Что же с этим сделаешь?

– Нет, как это тебе нравится, Фёдор Степанович, дорогой ты мой!? Совсем совесть потеряли! Любезничают и шушукаются прямо у нас на глазах! Может, нам уйти?

– И впрямь, забирай бутылку и пошли, мы обиделись! – моментально согласился моряк, вызвав у всех улыбку, и Женя вновь капнула в кружки понемногу настойки, виновато перетянулась с Колей и они примирительно улыбнулись: волшебный напиток, разливаясь по их внутренностям, сводил на нет обиды, по крайней мере, на время. Бренди по очереди облизал их, а затем довольный улёгся между ними, положив лапы на ноги Николая, а морду водрузив Жене на колени. Фёдор весело сказал:

– А я думал, между вами «собака пробежала», ошибся, братцы – она, как раз наоборот, объединила вас.

Этот каламбур их рассмешил, всем стало хорошо, спокойно и весело. В этот вечер они долго сидели у костра, разговаривая обо всём на свете, и тихонько напевая под гитару любимые песни. Затем Женя стукнула себя по голове, вытащила из планшета карту, и, внимательно разглядывая её; заметила:

– Смотрите-ка, ребята, ведь наш риф может выходить ещё вот здесь, и если следующим лагерем мы станем сюда и пройдёмся там маршрутом по притоку, можем подсечь его и с другой стороны. Только придётся пораньше выбираться, пока ветер не зверствует.

– Точно, как это мы раньше не подумали? Давайте сейчас соберём часть вещей, ведь мы вроде бы всё здесь завершили? А переночуем все вместе в кухонной палатке. Жень, ты не против?.

Все охотно согласились: хотелось сократить время утренних сборов, а завтра чуть дольше понежиться в спальнике: чувствовалась усталость за эти насыщенные работой дни. И они быстро, с настроением, загрузили одну из лодок «под ключ», и отправились спать.

– Вот оно, преимущество белых ночей! – заметила Женя.

Ребята залезли в спальники, а Бренди уютно свернулся клубочкам у их ног, только никому не удавалось заснуть: видно, полярные ночи не располагают ко сну. Они думали о том, как стали близки за это время, как хорошо понимают интонации и взгляды друг друга, но всё-таки не всегда способны до конца, от всей души, прощать. Невоспитанные в православии, они не унаследовали самого главного достоинства нашей веры – терпимости, без которой так тяжело быть рядом, но поле жестко учило их этому. Жене очень хотелось вычеркнуть из памяти историю с Пасикисом, но когда много лет дружишь с человеком и веришь ему, как себе самому, очень трудно оправдать даже попытку предательства. Николай вздохнул: он сейчас всё на свете отдал бы, чтобы они оба, раз и навсегда, забыли бы об этом неприятном инциденте… Однако в глубине души они отлично понимали, что благостное настроение, созданное ночью и гитарой, уйдёт, и никогда уже между ними не будет прежнего доверия и откровенности. Федя, словно прочитав их мысли, вдруг сказал:

– Жень, знаешь, я совсем забыл рассказать тебе, что рано утром, в день отъезда, у института меня остановил тот мужик, который приходил к вам с бутылкой виски. Привязался ко мне с предложением разузнать у тебя, с кем вы с Гришей встречались и что вам там какая-то дамочка передала. Говорил, что это твой муж его попросил. Я разозлился и обматерил его: что я ему, шестерка, что ли? Вот поэтому, уж извини, и невзлюбил твоего мужа – что, думаю, за бабское поведение!?

– Нашёл кому верить! И деньги предлагал?

– Кто?

– Кто, кто – Пасикис, конечно, ну не Олег же!

– Нее, говорил, что я помогу сохранить семью, а то ты, извини, шляешься, с кем не попало, а муж страдает. Но меня-то это нисколько не огорчило, как ты понимаете, скорее наоборот…

– Остряк-самоучка! – буркнул Денис.

– Вот сволочь! И ведь они тоже в этот день улетали. Правда, он живёт в двух шагах от института. А к тебе, Денис, не обращался? – раздражённо спросил Николай, а про себя подумал – всё проклятое перестроечное нищенство!

– Перед отъездом – нет. Но до этого он долго меня обхаживал, правда, ничего не спрашивал, а предлагал сделать приглашение в Америку, как только я окончу институт. Я ему ответил, что это меня нисколько не прельщает. Он обозвал меня дураком и добавил, что скоро здесь такое начнётся – и голод, и бесконечная война, и буду я себе, мол, локти кусать.

– Боюсь, он знает, что говорит. И всё-таки, как бы ни было трудно, но здесь мы дома, – заметила Женя.

– Да кто же он такой, этот ваш злой гений? Предсказатель будущего, что ли? Это вы из-за него ссорились, да?

– Я и сама не знаю, кто он, и как попал к нам в институт.

– Проходимец и сволочь, вот кто, – злобно буркнул Николай. Все вновь замолчали. Наконец, Денис произнес:

– Женечка, сказительница наша, поведай нам что-нибудь доброе, а то сна – ни в одном глазу.

Она не стала выпендриваться и артистично рассказала – сказывалась игра в самодеятельном театре – одну из необычных и оригинальных сказок, которую все слушали, затаив дыхание… По окончанию Николай удивлённо спросил:

– И где ты их только выискиваешь!? Никогда ничего подобного не читал!

– Правильные книжки нужно было в детстве читать! Помнишь, как у Высоцкого в Робине Гуде»?

– Не всем же быть Робингудами, Женечка! – заступился за Николая Денис, чувствовавший себя виноватым за ревность.

– И чего я, дурак, в геологи не пошёл!? Начальник и кормит, и поит, и сказками тешит!

– Ну, наша Женечка только одна такая, единственная и неповторимая! Среди баб, ой, извините, даме, такие склочные стервы попадаются! Главное достоинство женщин, это то, что их мало среди начальников, – добавил Николай. Женя возмутилась:

– Мужской шовинизм! Забыл своего бывшего полевого начальника?

– Согласен, и мужики разные бывают! – вздохнул Коля

– Кончайте ля-ля травить, салаги! Не надо портить сказочное настроение своим брюзжанием. Нам хорошо вместе, и это главное, дети мои. А другие – ну, это их дело. Спокойной ночи, – назидательно сказал Фёдор, сладко зевнув, и все, невольно улыбнувшись, согласились с ним. Сон наконец-то достиг беспокойные души геологов, и они стали погружаться в мир грёз.

Слева от Жени лежали Николай и Фёдор, а справа – Денис. Как только все успокоились и уже стало доноситься ровное дыхание моряка, Денис осторожно взял её руку в свою. Она подумала сонно, что надо бы высвободить её, но не шелохнулась, и тогда он ласково и осторожно стал целовать каждый пальчик девушки. Женя давно уже стала забывать о любовных ласках, направляя всю свою нежность и тепло только на Алёнку. Она почувствовала, как тёплая волна с тысячами иголочек пробежала по её телу, словно впервые в жизни ощутила прикосновение мужчины. Коря себя за это чувство, она вспомнила было Олега, но тот давно ассоциировался у Жени только с одиночеством, ночными слезами и бесконечными вспышками «праведного гнева», когда она пыталась уговорами прекратить его бесконечные пьянки-гулянки. В конце концов, она предупреждала Олега о том, что давно считаем себя свободной от взаимных обязательств и демонстрировала ему холодное безразличие! Бесполезно… С болью вычеркнув из памяти мужа, Женя ласково провела ладошкой по щеке Дениса, смотрящего на неё широко открытыми любящими глазами.

Влюблённые потянулись было друг к другу, но тут Бренди, урча и поскуливая, бесцеремонно и возмущённо пролез между ними и улегся с самым невинным видом, как будто его полчаса уговаривали. Денис было попытался потихоньку сдвинуть пса, но тот выразил громкое неудовольствие. Угрожающее урчание нарастало при каждой попытке вытеснить Бренди или хотя бы просто протянуть руку к Жене Возбуждение влюблённых перешло в неукротимый и безрезультатно сдерживаемый хохот. Николай и Фёдор стали ругать Женю и её лохматого друга, «безобразно заласканного и избалованного», хоть это и было не так, и требовать «немедленного прекращения безобразия», иначе сейчас же выставят всю их троицу из ходившей ходуном от хохота палатки. Чем больше влюблённые пытались сдержать себя, тем сильнее их брал в плен смех, и слёзы потоком текли из глаз, а ревнивый Бренди делал вид, что спит мертвецким сном, лишь изредка приоткрывая один глаз и хитро поглядывая на них.

Вскоре все успокоились, удивляясь своему почти истеричному хохоту, и заснули. Только у Жени сна как не бывало, она лежала на спине, устремив глаза на замусоленный потолок кухонной палатки, вспоминала Олега и их когда-то всепоглощающую влюблённость, которая могла бы пройти через всю жизнь: недаром близким казалось, что они просто созданы друг для друга. Может, это так и было бы, хотя с ним она не так близка духовно, как с Гришей, к примеру, но зато они до безумия любили друг друга, и оба имели лёгкий немного авантюрный характер и весёлый нрав. Ах, как глупо мы иногда теряем самое дорогое, самое ценное в мире – любовь! В юности кажется, что, мол, успеем поправить или покаяться: подумаешь, ну, обидел жену, у всех бывает. И в голову не приходит, что она однажды уйдет раз и навсегда, может, даже к нелюбимому, устав от ссор и одиночества. Уж так устроен человек: обиды от тех, к кому равнодушен, не так ранят – да фиг с ним, наплевать и забыть, а вот боль, причинённая единственным, непереносима…

10. Не плюй в колодец, вылетит – не поймаешь!

На следующий день геологи быстро сложили оставшиеся вещи и благополучно добрались до нового места. Разбив лагерь, они доели остатки вчерашнего пиршественного ужина, и даже успели сделать рекогносцировочный маршрут. Оказалось, что до строматолитового рифа здесь идти даже немножко ближе. Несколько дней они проработали на нём в тундре, притаскивая из маршрута в лагерь тучи озверевших от голода комаров. В эти дни Женя с Денисом невольно старалась держаться на расстоянии, но были очень внимательны и нежны друг к другу, довольствуясь всё нарастающим взаимным чувством, ещё ни к чему не обязывающим, но дарящим радость общения и неосознанное желание. Да и проявить хоть немного ласки не так-то просто, когда они не только не оставались наедине, но и были надёжно защищены от «восторгов любви» тучей безжалостных и вовсе несентиментальных насекомых. Пожалуй, это самое лучшее время при нарастающей взаимной симпатии, когда ловишь взгляды друг друга, и безотчетно трепещешь от каждого прикосновения, как влюблённый подросток. Вечерами геологи обсуждали свои находки и строили планы на будущее, забывая про усталость и укусы. Если бы вы заглянули ночью в их палатки, увидели бы, как они раздражённо чешутся и болтают во сне, переполненные разнообразными впечатлениями дня и напряжённым физическим трудом.

Работа здесь завершилась, и отряд отправился далее. Белёсое солнце теперь показывалось только по ночам, дни становились всё сумрачнее, мелкий нудный дождь, казалось, не кончится никогда. Чем ниже по реке они спускались, тем сильнее дул встречный ветер. Николай мрачнел, что с ним часто бывало под конец поля, его раздражали и погода, и всё сильнее разгоравшаяся взаимная симпатия Жени и Дениса, и болтовня Фёдора, добродушно подшучивавшего над ними: «Из вас получилась бы прекрасная пара!». Они смущались, что доставляла ему несказанное удовольствие, и злило Николая. Неожиданно, вместо заболоченных низких берегов с бесконечной скучной перспективой вдаль, лодки плавно вошли в зажимы между высокими скалами, подступающими к самой реке. В их основании приютились уютные песчаные пляжи со спокойной, словно зеркальной гладью кристально-прозрачной воды. Обе лодки в полной тишине плавно скользили мимо живописных уступов, окрашенных в багрянорозовые тона и покрытых кое-где редкими кустиками с разноцветными листочками и крупными отдельными цветками, примостившимися прямо на камнях. Милый пейзаж приковывал взгляды притихших путешественников, умиротворяя и завораживая их.

– Смотри, Коля, а вот это, кажется, знаменитое вендско-кембрийское обнажение, описанное Комиссаржевским, да и местечко для лагеря классное. Может, пришвартуемся? Ведь ты последнее время как раз вендом занимаешься.

– Нет, это не то. Плывём дальше.

– Ты уверен!? А я вот нет. Знаешь, давай остановимся здесь на денёк, лагерь разобьём как раз напротив обнажения, вон в той очаровательной бухточке. Впрочем, можно и прямо под разрезом, там, пожалуй, не хуже. А завтра слазаем на скалку, и разрешим наш спор.

Вместо ответа Николай стал интенсивно грести, чтобы скорее проплыть мимо.

– Коля, ты что, не слышишь меня?

Он, глядя в сторону холодными глазами, зло выкрикнул:

– Оставь меня в покое! Я без тебя знаю, что мне нужно, а что – нет! Нечего строить из себя всемогущего начальника!

Женя с Денисом удивленно переглянулись:

– И как тебе это нравится!? Ну, и фиг с ним! А вообще-то, жаль отсюда уезжать, интересное обнажение, да и местечко для стоянки чудное. Вот, видишь точку на топооснове? Это Комиссаржевский её нам отметил.

– Ну, что ж ты не настояла?

– Как ты себе это представляешь? В воду за ним броситься? Смотри, куда они уже уплыли! А ведь этот разрез нужен именно ему, а мне – так, для эрудиции. Интересно, как он нашему завлабу объяснит, что не соизволил взглянуть на него? Профессиональной непригодностью или тем, что с «Женькой-заразой» не захотел согласиться? Ведь его именно туда направляли. Жаль, конечно, но не хочет, как хочет. А знаешь, давай причалим хотя бы ненадолго, может, больше здесь никогда и не окажемся… Обидно находиться рядом, и проплыть мимо.

Они более часа провели на обнажении, поднявшись почти доверху, Женя отбила несколько образцов со знаменитой стратиграфической границы, и геологи отправились дальше. Как только скалы остались позади, Николай стал ещё мрачнее: оглядываясь, он понял, что ребята притормозили там.

– Зачем ты так грубо говорил с Женей? Она тебе ничего обидного не сказала, что ты психуешь!? Некрасиво… Эх ты, а я думал, вы друзья, – укоризненно буркнул Фёдор, глядя в сторону.

– Не твоё дело! Ты здесь вообще никто, лучше следи за рекой и помалкивай! А то – догадываешься, куда я могу послать тебя с твоими поучениями?

– Ой, испугал ежа голой жопой! Думаешь, я не могу!?

И тут последовала такая тирада, что Николай чуть не выронил весло из рук.

– Вот это да! – сказал он то ли с удивлением, то ли с восторгом, а Фёдор победоносно взглянул на него, и отвернулся.

Вдруг речка побежала очень быстро, разделяясь на многочисленные рукава. Они с трудом успевали направлять её то в один, то в другой поток: стоит промахнуться, и придётся волочить лодку по камням из одного вдруг затухшего ответвления в другое. Женя с Денисом и Бренди догнали их, попав в быстрое глубокое русло, и, как с горочки на саночках, понеслись вниз, опередив намного ребят, которым повезло гораздо меньше. Фёдор с Николаем сели на мель, им пришлось вылезти из лодки и протащить её некоторое время на верёвке по воде. Оглядевшись, они увидели, что находятся рядом с длинным островом, сложенным крупной плохо окатанной карбонатной галькой. Не успели ребята перетащить нагруженную лодку в бурный водный поток, как она выскользнула из-под рук, и, весело подпрыгивая, заскользила вниз по реке. Моряк изловчился и прыгнул поперёк её, спасая их небогатый, но жизненно необходимый скарб: здесь заменить его будет нечем; Николай остался на острове. В первую минуту он обрадовался, что Фёдору это удалось, но затем его охватил панический страх. По характеру он был очень осторожный и мнительный, одному Богу известно, каким образом человек такого склада выбрал геологию. В тоже время, несмотря на эгоизм, Николай хорошо понимал, что если будет плохо относиться к тем, кто рядом, и самому может не поздоровиться. Он старался быть порядочным человеком не из любви к ближнему, но из опасения, как бы и его потом не подвели бы, в полевых условиях это может стоить жизни. Николай вспомнил, как нагрубил и моряку, и Жене, и его охватил панический ужас. Что, если они его бросят? Ну, не совсем, конечно, а на денёк – для острастки, только и этого достаточно, чтобы сойти с ума от голода, холода и страха. И он побежал за лодкой вдоль острова с криками:

– Федя, Феденька, греби скорее сюда, слышишь, греби!

Фёдор с трудом вполз на нос лодки и оседлал её, спустив ноги с двух сторон в воду. Конечно, лучше было бы устроиться на корме, тогда ей легче управлять, но уж как вышло, не до жиру. Словно вертолёт лопастями, Фёдор вращал байдарочным веслом, энергично загребая воду. Ледяной штормовой ветер дул в лицо, руки от холодных металлических весел сводило, пальцы онемели, лодка не слушалась, а моряк всё налегал и налегал на вёсла, сбивая в кровь ладони. Вода с них широкими потоками лилась в рукава штормовки, которые стали тяжелыми и жесткими, раздражая покусанную кожу. В результате того, что нос лодки не был приподнят, ледяная вода заливала Фёдора по пояс. Иногда моряку казалось, что он превращается в омертвевшего робота, при этом ветер не давал продвинуться ни на шаг, а он всё грёб и грёб, молитвенно твердя:

– Господи, помоги мне, грешному!!

Надо бы перелезть на корму, чтобы лодка стала управляемой, да куда там – её быстро отнесло бы далеко от островка с Колей. Если он сейчас не справится, придётся причалить к берегу, выгрузить её, протащить против течения, заехать за этим новым Робинзоном, вернуться за вещами и опять всё загрузить. Это очень долго, а он весь мокрый, и так зуб на зуб не попадает, да и подходящего берега для швартовки рядом не найдёшь – кругом болото. Гружёную лодку одному не дотащить волоком против течения, ещё вновь упустишь её, а здесь это смерть. Его мысли при неустанном налегании на вёсла сопровождались истошными неумолкающими воплями Николая:

– Феденька, миленький, сюда, ко мне, скорее, раз-два, раз-два, левой-правой, ещё капельку, ещё чуть-чуть, родненький!

Фёдор пытался плыть к Николаю поперек реки, но лодку сносило как раз в то самое русло, по которому так быстро ускользнули Женя с Денисом. Нечеловеческие усилия моряка ни к чему не приводили, а он всё отчаяннее твердил «Отче наш», вспомнив неожиданно для себя слышанную в детстве молитву. Руки переставали слушаться, а лодка не только не сдвинулась ни на йоту, но и капризно развернулась по диагонали и накренилась на бок так, что Федя едва успел перенести вес тела на её приподнятую часть, чтобы не перевернуться. При этом он резко стукнулся виском о весло, и перед глазами тут же поплыли круги, из носа обильна пошла кровь, но он не заметил её даже на потрескавшихся на ветру губах – голова сильно кружилась и наплывала какая-то дурь. В глазах потемнело, его тело безвольно обвисло, голова свесилась вниз, а весло так и застыло поперёк лодки, на коленях у моряка. Николай сжался от ужаса, крик застыл у него в горле, и он, как завороженный, следил за байдарочным веслом, ожидая, как то соскользнёт в воду. Он, конечно, может перейти реку, но что делать дальше в мокрой одежде под ледяным ветром? Женя с Денисом уплыли далеко вперёд, их не догнать. Если лодку вместе с Фёдором унесёт, куда и сколько придётся идти по болотистым берегам? Он с грустью взглянул на узкий голый остров длиной не более 20 м, где и присесть-то не на что. Федя, Феденька, а ты как же!?

Фёдор почувствовал лёгкое прикосновение, открыл глаза и увидел женщину в длинном белом платье, она скользила по воде, протягивая к нему прозрачные руки и указывая, куда лучше направить лодку. Ему показалось, что она окутала его то ли туманом, то ли прозрачной шалью, и холод, боль и усталость как-то сразу отступили. «Фрези Грант!» – мелькнуло в голове. Он поднял со своих коленей байдарочное весло, и ему тут же удалось удержать лодку и направить к береговой линии острова тем самым путём, который Она ему указывала.

– Родной ты мой, Феденька, греби сильнее! Молодец, всё получается! Давай, давай, левой-правой, плыви сюда! Скорее! – услышал он заискивающе-панические крики Николая.

Загребая к берегу, Фёдор, наконец-то, почувствовал скрежет лодки по дну, здесь его уже ждал Николай, который сразу подхватил верёвку, привязанную к уключине на её носу, и притянул лодку к себе. Фёдор вручил ему байдарочные вёсла, а сам пересел на корму, и вытащил из-под верёвок, перехватывающих снаряжение на лодке, короткое рулевое веслом.

– Приплыл, слава Богу! А уж я и не надеялся… Ты как?

– Говно плавает, а я моряк! Что же ты разорался, думаешь, я бы тебя бросил!? Если бы лодку снесло, я бы её разгрузил и пришёл бы за тобой. Впрочем, совсем забыл, ведь я здесь вообще никто. И нечего без команды дёргаться!

И он демонстративно стал разворачивать лодку в сторону от острова. Николай побелел, как мел, и быстро плюхнулся в неё, не выпуская из рук байдарочное весло, которое он поднял кверху и чуть не стукнул им по голове моряка…

– Ты что творишь!? Чуть не зашиб меня!

– Ну, не попал же! Я не нарочно.

«С тебя станется» – мелькнуло в голове Фёдора. И они молча поплыли дальше. Николай вспомнил инцидент с Женей и то, как проигнорировал разрез – теперь он уже не сомневался, что ошибся, и на душе стало совсем противно. Ни он, ни Фёдор не обмолвились ни о его кратком отключение, ни о Фрези Грант. «Да и видел ли он её? Навряд ли…» – промелькнуло в голове моряка. Через некоторое время Николай не выдержал, и, немного заискивающе, медленно произнёс:

– Ты, это… Фёдор, не серчай. Дурак я, дурак и солдафон, что с меня взять?

– А ты, солдатик, не плюй в колодец, вылетит – не поймаешь, как Женя говорит.

– Фёдор, не говори ребятам про… ну, ты сам знаешь.

Николай обернулся и умоляюще взглянул ему в глаза. Тот ничего не ответил, и стал ещё более сосредоточенно грести. «Как Женька, когда обижается», – мелькнуло у него в голове.

11. Фрези Грант протягивает руку сильным

Женя с Денисом, не встретив более по дороге препятствий, довольно быстро добрались до Афанасьевских прудов, разбили там лагерь, насколько смогли без снаряжения ребят. Они поставили палатки для спанья, надули 2 матраса и бросили свои спальники, набрали дров, развели костёр, приготовили макароны с тушёнкой, вскипятили чай, да только ребята всё не появлялись. Они стали нервничать, беспокойно вглядываясь вдаль, и тут Женя отчётливо увидела вдалеке женщину в длинном белом платье, парящую над вечерней розоватой водой Фомича. Женя на минуту замерла, закрыла глаза и вновь открыла – никого. Она молча отошла от реки и бессильно опустилась на бревно рядом с костром.

– Что с тобой, Женечка? Тебе плохо?

– С ними что-то случилось. Знаешь, я сейчас видела…

– Что?

– Да нет, так… Если через час ребята не появятся, пойдём их искать.

Минут через 40 вдалеке замаячила лодка, они переглянулись, облегчённо вздохнули и перекрестились. Вот странно, большинство из нас не были воспитаны в религии, в церковь ходили, как в театр, скорее из любопытства, чем из праведности. Но как только мы остаемся наедине с неведомой угрозой, обращаемся к Богу, и свято верим, что Он нам, неблагодарным безбожникам, поможет. А ведь и впрямь помогает… Женя и Денис вытащили лодку ребят на берег и разгрузили её. Пока мокрый до нитки Фёдор переодевался, они быстро поставили большую кухонную палатку с печкой, Денис растопил её заранее приготовленными дровами, а Женя, заметив их изнуренные опустошённые лица, протянула по кружки с горячительным напитком:

– Согрейтесь, братцы, у печки, мы с Денисом пока надуем ваши матрасы. Что случилось, куда вы подевались, мальчики?

– Вот спасибо, ты настоящий друг! Не дашь спокойно умереть, – хмуро улыбнулся моряк.

Через 15 минут всё было готово, и они притащили с костра котелок с ужином, переставив его на печку. Женя пододвинула им ещё по 100 грамм, заметив бледность Феди и угрюмость Николая, уставившегося в пол. Кок посмотрел на него, стукнул по-дружески по плечу, затем они, не чокаясь, опрокинули свои кружку, и дружно фыркнули, не закусывая. Денис поставил перед ними миски с едой:

– Да вы ешьте, мужики. Так что, всё-таки, случилось?

– Главное – вы здесь, живые и здоровые, остальное фигня, – сказала Женя, понявшая, что произошло что-то такое, о чём ребята не хотят рассказывать, – Хоть закусите, мальчики!

Но они так и не преступили к еде. Моряк достал трубку из красного дерева и молча уставился на неё. Остальные с выжиданием смотрели на них, пока он скупо не прокомментировал:

– Не свезло, то на мель сели, то не в то русло завернули. Вот вы молодцы, угадали, пронеслись, как на крыльях.

Николай вздохнул было с облегчением, а потом стал ещё мрачнее, вспомнив проигнорированное им обнажение, ради которого, собственно, и приехал сюда. «Довыпендривался, идиот! Впрочем, это всё из-за Женьки, не хотелось идти у неё на поводу…» – подумал он, а вслух чуть заискивающе произнёс:

– Видели, какие здесь берега? Сплошные болота!

– А мы здесь переволновались за вас, уж собрались идти на выручку… Степаныч, покажи ка, пожалуйста, твою трубку.

Рассматривая на её конце силуэт летящей женщины в длинном развивающемся платье, Женя тихо сказала, глядя в упор на отрешённого Фёдора:

– Ты Её сегодня видел, да?

Матрос поднял на Женю глаза и удивлённо махнул головой в знак согласия. Больше они не произнесли ни слова, задумавшись. Только спустя некоторое время, Женя сказала ему на ухо:

– А мне всегда Николай Угодник помогает.

– Это да, он и меня выручает, а вот она, Фрези Грант…

– Впервые? Значит, заслужил! Такое, может, вообще раз в жизни бывает… Знаешь, я, когда вас сегодня ждала, её тоже видела…

Денис был занят подтапливанием чугунной печки, а Николай подпёр голову рукой и мрачно уставился в пол. Женя взглянула на его удрученную позу и сразу поняла, что он что-то не то сделал или просто психанул, а теперь страдает от ущемлённого самолюбия. И Федьку наверняка ни за что обругал. Она не стала добивать его ехидными комментариями – в конце концов, сам себя наказал. Николай достал карту, всё ещё надеясь, что это всё-таки не Афанасьевские, а какие-то другие пруды. Женя наклонилась к нему и тихо сказала:

– Пойдем, глянем. Мы быстро, мужики.

Коля благодарно посмотрел на неё и, не выпуская из рук карты, вышел вслед за ней из палатки, они поднялись на гору.

– Жень, я ошибся, мне придётся сделать выкидушку минимум на пару дней: смотри, как далеко нас пронесло от разреза. Пойдешь со мной? Я сам потащу вверх по реке и палатку, и наши спальники, и всё остальное, ты не думай!

– Это не реально, глубина здесь изменчивая, течение достаточно сильное, берега – сплошные болота, далеко не везде пройдёшь. Тундра, однако.

– Не могу я вернуться домой без этого материала! Что скажу завлабу? Проплыл мимо разреза, да?

– Смотри-ка, вот эта гряда идёт прямо к нему. Видишь? Завтра осмотрим окрестности вокруг лагеря, а послезавтра рванём туда, думаю, за день справимся.

Николай просиял, и в то же время на душе стало совсем противно. Как он мог позволить Пасикису даже косвенно втянуть себя в игру против Женьки? После смерти его руководителя, практически написавшего за него диссертацию, их группа развалилась, Николай лишился каких-либо перспектив: он не умел работать самостоятельно, в отличие от Жени, которой никто никогда не помогал. Как-то она заметила, что ему здорово повезло с руководителем, но тот с грустью возразил: это ей повезло, ведь она ни в ком не нуждается. Видно, и во всем хорошем есть своё плохое, вот он и злится, беспричинно раздражаясь на Женю и в глубине души желая отодвинуть её от ведущих позиций. Ни для кого не секрет, что даже самой умной, талантливой да ещё к тому же привлекательной девушке на работе гораздо труднее, чем парням, она вызывает недовольство и у мужчин, и у женщин, только по разным причинам. А ей – всё нипочём!

– Спасибо тебе, Женька! – произнёс он через силу.

– Да ладно, всякое бывает. Видно, здорово мы тебе опостылели…

Женя знала, что в поле первое время с Николаем бывает относительно нормально, а через месяц-полтора он начинает психовать.

– Я сам себе опостылел, вы здесь не причём, а уж тем более, ты. Чуткие вы люди, не то, что я, солдафон, но я исправлюсь, ей Богу! – и это уже было сказано искренно.

Женя слегка хлопнула его по плечу, точно так же, как Фёдор:

– Не вешай носа, солдатик, всё устроится, и всё забудется, с нами останется только самое лучшее, поверь, Коленька.

И они, схватившись за руки, сбежали с горки, под ревнивым взглядом Дениса, и, разгоряченные и одновременно умиротворенные, подсели к печке и с аппетитом приступили к трапезе.

12. Бандитизм среди белого дня

На следующий день все, кроме Фёдора, ушли в маршрут. Подходя к лагерю, Женя достала из рюкзака фальшфейер: срок их годности давно прошёл, а новые институт не закупал, вот она и истребляла их потихоньку. Возвращаясь из маршрута, Женя бросала его в воду, радуя морскую душу Фёдора. Оба любовались этой странной картиной: белый огонь прыгал по течению, то погружаясь на глубину, то энергично взлетая, и казался сначала красным, а потом зелёным. Конечно, такие серьёзные люди, как Денис и Николай, ворчали на них за это детское развлечение, но они не обращали внимания, радуясь зрелищу и возбуждённо покрикивая друг другу: «Смотри, ой, смотри!». Но на этот раз она не успела им воспользоваться, услышав темпераментную ругань, сопровождаемую такими выразительными тирадами, что не только у Жени, но и у всех остальных округлились глаза и открылись рты от удивления. Шерсть на спине Бренди поднялась дыбом, и Жене пришлось одной рукой крепко ухватить его за загривок, а другой поглаживать по спине, сунув фальшфейер под мышку. Они переглянулись и сначала молча прибавили шаг, а потом припустились почти бегом. Едва вступив на небольшую уютную поляну, где раскинулся их лагерь, ребята растерянно остановились и оцепенели от ужаса: они увидели сидящего на дереве Фёдора с белым, как смерть, лицом. Моряк изощрённой бранью пытался отогнать огромного бурого медведя, бесцеремонно разбиравшегося в их консервах. В ответ на это медведь периодически злобно огрызался, то поворачивая гневную морду к моряку и напирая всем телом на низкое тонкое дерево, на котором с трудом примостился Фёдор, то продолжая попытку открыть банку сгущёнки, злясь и при этом всё более расплющивая её своей лапищей. Бренди, спокойный лохматый мешок, почти никогда не лаявший, неожиданно бросился на медведя. Женя ахнула и невольно пустилась вслед за ним, Николай едва успел удержать девушку, вцепившись в неё мёртвой хваткой; заметив, что брючина на штанах Фёдора имеет бордовый от крови цвет, он отпустил Женю, схватил топор и ринулся на помощь Бренди. Медведь с удивлением и любопытством несколько секунд рассматривал собаку – видимо, он не видел ранее такого зверя, а потом стал неторопливо отмахиваться от прыгающего вокруг него навязчивого пса, пытающегося укусить его за лапы. Не успев отделаться от собаки, он переключил своё внимание на Николая: медведь встал на задние лапы, поднялся в полный рост и двинулся на застывшего под его взглядом парня.

Кажется, мы все с детства знаем этих симпатичных, вроде бы, добрейших зверей, которые и в хоккей играют, и на велосипеде разъезжают, и танцуют на арене без клетки. А у какого советского ребенка в детстве не было обожаемого плюшевого мишутки, которого он нежно обнимал по ночам? Но когда видишь перед собой дикого зверя и его тяжёлый взгляд исподлобья, даже опытного охотника охватывает первобытный неуправляемый страх, так что состояние Николая вполне понятно. Наконец, он очнулся и, немного поколебавшись, вновь двинулся навстречу медведю, остальные одновременно, в один голос, закричали: «Стой!», но было уже поздно. Правда, мишка отвлёкся на минуту из-за их истошного вопля и рыкнул сначала на Фёдора, долбанув как следует дерево, на котором тот и так с трудом удерживался, затем на остальных, и только потом, с чувством выполненного долга, вновь развернулся к Николаю, который, после предостерегающего крика товарищей, осознал, что не испугает медведя видом топора, да и сражение будет явно не в его пользу, а с подраненным зверем им точно не справиться.

Всю опасность положения прочувствовали и остальные. Совещаться было некогда, время шло буквально на секунды, каждый из них, как всегда сильные люди в экстремальной ситуации, принял своё, единственно возможное для него в данном случае решение. Как только косолапый неторопливо, вразвалочку двинулся к Николаю, который резко, с силой, подбросил топор таким образом, чтобы тот со звоном упал на каменную глыбу, ранить зверя он не решился, зная, как это опасно. Одновременно Фёдор, который не мог более изображать из себя птичку на ветке – нога кровоточила, ствол прогнулся чуть ли не до земли, да и друга нужно было выручать – с диким воинствующим криком вождя краснокожих бросился вниз. Женя выдернула шнурок фальшфейера, направила его вверх, чуть выше головы мишки, и двинулась к нему навстречу – в этот раз «игрушка» действительно пригодилась. Правда, огонь-то был фальшивый, и медведь мог бы их обман легко «разоблачить», не почувствовав тепла и боли, но выбирать не приходилось. А Денис в это время заметил слабо тлеющий костёр, схватил головёшку из него, ярко вспыхнувшую от резкого движения, и тоже шагнул навстречу к медведю.

Как говорится, долго сказка сказывается, да быстро дело делается. Все эти события произошли буквально за секунду. Медведь растерялся от такого напора со всех сторон и не понял, откуда же исходит главная опасность, да и пламени побаивался. Не долго раздумывая, он на всякий случай вмазал как следует Николаю, ударив его лапой с размаху так, что тот отлетел в противоположную сторону, а затем опустился на четвереньки и, не оглядываясь более на огненных смутьянов, побежал, ворчливо бурча, в тундру.

Женя подошла к Фёдору и повела его к реке, а Денис бросился к Николаю, помогая ему подняться, обоим требовалась срочная медицинская помощь. Ребята с грустью осмотрели поле битвы: всё вокруг было перевёрнуто вверх дном, их ужин распростёрся на земле рядом с опрокинутым котелком, банки со сгущёнкой и тушёнкой частично подавлены, кухонная палатка безвольно обвисла, раздавленная труба от печки валялась в стороне. Хорошо ещё, что в этот раз Фёдор готовил на костре, а не на печке, а то бы сгорел в миг вместе с палаткой.

Открытых ран у Николая не оказалось, но ушиб был серьёзным, и боль строго фиксировала каждое его движение. С Фёдором дело обстояло ещё хуже: у него на ноге зияла глубокая кровоточащая рана, не считая царапин и ушибов на локтях и коленях. Самым трудным оказалось снять с моряка штаны: разрезать их он категорически отказался – как дальше жить без них? Ведь штормовые брюки спасают от комаров и от ветра, от холода и от жары. Однако рана стала уже прилипать к ним, нога распухла, и даже пострадавшему Николаю, превозмогая боль, пришлось им помогать. После мучительного избавления от ценных штанов, Женя первым делом промыла его раны марганцовкой, которая раньше была в каждой аптечке, обработала их края зелёнкой, а потом началось самое сложное. С помощью мелких кусочков пластыря, которые нарезал Денис, пришлось «зашивать» рваную рану на ноге с двух сторон, стягивая её концы, и только после этого нога была перебинтована. Фёдор очень переживал, что геологи пришли из маршрута голодные, а он не смог уберечь их ужин, но ребята давно и думать-то про него забыли. Они успокоили раненного товарища, уложили его поверх одеяла и, несмотря на страшное возмущение, оттащили в кухонную палатку, где соорудили Феде что-то вроде горки для ноги, чтобы приподнять её и замедлить кровотечение. У Николая боль всё усиливалась, он практически не мог помогать ребятам. Вероятно, медведь сломал ему как минимум два ребра, что достаточно болезненно и очень неприятно в полевых условиях, пришлось наложить Коле «мягкий гипс», то есть, сделать тугую марлевую повязку, немного облегчившую ему жизнь. Хорошо, что не шею сломал, и скальп на месте, так что, можно считать, повезло.

Денис с небольшой помощью стонущего Николая поправил дырявую кухонную палатку, слегка разогнул скрючившуюся трубу и развёл печь – иначе бы их съели комары. Никакая иная палатка и не сгодилась бы для этого, кроме солдатской, ещё советского образца. Женя приволокла дрова и воду, и работа закипела. Пока Денис готовил ужин и разбирался в лагере, она простирнула штаны Фёдора, достала шприц и осторожно сделала ему укол от бешенства, затем навела порядок в палатке и поудобнее обустроила ложе раненого. Наконец, когда всё было готово, и они с удовольствием поедали Денискину стряпню, Женя достала из своего стратегического запаса бутылку кагора.

– Ничего себе! Вот это да! Прямо волшебство какое-то! Сегодня ты моя Фрези Грант, спасибо, начальник, золотые у тебя ручки, так всё осторожно и ласково делаешь, ни с каким доктором не сравнить!

– У медиков-то поток больных, а ты у меня единственный, да ещё такой сотрудник, что дай Бог каждому, – бледный измученный болью Фёдор расплылся в довольной улыбке. – А за бутылку кагора будешь моего папу в Москве благодарить, это он мне её сунул, а я всячески отнекивалась. Сказал, что настанет момент, когда она нам очень пригодится: как в воду глядел.

– Ну, хватит вам рассыпаться в комплиментах, лучше расскажите, что это у вас за общая знакомая, которую вы всё время поминаете?

– Фрези Грант? Ты что, Грина не читал?

– Нет, почему же, кажется, кое-что читал. Ну, нельзя же все на свете книжки помнить! Я, например, про оружия, знаете, сколько книг проглотил? Вам и не снилось! Это тебе, Фёдор, в море делать нечего, вот ты и поглощаешь всё подряд.

– Дурак ты, Николай, не в обиду будет сказано. Не суди о том, чего не знаешь. Посадить бы тебя в машинное отделение на полгода, где под 40 градусов жара, по-другому запел бы. Правильно Женя говорит, не те книжки ты в детстве читал. Фрези Грант – это бегущая по волнам, что спасает моряков в трудную минуту.

– Коля, кончай придуриваться, никогда не поверю, что «Бегущую…» не читал! Какое-то дурацкое пижонство, Холмса из себя изображаешь? Только не все, кто ничего не читает, кроме специальной литературы, гении в своём деле. Всё чаще наоборот.

Николай насупился и ничего не ответил Жене: он действительно не читал Грина и был воспитан прагматиком, считая это своим преимущество перед ребятами, а они почему-то его жалеют… Может, и впрямь оказалось, что что-то самое главное он упустил? Видно, литература недаром существует, и не случайно иногда воспринимается властями чуть ли ни как теракт, если она заставляет думать неординарно, в разрез с навязываемыми сверху догмами. Не поэтому ли ему так тяжко в науке – не развито воображение, видно, рациональный ум в естественных науках не работает. Он тяжело вздохнул, обиженно глядя в сторону, Женя заметила это и переменила тему:

– Коленька, как только тебе в голову пришло – броситься на медведя!? Ну, ты даёшь, прямо Илья Муромец! А говоришь, сказок не читаешь и не веришь в них…

Все согласились с Женей, наперебой восхищаясь им.

– Да ладно вам, мужики, не травите, как Федя говорит… Если честно, это я от страха: смотрю, у Федьки кровь из ноги хлещет, ты, Женя, рвёшься своего пса спасать, вот и психанул.

– Не скромничай, Колян, ты и впрямь настоящий мужик, – скупо добавил Федя, пожав ему руку.

И впервые Николай пожалел, что не умеет быть таким искренним, как ребята. Может, в чём-то он ошибается? Чем больше старается для себя, тем больше теряет, вот и семья не получилась, выбирал не жену, а её родителей. А теперь дома, как в аду, и боится ей не угодить. С другой стороны, иные шагают по трупам, и живут припеваючи. Женька считает, что ещё вопрос, кто в конечном итоге счастливее – пройдоха с регалиями или настоящий учёный, увлечённый своим делом. А скольких из этих фанатов затравили коллеги, лишив их и этой, не для всех понятной радости? Каждый человек строит себе какой-то жизненный кодекс, и всегда он в чём-то слаб. Может быть, нужно жить как птичка, сегодняшним днём? Вон, хоть Денис, млеет от своей бесперспективной любви к Женьке, и вполне доволен жизнью. Николай сам себя мысленно оборвал, устыдившись собственной желчности. А может быть, дружба и есть самая ценная вещь в мире, и они правы!? Только почему-то в Москве, в погоне за мнимыми достижениями, в это слабо верится. Ну, здесь, в поле, эти чудаки-мечтатели на месте, а там всё иначе: деньги и успех – вот что ныне ценится, только не дай Бог с подобными успешными делягами хлеб с солью здесь делить… Страшно об этом и подумать! Хорошие они люди, да только время их в нашем мире закончилось. Не хочется об этом думать… Он наклонился к Жене и немножко виновато сказал:

– Может, вы завтра с Денисом сходите в маршрут, раз уж так вышло?

– Конечно, без проблем, всё сделаем в лучшем виде, как будто ты сам там побывал, и в Москве тебя не выдадим, не волнуйся. Ты, главное, выздоравливай, нам ещё нужно добраться до вертолёта.

Женя с грустью развернула свою палатку, разорванную мишкой.

– Спасибо, Женечка. Брось, не возись с ней, я её завтра зашью и заклею так, что лучше новой будет. Ложитесь с Денисом в нашу, а мы с Фёдором устроимся здесь, в кухонной палатке, а то боюсь, не дадим вам отдохнуть перед маршрутом, всё болит… Тем более, ты чутко спишь, от каждого шороха просыпаешься…

Действительно, она плохо засыпала во время белых ночей. Женя задумалась на минуту, вынула коробочку с лекарствами и, немножко порывшись в ней, достала необходимые из них:

– Это для желудка, Николай, проглоти его сейчас, запив небольшим количеством воды, а затем, минут через 30, выпей диклофенак, он болеутоляющий, но очень агрессивный для слизистой оболочки, ну, а это снотворное на ночь, и Фёдора угости. В случае чего, зовите, не стесняйтесь, а мы сейчас подтопим печку, и наутро дров приготовим. Федя, тебе лучше не вставать, и всё время старайся держать ногу повыше. Утром я её перевяжу по новой.

Пока они разговаривали, Денис принёс матрас и спальник Николаю, и расстелил ему. Тот с благодарностью посмотрел на него: только что с ужасом думал, как будет делать это сам, каждое движение становилось всё болезненнее:

– Да не волнуйся ты так, Женечка, я и сам смогу ему помочь, отдыхай, спасибо вам за всё, ребята. Спокойной ночи.

– Спокойной, гроза медведей. Сидеть, Бренди! Оставайся сегодня с ребятами! В случае чего, пошлёте его за нами.

Бренди уже было встал, чтобы идти за Женей, ласково трепавшей его по спине, но вновь, немножко растерянно оглядываясь, уселся рядом с Фёдором и пристроил ему морду на живот. Фёдор, бледный и измученный, с удовольствием положил руку на спину собаки и сказал:

– Спасибо, Женечка. У тебя, ой, то есть у нас, очень хорошая собака. Знаешь, если бы не он, неизвестно, чем бы закончился наш бой. А почему вы меня не расспрашиваете, что произошло до вашего возвращения?

– Ну, если захочешь, сам расскажешь, – тихо сказал Денис, – Лучше выпей ещё кагору: вон сколько крови потерял. Наверное, пока воспоминание не из приятных, а вот в Москве – другое дело.

– Есть такое, но я всё-таки расскажу. Так вот. Готовил я ужин, и вдруг чувствую, что кто-то сопит рядом со мною…, я сначала машинально, не оборачиваясь, протянул руку и стал трепать – думал, Бренди прибежал, да что-то чувствую, шкурка жёсткая, оборачиваюсь, и вижу медвежью морду! Глаза такие… ну, прямо звериные. Жуть! Вот мы с ним так, кажется, целую вечность друг на друга пялились, а я его всё продолжаю гладить, представляете? И вдруг, как прыгну на дерево, будто взлетел, ей Богу – вжисть не смог бы повторить! А он влез в горячий котелок, сволочь, и давай реветь! Вроде бы, это я виноват, а он не при чём. Я от страха стал орать, как бешеный: «Ты зачем ужин испортил, зараза? Сейчас тебе мой начальник покажет, паразит ты эдакий!» Ведь он же не знает, что мой начальник – хрупкая девчонка! Долго я так ругался, а он в ответ гневно ревел, дальше ничего не помню, как будто всё во сне было. Спасибо тебе, Николка, здорово ты меня выручил, знаешь, на море за такую секундочку вечным должником становишься, а я в этот момент как бы очнулся, испугавшись за тебя, да и вы, ребята, молодцы, и Бренди тоже… Прям, как будто всю жизнь медведей загоняли.

– А ты сомневался!? И всё-таки, следующий раз не гладь незнакомых медведей, и на меня не ссылайся: боюсь, я для них не авторитет. Другое дело, Коля, они его теперь надолго запомнят! – добавила Женя, вытирая глаза от смеха. Видимо, сказалось бешеное напряжение во время их рандеву с Михаилом Потаповичем, и сейчас наступила необходимая разрядка: они безудержно хохотали, буквально заливаясь слезами от смеха. Фёдор посмотрел на них и, поняв их состояние, добавил:

– Золотые вы ребята! Нет, правда, всё так слаженно у вас вышло, как у…, даже не знаю, с кем сравнить

– С цианобактериальным сообществом, – продолжая хохотать, уточнила Женя. А Денис сквозь слёзы сказал:

– Спасибо тебе, Степаныч, дорогой, уморил ты нас своим рассказом! Вот теперь я понимаю, чего нам не хватало – смеха!

Николаю стало так легко, хорошо и радостно, как давно уже не бывало, а, может, и вообще никогда, несмотря на усиливающуюся от смеха боль в сломанных рёбрах, и он невольно, со стыдом и брезгливостью, вспомнил историю с Пасикисом. Может, Женя и права, утверждая, что дружба дороже «нужных» людей, при случае готовых подставить ножку?

– Представляете, ребята, как наши предки осваивали все эти необъятные просторы с мишками, комарами, клещами, дождями и холодами? Ни железки, ни самолётов, только год, наверное, добирались сюда. А в Среднюю Азию? Тоже ведь, не на ГАЗ-66 ехали, как мы.

– Да уж, Жень, я тоже об этом не раз думал. У нас 300 кг груза на четверых на лето, но ведь не пешком же мы из Москвы топали…

– А я, мужики, всё западным морякам на уроках географии завидовал – вот, думал, герои! И только потом узнал, кем они на самом деле были. Романтиками, героями!? Отнюдь, жестокими ублюдками, жадными на чужое добро. Ни своих, ни чужих не жалели! Да и по сравнению с нашими, условия их жизни были намного комфортнее, хоть и тоже не санаторий.

– Знаменитые солдаты Киплинга, «рыцари удачи», тоже отменная мразь, – добавил Николай. – Однако из них слепили героев и прославили на весь мир, а кто оценил подвиг русских открывателей? Вот тут, Женя, я не могу с тобой не согласиться.

– Ну, зато мы с вами оценили, испытав всего лишь часть того, что наши предки, – оптимистично заметил Денис.

– Мы – это мало. Обидно, что русские писатели прославили Обломова, а не первопроходцев Земли Русской. И ведь не уничтожали наши предки местное население, а лечили да кормили в ущерб своим, и от воинской повинности освобождали. Если б не Русь Святая, никого бы из них уже давно не было бы на белом свете…

– И кто нам за это спасибо сказал, хотя бы через века!?

– Глупая у нас пропаганда, мы всё больше предпочитаем «разоблачать» Отечество, а не освещать его заслуги. Кстати, вот вы всё за Петра заступались, восхищавшегося великой Западной цивилизацией и осчастливившего нас сифилисом, развратом да куревом. А вот подвига соотечественников, присоединявших к России неведомые земли, он «не заметил». А теперь Запад нагло заявляет, что мы обязаны делиться с ними своими ресурсами. Увидели ли мы благодарность за то, что не превратили их в колонии за попытки уничтожить Россию, защищали и прощали им их подлость и предательство, ложь и коварство!?

– Может, и так, Женя, да только вся наша русская элита до революции, включая писателей да художников, тоже предпочитали жить комфортно на Западе. Значит, что-то не так в нашем доме…

– Заметь, Коля, с русскими золотыми рублями! Белая эмиграция быстро все эти восторги перед Западом похоронила.

– Браво, Женечка! – вскликнул Фёдор.

– Пойдём, Жень, нам завтра рано вставать, а то – знаю вас, вы с Николаем всю ночь проболтаете, больным нужен покой, а у нас с тобой завтра дел немерено.

– И то, верно, отдыхайте, мальчики. Спокойной ночи! Бренди, бди! – в ответ он поднял уши, привстал, и завилял хвостом.

13. Любовь – «в ночи негаснущий маяк», тем более, если ночь белая…

Выйдя из кухонной палатки, Денис, заметив, как Женя ёжится от холода, обнял её за плечи, и молодые люди направились в «ночную» палатку, где впервые оказались наедине. С первой минуты их знакомства у ребят сложились доверительные отношения, они часто делились общими впечатленьями и заботами, любили вместе посмеяться и поозорничать, оба всегда в хорошем настроении, они имели энергичный, общительный, устойчиво спокойный характер и никогда ни с кем не ссорились, одним словом, стопроцентные сангвиники. Кроме того, и Женя, и Денис – увлекались скалолазанием и конным спортом, а также прекрасно плавали и, как только попадали на какой-нибудь водоём, вместе уплывали далеко и надолго, наслаждаясь водой и общением. Вот так и получалось, что в поле они всегда были вдвоём. В прошлом году, в конце полевого сезона, отряд, после бесконечных высокогорных маршрутов, провел недельку на бирюзовом горном озере Киргизии – Иссык-Куле. Это были одни из самых счастливых дней: купанье при луне, конные прогулки по горам, поездка вдвоём на попутках в милый курортный городок, Чолпон-Ата, танцы в маленьком открытом кафе на берегу озера, устремлённые друг на друга глаза, слишком близкое прикосновение, долгое рукопожатие перед сном. Вот, пожалуй, и всё, не считая совместных заплывов, но и это не так мало, а, пожалуй, и дороже интима без любви. Да и как было студенту проявить какую-либо инициативу к начальнику, учёному, замужней женщине? А гордая Женя никогда не делала первый шаг, да и не думала о возможности романа между ними, хоть бессознательно поддалась влюблённости, как каждый человек в такой ситуации. Тем более, когда дома всё не так…