Я провела одна уже восемь ночей, и все они показались мне пыткой. Без привычного тепла тела Мэтта ночи тянулись бесконечно долго, и я ощущала тягостное одиночество. После его ухода я начала обращать внимание на то, что проходило мимо меня прежде, не оставляя впечатления. Например, когда бы ни просыпалась посреди ночи, лежа в постели вместе с Мэттом, я слышала в его дыхании какой-то не совсем обычный звук. Я начинала подстраивать свое собственное дыхание в попытке добиться такого же эффекта, и уже через несколько минут снова глубоко засыпала. Теперь же я просыпалась в абсолютной тишине. И как ни напрягала слух, не слышала ничего. Спальня превратилась в одиночную камеру. Хотя даже легкое сотрясение решетки ворот за окном заставляло пугаться грабителей, пытающихся проникнуть в мой дом. И я лежала, парализованная страхом, сжимая в руке мобильный телефон, готовая в любой момент вызвать полицию, пока не успокаивалась, понимая – никто не нарушает моего покоя. Кругом ни души, и это всего лишь ветер колышет решетку, заставляя ее стучать о бетонную опору. Но даже за короткое время у меня пересыхало во рту, сердце бешено колотилось, и мне приходилось спускаться вниз, выпить стакан воды и привести в порядок расшалившиеся нервы.
Утром перед уходом Мэтта на работу я всегда чувствовала запах кофе, еще не поднявшись с кровати. Я могла какое-то время просто лежать, вдыхая аромат, и лишь затем открывала глаза, чтобы увидеть через открытую дверь, как он бреется над раковиной в ванной, сняв с себя футболку. Мэтт насвистывал в такт музыке по радио, если пребывал в хорошем настроении, или внимательно осматривал свое лицо в зеркале, когда его занимали какие-то серьезные вопросы. В комнате неизменно было тепло, и я знала, что он уже смолол кофе и включил кофеварку, выжал сок из нескольких апельсинов, нарезал хлеб на ломтики для тостера. Все это, как рассказывал Мэтт сам, вошло у него в привычку еще с детства, когда он выполнял те же обязанности, поскольку мама выдавала ему заслуженные честным трудом карманные деньги.
Теперь же я просыпалась, не ощущая ни аромата кофе, ни запаха выжатых апельсинов. А если я еще и основательно выпивала накануне, то в комнате стояло сладковатое, но тошнотворное амбре. Хотя я все равно валялась в постели до самой последней минуты, чтобы потом проворно вскочить и начать в спешке собираться. Радио я не включала ни разу с тех пор, как услышала в душе мелодию нашей с Мэттом любимой песни (я тогда чуть не упала, попытавшись выключить приемник пальцем ноги). Кухню утром я вообще старалась обходить стороной, а для завтраков запасла на работе много «энергетических» шоколадных батончиков, зная, что Люси непременно принесет мне чашку чая даже без напоминаний.
В то субботнее утро я встала поздно. Не зная, чем заполнить день, пребывала сначала в полной растерянности. Пару часов уделила уборке, но, как выяснилось, я одна за неделю не успела почти ничего испачкать. Только Мэтт ухитрялся устраивать в доме хаос. В гостиной царил полный порядок. В последний раз я сама заходила туда в понедельник, когда посреди ночи спустилась и обнаружила исчезновение всех снимков Мэтта.
В обеденное время позвонила мама. Как только ее имя высветилось на дисплее, я отказалась принимать вызов. Сейчас мне трудно было заставить себя разговаривать с ней. Хотя они с Мэттом встречались лишь изредка, она любила его. Считала встречу с ним лучшим, что случилось в моей жизни, и не уставала повторять: я просто обязана сделать все, чтобы удержать этого мужчину, выйти за него замуж.
«Доброта – вот самое главное», – добавляла мама.
Мы обе понимали, какой смысл вкладывает она в эти слова. Если бы мама узнала о случившемся, то возложила бы всю вину на меня.
И вообще, не было пока необходимости ставить ее в известность. Я понимала, насколько безумно на что-то надеяться, но все еще ждала возвращения Мэтта домой с поджатым хвостом. Мне часто представлялась подобная сцена. Он сидит за кухонным столом и смущенно извиняется, пытаясь улыбаться, признаваясь, какого дурака свалял, сваливая все на так называемый кризис середины жизни, повторяя, что очень скучал по мне. В таких снах наяву я воображала, как Мэтт вручает мне целую коробку наших с ним фотографий и говорит, что у него в машине осталось еще много снимков. Единственным желанием Мэтта было скорее вернуться, чтобы я простила его. Каждое признание мне в любви – чистейшая правда, и я должна ему поверить.
Предаваться мечтам удобнее всего оказалось в постели, с закрытыми глазами, пока тепло окутывавшего меня покрывала создавало иллюзию объятий возлюбленного. Когда же я спускалась вниз под холодный дневной свет, становилось значительно труднее объединить в единый образ человека, клявшегося мне в вечной любви, с мелочным мужчиной, который забрал с собой все, полностью стерев следы жизни со мной.
Предыдущий вечер я провела, обзванивая отели и спрашивая, не у них ли остановился Мэтт. Ночью я послала Кэти сообщение:
Звонила во все гостиницы Мерсисайда. Он не поселился ни в одной из них.
Через несколько минут она отозвалась:
Он едва ли обитает сейчас где-то поблизости. Тебе нужно справиться со своей одержимостью. Он может находиться где угодно по всему миру. Пора примириться с его уходом. Люблю и целую тебя.
Я чуть не взорвалась от возмущения:
Вот уж спасибо за такую поддержку!
Кэти прореагировала немедленно:
Мне очень жаль. Просто лучшим способом отомстить ему станет забвение. Сделай вид, что тебе его уход глубоко безразличен. Знаю, это трудно, но чем меньше ты будешь думать о нем, тем легче тебе станет. Посмотри хороший фильм или почитай книгу, чтобы отвлечься от мыслей о нем. Целую.
Кэти считала любовь очень сложной штукой, порой жестокой, и давала другим советы, исходя из своей точки зрения. Я же не была уверена, что доживу до момента, когда Мэтт станет мне полностью безразличен, хотя отчасти последовала ее рекомендациям, включив телевизор, но это лишь напомнило мне о том, как он увез свою новую панель, тщательно упаковав ее. Я нажала красную кнопку пульта дистанционного управления, взяла планшет и заставила себя читать.
Позднее отправила Кэти еще одно сообщение. Меня внезапно взволновала мысль, не приходившая в голову прежде, хотя я не могла поверить в такую возможность. И не представляла, как мне воспринимать ее, если в ней и заключена истина. Страх комком подкатывал к горлу каждый раз, когда я думала об этом.
А он не мог бросить меня ради другой женщины?
Она ответила через десять минут, я же к тому времени успела довести себя почти до истерики, воображая Мэтта с другой. Мне представлялось, как он обнимает ее, как его горячее дыхание обжигает ей лицо, как он говорит о своей любви к ней, о вечной любви. От этих мыслей я в буквальном смысле ощущала боль.
А разве были хоть какие-то признаки, что у него завелся кто-то на стороне?
Я подумала над этим, напряженно вглядываясь в темноту холодной комнаты.
Нет.
На сей раз ответ пришел гораздо быстрее:
Постарайся не морочить себе этим голову. Уже поздно, и тебе необходимо выспаться. Мы поговорим обо всем в воскресенье.
Хорошо. Тогда до встречи.
Несколько часов я лежала без сна, вспоминая поведение Мэтта в последние несколько дней перед его уходом. Никаких отклонений от нормы. Не было ни одного момента, когда бы у меня возникли подозрения. Например, он не имел привычки прятать от меня свой мобильный телефон, хотя редко пользовался им дома. Казалось, ему безразлично, просматриваю я его или нет. Я уже давно не проявляла любопытства, не чувствуя никакой необходимости подвергать его проверкам. Сейчас приходилось лишь злиться на себя за подобную небрежность. Мэтт не казался ни более счастливым, чем обычно, ни чрезмерно взволнованным. Мне не вспомнилось ни единого признака, что он мог продумывать нечто столь радикальное, как уход из дома. Бегство от меня. Полное исчезновение из моей жизни.