– Опять эта кривая все испортила! – раздался возмущенный голос Берты.
Она достала из чана простыню с ярким пятном посередине, потом покопалась и выудила откуда-то со дна красную тряпку.
– Смотрите! Зеленая бестолочь снова пропустила!
Ника, до этого сидевшая на полу и разбиравшая груду грязного белья на кучки поменьше, возмущенно подскочила.
Она все проверила. От и до! Каждую тряпочку! Не было там красного!
Хватило того, что Дарина отчитала ее на прошлой неделе за то, что к белому попал чей-то черный шарф и выкрасил все в уныло-серый цвет. Пришлось перестирывать и кипятить. Все прачки потом объявили ей бойкот и не разговаривали. Хотя они и так с ней не разговаривали.
Время шло, морок был на месте, и сколько Ника ни пыталась его скинуть – все бесполезно. Магию Мойры ей было не переломить.
– Ника! Опять ты мечтаешь?! – Дарина рассердилась.
Несмотря на то, что она изначально отнеслась к убогой работнице с пониманием и даже жалела ее, терпение подходило к концу. Доминика решительно ничего не могла сделать правильно. Стала стирать – все валилось из рук. Шить – не могла удержать иглу в кривых пальцах. Отнести, переставить – обязательно что-то уронит и испортит.
Единственное, что ей доверили – это сортировать белье. Белое в одну сторону, темное в другую, и кучки по цветам.
– Я долго терпела, – Дарина грозно нахмурилась, – но даже моему ангельскому терпению есть предел. Еще один промах, Ника… Один только промах – и ты вылетишь отсюда. Я сдам тебя Кайрону, и пускай он дальше отправляет тебя куда захочет. Поняла? Еще одна ошибка – и ты здесь больше не работаешь!
Обидно было до слез. В Ар-Холе девушек не готовили работать прачками. Их учили петь, танцевать и вести интересные беседы, а не копаться в чужом грязном белье. И тем не менее она старалась. Невзирая на боль в спине от непривычки, на стертые чуть ли не до мяса руки, на пальцы, которыми ничего не получалось нормально прихватить. Старалась, но все равно допускала ошибки и промахи во всем, за что бы ни взялась.
И Ника догадывалась почему…
Пока Дарина отчитывала Доминику, Берта хитро переглядывалась со своей закадычной подругой Наной. Кто-то из них подсунул эту тряпку! И оставлять это просто так Ника не собиралась.
День выдался напряженным. И только вечером, когда вся работа была закончена, и девушки собрались в комнате для прислуги, она решительно подошла к Берте.
– Что тебе, чудовище? – нагло ухмыльнулась та.
Вместо ответа Ника швырнула ей на колени красную тряпку.
– И что?
Боги, как ей не хватало возможности нормально говорить! Она бы поставила хамку на место, проучила ее, рассказав все Дарине, но язык по-прежнему не слушался. Не получалось сказать ни слова.
– Мммууу, – передразнила ее Берта, скорчив гадкую физиономию, – хватит мычать, убогая.
– Мммууу, – поддержала ее Нана.
Остальные не вмешивались. Кто-то с интересом наблюдал за происходящим, кто-то недовольно отворачивался, но никто не попытался это прекратить.
Нику трясло. От злости, от обиды, от негодования. У нее уже пекло глаза от подступавших слез и тряслись губы. Хотелось разреветься.
Она была здесь совершенно одна. Против всех. Как последняя неудачница. Посмешище!
– Тебе в хлев надо, – продолжала потешаться Берта, – там коровы как родную примут. Будете стоять в соседних стойлах, жевать траву и друг другу мычать последние новости… Ай!
Доминика сорвалась. Бросилась на обидчицу и залепила ей такую звонкую пощечину, что затихли все.
– Ах ты, гадина! – Берта рванула к ней и вцепилась в волосы. – Я тебе покажу, чучело зеленое! Я тебе устрою…
Никогда до этого момента Нике не приходилось драться. Она была слишком воспитана, слишком спокойна и умна для этого. В прошлой жизни. Теперь все изменилось.
Не замечая боли, она лупила противницу, пинала, царапала, кусала. Таскала за волосы, рычала, как дикая, давая волю ярости, выплескивая накопленные боль и обиду.
Берта, поначалу активно ринувшаяся в драку, не ожидала столь свирепого отпора и больше прикрывалась, чем била. А потом и вовсе заголосила:
– Помогите! Уберите ее от меня!
Помочь никто не пытался. Даже Нана и та стояла, открыв рот, и боялась сунуться к разъяренной Доминике.
Неизвестно, чем бы закончилась эта потасовка, если бы дверь в комнату не распахнулась.
– Что здесь происходит?
На пороге стоял мрачный Брейр.
Услышав его голос, Ника тут же отпрянула, а Берта, наоборот, повалилась на пол и принялась надсадно рыдать.
– Хватит выть! – вперед выскочила Дарина и за шкирку вздернула свою подчиненную на ноги. – Что вы здесь устроили?!
– Это все она! Вот… – прачка выставила вперед исцарапанную руку. – Она меня разодрала!
Доминика, сколько ни старалась, не могла вспомнить, когда ей удалось так поранить мерзавку. Вроде только по щекам лупила да волосы клочьями выдирала.
Брейр, не отрываясь, смотрел на нее. Это зеленое недоразумение не выходило у него из головы. Он даже вернулся в город раньше, чем планировал, потому что на душе было неспокойно. Оказалось, не зря. Еще издали услышав голоса в комнате для прислуги, кхассер уже знал, что это она. Только думал, что Ника будет прятаться в углу и рыдать, но никак не сидеть верхом на одной из прачек и лупить ее.
– Она бешеная! – встряла Нана. – Ходит, мычит, глазами своими страшными везде рыскает! Ведьма, не иначе! Мы ее боимся. Вдруг сглазит? Вдруг порчу нашлет?
– Тихо! – Брейр вскинул руку, прерывая женскую истерику. – Четко, по делу. Что произошло?
– Она подошла… – вперемешку со слезами начала Берта, – швырнула в меня какую-то грязную тряпку, а потом набросилась.
– Что за тряпка?
– Я не знаю.
Удивительно, но тряпка пропала. Просто взяла и испарилась, словно ее и не было. Ника хотела сунуть ее под нос Дарине – та бы точно сообразила, из-за чего произошел конфликт и откуда пятна на простынях. К сожалению, улика пропала.
– Она все время что-то мычит. Я не понимаю ее. Она жуткая! Хозяин, заберите ее от нас! Умоляю!
Как же Нике хотелось кричать! Чтобы ее, наконец, услышали и поняли. Но, увы, здесь слышали всех, кроме нее.
– Брейр, – тихо произнес Кайрон, – мне кажется, надо ее убирать отсюда. Пока она нам всех работниц не изувечила.
Ника возмущённо фыркнула. Никого она увечить не собиралась, просто сорвалась. Слишком много всего свалилось на выпускницу гимназии. Слишком много обид и испытаний, к которым жизнь не готовила.
– Идем, – Кхассер схватил ее за руку и потащил за собой.
Ее шершавая ладонь была холодной и едва заметно дрожала. Место соприкосновения пульсировало, отражаясь неприятным гулом за грудиной.
Проклятые серые нитки…
– Куда ее теперь? – спросил Кайрон, когда они вышли на крыльцо. – По всему замку уже распространилась новость, что ты привез экзотическую барышню. Ей покоя не дадут. Может, просто вернешь ее туда, где взял?
Брейр поднял кулак, демонстрируя серую нить:
– Не могу. Пока эти нитки на мне, от зеленой не избавиться.
Брейр угрюмо смотрел на свою подопечную. В простом коричневом платье прислуги после драки она выглядела еще хуже, чем раньше.
– Разрежь? Не смотри на меня, как на идиота. Я не знаю ваших правил с нитками, лентами и прочим.
– Их Тхе’маэс только может снять, больше никто, – сердито обронил Брейр и поволок Нику по ступеням вниз.
Она упиралась, но кхассер этого даже не замечал.
– Куда ты ее тащишь?
– К Нарве. Ей там самое место.
Он собрался отвезти ее к старой травнице, что жила по ту сторону реки. Старуха почти тронулась умом и порой не узнавала даже своих, зато находила редкие травки и варила отменные зелья. Она никогда не совалась ни в деревню, ни в город, предпочитая вести уединенный образ жизни. Бродила по полям, что-то бормотала, пугая сельских мальчишек… Теперь будет бродить на пару с зеленой и пугать еще больше.
Он жестом приказал конюху вывести оседланную вирту. Ухватив Нику поперек талии, закинул ее в седло так легко, будто она ничего не весила, и заскочил следом.
Доминика даже дернуться не успела, как оказалась в кольце мужских рук. Только это были вовсе не объятия пылкого возлюбленного, о которых так мечтали невесты из Шатарии. Она чувствовала каменную грудь позади себя, отрывистое дыхание на макушке и как его бедра прижимались к ее. Пыталась отодвинуться, но он рывком усадил ее обратно:
– Сиди ровно! Свалишься – все кости переломаешь.
Ему и невдомек было, что Ника прекрасно умеет ездить верхом. Он был уверен, что она настолько неуклюжа, что если не держать, то непременно свернет себе шею.
Они выехали за ворота, спустились с холма и, миновав деревню, выбрались к широкой переправе. Дальше припустили галопом по узкой тропе, уводящей вглубь унылого осеннего леса, и, вдоволь попетляв между облетевших берез и хмурых елей, вывернули на опушку.
Там притаился крошечный старый домик с покосившимся крыльцом, латаной-перелатаной крышей и грязными узкими окошками.
– Приехали! – Брейр по-кошачьи легко спрыгнул на землю и следом за собой стащил притихшую Доминику. – Теперь ты живешь здесь.
Заправив руки в карманы, он направился к крыльцу. Зеленая за ним не пошла.
Он чувствовал ее взгляд между своих лопаток. Сердитый такой взгляд, обжигающий недовольством.
А чего она ждала? Что по голове погладят за такие выходки?
Кхассер несколько раз ударил кулаком по облупившейся деревянной двери и, облокотившись на скрипучие перила, стал ждать. Как же ему все надоело. До зимы всего ничего, скоро возвращаться в лагерь, к открытию переходов в Милрадию, а он, вместо того чтобы весело проводить оставшиеся дни, вынужден заниматься зеленой тоской.
– Кого там еще демоны принесли? – в хижине раздался скрипучий голос, – проваливайте туда, откуда пришли. А то порчу напущу!
Брейр шумно выдохнул:
– Ты не умеешь наводить порчи, Нарва. Так что не ворчи и открывай.
В доме послышались быстрые шаркающие шаги, скрипнула дверь и на пороге появилась старая сгорбленная бабка. В темном платье, поверх которого накинут пестрый передник, косынке, прикрывавшей седые волосы, и резиновых галошах.
– Хозяин, – она учтиво поклонилась, – извини, не признала.
Кхассер отмахнулся:
– Неважно. Принимай, я тебе помощницу привез. Доминику.
– Зачем мне помощница? – тут же всполошилась старуха. – Не надо мне помощниц. Я сама справляюсь.
– Не обсуждается… Все равно ее деть некуда.
Нарва обиженно засопела, но спорить с хозяином не решилась.
– Где она?
Брейр, не оглядываясь, кивнул себе за плечо. Белесый старческий взгляд переполз на Нику, прошелся снизу вверх и замер на лице:
– Уж ты какая! – почти с благоговением выдохнула старуха, тут же забыв о своем возмущении. – А что она умеет?
– Кто же ее знает? – Брейр еще раз хмуро посмотрел на Доминику и развел руками. – Она не говорит. Только мычит. И я даже не уверен, что до конца понимает, что ей говорят.
Ника насупилась.
– Еще и немая? – Нарва продолжала ее рассматривать. Без брезгливости. Скорее с неприкрытым любопытством и толикой восхищения. – Это хорошо. Такая помощница мне подходит. Не люблю болтунов.
– Вот и славно. Счастливо оставаться.
Его совесть была чиста. Все, что мог, он сделал: бабке компанию привел, убогую пристроил, недовольство в замке погасил.
– Живешь тут, слушаешь Нарву, – произнес, нависнув над Доминикой, – узнаю, что чудишь… – Не договорил. Потому что не знал, что сказать. Что он мог сделать? Ничего! Серые нити – гарант безопасности и одновременно кабала, от которой так просто не избавишься. – Поняла?
В ответ взгляд такой, что под ребрами кольнуло. Зараза зеленая!
– Поняла? – повторил с нажимом. Ника кивнула. – Молодец. И чтоб ноги твоей рядом с деревней не было. Если люди начнут жаловаться – отвезу на дальнюю заставу.
Он вскочил в седло и, натянув поводья, развернул вирту в обратный путь. Напоследок кивнул полоумной старухе, смерил взглядом «невесту» из Шатарии и уехал, уверенный, что до следующей весны о них не услышит.
– Ну что притихла, как неродная? – проскрипела Нарва. – Проходи. Знакомиться будем.
Доминика как стояла на месте, так и продолжала стоять. Что сама старуха с ее горбом и мутными белесыми глазами, что ветхий дом казались ей жуткими.
Травница смерила ее снисходительным взглядом и скрылась внутри хижины:
– Ну стой, стой. Когда медведь придет – привет передавай… если успеешь.
О боги! Еще и медведи?!
Доминика испуганно обернулась. Кругом унылый лес, серые стволы деревьев и пожухлые кусты. Где-то между ними трещала одинокая сорока, а вдали на опустевших болотах возмущенно скрипел припозднившийся дергач.
Потом хрустнула ветка. Может, просто упала шишка или неосторожная белка недопрыгнула, но Ника уже представила самое худшее и быстрым шагом направилась к избушке. Поднялась по скрипучим ступеням и заглянула внутрь.
– Иди уже, – насмешливо проскрипела старуха.
Внутри было тесно. Тускло светили свечи, расставленные на столе и полках. Пахло травами – все стены были завешаны пучками, туго сплетёнными в сухие косицы, и набитыми до отказа мешочками. Доминика узнала терпкий запах полынника, освежающую горечь мяты, сладкий дурман зрелого хмеля.
– Разбираешься в травах? – от внимательной старой Нарвы не укрылось, с каким интересом девушка рассматривала ее запасы.
Ника пожала плечами. О травах она знала если не все, то почти все. Нет нужды тратить силу целителя, если многое можно сделать с помощью настоек и порошков.
– Подай мне раноллу розовую, – попросила старуха.
Девушка послушно сняла с гвоздя маленький пучок травы, больше похожий на еловые ветки, и протянула травнице. Она оторвала пару листиков, смяла их скрюченными от старости пальцами и попыталась отправить в рот. Но Ника не позволила – выбила из рук отраву и возмущенно отобрала пучок.
– Разбираешься, – убежденно протянула Нарва, – эх, и заживем мы с тобой, девочка!
Она принялась накрывать на стол. Выставила две видавшие виды чашки, мед в пиале с отбитым краем, и дымящийся чайник, едва снятый с очага.
– Будем травы собирать, делать лучшие в Вейсморе зелья и торговать ими. Станем богатыми и знаменитыми. К нам выстроится очередь из самых завидных мужиков. Ну а что? Кривая я и зеленая ты – чем не невесты?
Ника не удержалась и прыснула смехом.
– Добро пожаловать, Ника, – старуха перестала казаться жуткой, – идем пить чай.