Глава 2. Специалисты широкого профиля

Прошло уже два месяца с момента как на Плаже приземлился самолет с тремя американскими летчиками. Босси оказался на удивление приятным собеседником, а двое рядовых просто были подарком небес за все мои тяготы с попыткой решить некоторые проблемы

Матрос Герман Тиландер оказался рыбаком с города Чальстона, до призыва занимался ловлей креветок, часто ходил на шлюпе под парусом и неплохо разбирался в прибрежной навигации. На мой вопрос, сможет ли он построить баркас или драккар, ответил не задумываясь:

– Да, сэр, при наличии необходимых материалов и инструментов, – под инструментами, в первую очередь, подразумевалась возможность изготовления досок. Кое-что из инструментов у меня было, но не было пилы и я просто не знал как ее сделать, не получив сталь жидкого качества.

Но главным подарком оказался Уильям Лайтфут, сын кузнеца в четвертом поколении из Орегона. Еще со времен Гражданской войны в США их семья владела кузницей, которая приросла небольшим предприятием по плавке чугуна и стали. Несмотря на конкуренцию со стороны крупных металлургических заводов, семья Лайтфут не сдавалась и упорно вела свой бизнес. Они отливали чугунные котлы, делали гвозди нестандартных размеров, различные скобы и ножи.

Уильям сразу забраковал наш способ получения железа, объяснив, что таким образом можно получить лишь низкокачественное железо.

– Сэр, Вам нужна простейшая доменная печь. И печь для полукоксования бурого угля.

– Уильям, ее реально построить в наших условиях? – спрашиваю, не особо веря в положительный ответ.

– Возможно, сэр, при условии, что будут огнеупорные кирпичи. А для них нужно получить шамот. Можно построить небольшую домну, но сэр, ее КПД будет конечно низковат, потому что эффективной продувки чугуна не получится и сталь будет высокоуглеродистой.

– Уильям, глина есть, может попробуем получить шамот, для огнеупорных кирпичей?

– Сэр, нам нужен каолин, обычная глина практически не подходит, но раз вы ставите задачу, я буду стараться.

– Хорошо. Помощники у тебя будут. И говори мне, если, что-то помешает, – не слушая этого вечного «Да сэр, хорошо, сэр», я оставил парня разбираться с глиной. Уже второй месяц Уильям обжигал глину в нашей допотопной печи, получая спекшиеся гранулы, которые затем дробил на мелкие кусочки. Рам вначале это воспринял как оскорбление, но я ему объяснил, что скоро будем получать столько качественного железа, что ему и мне не снилось. Со временем кузнец настолько втянулся в процесс получения шамота, что Уильям мог заниматься другими делами.

Герман Тиландер подружился с бывшими Выдрами и целыми днями пропадал там, улучшая рыбацкие сети, которых уже было две. Периодически он помогал Лайтфуту, но больше был с Меном и Наа.

Удивительно как быстро и органично влились американцы в наш коллектив. Тиландер уже давно жил среди Выдр с женщиной из их племени, для которой он сделал хижину повыше, чем у остальных. Лайтфута я несколько раз замечал в компании то одной, то другой девушки, но с просьбой о благословении на брак он пока не обращался.

Босси никакими особыми талантами не обладал: это был военный уже в третьем поколении. Он внес ряд предложений по усовершенствованию обороноспособности поселения.

Самолет мы докатили до моего дворца и теперь он стоял, развернувшись дулами пулеметов в сторону степи. Пулемет калибра 12,7 из надфюзеляжной турели и пулемет калибра 7.62 из подфюзеляжной турели демонтировали сразу и занесли в мой дворец. Два пулемета калибра 12.7, расположенных в крыльях, трогать не стали, чтобы не ломать крылья самолета. Несколько раз заставал Босси в положении на боку с поджатыми ногами. Вот и сейчас, проходя мимо его комнаты, услышал человеческий стон. Для него я выделил уголок в своем дворце, который отгородили от остальной части дома ветками и накрыли шкурами.

– Энсин?

– Да, Макс, – отозвался американец и появился в проеме, согнувшись и прижимая руки к животу.

– Что с тобой, Энсин?

– У меня язва желудка, Макс, порой прихватывает меня крепко, нет сил терпеть.

– Энсин, ложись на спину и подогни колени, я осмотрю тебя.

Американец покорно лег и согнув колени расслабил живот. Живот болезненный, напряженный при пальпации по всей области. Босси не может сдержать криков при пальпации в области проекции поджелудочной железы. Только сейчас замечаю, как он бледен: крупные капли пота стекают по лицу.

– Энсин, как давно появилась боль, и какая она была?

– Час назад, Макс, словно проклятый япошка пырнул меня своим мечом и проворачивает его. Меня даже вырвало, так сильно еще у меня не болело, – Босси застонал с снова свернулся калачиком.

Теперь пот выступил у меня: перфорация, никаких сомнений. Прободная язва желудка или двенадцатиперстной кишки – в положении американца никакой разницы, смерть наступит от шести до двенадцати часов. И ничего я не смогу сделать, кроме как дать ему вытяжку мака. Я не сумею сделать операцию, даже с маком он у меня умрет либо от шока, либо от кровопотери. Резекцию желудка или двенадцатиперстной никто и никогда не делал в одиночку в полевых условиях.

– Энсин, я сейчас, – нахожу свои шарики из ячменного теста, пропитанные маковой вытяжкой, возвращаюсь.

– Держи во рту пока не рассосется, через полчаса тебе полегчает. Я скоро вернусь, Энсин, лежи и не пытайся вставать или ходить, – выхожу из дома, надо позвать Германа и Уильяма, им надо знать прогноз Босси. Обоих нахожу недалеко от кузницы, где из шамотной крошки с добавлением глины и песка, ребята формируют кирпичи для будущей печи по полукоксованию угля и домны.

– Добрый день, сэр, – здороваются они, не отвлекаясь от работы.

– Добрый, ребята у меня плохая новость. Язва лейтенанта обострилась и в желудке образовалась дыра. Ему осталось жить максимум сутки, в лучшем случае, – оба бросили работу, смотрят напряженно, в глазах незаданный вопрос.

– Нет, ребята, здесь я бессилен, даже будь он сейчас в Форт-Лодердейле в госпитале, у него было бы меньше десяти процентов на успешное выздоровление.

– Сэр, – это обращается Тиландер, лейтенант знает?

– Нет, Герман, решил вначале сказать вам.

– Он герой войны, он должен знать правду, может у него есть предсмертное пожелание.

– Хорошо, мойте руки и пойдем к лейтенанту, – я смотрел как помрачневшие американцы моют руки, не проронив ни слова.

Когда мы пришли к Босси, он чувствовал себя лучше: стоны прекратились и выглядел он живее. Опиум сделал свое дело и лейтенант не казался смертельно больным.

– Макс, ты волшебник, – воскликнул Босси, делая попытку встать, но лицо исказилось от боли. – Я чувствую себя гораздо лучше, что за самодельные капсулы такие?

– Это ячменная мука с опиумом, Энсин, это просто немного облегчило боль. У тебя прободная язва желудка и, как мне не хотелось бы этого говорить, у тебя остались максимум сутки, – я замолчал.

Босси встретил известие достойно: минуту он молчал, затем невесело улыбнувшись ответил:

– А кто из нас бессмертен, Макс? Я мог умереть десятки раз во время войны, но Господь позволил мне пожить. Разве могу я оспаривать его решение? У меня к тебе просьба, позаботься о моих людях, когда меня не станет. Ты хороший человек, Макс, господь отблагодарит тебя за все.

Босси замолчал, этот монолог дался ему нелегко.

– Сэр, у вас есть какие-нибудь пожелания, – протиснулся вперед Герман Тиландер, верный своему офицеру.

– Я хотел быть похоронен как мой отец и мой дед, под воинский салют. Но здесь каждый патрон на весь золота, поэтому нет, я не буду просить о такой почести, – Босси откинул голову на шкуру.

– Энсин, я обещаю тебе салют, – мне до чертиков было жаль патроны, но три выстрела я мог позволить, отдавая дань почести этому смелому офицеру.

– Благодарю тебя Макс, да вознаградит тебя Господь. Дай мне еще этих опиумных шариков, если есть, не хочу умирать стоная, – я молча сходил за шариками и вручил Босси. Он крепко сжал мою руку и проговорил, стиснув зубы от боли:

– Ты сказал максимум сутки, прости, что буду стонать под боком столько времени. Уходи Макс, я не хочу, чтобы видели, как слаб американский офицер перед смертью, – на его глазах блеснули слезы.

Я вышел с тяжелым сердцем: всего за два месяца этот человек изменил в лучшую сторону моё мнение о своих соотечественниках. Я и так вполне лояльно относился к американцам, но Босси открыл мне глаза на многие вещи. Они так же любили своих родителей, детей, гордились своей страной и своими достижениями. И в середине двадцатого века не считали себя лучше других.

Босси умер к вечеру: вернувшись от Уильяма и Рама, что начинали обжиг первой партии огнеупорного кирпича, я не услышал стонов или шума в углу, отведенном для американца. Он лежал на спине, вытянувшись, с расслабленными ногами. В правой руке Босси сжимал нательный солдатский жетон, левая рука лежала на шкуре, из трех опиумных шариков, один он не успел использовать.

Хоронили лейтенанта Энсин Джозеф Босси на следующий день: могилу мои Русы выкопали быстро, избавив Тиландера и Лайтфута от необходимости заниматься этим. Я сказал несколько слов про покойного. Затем высказались оба солдата и наконец, Тиландер прочел молитву. По моей команде мы выстрелили вверх, прощаясь с офицером.

Не привыкшие к выстрелам заблеяли овцы и козы, замычали буйволы, только Бима вела себя спокойно. Жители поселения хоть и слышали выстрелы, но каждый раз приходили в нервное смятение. У нас не было времени и возможности сделать нормальный гроб, поэтому хоронили мы Босси завернутым в шкуры.

Когда засыпали могилу и двинулись обратно, Уильям Лайтфут привлек мое внимание вопросом:

– Сэр, сколько лет кобыле?

– Три точно будет, Уильям, почему спрашиваешь?

– Я заметил, что она к вам очень привязана, сэр. Отпустите ее на волю и она вернется обратно после спаривания с жеребцом. И у вас появится еще жеребенок.

– Ты уверен, Уильям?

– Да сэр, мой дед помимо кузни разводил лощадей. Он так часто делал, иногда его кобылы приводили с собой даже чужих жеребцов. Дед их потом возвращал владельцам и даже получал вознаграждение.

– А если она не вернется, Уильям? И как она найдет табун?

– Она вернется, сэр, раз так к вам привязана. А табун ее найдет сам, как только она окажется по ту сторону рва на свободе. Пока она находится здесь, приплода не будет, она кобыла. Был бы жеребец, можно было кастрировать и работать на нем.

Я задумался, логика в его словах была. Пока мне не особо нужны лощади, но появись жеребцы и кобылы покрупнее, можно было бы создать отряд всадников. Да и на лощади за сутки покроешь втрое больше расстояния, чем пешком.

В сопровождении Уильяма я подошел к загону: Бима с радостным ржаньем побежала ко мне, обнюхивая и фыркая. Потрепал её за гриву и с тяжёлым сердцем надел уздечку: надо было перевести лошадь через ров. Подъехав ко рву, перевел Биму через мостки и снял уздечку. Кобыла стояла рядом, кося на меня большим глазом.

– Иди, Бима, нагуляйся вволю и возвращайся, – легонько стукнул по крупу. Бима отбежала метров на двадцать и повернулась, фыркая, дескать «Ты что хозяин, давай иди ко мне».

Я перешёл ров и заставил поднять мостки. Кобыла подскакала ко рву и призывно заржала, вставая на задние ноги.

– Иди, Бима, – я швырнул комья земли, чтобы её отогнать. Бима пробежалась по небольшому радиусу и снова заржала у рва. Наши взгляды встретились и несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Затем кобыла, видимо как-то поняв меня, опять сделала стойку, заржала и понеслась галопом в степь, оставляя меня одного.

По дороге во дворец я встретил группу ребятишек, среди которых были оба моих сына. Мал уже догнал по росту Миху, но разговаривать пока не умел. Миха уже неплохо говорил, но проглатывал окончания слов. Увидев меня, оба сына бросились навстречу, измазанные и голозадые. Волосы Миха темнее, Мал скорее между шатеном и блондином, но глаза у обоих мои.

Подкинув детей в воздух по очереди, взял их на руки и понес домой. Нел готовила еду, а Миа точила нож. Беременность Нел уже была видна издалека, но на ее активности это не сказывалось. Пока кушал, Миа доставала просьбами разрешить ей выйти на плоту в море, поискать Зи. Мне было интересно, что за зверь такой, но акулы меня беспокоили больше.

– Миа, скоро я сделаю большую лодку, с высокими бортами, и поохотимся на твоего Зи.

– Когда скоро? Одна Луна, две Луны?

– Не знаю, может чуть больше. Лучше займись сыном, он ходит, где попало.

– У Нига воспитанием детей занимаются мужчины, – парировала моя воительница, разглядывая лезвие ножа.

– Миа?!

– Но я теперь не Нига, а Рус и должна делать мужскую работу, – она вскочила с места и схватив сына на руки, несколько раз подкинула его в воздух, заставляя визжать от удовольствия. Посчитав на этом выполненным свой материнский долг, поставила сына пол и со словами «Я на охоту» исчезла среди пальм.

Я пошел к кузнице, чтобы посмотреть, как продвигаются дела у Уильяма, и застал их в момент погрузки готовых кирпичей в печь.

– Сэр, печь очень маленькая, нужна больше, чтобы быстрее получать кирпичи. С этой мы провозимся очень долго, – Уильям вытер пот и продолжил, – я хотел ее разобрать и увеличить в высоту, это дало бы повышение температуры, но он не дает мне этого сделать.

Рам, понимая, что речь идет о нем, оскалился.

– Рам, печь надо сделать больше. А потом мы сложим из кирпичей другую, намного больше и ты сможешь плавить железо очень много. Кузнец посопел и кивнул, слова про «много железа» переубедили его.

– Уильям, сделайте первую партию кирпичей, посмотрим, что получится. Потом можешь увеличить печь по своему усмотрению, Рам мешать не будет.

– Хорошо, сэр, – повеселевшим голосом отозвался Лайтфут, закидывая уголь в топку. Мальчишка раскрутил вентилятор, и топка через пару минут загудела.

– Сэр, а почему вы не сделали традиционные меха? Они же эффективнее и работать с ними легче.

– Уильям, у меня не получилось, если ты сможешь их сделать, я буду рад. Тем более, что этот вентилятор не сможет снабдить достаточным потоком воздуха домну. Сколько она должна быть в высоту?

– Они бывают очень высокие, но нам хватит и четырёх метров на наши нужды. В ней можно будет выплавить до ста килограммов чугуна, который, уменьшая содержание углерода, превратим в сталь.

– Чугун нам тоже не помешает, Уильям, – я подумал о котлах для племени, можно будет всех приучить к жидкой пище. – Так сколько времени должны обжигаться кирпичи? Шамот обжигался и готовился очень долго.

– Сэр, у меня нет точных данных, я буду вытаскивать по несколько штук через определенные промежутки времени и проверять их на прочность и влагопоглощение. Так и узнаю, по-другому никак, – Лайтфут развел руками.

– Хорошо, скажи мне как добьешься результата и кстати, как успехи в изучении языка Русов?

– Учу, сэр, скоро буду с вами говорить только на нем. Здесь английский кроме вас и Германа больше никто не знает. Поэтому мы с Германом уже можем говорить, но пока стесняемся перед вами, сэр.

– Стесняться не надо, разговаривайте и со мной, ладно, Уильям, желаю удачи, жду от тебя хороших новостей, – обменявшись рукопожатиями с ним и Рамом, пошел к побережью, проведать Тиландера.

Пожимать руки мы стали с появлением американцев, мои Русы быстро переняли эту манеру и теперь все здоровались при случае именно так.

Я вспомнил время, когда сел самолет: вначале мои люди также посчитали прилетевших Великими Духами. К самолету даже подходить боялись, обходя стороной. Но мне такое многовластие совсем не улыбалось и я быстро довёл до Хера и Ары, что прилетевшие – помощники Великого Духа. Но сами не Духи.

Племя довольно быстро, стараниями Ары и Хера, определило для себя статус прибывших. К ним относились уважительно, уступали дорогу, давали лучшие куски мяса. Но никакой приставки «Са» к имени не было. Герман превратился в Гера, а сложное имя Уильяма стало коротким Уил.

Герман Тиландер быстро нашел общий язык с Выдрами, а после модернизации рыбацкой сети стал в их глазах авторитетом. Сам Наа был рад, что его дочка приглянулась молчаливому американцу с курчавыми волосами, в чьих жилах текла часть испанской крови. Вот так быстро и удачно в наше племя вписались двое американцев, которые к тому же оказались специалистами довольно широкого профиля. А я еще жаловался, что мне не везет на «рояли».

Загрузка...