Какое отношение имеет детство к тому, что я стал успешным и богатым человеком? Хороший вопрос, на который я отвечу сразу, чтобы вы, читающие мою книгу, не пропускали эти важные страницы. В детстве лепится наша основа, и делают это наши родители, бабушки и дедушки, а так же наши друзья и знакомые. Да, к подростковому возрасту, мы становимся отражением нашей семьи, но во взрослой жизни надо помнить, что без родителей мы живем дольше, значит и ответственность за свои поступки, несем самостоятельно. Ведь будучи взрослыми, мы сами решаем с кем дружить и как поступать. Наши родители дают нам то, что могут – большего просить мы не вправе.
Когда моему отцу рассказали, что у него родился сын, он очень обрадовался. Вскочил на велосипед, как на коня и поехал рассказывать родственникам о счастливом событии. В роддом за мной и мамой он пришёл пешком, так как мы жили всего в паре кварталов. Сейчас к рождению ребенка покупают коляски, стульчики, ходунки и прочее приданное, по-другому и не назвать. Тогда всё было проще. Судя по фотографиям, что остались с того времени, коляски у меня не было, видимо «гулял» я на руках у родственников, а потом своим ходом.
Первое время мать боялась брать меня на руки и давать мне грудь, уж очень я был маленький – чуть больше полутора килограмм, хоть и родился в срок. Она описывала меня так: смуглый, как будто негр, ручки – веточки, ножки чуть толще и глаза внимательные не по возрасту. Надо сказать, мой недовес мама исправила быстро, усердно меня кормила и уже к восьми месяцам я был этаким толстощёким крепышом.
Мои испытания начались с самого раннего возраста. В девять месяцев мне сделали прививку под лопатку. Занесли инфекцию. Мама рассказывала, что я сильно болел, чуть не умер. Шрам под лопаткой остался на всю жизнь. Но, слава Богу, всё обошлось. Этого я, бывший тогда девяти месяцев от роду, конечно, не помню.
Это первый случай стояния между жизнью и смертью, всего их было более тридцати.
Всё это, как вы понимаете, я пишу со слов моих родителей. Моё первое осознанное воспоминание – это воспоминание о том, как мама оставляет меня дома одного и уходит на работу. Думаю, мне в тот момент было чуть больше двух лет. Она говорила мне, где горшок, где еда и уходила надолго, до самого вечера. Весь день я один – маленький мальчик в маленькой комнате, что находится в подвале дома.
Первые семь лет моей жизни наша семья жила в подвале, сначала в одном, потом в другом, далее в третьем. Теперь это принято называть цокольный этаж, но по мне как не назови – подвал он и есть подвал: постоянный полумрак и ноги спешащих мимо людей в окнах.
Наше жилище, при всей своей бедности, было уютным. Мама вкладывала много труда в то, чтобы у нас было чисто и красиво. Помню, как она скоблила деревянные полы ножом, доски от этого становились светлыми, слово их недавно положили, или как она гладила нашу одежду большим чугунным утюгом. Раньше утюги работали не от электричества, а нагревались за счет положенных внутрь углей. Пока угли горели, можно было гладить, если угли остывали, мама размахивала утюгом из стороны в сторону. От притока воздуха угли краснели и начинали немного дымиться, было похоже, что у мамы в руках паровоз из которого валит дым. Еще помню наш примус, медный и блестящий, если его начистить песком. Мама готовила на нем самую вкусную еду на свете – мамину еду.
К описанию нашего быта можно добавить ещё одну интересную деталь – каждые полгода мама делала перестановку, полностью меняя облик нашего жилища. Так по приходу домой можно было подумать, что ошибся дверью: там, где раньше стояла кровать, теперь был шифоньер, стол был убран с середины зала к окну, а диван от дверей переехал к противоположенной стене. Мне нравились такие перемены, а отца они неизменно удивляли. И ещё, когда мама прибирала, она всегда пела, голос у неё был чистый и красивый. Как сейчас помню: мама моет пол и поёт «Бродяга судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах…».
К счастью таким вещам, как материальный достаток, в детстве не предаешь большого значения, было намного важнее, что тебя любят и то, что с друзьями можно играть допоздна.
Не смотря на некоторые лишения и тяготы, я считаю, что моё детство было очень хорошим. Хорошее детство простого мальчика.
В школе я учился не очень прилежно, но годы эти вспоминаю с теплотой и чувством искренней благодарности к моим учителям.
Помню свою восьмилетнюю школу – деревянное здание, по форме напоминающее букву «П». Сейчас этого здания нет, но в моей памяти оно есть, и ничуть не изменилось. Наша память-кладезь дорогих и бесценных воспоминаний, персональный Форд Нокс или Государственная Библиотека. И вот ты идёшь между стеллажами, и берёшь с полок, то одну книгу, посвящённую какому-то отрезку твоей жизни, то другу. В этой главе я расскажу о самом начале своего школьного пути.
Моей первой учительницей была великолепная женщина, Коптелова Зоя Георгиевна. Она старалась воспитывать в каждом из нас желание учиться и гордость за достигнутые результаты.
На свою первую школьную линейку я пришёл с мамой. В руках у меня были цветы. Я был так взволнован, что не понимал, кто и что говорит и тут мама подтолкнула меня со словами: «Беги, дари!» Я растерялся потому, что был всем происходящим ошарашен. Оказывается, в этот момент объявили, что ученики должны подарить своим учителям цветы.
Я ещё стоял пару секунд, соображая куда идти и что делать. Затем, увидев девочку, которая направилась куда-то с букетом, пошёл за ней, а точнее побежал, чтобы не отстать. Вот так я и вручил цветы моей первой школьной учительнице. Всё закончилось хорошо.
После линейки был первый урок. Нам что-то рассказывали и объясняли, а я во все глаза смотрел на происходящее. Первую учительницу обычно любят, как маму. У меня не было такой сильной привязанности. Учительница была стройной интересной женщиной, я бы даже сказал красивой, но что более важно – она была доброй. Именно таким и должен быть человек, который несёт знания маленьким детям: добрый, любящий свою работу и справедливый. Настоящий учитель советского образца.
Позже я познакомился с её мужем, если быть более точным: увидел его, когда он приходил встречать её с работы. Он был маленького роста, инвалид, видимо фронтовик, который большую часть времени передвигался на мотоколяске и лишь иногда на костылях. Для меня они выглядели странно, но я чувствовал, что они любят друг друга. У них было двое детей. Супруг умер довольно молодым, видимо из-за болезни.
Я сидел за второй партой и меня часто вызывали к доске. Дома я практически ничего не учил, поэтому отвечал плохо и получал соответствующие оценки. Вот и получалось, что, не смотря на мою плохую успеваемость, она меня поддерживала и всегда в меня верила.
У нас в классе был школьный уголок, в котором, дабы поощрить в нас желание учиться, размещали фамилии способных учеников. Там были колонки «Они могли бы учиться на пять» и «Они могли бы учиться на четыре и пять». Я никогда не был даже ударником, но мою фамилию учительница с завидным постоянством вносила в графу, способных учиться на пятёрки. Для меня, конечно, это было своего рода признанием моих неплохих способностей. Я подходил к стенду, читал свою фамилию, весьма гордился и уходил, на этом все и заканчивалось…
Особенно мне запомнилось объявление оценок в конце первой четверти первого класса. Может потому, что это были мои первые оценки за четверть? Сначала назвали всех отличников – моей фамилии не прозвучало, потом ударников – и тут меня не было. Потом были названы фамилии оставшихся учеников и оказалось, что я в числе посредственных. Как сейчас помню, что по всем предметам я получил четыре и пять и только по русскому языку тройку. И так эта тройка по русскому ко мне привязалась, что вплоть до десятого класса, я от неё отвязаться не мог. Зато по физкультуре – всегда были только пятёрки.
С русским языком и литературой «дружба» не заладилась с первого класса. Потом к тройке по русскому языку присоединились другие: по математике, химии, физике. Надо сказать, что иногда картина в моём дневнике менялась, но тройка по русскому была постоянна. Появившись, раз в моем табеле успеваемости, она осталась со мной навсегда.
Что ни говори, а дорогу осилит идущий. И если ты никуда не идёшь, а тем более присел отдохнуть или лёг полежать, то всё останется, как есть. Данное правило действует по жизни без исключений. К чему я это? Это я всё о том же, о своей учёбе. Тройки за диктанты сыпались на меня, как из рога изобилия, но я упорно не учил правила и очень мало читал. Наверное, это было своеобразное упрямство, которое мне и в жизни потом сильно мешало, но в тот момент я этого не понимал. Я тогда жил по правилу: чем дальше в лес, тем больше дров. Как итог к восьмому классу я окончательно перестал изучать русский язык. Не читал рекомендуемые книги. Из всего рекомендованного списка я прочитал «Мать» Горького и «Преступление и наказание» Достоевского. Когда мы писали сочинения, я прогуливал. Что таить, удачным был тот месяц, когда из тридцати занятий по литературе я не посещал всего двадцать восемь.
Исключение я сделал для стихов Есенина, их я хорошо знал, возможно, потому, что ими увлекался мой отец. У нас были пластинки со стихами, и многие я выучил наизусть. Была даже настоящая запись голоса поэта.
Вспоминается ещё один забавный эпизод из этого периода – мой разговор с бабушкой по поводу моих оценок. Итак, конец четверти. Нам объявили оценки, мы записали их в дневники, и учительница поставила свою подпись под соответствующей колонкой цифр – это говорило о том, что всё записано, верно.
В то время дневники были бумажные – это сейчас они электронные и родители могут смотреть оценки в режиме онлайн, а тогда, что мы только не делали! Меняли листы, переписывая оценки, сами что-то дописывали. Весело было, что сказать. Так вот, я вернулся домой и зашёл к бабе Тане. Она посмотрела на мои оценки, покачала головой при виде тройки по русскому, а затем спросила: – «А почему по поведению четыре?!» Я очень удивился: – «Бабушка, так ведь четвёрка – это же хорошая оценка!» – «Как это так, по поведению у тебя должно быть пять, почему четыре?!» – возмущалась бабушка. Я долго не мог понять её возмущение, для меня четыре по поведению означало, что я веду себя очень даже прилично. Через какое-то время оценки по поведению были упрощены до «примерно», «хорошо» и «удовлетворительно». Моя «четвёрка» по поведению быстро превратилась в «удовлетворительно», что по факту означало «три».
Кроме учёбы у нас были походы всем классом на природу – замечательная традиция, благодаря которой, мы становились дружнее и лучше узнавали друг друга. В поход мы брали с собой еду, кто-то прихватывал игры, и время летело быстро и весело. Ещё одно воспоминание, которое врезалось мне в память и осталось со мной навсегда.
Есть такое свойство памяти – плохое запоминается лучше, чем хорошее, а страшное вообще остаётся с нами на всю жизнь. Смерть ребёнка – это страшно. Когда мы ещё учились в первом классе, утонула на речке наша одноклассница, мы провожали её в последний путь все вместе. Тяжёлое и гнетущее чувство прощания, помню его до сих пор. Прошёл не один год, нас приняли в пионеры и мы пришли к ней на могилу, чтобы разделить эту радость. На её памятник мы повязали галстук, как символ того, что она останется в наших сердцах. Всё это организовала наша учительница, она старалась воспитывать в нас чувство сопереживания и доброты. Думаю, ей это удалось, она смогла привить нам эти качества.
Мы не виделись много лет, а потом нас свёл случай. Мне позвонили её соседи и рассказали, что она бедствует: пенсия маленькая, а трат много, да и одна она доживала свой век. Я приехал к ней и предложил помочь деньгами, она отказалась. Я предвидел такой поворот, поэтому у меня было готово к ней предложение. Я попросил её стать няней для моей маленькой дочки, ведь она была тем человеком, которому я без вопросов доверил бы моё сокровище. Она с радостью согласилась.
Однажды я спросил, а помнит ли она, что я никогда не был ударником. На что она, заплакав, ответила: – «Да если б я знала, какой ты хороший будешь, я бы тебе шестерки ставила…»
В этих откровенных словах вместе с огромной благодарностью было её признание…
Моё детство было счастливым – меня любили родители, у меня была сестра, да и друзей всегда хватало. При этом жили мы бедно, никто нас особенно подарками или сладостями не баловал. Думаю, это было по-своему хорошо, это научило меня ценить ту заботу и маленькие сюрпризы, что отец нам устраивал.
Он часто ходил на охоту, это была одна из основных статей нашего пропитания. Уходил он естественно надолго и собирал с собой поесть. Снедь была не хитрая, в том числе и сладкие бутерброды. Они готовились так: хлеб намазывался маслом, а сверху посыпался сахаром, если соединить такие бутерброды друг с другом, посыпанной сахаром частью, то они не слипнутся. Вся еда заворачивалась в газету или бумагу, целлофановых пакетов тогда не было, кстати, и в магазинах продукты заворачивали в бумагу, а домой их несли в авоськах – плетёных сумках. Если подумать, то этот способ упаковки и доставки продуктов очень экологичный, и к нему тоже сейчас приходят, но как-то уж очень медленно.
Когда отец возвращался домой, всегда привозил обратно что-то из наготовленной еды – это и были «подарки от зайчика». Нам перепадали то кусочек хлеба с маслом и сахаром, то конфетка. Трудно передать ту радость, которую мы испытывали, когда отец открывал свою охотничью сумку и доставал все эти богатства…
До сих пор я благодарен отцу за этот милый вымысел, за то, что он всегда о нас помнил и стремился дать нам всё, что мог.
Когда я первый раз рассказал об этом жене, она не поверила, сказала, что нельзя так бедно жить. Ну что сказать: можно так жить или нельзя так жить это вопрос не ко мне, я тогда был ребёнком. Знаю точно одно, как бы ты не жил, всегда можно оставаться человеком и дарить любовь и заботу тем, кто с тобой рядом.
Я рад, что она, как и все кто родился позже, не застала это тяжёлое время, а ещё я рад, что она, так же как и я, выросла в любящей семье и тоже получала «подарки от зайчика».
В нашем доме на первом этаже жила семья. У них было двое детей – девочка Лариса и мальчик Игорь. Мальчик был на два года старше меня, а девочка, его сестра, младше на год. Когда я был маленьким, меня отпускали поиграть с Ларисой. Когда я вырос, то больше общался с Игорем.
Приходя к ним домой, я каждый раз испытывал дикий восторг от того количества игрушек, что там было: куклы, машинки, мишки и зайчики. Невероятное, богатство по тем временам. Мать семейства работала секретарём у директора организации, отвечавшей за торговлю во всем городе, и, как выражался их сын, всегда могла достать любую вещь «из-под прилавка». В то время был период недопроизводства и в связи с этим – дефицита. Так сказать, социалистическое регулирование. А конкуренции не было совсем, вот и получалось, что у тех, кто был поближе к «кормушке» было всё, а остальные перебивались, как могли.
Когда я играл этими игрушками, мне очень хотелось, чтобы у меня были такие же, но достать их было негде. Вот и получилось так, что мечта привела меня к преступлению. В один из моих походов в гости, на мне были сатиновые шаровары. Шаровары – это такие широкие, преширокие штаны, «шириной с чёрное море», как писал незабвенный Николай Васильевич. Помню, смотрел я, смотрел на игрушки и сообразил, что если положить несколько штук в штаны, то никто и не заметит, как я их унесу. Сказано – сделано. Потом я для виду поиграл немножко и, сославшись на головную боль, ушёл домой. И да, как не стыдно признавать, в тот момент я гордился тем, что я так ловко всё обставил.
Придя домой, я разложил свои трофеи. Я любовался ими. Меня переполняло счастье. Мне таких игрушек и в таком количестве из-за нашей бедности никогда не покупали. Да что игрушки, у нас даже полы были некрашеные, да и удобства (читай туалет) были во дворе – весёлая история, если вспомнить каково это бегать туда в трескучий мороз.
Радость обладания сокровищами была совсем недолгой. Мать спросила, откуда игрушки. Я соврал, что нашёл их. К моему счастью (намного позже я понял, что именно к счастью) мама обо всем догадалась. Как бы ни болело материнское сердце, как бы ни было велико желание защитить своё дитя, она всё сделала правильно – она повела меня отдавать игрушки. Ни мои слезы, ни заверения в том, что я аккуратно положу игрушки на место, на неё не подействовали. Она считала, что я должен отдать игрушки в руки соседей и извинится перед ними.
Это был очень тяжёлый урок. Стыд давил на меня, он размозжил моё самолюбие. Больно и гадко вспоминать лица стоящих рядом людей, когда я отдавал эти злосчастные игрушки. Противно было слушать, как Зита Павловна (мать Ларисы и Игоря) рассуждает на тему того, что она заметила, что я веду себя не обычно, но не придала этому значения. Это была публичная моральная порка, и это было хорошо. В тот момент во мне умер человек, который мог взять чужое – я стал лучше. Да, я дорого заплатил, но то, что я вынес, было бесценно, и это бесценное мне подарила мама. Сейчас, оглядываясь на свою жизнь, я могу смело сказать, что самые тяжёлые испытания даны нам для того, чтобы сделать нас лучше, чище. И важно помнить, что через эти испытания мы идём не одни, даже если нам так кажется. С нами всегда наши близкие или наш ангел-хранитель. Просто мы, затуманенные собственной гордыней или отчаянием, не видим этого.
Я рад, что мама в тот момент была неумолима и я рад, что в тот момент она была со мной. Мы вместе пережили мой стыд и позор, и этим она поддержала меня. Этот урок дался нам обоим нелегко, зато больше я никогда в жизни не брал чужого.
Потом уже моя жена, психолог по профессии, рассказывала, что у всех детей есть зачатки клептомании, но, если с этим не бороться, и не пресекать первых попыток присвоить чужое, то малый проступок может вылиться в нечто пострашнее. Спасибо маме, что она меня тогда не пожалела и дала мне этот урок.
Хочу отметить, что из того нежного возраста помню не так много, но этот случай врезался мне в память, как и другие значимые для меня моменты.
А всё-таки, что ни говори – жизнь это большой анекдот, хоть и с грустными отступлениями.
Место действия – наш дом. Время действия – обед, мне лет шесть, может семь, не суть. Прежде, чем перейти к описанию событий, хочу сделать небольшое уточнение по поводу проживавших на одном этаже с моей бабушкой. И так коридор, в коридоре четыре двери – это четыре квартиры: одну занимает бабуля, вторую семья Лары и Игоря, третью семейная пара в годах, а в четвертой жильцы менялись, так, что кто проживал там на тот момент, я не помню.
Кухня была общая и находилась в коридоре. Приготовление еды происходило на нагревательных приборах, именуемых керосиновые примусы. Внутрь такой лампы заливался керосин, насосом создавалось давление, и подожжённая горелка давала хороший нагрев кастрюлям и сковородкам.
Однажды, наша пожилая соседка тётя Нюся, пекла блины. Процесс простой: наливаешь тесто на сковороду – ждёшь, когда оно испечётся с одной стороны, потом переворачиваешь и доводишь до готовности. Пока блин пёкся, соседка уходила к себе в квартиру. Выйдя в очередной раз снимать готовый блин, она его на сковороде не обнаружила. Сказать, что она удивилась – ничего не сказать. Тётка немного постояла, глядя то в один конец коридора, то во второй, то ли в надежде отыскать пропавший блин, то ли желая понять, кто украл имущество. Не придя к какому-либо заключению, она решила осуществить оперативно-следственные мероприятия.
Тётя Нюся налила тесто на сковородку и засела в засаду. Опорным пунктом для наблюдений был выбран косяк двери, за которым она и ютилась в продолжение следственного эксперимента. Время шло, блин спокойно испёкся и был унесён домой. Следующий блин так же благополучно добрался до квартиры тётки. После того, как на сковороду ровным слоем лёг третий блин, было принято решение следственный эксперимент прекратить, а пропажу блина списать на собственную забывчивость (видимо забыла налить на сковороду тесто). После того, как блин был перевернут, женщина зашла в квартиру за маслом, по возвращении к примусу блина на сковороде не было. Это был вызов, и тётя Нюся приняла его.
Блины выпекались, наблюдение велось, но вот ведь казус – никто не посягал на румяные, пропечённые золотистые кругляши, что слетали с тёткиной сковороды, как с конвейера. Это было вдвойне обидно, потому, что наблюдение вести было неудобно: спина затекла, а вор всё никак не появлялся. Тётя Нюся сдалась. Она ушла к себе в комнату и немного отдохнула на диване, пока пекся очередной блин. Когда женщина вернулась на кухню, на примусе стояла пустая сковорода. Следствие зашло в тупик.
Не известно, чем бы закончилась вся эта история, если бы тётю Нюсю не осенило – всё дело в хлопке дверью! Предвкушая, как вор будет пойман с поличным, женщина налила тесто на сковороду и зашла в комнату, громко хлопнув дверью. Затем тихонько приоткрыла её и стала смотреть в щёлку – никто за блином не пришёл. Не теряя надежды, она вышла в коридор, перевернула блин, и снова громко хлопнув дверью, заняла исходную позицию. Спустя некоторое время, нужное для приготовления блина, она узрела, как в коридор вбежала собака, сняла с пылу с жару блин и была такова!
Эта собака, а вернее, ирландский сеттер, которую звали Флейта, принадлежала моему отцу. Надо сказать, что скандал учинять соседка не стала, все только и могли, что посмеяться. Ведь собака все просчитала: не выходила «к добыче» после выпекания первой стороны, также не выходила и после выпекания второй стороны – пока не раздастся хлопок дверью. Вот как это было. Собака была охотничья, умная, натасканная на добычу.
Удивительно, как уже, будучи взрослыми людьми, мы совершаем абсолютно необдуманные поступки. Вроде всё на поверхности – ты делаешь что-то и легко можешь предсказать результат, но нет, мы делаем на авось, а потом смотрим на дело рук своих и смеёмся в полный голос, а то и плачем навзрыд.
Однажды наша соседка – охотница на блинного вора, приготовила вишнёвую настойку. Когда благородный напиток настоялся, она сцедила его, а ягоды бросила курам. Более ушлый петух, отогнав кур, склевал все сам и – упал замертво. Можно добавить – ценой своей жизни спас дам. Гусар, что уж.
Тётя Нюся, помню, сильно расстроилась, ещё бы – потерять красавца вожака куриного стада в самом расцвете сил. Но, что сделано, то сделано и она ощипала павшего героя, чтобы почтить его память куриным супом. Оставила тушку во дворе на деревянном столике и пошла домой за примусом, чтобы опалить птицу.
По возвращении на двор, тётю Нюсю ждало душераздирающее зрелище: павший в неравном бою с алкоголем и ощипанный петух ожил и «навеселе» разгуливал меж своих подружек, которые в страхе от него бегали: не каждый день можно видеть голого, да к тому же пьяного кавалера…
Всё это шло от нашей беспроглядной нищеты, да и если посмотреть на наших соседей – каждый выживал, как мог. Не имея возможности заработать достаточно денег, люди частенько изобретали способы похвастаться не существующим богатством – пустить пыль в глаза, мол, что живут в достатке – не так, как другие. Например, винодел и оперативно-блинный следователь тётя Нюся, имевшая двух куриц и впоследствии ощипанного петуха, каждое божье утро демонстративно выносила полную яиц тарелку из сарая, где жили курицы, предварительно тайно занеся их туда же в мешке.
Сила слова велика. Им можно не только ранить, но и убить чью-то гордость, нежность или намерения. Не зря же сказано, что вначале было слово. Мы говорим много, на протяжении жизни, мы произносим миллионы слов, но как часто мы думаем вреде или пользе, что они приносят окружающим? Хорошее стихотворение на эту тему написал Вадим Шефнер.
Много слов на земле. Есть дневные слова —
В них весеннего неба сквозит синева.
Есть ночные слова, о которых мы днем
Вспоминаем с улыбкой и сладким стыдом.
Есть слова – словно раны, слова – словно суд, -
С ними в плен не сдаются и в плен не берут.
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.
Но слова всем словам в языке нашем есть:
Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.
Повторять их не смею на каждом шагу, -
Как знамена в чехле, их в душе берегу.
Вот так однажды Зита Павловна разрушила дружбу между нашими семьями не аккуратными словами, слетевшими с языка, зазнавшейся бабы.
Как-то к нам приехал погостить Виктор, сын маминой сестры и мой сродный брат. Мы пошли играть вместе с соседскими детьми, и он чем-то обидел Ларису. Зита Павловна прилетела коршуном и отшлёпала, или надрала уши моему брату, не помню. Вот мы и пришли домой с большой обидой – я и мой, хлюпающий носом, братец.
Мама, как человек, который всегда старался поступать по справедливости, решила поговорить с соседкой на тему рукоприкладства. Наверное, она хотела объяснить ей, что такие вопросы решаются по возможности мирным путём, чтобы не подавать плохого примера детям, ну или что-то в этом роде. Не знаю.
Надо сказать, эта женщина всегда считала себя выше нас и соответственно себя вела. Вот и в тот раз она была непреклонна, сильно нервничала. Мать, по-видимому, не хотела ссоры и, желая примирения, высказала такую мысль: дескать, ругаться нам совершенно ни к чему, кто знает, как жизнь повернётся, мы можем вполне и сватами оказаться – вдруг наши дети пожениться надумают? На что она ответила, что её дочери ещё в семье заморыша не хватало. Заморыша, то есть меня. Мать не сдержалась и высказала все, что она, в свою очередь, думает по поводу их семьи…
И всё. Дружбе конец, а вместо хороших отношений, не прекращающаяся война между взрослыми, от которой страдали мы – дети.
Казалось, эта ссора длилась вечно, да, собственно, так оно и было: родители не разговаривали больше никогда. Началась холодная война: взаимные унижения сменялись мелкими и крупными пакостями. Я приведу несколько примеров, и пусть они покажутся дикими или странными, но это необходимо, чтобы в полной мере описать происходящее.
Итак, как- то утром мы нашли в кадушке с квашенной капустой, что стояла в общем коридоре, фекалии. Сосед не придумал ничего лучше, как испортить содержимым ночного горшка наши и без того не великие запасы еды. Мой отец в свою очередь ответил тем, что облил их постельное бельё кислотой из аккумулятора, которую он предварительно набрал в спринцовку. Когда бельё сушилось на верёвке в ограде.
Одно дело, когда пакости касались имущества, другое дело, когда страдали дети. Да, и такое тоже было. У нас очень плотно закрывались двери в подъезд, иногда дети не могли их самостоятельно открыть. Если случалось возвращаться домой позади их отца, то он непременно с огромной силой захлопывал двери прямо перед нашим носом, и мы, бывало, по нескольку часов не могли попасть домой и стояли на улице.
Я не берусь судить сейчас то, что происходило, но точно знаю, что я бы так себя вести не стал. Как бы там ни было – жизнь всё расставила по своим местам, и каждый получил то, что ему причиталось. То, что я приведу ниже как пример, не является с моей стороны ничем кроме, как изложением фактов – выводы делайте сами.
В своё время Зита Павловна с гордостью заявила, что их семья лучше других, в том числе и нас, а через какое-то время её мужа выгнали из милиции, где он работал в камере предварительного заключения. Какое-то время, он не мог устроиться на работу, и начал воровать у соседей: где унесёт охапку дров, где ведро угля утащит, ну и так далее по мелочи. Потом устроился на железную дорогу. Не знаю, сколько там он проработал, только произошёл с ним несчастный случай и он умер. Кто говорил, что он поскользнулся и упал, а кто-то утверждал, что это подстроили бывшие заключённые, с которыми он плохо обращался (тут разговоры были про вымогательство денег за свидания). Что из этого, правда, сказать не могу.
Как бы там ни было, а мы с сестрой Леной всегда дружили с их детьми, хотя родители с обеих сторон нам это запрещали.
Дочь Лариса вышла замуж за человека, ростом гораздо меньше меня.
Эту главу я бы закончил мыслью о том, что любое богатство и положение в обществе – это наживное и мимолётное. Всё может измениться, но наши поступки останутся с нами навсегда, поэтому поступать надо так, чтобы не было потом стыдно.
Могу без преувеличения сказать, что мой отец был заядлым охотником и меня он сделал таким же. Пока я был совсем маленький, он просто брал меня на охоту, чтобы я смотрел и учился. Когда мне стукнуло шесть, он решил, что я достаточно подрос, чтобы держать ружьё. Мы с ним были на охоте, ходили по лесу и тут он неожиданно спросил: – «Хочешь выстрелить?». Я, естественно, согласился. Струхнул, что уж, но виду не подал. Во рту у меня пересохло, коленки дрожали. Ещё бы, ведь сейчас я буду стрелять! ПЕРВЫЙ РАЗ!
Отец достал бумажку и нарисовал утку, затем прикрепил бумажку на сучок дерева. Мы отошли на несколько шагов, он дал мне ружье и показал, как нужно целиться. Я стоял и долго целился, держа ружье непослушными руками, но в итоге смог выстрелить. Оказалось это совсем не страшно. Когда мы подошли к дереву, то увидели, что в рисунок попало шесть дробин. Отец сказал: «Ну вот, эту утку ты, конечно, убил бы». Я очень был доволен!
Мой старший сын в своё время тоже получил такое предложение, только ему было пять лет. Я ему дал ружье, и он выстрелил. И, как мне показалось, нисколько не испугался. Я даже удивился.
На охоту отец уезжал в пятницу вечером, а раз я учился в субботу, то покупал билет на автобус и ехал до озера сорок километров, отец в определённое время встречал меня у дороги. Это когда я заранее куплю билет на отцовские деньги. А когда не успевал купить билет, то брал его потом уже из своих средств. И до места приходилось идти пешком километров семь, ведь сотовых тогда ещё не было. Так постепенно я вышел на самоокупаемость. Все было за мой счёт и прибыль тоже.
Вот таким образом отец приучал меня зарабатывать деньги. Основы его обучения я применял и после, в других делах, ведь все базируется на одних принципах. И как это часто бывает, повторял я и плохое, ведь все дублируется. При моих промахах отец часто вставлял крепкое словцо. Некоторое время я это терпел, а потом поставил условие: если он ещё раз выматерится, я перестану с ним ездить. На этот ультиматум отец только усмехнулся. Всё осталось, как было, а мне пришлось перестать ездить с ним на охоту и рыбалку, хотя я был заядлым охотником. Но это было позже. Люди не делают, что ты им говоришь, они повторяют то, что ты делаешь. Так и я очень часто матерился – и на детей, и на жену, и на подчинённых. Мне удалось избавиться от этого порока, читая Евангелие, я понял, что доброта и любовь оказывают лучшее воздействие, чем наказание. А наказание словом – самое сильное.
На охоту он ездил в Курганскую область. Место, которое он облюбовал, находилось в двухстах километрах, от нашего города и этот путь он проделывал на велосипеде с мотором, с лодкой на прицепе, позже на мотоцикле. Я поражался упорству отца, его решительности и приверженности этому занятию. Он ездил один. Ночевал в лесу, часто в незнакомых местах. Приехав на новое место, он всегда изучал местность так хорошо, что потом знал, где какой ручей течёт и где растёт какое дерево.
В Курганской области у него были друзья. У него везде были друзья, которые очень радушно принимали его, а также и меня, у себя дома на ночлег. С нами часто ездила мама, там она собирала ягоды. Помню, мы собрали пять вёдер дикой вишни. Два ведра продали и купили на эти деньги сахар. И сварили из трёх вёдер варенье. Всё это были заготовки на зиму. Мне разрешали, есть варенье, сколько я хочу. Когда я его ел, отец спросил меня: «Какое варенье самое вкусное?», я с полным ртом ответил: «Ышневое!», то есть вишнёвое.
PS. 21.08.2024. Я, иногда перечитывая книгу, что-то вспоминаю. Вот я и решил делать такие вставки с указанием даты. Будучи, в гостях у курганских, я был свидетелем радостного, для них события. Глава семьи, пришёл домой с сообщением, что им выделили для покупки мотоцикл «Урал». По тем временам это очень хороший транспорт. Мотоцикл с люлькой – боковым прицепом. Да, раньше к свободной продаже мотоциклы, автомобили, да и многие другие вещи, были недоступны. Мы сейчас говорим, что плохо живём. Но имея деньги можно покупать всё, что доступно к продаже. Не имея денег можно брать в кредит. А к продаже доступно практически всё. Я помню радость всей семьи о выделенном транспорте. Нужно было собрать по родственникам недостающие деньги и ехать за покупкой. Помню, как мы пацаны обтирали своими штанами блестящую технику. Вот почему сейчас люди не довольны жизнью? Видимо просто потому, что всем всё доступно. Но имеют не все из-за своей нерасторопности. И поэтому завидуя вспоминают «лучшее» прошлое. Имущих было мало.
Последнее время он облюбовал озеро Большое Кабанье, там их два рядом – Малое и Большое. Сначала мы ездили на Большое Кабанье. Отец разведал среди камышей участок чистой воды, называлось эта часть воды – галлия. Он однажды заметил, что утки кружат над этим местом и идут на посадку и отец решил там поохотиться на открытие сезона. Мы протащили туда лодку. Тащить была трудно: идти надо было по колено в воде, а дно было илистое, ноги сильно увязали, что делало и так непростой переход мучительным. Но наши труды были вознаграждены сполна.
Галлия была метров сто длиной и пятьдесят шириной. Мы заняли позицию у разных краёв в камышах. Отец сидел в лодке, а я на специальном помосте, который мы соорудили заранее. Вбили четыре кола под углы, а сверху прибили деревянный помост. Было очень удобно стрелять, я стоял как на земле. Ждать пришлось не долго, со всех сторон к этому месту начали слетаться утки. Мы стреляли исключительно по уткам, опустившимся на воду, ну может пару раз и сбили тех, что ушли в полёт. Скажу так – за тот раз отец добыл пятьдесят шесть уток, а я сорок – это было очень много. Прослышав о нашей удаче, многие потом хотели занять это место, но мы приезжали с отцом за три дня до открытия сезона охоты и сторожили его.
Всех уток, что мы добывали честным трудом, обрабатывала мама, а потом часть продавала на базаре и эти деньги тоже шли в семейный бюджет. Когда я был молод, мне очень нравилось охотиться, и дело было не только в азарте. Дело было в пище и деньгах. Всё было правильно: тебе нечего есть – иди и убей зверя, съешь его, а если что-то остаётся – продай. Позже, когда я стал жить лучше, охота стала хобби, а ещё позже для меня это стало походить на обыкновенное убийство, и я перестал охотиться.
Когда отец исследовал Большое Кабанье и всё что было вокруг, он стал ездить на Малое Кабанье. Там жили несколько семей казахов, семь или восемь, потом и они разъехались. Осталась одна семья. К ним отец и ездил. У них был дом, и мы там останавливались на ночлег. Отец им делал разные детали для ремонта и быта, всё записывал, а потом брал оплату баранами по осени. Их забивали, и мы хранили их на холоде. Меня в своё время поразило, что стол у них низкий и сидят на полу, подогнув под себя ноги. Нас угощали мясом и чаем. Потом гостям стелили на полу, в другой комнате спали хозяева. Прожили они у озера недолго, переехали вслед за остальными в деревню. Вскоре старого казаха парализовало, не выдержал он деревенской суеты, ему степь и свобода были нужны, а молодёжи танцы и клуб: не хотели они жить на природе, как кочевники. Охота на этом озере была хуже, но рыба ловилась хорошо. Нас это устраивало, потому что нам не надо было столько дичи, а жить и ночевать в тепле, было удобней.
Про терпение есть много пословиц и поговорок, ещё больше сказок и притч. Я не буду приводить сейчас общеизвестные примеры, а расскажу несколько случаев из моей жизни. Это важно, потому что именно терпение один из тех столпов, на которых стоит мой успех. Я вообще считаю, что те, кто умеет терпеть добиваются больше, чем все остальные.
Дело было зимой, мы с отцом должны были пойти гулять и он ждал меня на улице. Когда я, наконец, собрался, мама вывела меня во двор. Папа стоял недалеко с самодельными железными санками. Так получилось, что он толкнул их в мою сторону, а я вместо того, чтобы подождать, когда они до меня докатятся, побежал им навстречу. Большие тяжёлые железные санки… как результат моей встречи с ними – разбитое лицо и искривление носовой перегородки. Прогулка не состоялась.
Потом был страшный скандал, об этом мне рассказал дядя Лёня, сам я не помню этого, возможно из-за болевого шока, отец кричал на мать, обвиняя её в случившемся. Пока искал медикаменты, разбросал по комнате вещи, в общем, был очень резок и груб. К сожалению, так мой отец вёл себя всегда, когда хотел показать своё неудовольствие.
С годами я заметил, как стал вести себя подобным образом, но поняв неприемлемость такого поведения, отказался от этой практики.
Возвращаясь к случаю с санками и его последствиям скажу, что этот удар привёл к тяжёлому заболеванию – полипам. Полипы – это такие наросты, которые затрудняют дыхание, поэтому их нужно было удалять. Как это происходило, я помню хорошо. Полипы удаляли (читай выдирали) на живую, без всякого обезболивания. Процедура была просто варварская: мне связали руки и вставили какой-то инструмент в нос. Ну чем не средневековая камера пыток? Было жутко больно, так больно, что эту боль я запомнил на всю жизнь, но я не плакал. Совсем. Своей стойкостью я очень удивил женщину-врача проводившую процедуру. Она сказала, что дети старше меня кричат так, как будто их режут, и в конце назвала меня молодцом. Это было приятно.
Так и повелось: набил ли я шишку, подвернул ли ногу или как-то ещё травмировался – меня никто и никогда не слышал. Старшие ребята ценили это моё качество, поэтому всегда брали в свою компанию. Ведь если сдашься – лучше-то не станет.
Хочу добавить, что терпение – это не та черта, которую я приобрёл с возрастом, я был терпеливым всегда. Как-то, когда мне было примерно два года, мама отвезла меня к бабушке. Мама собралась уже идти на работу, а я, побежав за ней, большой палец левой руки нечаянно сунул между дверью и косяком. Мама, чтобы я не выскочил, быстро прикрыла дверь, естественно, этого не заметив. Палец прижало безжалостно и неотвратимо! В тот раз уйти маме на работу не удалось. Меня повезли в больницу – пол пальца болталось буквально на ниточке. Врачи палец пришили и только удивлялись тому, что я не плакал. На пальце до сих пор видны швы, а ноготь стал раздвоенным.
Любой мальчишка хочет выглядеть взрослым, а взрослый – это когда все умеешь: ездить на велосипеде, кататься на лыжах и коньках, плавать.
Когда отец учил меня плавать, то поступил следующим образом: мы договорились, что я буду плавать с резиновым кругом, и каждый день он будет спускать из него немного воздуха. Рядом с городом была (да и сейчас есть) старица – старое русло реки со стоячей водой. Мы ездили туда тренироваться каждый день: иногда утром до того как отец уходил на работу, иногда вечером когда он возвращался домой.
Немного фактов о купание в моём детстве. Сам процесс естественно не изменился, а вот с купальными костюмами была отдельная история. Как я уже говорил, жили в то время не богато – купальники были уделом избранных, да и выглядели они намного скромнее, чем нынешние. Если сравнивать внешний вид купальников «тогда» и «сейчас», то можно смело сказать, что купались одетыми. В большинстве случаев мужчины купались в сатиновых трусах свободного кроя, в простонародье «семейниках», а женщины купались в нательном белье в сторонке.
Сначала я плавал, как и все в обыкновенных трусах. Потом мне купили плавки из сатина, с завязками на правой стороне. По верхнему и по нижнему краю плавок пришивались тесёмки, и они туго завязывались, что бы плавки держались при нырянии.
Возвращаясь к моему обучению. Всё шло по плану – каждый день воздух из круга потихоньку спускался. Прошло две недели. Мы как обычно приехали на старицу, и я собрался плавать с кругом, но отец мне его не дал. Помню, как он тогда сказал мне, что я уже три дня плавал с полностью спущенным кругом. Я так обрадовался, потому что знал, что плавать со спущенным кругом гораздо тяжелее, чем без него. Одно только омрачало эту радость – я мог узнать о том, что научился плавать раньше на три дня, но таков уж был замысел отца.
Всему можно научиться, главное – было бы желание. Наш отец очень хорошо ходил на руках, и, когда мы с сестрой просили его научить нас это делать, он сказал: «Просто вставайте к стене, и сначала стойте на руках, держась ногами за стену, затем пробуйте понемногу отходить от стены и стойте так, сколько сможете». Естественно, первое время мы падали, но потом научились. И сейчас, когда мне уже пятьдесят с хвостиком, я легко стою на руках и даже хожу.
Потом он научил нас и проделывал с нами такое экстремальное в своем роде упражнение: мы должны были наклониться и просунуть руки назад между ног, он брал нас за руки и резко поднимал. Представляете – резкое сальто вверху, при этом тебя надежно держат за руки?! Удачно приземляясь на ноги, мы с сестрой были очень довольны! А еще, сестра садилась отцу на левую ногу, я – на правую, и так он шел. Веселье было неописуемое! Или упражнение «часы»: вся его прелесть состояла в том, что папа нас по очереди брал за ноги и раскачивал, как маятник. Поскольку он мог за раз раскачать только одного, то каждый из нас торопился успеть первым. Отец многому нас научил.
Отец и мать приучали к труду меня и сестру с детства. В обязанности от «отца» входила поливка и прополка огорода и садика-цветника, походы в магазин за продуктами, вынос помоев. Водопровода у нас в доме не было, поэтому чтобы помыть посуду или пол воду надо было принести с колонки, что находилась на улице, а потом грязную воду надо было вынести на улицу и там вылить в выгребную яму.
Про цветник хочу сказать отдельно – это было целое произведение искусства. Его изгородью служили ровно подстриженные деревья, яблоньки-ранет. Из леса мы привезли берёзку, рябину, сосенку и черёмуху – всё это было аккуратно высажено в нашем садике. Цветы отец сажал по схеме – плану, вычерченному в зимние вечера, это обеспечивало беспрерывное цветение всё лето и красивый узор. Мы выращивали флоксы, татарское мыло, георгины и много чего ещё. Как сейчас помню, что около деревянного наружного забора он высевал фиалки, которые цвели и пахли ночью. Отец говорил это для влюблённых, что бы они заходили в садик и сидели на скамейке, любуясь цветами, и ощущали их запах.
В садике отец провёл душ. Летом благодаря этому всегда можно было умыться свежей холодной водой, да и поливать огород из сада было легче, чем с колонки. Кран находился ближе к огороду. Поливка и прополка садика были на мне и я, честно говоря, тяготился этим занятием. Да и кому оно в детстве интересно? Отец же, напротив, возделывал и облагораживал своё детище. Не стало отца – и садик пришёл в запустение.
Мама поручала нам мытьё посуды и уборку дома. Загружены мы были основательно. Родители трудились на работе, а мы дома.
Однажды со мной произошла интересная история. Отец дал мне денег и послал в магазин. Зная все цены, он говорил, что и в каком количестве надо купить, подсчитывал в уме деньги и давал на расходы точно до копейки. Счету в уме он учил и нас. Так он развивал нашу память и умение считать.
Тогда в магазине надо было сначала отдать деньги кассиру, он пробивал чек, потом ты шёл к продавцу и говорил, сколько и чего тебе надо. Таким образом, видимо, у них была двойная проверка: кассир считал – продавец отпускал товар. Все должно было сойтись. Хорошо, если народу было мало, а то порой приходилось отстоять две немалые очереди. Это был трудоёмкий и очень не удобный процесс. Сейчас все по-другому: штрих коды, расфасовка, самообслуживание… Раньше сыпучие товары отпускали в бумажные кульки. Продавец брал лист бумаги, сворачивал его конусом, засыпал туда продукт, сверху заворачивал. Пакетов целлофановых не было, а были тряпичные сумки или сетки. Если в такой вот авоське рвался бумажный пакет с крупой или с сахаром – все оказывалось на дороге.
Итак, я в магазине купил все, о чем меня просили, но у меня почему-то остались шестнадцать копеек. Не в силах поверить своим глазам, я глядел на деньги: неужели отец ошибся? Или это ошибся я, забыв что-то купить? Дома отец все проверил и ничего не сказал, а о шестнадцати копейках я умолчал. Зная, что отец никогда не ошибался, я переспросил, всё ли я купил. Он немного удивился этому вопросу, всё перепроверил и сказал, что все правильно. Я ликовал – целых шестнадцать копеек! Надо сказать, совесть меня совсем не мучила, я пошёл и «попировал»: накупил сладостей и от пуза наелся. Вот привалило, думал я.
А вечером мне действительно привалило: пришла бабушка и спросила, купил ли я ей хлеба. Я моментально сообразил – эти шестнадцать копеек были её деньгами. Она часто приобщала свои покупки к нашим. По хорошему, мне надо было сразу сознаться, но я стал врать. Ляпнул первое, что пришло мне в голову: “бежал в магазин за покупками, очень торопился, поскользнулся на деревянном мостике, упал и рассыпал деньги, видимо собрал не всё. В канаве была вода”. Внимательно выслушав мою историю, отец с видом бывалого следователя поинтересовался: как так получилось, что были потеряны только бабушкины деньги?
Сейчас я понимаю, что взрослые сразу догадались, в чём дело, но отец решил провести допрос до конца и заставить меня признаться в содеянном. Ему было важно, чтобы я сам запутался в своей лжи и признался. Он хотел, чтобы мне было стыдно, и чтобы этот стыд остался со мной и не позволял мне больше так поступать. В итоге я во всем сознался и рассказал, куда дел деньги. До сих пор помню эти два чувства: неописуемую радость, когда пировал на «честно сэкономленные» деньги и жгучий стыд, когда признавался отцу и бабушке. Да, так бывает.
Хоть бабушка и пыталась сгладить ситуацию, жалея меня, отец был непреклонен, и последовало наказание, которое кроме всего прочего включало в себя «увольнение» меня с должности закупщика провианта. Теперь в магазин стала ходить моя сестра.
История с магазином на этом не закончилась и я даже не знаю, чей это был урок: мой, сестры или моих родителей, да только дело на поправку не пошло. Тогда я не верил в Бога, тогда я про Него и не знал ничего, так как жил в неверующей семье. Только спустя годы понял, что Он следил за каждым моим шагом и вёл к Себе. Хорошо, что за свою жизнь я получил массу уроков, и я так благодарен Господу, что Он заставил меня сделать правильные выводы. А мог бы в грехах и запутаться…
Мать с отцом радовались тому, с какой охотой сестра ходила в магазин, но радость эта была недолгой. Отец, так же как и мне давал сестре деньги, так же всё считал и проверял, и вроде всё было хорошо, пока однажды она не задержалась из магазина. Дело было вечером, и он пошёл её встречать. Я увязался следом, не знаю зачем, может интуиция подсказала.
Идём, значит, по тротуару и видим, как моя сестра не торопясь топает в сторону дома и что-то жуёт. Была у нас с ней привычка, по пути из магазина, объедать хлебную корку. Родители нас ругали за это конечно, но не сильно. Понимали, что мы были голодные. Мы её видели хорошо, но она была так увлечена, что нас не заметила и, проглотив то, что жевала, достала из сумки конфету, развернула и отправила в рот. Тут-то она нас и увидела. Сработал защитный рефлекс: фантик полетел в сторону, а конфета была быстро съедена, но по нашим лицам она поняла, что попалась.
Потом был допрос с пристрастием. Отец всегда умело докапывался до истины, задавая наводящие вопросы, но в этот раз ему помогла случайность. На вопрос, откуда конфеты, сестра ответила, что её угостили. После этого последовала проверка списка покупок – всё было на месте, и вот тут был обнаружен маленький пакетик с конфетами. Дальше отпираться не было смысла, и сестра рассказала, что покупая рассыпной товар, просила взвесить чуть меньше, чем было нужно, а на сдачу покупала конфеты. Думаю, она сообразила, что так можно делать довольно быстро, этим и объяснялась её любовь к походам в магазин.
Я всегда очень любил сестру и в тот момент искренне её жалел, однако была мысль, которая не давала мне покоя: почему она не делилась со мной? Ответ я сам для себя нашёл быстро – для конспирации. Я ведь тоже не разделил с ней свой пир.
Как бы там ни было, а я никогда не мог по-настоящему осуждать себя или сестру за эти наши с ней проделки. Почему? Потому что мы никогда не ели досыта, всегда вставали из-за стола голодные. Сестра одной рукой ела, а второй оттягивала резинку от штанов, наедая про запас. Если мы ели жареную картошку с тихоокеанской селёдкой по тридцать восемь копеек за килограмм – это был уже почти праздничный обед и мы даже ели в зале. Основу нашего рациона составляла картошка, каши, супы на костях, квашеная капуста, огурцы и помидоры соленые, ну и охотничья добыча.
Это наших детей сейчас не накормить, на какие только хитрости мамочки не идут, лишь бы «чадо» наконец покушало. Многие хвалят социализм, вспоминая, как же хорошо им при нем жилось. Мне при социализме жилось плохо!!! Одно только преимущество того времени лично для меня и было – я был молод. Голод заставлял выкручиваться, обманывать, быть нечестным, но благодаря такой школе жизни я никогда не пройду мимо нуждающегося человека, помогу, чем могу.
Детство – время, когда человек учится жить, учится быть взрослым. Как учатся дети? Дети учатся через игру. Девочки играют в дочки-матери, модельеров, готовят еду для кукол, готовясь, стать жёнами и матерями, а мальчики, уж так сложилось, играют в подвижные и временами жестокие игры.
Один из моих товарищей по играм, Игорь, сын наших соседей, начитавшись приключенческих книг, заразил нас романтикой того времени. Мы спасали принцесс, сражались с драконами и устраивали турниры. Подумал немного и решил, что устраивали турниры и охотились на драконов мы все-таки чаще. Подходили мы к этому мероприятию со всей ответственностью: у нас были копья. У меня древко от флага, а у Игоря черенок от метлы с острым концом; шлемы – большие эмалированные кастрюли и щиты – крышки от этих самых кастрюль, а так же другая амуниция, состоящая из всего, что мы могли найти.
Итак, мы с Игорем как-то устроили рыцарский поединок: сражение шло на копьях, мы нападали по очереди, стараясь ударить соперника. Бой был долгим, я устал и предложил отдохнуть. Но мой противник, который был старше и сильнее так разошёлся, что отказался, желая одержать победу. Мы продолжили. В какой-то момент он предложил мне поменяться копьями, и это впоследствии меня спасло от увечья, затем бой продолжился с новой силой. Я не могу сказать, сколько мы ещё дрались, но когда я окончательно вымотался, то убрал щит и копье в сторону, объявив о капитуляции. И именно в этот момент, когда я опустил руки и пошёл на мировую, я получил удар древком от флага в правый глаз. Удар был настолько сильным, что я не видел примерно сутки. Меня возили в больницу, спрашивали, что случилось. Я сказал, что ударился о подножку для чистки обуви, которая стояла у нас перед подъездом.
Почему я не сказал правду? Наверное, решил, что это мой глаз, значит и мой секрет. Конечно, родители потом узнали, как дело было, но я так и не сознался. Свои секреты я хранить умел. Эта ситуация иногда всплывала в моей голове во взрослой жизни, в моей жизни бизнесмена. Ведь как точно повторяется момент, когда в конкурентной борьбе человек готов пойти на мировую, договорится со своим противником, а тот, пользуясь секундной уязвимостью, делает удар, от которого может рухнуть твой бизнес.
Думаю, сейчас у вас тоже встают перед глазами картины подобных ситуаций, не обязательно связанные с бизнесом или работой. У меня подобное повторялось в бизнесе несколько раз, но об этом я расскажу позже.
Игрушки в нашем детстве была большая привилегия. Помню, только в восьмом классе, отец купил мне вертолет, который летал по кругу на металлическом стержне. Это была дорогая покупка. Что бы показать, на сколько, она серьезная, я приведу сравнение. На эти десять рублей, столько стоил вертолет, можно было прожить всей семьей две недели, если считать только продукты питания. Вот мы и делали игрушки сами.
Обруч от бочки. Следует описать, что это такое. Раньше железных бочек почти не было, были деревянные. Они складывались из одинаковых дощечек и стягивались обручами. Чтобы бочка не текла, ее замачивали, заливали водой, дощечки набухали, а обручи не давали им рассыпаться. Так вот, к такому обручу изготавливался специальный крючок из проволоки толщиной миллиметра три, четыре, и, держась за проволоку, и толкая ею обруч, можно было бежать и катить впереди себя этот обруч. Было занимательно. Можно было бегать наперегонки.
Игра в двенадцать палочек. Бралась дощечка, ее клали на круглое полено. На одну сторону укладывались двенадцать палочек. Первично, кто проиграл в счете, должен был собрать эти двенадцать палочек, после сильного удара по другой стороне дощечки, и после этого идти искать участников по ограде. Если он кого заметил, то должен быстро бежать к дощечке и, ударяя ногой о свободную, от палочек сторону, разбивать эту кучу. Если бежавший следом поймал, хотя бы одну палочку, то водить – собирать палочки должен был прежний ведущий. Или обгонял ведущего и сам разбивал палочки, то ведущий оставался прежний. Если палочка не была поймана, то уже он должен собирать палочки и искать играющих. Если он, ища участников, далеко отходил от дощечки, то любой игрок мог подбегать и разбивать кучу палочек. И все повторялось сначала. Был уговор, собирая палочки не смотреть по сторонам и не запоминать, кто куда прячется. Игра могла длиться бесконечно. Мы играли долго. Даже голод, который постоянно присутствовал в нашей жизни, не мог загнать нас домой. И если кого то, о несчастье, звали домой, обычно это был крик в окно, телефонов не было, его просили, оставшиеся игроки, «Хабы принеси», хаба – это хлеб.
Игра в «чику». В нашем городе был машиностроительный завод по выпуску прицепов к тракторам, сначала к «Белорус», а потом к «Кировец». Помню эти вереницы людей шедшие пешком на смену и со смены. Там было много вещей, которые мы использовали как игрушки или как часть наших игр. В деталях прессами пробивались отверстия, а отход от отверстия был «биток». Кругляш толщиной до сантиметра, он и служил неотъемлемой частью игры в «чику». Игра была на деньги. Чертилась линия, от неё делался отступ метров на пять или восемь, по договоренности, и каждый игрок клал в кучу, по копейке, складывались они одна на одну. Потом по очереди все бросали биток, каждый стремился попасть по деньгам. Если попадал по деньгам, то мог забрать те монеты, которые перевернулись. Укладка велась на орла, решка была вверху. Если просто биток падал за черту, устанавливалась очередность по мере удаления от денег. Бил первым тот, чей биток был ближе к линии монет. У первого игрока, естественно, было большее преимущество, перевернуть больше монеток с одного удара. Перевернутые монетки считались добычей игрока. Далее уже удары производились индивидуально, по каждой монетке, перевернул – твоя, не смог переход хода к следующему. Деньги мялись, потом их кассиры с неохотой брали к расчету, или не брали. Мои взрослые дядьки так выигрывали себе на еду. Булка хлеба стоила шестнадцать копеек. Кто был не удовлетворен очередностью, тот говорил слово «варю», клал копейку и кидал биток еще раз. Кто попадал перед линией или выбывал или клал копейку и повторял бросок. У каждого был свой биток. Игра продолжалась до удовлетворения сторон. Не поставил копейку, вышел из игры. Поставил копейку вошел в игру, в начале или в конце кона. Я обычно выигрывал около пяти копеек.
Болты, гайки и спички. Коробок спичек стоил одну копейку. Мы брали два болта, на один накручивали гайку до половины, со спичек закладывали туда горючее вещество, чем больше вещества, тем сильнее взрыв, потом закручивали второй болт, с другой стороны. Готовое изделие, с силой бросали на брусчатку, происходил взрыв. Асфальта не было. Наша улица была покрыта булыжником, тротуары были деревянные, сколоченные из досок. И когда шли дожди, а они были не редки в нашем климате, можно было ходить даже без сапог. На других улицах такой привилегии не было и люди, в буквальном смысле, месили грязь. Выручали только сапоги. В нашем городе была фабрика по производству кирзовых сапог. Низ из свиной кожи, верх – голяшка из искусственного материала «кирза». Такие сапоги носили солдаты и мужское население. В резиновых сапогах потели ноги, но зато в них можно было ходить по лужам. Помню, преподаватель по физике ходил в резиновых сапогах по колено. Мы такие сапоги по колено, немного загибали, не обрезали, а загибали. Была такая своеобразная мода.
Вышибалы. Количество игравших делилось на две команды. Выбирались два капитана команды. Остальные разбивались по парам. В паре должны были быть участники примерно равные по силам. Пара загадывала два слова. Например: – «Бык или корова» говорила пара, а капитаны попеременно выбирали слово. И бык уходил к одному, а корова к другому. Разделившись поровну, начинали играть. Чертили две черты, примерно на бросок участвующих, это метров десять. Одна команда, выбранная по жребию, вставала внутрь очерченного участка, вторая снаружи с обеих сторон, предварительно разделившись на две части. Участники, находящиеся по внешнюю сторону черт, кидали мяч во внутренних, а внутренние пытались увернуться. Когда мяч попадал по игроку, он считался выбитым из команды. Если внутренний ловил мяч, то это считалось, «свечкой», сейчас это в играх называется «жизнью». Это давало ему право оставаться в кругу, после стольких раз, сколько он поймал свечек. Игра длилась до тех пор, пока не выбьют всех. Обладающий «свечкой», мог передать её другому. И в круг мог войти ранее выбывший. У меня хорошо получалось ловить «свечки» и изворачиваться от бросков. Вообще взрослые парни всегда брали меня с собой на любое «дело». «Дело», это загнать «козла» в огород или сделать «стукача». «Козел» в огород, это посещение чужого огорода с целью поживиться там овощами, ягодами и маком. Сделать «стукача», это постучать ночью в окно и убежать на некоторое расстояние и наблюдать за происходящим. Брали потому, что я мог преодолеть любой забор и быстро бегал. Взрослые парни были старше меня на два, три года. И я никогда никого не предавал.
Настольный теннис. Настольный теннис объяснять не буду, он и сейчас есть и правила не изменились. Только у нас стол стоял на улице, вкапывались столбики и сверху прибивались обыкновенные доски. Поверхность была не ровная, мяч отскакивал тоже по-разному. Но мы играли и даже устраивали состязания по этому виду спорта.
«Поджига». Это уже огнестрельная штучка. Мы брали медные, шовные трубки. Шовные – это со швом по всей длине трубки. Отрезали сантиметров пятнадцать, с одной стороны, примерно сантиметром пять, сплющивали и в этом месте загибали. С другой стороны вставлялся, так же загнутый гвоздь, подобранный по отверстию, что бы легко входил, но не болтался. Вместе это соединялось натянутой резинкой. Внутрь насыпали серу, взятую со спичек. Гвоздь вытягивался из трубки и фиксировался за счет натяжения резинки и находящегося на изломе гвоздя. Получался свободный ход между гвоздем и серой. «Поджигу» бросали, при ударе гвоздь за счет резинки двигался внутрь и ударял о серу, получался взрыв. Гвоздь мог вылететь, а мог и остаться в «поджиге», все зависело от количества серы. Гвоздь находили и повторяли взрыв. Так пугали проходивших мимо девчонок. О безопасности никто не думал!
Карбид. Карбид использовался при газовой сварке. Мы его использовали по-своему. При соединении с водой он выделял горючий газ. Мы его либо поджигали, бросая в лужу, чем тоже удивляли девчонок, типа вода горит. Либо складывали в бутылочку, в которой была предварительно налита вода и положена сухая трава, а на неё клали карбид. Закручивали крышку, встряхивали бутылочку и бросали как гранату. Выделяющийся газ разрывал бутылку. Я, таким образом, не дождавшись пока взорвется бутылочка, думая, что пробка закрыта не плотно, стал её заворачивать, и у меня бутылочка взорвалась в руках. Были множественные порезы ладоней, и я весь обрызгался этой жидкостью. Этого бы не произошло, если бы мы с друзьями не выпили вина перед этим. Это был восьмой класс.
Пугач. Пугач это пистолет типа времен восемнадцатого века. Трубку, сплющенную с одной стороны, также как на «поджиге», привязывали проволокой на искривленную палку. У основания перед сплющиванием, пропиливали отверстие. Внутрь засыпался дымный порох, трамбовался, сверху укладывали клочок бумаги и тоже затрамбовывали, а потом вставлялась дробина. Снаружи к отверстию прикреплялась спичка на резинке. И вот пугач готов к стрельбе. Стреляли по птицам, правда, почти никогда не попадали. Я точно ни разу не попал, ни в одну. Когда нужен выстрел, коробком от спичек чиркали привязанную спичку, нужно было целиться и ждать выстрела. Он происходил, через секунду две.
Катание за автобусами. А что делать долгими зимними вечерами. Дома сидеть неохота. У нас-то даже и телевизора не было. Телевизор отец купил только после смерти матери, я тогда учился в десятом классе. До этого зимними вечерами, когда был маленький, слушал с бабушкой радио. А так мы выходили вечером на улицу. Катались на горках, и у нас был такой экстрим своего рода, мы цеплялись за рейсовые автобусы. Мы стояли на остановке ждали автобус. Когда пассажиры садились, он начинал движение. И в это время нужно было успеть добежать и зацепиться за задний бампер. Мы бежали, цеплялись, обычно нас было двое, трое иногда четверо. Водители знали об этих наших шалостях и иногда тормозили иногда сигналили ну естественно мы отпускались от бампера и разбегались, потом ждали следующий автобус. И вот от одной остановки до другой со скоростью 40 километров в час, ты несешься на своей обуви, чаще всего это были валенки. Ваши подошвы чувствуют землю, все камешки, будто ты босяком, но счастье и кайф неимоверный и хороший массаж стоп. Потом кто-то нам показал, что можно зацепиться за бампер, а ногами упереться внизу, то ли это была балка моста то ли какая-то перекладина, мы это делали. То есть этим самым мы ехали вроде как на автобусе и не портили свою обувь, потому что она очень быстро стиралась на подошве. И вот однажды мы зацепились, и почему-то мы не поставили ноги на перекладину, а просто ехали и автобус повернул с асфальтированной дроги на грунтовую. На дороге попалась ямка, и автобус тряхнуло так, что он бампером ударился о землю, чуть не перерубил нам ступни. В это время кровь ударила мне в голову, я подумал, а что если бы мои ноги были под автобусом? Меня просто бы перерубило напополам. Но это не мешало нам продолжать ездить за автобусами просто, когда автобус поворачивал на эту дорожку, мы ноги не ставили на перекладину. А когда ездил по ровной дороге мы продолжали ставить ноги под автобус. Это конечно не могло пройти мимо директора нашей школы. И вот однажды он заходит в наш класс, называет несколько фамилий, и говорит, что эти люди, катаются за автобусами. Ну, мои друзья вышли мою фамилию почему-то не назвали. И Сергей Лиханов, мой друг, выходя из класса, сказал, а Сергей Медведев тоже с нами катался. Александра Георгиевна, наш директор сказала, и Медведев пусть выходит. Тогда мы хорошую трепку получили. А я задал вопрос Сергею, зачем он меня «продал»? Он: – «Ну, ты же ездил, а почему я должен один страдать». Братья Лихановы, Сережа и Саша, нас часто продавали. Иногда когда мы что-то найдем на улице, такое, что вроде бы и не представляет ценности, но для пацанов представляет, то они говорили: – «Это от папиной машины», и пытались забрать себе