6
Пришло время праздновать приход Лета. Поскольку во время торжественной церемонии роль Госпожи Весны здесь должна была по традиции исполнять только что вышедшая замуж молодая женщина, Изелль осталась не у дел. Робкая, скромная новобрачная передавала трон Богини зрелой женщине, носящей под сердцем ребенка. Кэсерил, наблюдавший за церемонией, краем глаза увидел, как облегченно вздохнул храмовый священник – на этот раз все прошло без эксцессов.
Жизнь замедлилась. Солнце немилосердно нагревало камни замка, и в душном классе ученицы Кэсерила без конца вздыхали и зевали, в чем им не уступал и их педагог. В один по-особому жаркий день он вообще прервал урок, да еще и отменил послеобеденные занятия, поскольку днем в помещении было совсем невыносимо. Как и обещала Бетрис, по мере наступления более теплых и долгих дней состояние вдовствующей королевы улучшилось. Она стала чаще появляться за семейным столом и каждый день, после полудня, проводила время в дальнем конце сада провинкары, в тени пышных фруктовых деревьев, в компании своих служанок. Правда, служившие Исте люди не позволяли ей подниматься на кромку замковых стен, где она могла бы разделить удовольствие вдохнуть свежего ветерка с Изелль и Бетрис, которые спасались там от жары и от ворчания всевозможных стареющих личностей, не желавших карабкаться вверх по ступеням.
Как-то жарким днем, который последовал за дождливой ночью, Кэсерил рискнул в поисках прохлады сбежать из своего душного помещения в сад. Под мышкой у него была книга из достаточно скудной замковой библиотеки – одна из немногих, которые он еще не прочитал. Не то чтобы его волновала тема этой книги, озаглавленной «Пять дорог к высшей цели: об истинных методах квинтарианской теологии». Скорее факт наличия этой толстой книги на его коленях, с ее страницами, шуршащими на ветру, должен был убедить случайного прохожего, что Кэсерил не просто дремлет, а дремлет сном серьезного ученого и педагога. Он обошел розарий и увидел королеву, сидевшую на скамье, которую он мечтал занять. С королевой была ее служанка, державшая в руках пяльцы. Как только женщины подняли на него глаза, Кэсерил, отогнав парочку назойливых пчел, отвесил поклон и пробормотал извинения за непрошеное вторжение.
Но как только он повернулся, чтобы уйти, вдовствующая королева окликнула его:
– Постойте, кастиллар… ди Кэсерил, верно?
И когда он повернулся к ней, спросила:
– Как у вас занимается моя дочь?
– Отлично, моя госпожа! – ответил Кэсерил, склонившись в почтительном поклоне. – Она очень хороша в арифметике и геометрии и настойчива в овладении дартаканским.
– Хорошо, – кивнула Иста. – Очень хорошо.
И отвернулась, переведя взор на залитый солнцем сад.
Служанка тем временем, склонившись к пяльцам, боролась с очередной ниткой. Сама леди Иста не занималась рукоделием, не вязала и не вышивала. Кэсерил случайно услышал от одной из служанок, что королева и ее дамы полтора года трудились над расшитым алтарным покрывалом для Храма, но в самом конце процесса, когда оставалось сделать всего несколько стежков, Иста, воспользовавшись временным отсутствием своих спутниц, сожгла почти завершенную работу в камине. Правду ли рассказала служанка или нет, но в руках леди Исты нынче была не иголка, а роза.
Кэсерил всматривался в лицо королевы.
– Простите мою дерзость, моя госпожа, – начал он, – но я хотел спросить, помните ли вы меня по тем временам, когда я служил вашему благородному отцу в качестве пажа? Прошло много времени, и я не удивлюсь, если вы меня забыли.
Он улыбнулся.
– И в те годы я еще не носил бороды.
Чтобы помочь королеве, он прикрыл нижнюю часть лица ладонью.
Иста улыбнулась Кэсерилу в ответ, внимательно, слегка прищурившись, посмотрела на него, и отрицательно покачала головой:
– Увы! У моего отца было очень много пажей.
– Я понимаю! Ваш отец был влиятельным человеком, и его окружала огромная свита.
Он перекладывал книгу из одной руки в другую, чтобы скрыть разочарование, и вновь улыбнулся, извиняясь за дерзость. Он надеялся: то, что она его не узнала, не связано с ее состоянием. Скорее в те годы, когда она переживала самый расцвет своей жизни, взгляд ее был устремлен вперед и вверх, а не вниз и по сторонам.
Служанка королевы, которая тем временем, что-то ворча, рылась в своей шкатулке для рукоделия, подняла глаза и проговорила, улыбаясь:
– Милорд ди Кэсерил! Если вас не затруднит, не могли бы вы на время составить компанию моей госпоже, пока я схожу за темно-зеленым шелком?
– Нисколько, леди, – машинально ответил Кэсерил. – То есть если…
Он глянул на Исту, которая ответила ему взглядом несколько ироничным.
Нет, в том, что он останется с королевой наедине, не крылось никакой опасности. Вряд ли она примется буйствовать, кричать и вообще выйдет из себя. Она даже слезы лила молча – он видел это, хотя и нечасто. Он поклонился служанке королевы; она же взяла его за локоть и, отведя за розовый куст, прошептала на ухо:
– Все будет хорошо. Просто не упоминайте имя лорда ди Лютеза. И оставайтесь с ней рядом, пока я не вернусь. Если же она сама станет говорить о нем, произносить его имя… просто не отходите от нее – и все!
И она умчалась.
Кэсерил почесал затылок. Ничего себе, история!
Блестящий лорд ди Лютез в течение тридцати лет был ближайшим советником короля Иаса. Они стали друзьями еще в детстве, вместе воевали, вместе бражничали. Со временем Иас наградил друга всеми наградами, одарил всеми привилегиями, которые только были в его распоряжении: ди Лютез стал провинкаром сразу двух провинций, канцлером Шалиона, маршалом личной гвардии короля и командиром гвардии Сына, самого могущественного из святых орденов. О причине такой неистовой благосклонности шептались и враги, и поклонники ди Лютеза: настоящим королем Шалиона был ди Лютез – во всем, кроме официального титула; Иас же был его королевой…
В свое время Кэсерил пытался понять, слабость или же, напротив, мудрость заставила короля переложить всю грязную работу, результаты которой вызывали недовольство шалионской знати, на плечи ди Лютеза, а за собой оставить право называться Иасом Добрым. Добрым, а не Сильным, Мудрым или, на худой конец, Удачливым. Именно ди Лютез устроил второй брак Иаса с леди Истой, заткнув рот тем среди кардегосского нобилитета, кто распространял слухи о несколько странной любви, которую король питал к своему старому другу. И тем не менее…
Через пять лет после свадьбы короля и леди Исты ди Лютез вдруг резко впал у короля в немилость. Обвиненный в предательстве и измене, он умер под пытками в казематах Зангры, королевского замка в Кардегоссе. За пределами шалионского двора ходили слухи, что предательством сочли любовь ди Лютеза к молодой королеве Исте. В кругах же более близких ко двору шептались, правда, еще более осторожно, по поводу того, что якобы сама королева убедила мужа уничтожить человека, которого считала соперником в своей любви к монарху.
В общем, любовный треугольник был разрушен; из трех его углов осталось два, а затем, не прошло и года со дня смерти ди Лютеза, вообще один: однажды вечером король лег, отвернувшись к стене, и больше не встал. Умер. А Иста забрала детей и сбежала из Зангры. А может, и была изгнана.
Ди Лютез. Не упоминайте имя лорда ди Лютеза. То есть ни слова не говорите об истории Шалиона за последние полтора поколения. Хорошо, не буду!
Кэсерил вернулся к Исте и осторожно присел на оставленное служанкой кресло. Королева же принялась срывать лепестки с розы – мягко и осторожно отрывая по одному и складывая рядом с собой на скамейку – как ни странно, в форме именно розы, слой за слоем, спиралью.
– Мои мертвецы приходили ко мне сегодня ночью во сне, – сказала Иста, словно продолжая прерванный на мгновение разговор. – Хотя, думаю, это были ложные сны. А к вам ваши мертвецы приходят, Кэсерил?
Всмотревшись в лицо королевы, Кэсерил решил, что Иста слишком разумна, чтобы ее можно было считать сумасшедшей, хотя речи ее иногда бывали излишне отрывисты и даже бессвязны. И кроме того, он без труда понял то, что она сказала; если бы она была безумна, ему было бы не добраться до смысла ее слов.
– Иногда во сне ко мне приходят отец и мать. Ненадолго. Но они и говорят, и ходят как живые. Мне всегда жалко просыпаться и терять их…
Иста кивнула.
– Ложные сны всегда пронизаны грустью. Зато истинные – жестоки и беспощадны. Боги избавляют вас от истинных снов, Кэсерил.
Кэсерил нахмурился и склонил голову.
– Обычно мои сны беспорядочны и нелепы, и воспоминания о них исчезают, как дым или туман, когда я просыпаюсь.
Иста склонила голову к растерзанной розе. Теперь она аккуратно складывала ее тычинки, похожие на обрезки шелковой нити, на скамью, в центр круга, образованного лепестками.
– Истинные сны, словно свинец, давят на ваше сердце и душу. Они тяжелы настолько, что могут… утопить вас в море печали. Истинные сны являются ясным днем. Но, тем не менее, и они способны вас обмануть – так же, как давший клятву человек может легко забрать ее обратно. Не доверяйте своим снам, кастиллар! И клятвам – тоже не доверяйте!
Она подняла глаза и внимательно посмотрела на Кэсерила.
Кэсерил откашлялся, чтобы скрыть беспокойство, которое с каждой минутой начинал ощущать все явственнее.
– О, нет, моя госпожа! Все не так уж и страшно. Например, я рад время от времени видеть своего отца. Где же мы еще с ним можем встретиться?
Иста посмотрела на Кэсерила со странной улыбкой на устах.
– Так вы не боитесь ваших мертвецов? – спросила она.
– Нет, моя госпожа! Не боюсь.
– Возможно, ваши мертвецы – не такой уж и страшный народ!
– Совершенно верно, – согласился с королевой Кэсерил.
Высоко, под самой крышей замка, отворилось окно, оттуда выглянула служанка королевы, посмотрела в сад и, вероятно, успокоенная видом королевы, которая вела спокойную беседу с кастилларом ди Кэсерилом, помахала им рукой и исчезла из виду.
Кэсерилу стало интересно – а как Иста проводит время? Шитьем она не занималась, читала не много, собственных музыкантов не держала. Иногда Кэсерил видел ее молящейся, иногда даже по нескольку часов – в зале памяти предков или перед маленьким алтарем, который вдовствующая королева держала в своих покоях. Время от времени Иста, сопровождаемая служанками и ди Ферреем, посещала Храм в городе, но только в те часы, когда ни в Храме, ни на улице не было толп. А иногда по целым неделям она словно забывала о существовании Богов.
– Находите ли вы утешение в молитве, моя госпожа? – спросил Кэсерил, побуждаемый к тому любопытством.
Иста взглянула на него со слабой улыбкой.
– Я? – переспросила она. – Ни в чем мне нет утешения. Боги, и это вполне очевидно, посмеялись надо мной. Я могла бы ответить им тем же, но они держат мое сердце и мое дыхание заложниками своих капризов. Дети же мои – заложники судьбы, а судьба в Шалионе сошла с ума.
– Мне кажется, существуют гораздо более мрачные тюрьмы, чем этот согретый солнцем замок, моя госпожа! – нерешительно предположил Кэсерил.
Иста откинулась спиной на скамью и посмотрела на Кэсерила.
– Вероятно! А вы когда-нибудь были в Зангре, в Кардегоссе?
– Да, еще молодым человеком. Давно. Мне он напомнил гигантский лабиринт. Большую часть времени я плутал по его коридорам, как потерянный.
– Странно. У меня было такое же ощущение. Кстати, там множество призраков, вы знаете?
Ничего себе! О привидениях – и таким будничным тоном!
– Я бы удивился, если бы это было не так, – сказал он. – Это в природе больших крепостей и замков. Многие умирают там во время строительства, многие – воюя под их стенами. Шалионцы, рокнарийцы, первые короли, те, кто жил там до первых королей, в пещерах, много веков назад. Место притягательное.
Зангра много поколений была домом королей и аристократов, и почти все они закончили свои дни в замке. Некоторые сделали это весьма драматично, и об их смерти потом вспоминали долгие годы, другие – втайне.
– Зангра ведь старше, чем сам Шалион, и за это время она столько всего… накопила.
Иста принялась отрывать от стебля розы ее шипы и выкладывать их рядком на скамейке. Похоже было на зубья пилы.
– Да, – кивнула она. – Именно накопила. Точное слово. Она накопила целые подвалы зла – точно так же, как его рвы накопили тонны дождевой воды. Вы поступите мудро, Кэсерил, если всеми силами будете держаться от Зангры подальше.
– У меня нет никакого желания жить и бывать при дворе, моя госпожа.
– А я одно время желала. Всем сердцем. Но вы же знаете – Боги проклятьями отвечают на самые искренние наши молитвы. Молитва – опасное занятие. Молитву следует объявить вне закона.
И она принялась снимать кожу со стебля розы, полоску за полоской, обнажая белую сердцевину.
Кэсерил даже не знал, как ответить королеве, и лишь смущенно улыбался. Иста же принялась разрывать сердцевину по всей длине стебля.
– Лорду ди Лютезу было предсказано, что он утонет на вершине горы, а потому он смело плавал в любую погоду, в любой шторм – ведь на вершинах гор нельзя утонуть, там нет воды, и это всем известно! Вся вода – в долинах!
Кэсерил начал нервничать и посматривать – не идет ли служанка королевы. Но той все не было. Рассказывали, что лорд ди Лютез захлебнулся и умер, когда в подвалах Зангры его пытали водой. Да, это были подвалы, но, поскольку замок высоко вознесся над городом, дело происходило вроде как бы и на вершине горы. Облизнув вдруг пересохшие губы, Кэсерил начал:
– Вы знаете, я ни разу не слышал об этом предсказании при жизни лорда. Я думаю, все это сочинил позднее какой-нибудь любитель жутких историй. Эффектная смерть значительной фигуры часто получает постфактум и самое эффектное объяснение.
Королева улыбнулась – очень странной улыбкой. Отделив от стебля последние лоскуты сердцевины, она положила их на колени и разгладила.
– Бедный Кэсерил! – проговорила она. – Так мало прожил, а такой мудрый!
Появление служанки с мотками цветного шелка в руках избавило Кэсерила от поисков ответа на сказанное Истой. Он встал и поклонился королеве:
– Ваша служанка…
Проходя мимо той, он кивнул и услышал шепот:
– Она в разуме, милорд?
– Да, абсолютно. Ну, понятно, в определенных границах.
– Про ди Лютеза не говорила?
– Ничего особенного.
Это для меня ничего особенного. А для нее?
Служанка вздохнула с облегчением и прошла к королеве, нацепив на лицо приветливую улыбку. Иста принялась терпеливо слушать о приключениях служанки, в которых той пришлось участвовать во время поисков куда-то запропастившегося мотка зеленого шелка.
Да, вдовствующая королева, дочь провинкары и мать Изелль, совсем не безумна, как о ней шепчется большинство. Если она говорит с теми, кто составляет ее ежедневное окружение, на том языке, на котором она сейчас говорила с Кэсерилом, понятно, почему те объявляют ее безумной! Для Кэсерила же некая туманность ее речей была шифром, а не бессмыслицей. В ней была скрытая логика. Если бы только у него был к этому шифру ключ! Но где ж его взять? Хотя, с другой стороны, и при некоторых формах безумия люди говорят в такой же манере!
Взяв книгу под мышку, Кэсерил отправился на поиски более спокойного тенистого местечка.
Лето неспешно продвигалось вперед, и его неторопливый ход вносил в душу Кэсерила ощущение покоя. Лучше он чувствовал себя и телесно. Только бедняга Тейдес страдал от ничегонеделанья, поскольку путь на охоту ему преграждали, с одной стороны, жара, а с другой – наставник. Правда, к радости садовников, по утрам он весьма успешно палил из лука по кроликам. Но что такое кролик для настоящего охотника! Лето было не его временем года. Есть люди, которые по самому складу личности своей готовы служить Сыну Осени, Богу охоты, войны и прохладной погоды. Таковым, безусловно, был Тейдес.
Кэсерил был немало удивлен, когда шел однажды на ланч, и его окликнул принц Тейдес, направлявшийся туда же в сопровождении своего наставника. Оба – и юноша, и его секретарь шли раскрасневшиеся: был у них, вероятно, очередной, и весьма ожесточенный, спор. Заметив Кэсерила, принц позвал:
– Лорд Кэс!
Кэсерил остановился и подождал, когда к нему подойдут запыхавшиеся от возбуждения Тейдес и ди Санда.
– Лорд Кэс! – спросил принц. – А правда ли, что учитель фехтования, который служил старому провинкару, водил пажей на скотобойню, где они убивали молодых быков? Ну, для того, чтобы внушить им храбрость и научить, как на дуэли противостоять опасному противнику? Не просто красиво танцевать, а по-мужски сражаться.
– Ну да, было дело…
– А что я вам говорил? – воскликнул Тейдес, гляда на ди Санду.
– Но мы и на дуэльном ринге практиковались, – добавил Кэсерил, чтобы хоть как-то поддержать и ди Санду.
Но наставник принца только скривился в презрительной усмешке.
– Травля быков – это старая деревенская забава, принц, – сказал он. – А вам самой судьбой назначено быть джентльменом, а не помощником мясника. И такого рода тренировки – не для людей вашего уровня!
Провинкара не держала учителя фехтования, а потому, конечно, наставник принца должен был владеть оружием. Кэсерил, который время от времени видел, как принц фехтует с ди Сандой, оценил мастерство, с которым тот владеет мечом. Достойно. Вполне на уровне. Но если ди Санда и знал какие-то особо жестокие трюки, которые помогают человеку выжить во время резни на боевом поле, то вряд ли он показывал их Тейдесу.
Кэсерил криво усмехнулся.
– Наш учитель фехтования делал из нас не джентльменов, а солдат. И в том, что я жив – его заслуга, потому что поле боя – как оно есть на самом деле – это скорее скотобойня, а не дуэльный ринг. Наш учитель учил нас страшным вещам, но иначе было нельзя.
Кстати, быку совершенно наплевать, будет ли перед ним целый час плясать какой-нибудь кретин с мечом, или ему сразу вломят кувалдой промеж глаз. Сам Кэсерил в свое время предпочитал не устраивать пляску смерти перед рогами быка, как это любили делать его сверстники, зато научился моментально укладывать разъяренное животное наземь – не хуже, чем профессиональный мясник.
– Кстати, на поле боя мы не ели то, что убивали, – за исключением, может быть, конины.
Ди Санда неодобрительно фыркнул в ответ на мрачную шутку Кэсерила, после чего, с умиротворяющим тоном в голосе, обратился к принцу:
– Завтра будем охотиться с соколами, милорд. Если, конечно, жара не помешает. И если вы выполните свое задание по картографии.
– Это развлечение для дам! С соколами охотиться на голубей! На кой черт мне эти голуби?
И добавил тоскующим тоном:
– При королевском дворе в Кардегоссе они осенью охотятся в дубовых лесах на диких кабанов. Вот это – настоящая охота, мужская! Говорят, эти свиньи опасны!
– Правильно говорят, – кивнул Кэсерил. – Своими клыками они способны порвать собаку. Или лошадь. Или человека. Кабаны бегают гораздо быстрее, чем можно от них ожидать.
– А вы охотились в Кардегоссе? – спросил Тейдес.
– Несколько раз я там сопровождал на охоте своего лорда, ди Гвариду.
– Здесь, в Валенде, нет никаких кабанов! – вздохнул принц. – Но у нас есть быки. А это уже кое-что! Гораздо лучше, чем голуби или кролики.
Пытаясь успокоить принца, Кэсерил проговорил:
– Охота на кроликов – отличная школа для солдата. Пригодится, если придется охотиться на крыс. Иногда это единственная еда воина. А принцип охоты примерно тот же.
Ди Санда свирепо посмотрел на Кэсерила. Кэсерил же улыбнулся и, отвесив поклон, отошел, оставив принца наедине с его проблемами и его наставником.
За столом Изелль завела похожую песню, правда, объектом ее атаки стал не наставник, а бабушка.
– Бабушка! – проговорила принцесса. – Так жарко! Можно мы поплаваем в реке, как и Тейдес?
В связи с наступлением жары ежедневные верховые прогулки, которые принц совершал в компании наставника, грумов и пажей, были заменены на купания в огороженном заливе протекавшей возле Валенды реки – в том же самом месте, где в бытность свою пажом Кэсерил плавал в компании своих однокашников. Дамам, естественно, не позволялось участвовать в этих заплывах. Тейдес приглашал и Кэсерила разделить с ним и его свитой удовольствие дневного купания, но он вежливо отказывался, ссылаясь на свои обязанности по отношению к Изелль, хотя причина отказа была в ином: ему не хотелось, раздевшись, превратиться в мишень для вопросов о происхождении шрамов на исполосованной бичами спине. Он еще помнил недоразумение с мальчиком-слугой в бане.
– Конечно же, нельзя! – ответила принцессе провинкара. – Это неприлично!
– Но мы поедем не с ним! – настаивала Изелль, имея в виду своего наставника. – Пусть там будут только дамы.
Она повернулась к Кэсерилу.
– Вы говорили, что, когда вы были пажом, дамы купались в реке.
– Служанки, принцесса! – строго пояснила провинкара. – Простой народ. Это времяпрепровождение не для вас.
Изелль пригорюнилась. Жара и впрямь была невыносимой. Бетрис, надеявшаяся, вероятно, на более благосклонный исход переговоров, совсем сникла. Принесли суп. Все с ненавистью посмотрели на горячий пар, который поднимался над тарелками. Но, стараясь ни на йоту не отступать от этикета, провинкара взяла ложку и сделала первый глоток.
Кэсерил же неожиданно произнес:
– Но ведь леди Изелль умеет плавать, ваша светлость, не так ли? То есть ее научили, когда она была маленькой, так?
– Нет, конечно, – покачала головой провинкара.
– О! – отозвался Кэсерил. – О господи!
Он оглядел стол. Королева Иста отсутствовала. Поскольку ничто не мешало ему говорить об этом опасном предмете, он рискнул продолжить.
– Я в этой связи вспомнил об одной ужасной трагедии.
Провинкара, прищурившись, посмотрела на Кэсерила. Ее рука с ложкой застыла на полпути к цели; Бетрис же, напротив, отправила свою ложку в рот.
– И что за трагедия? – спросила провинкара.
– Она случилась, когда я служил в армии провинкара Гвариды, во время нашей войны с рокнарийским принцем Олусом. Его армия ночью, в грозу, перешла границу, и мне было дано задание эвакуировать дам из замка ди Гвариды, пока враг не окружил город. Полночи мы скакали, а к утру, на рассвете, нам пришлось форсировать небольшую реку. После грозы она разлилась, течением одну из дам смыло в поток с лошади, и вода унесла ее вместе с пажом, который бросился ей на выручку. Не успел я развернуть лошадь, чтобы поспешить на помощь, как они исчезли из виду… Мы нашли тела на берегу следующим утром. Река была не слишком глубокой и широкой, но несчастная, не умея плавать, запаниковала и сразу захлебнулась. А, между тем, небольшая предварительная тренировка спасла бы и ее жизнь, и жизнь еще двоих человек.
– Еще двоих? – переспросила Изелль. – Но их же было двое – она и паж.
– Под сердцем она носила ребенка, – ответил Кэсерил.
Над столом повисла тишина.
Провинкара потерла подбородок и, пристально посмотрев на Кэсерила, спросила:
– Это реальная история, кастиллар?
– Увы, – вздохнул Кэсерил.
Кожа на теле той дамы была в ссадинах и кровоподтеках, вся в синих пятнах, под ногтями – глина, одежда промокла и, пропитавшись речным илом, стала тяжелой… Но не тяжелее той тяжести, что легла на его сердце.
– Мне пришлось сообщать обо всем ее мужу, – закончил Кэсерил.
Ди Феррей только хмыкнул. Комментировать историю Кэсерила он не взялся.
– Не хотел бы вновь оказаться в такой ситуации, – добавил Кэсерил.
Провинкара несколько секунд молчала, после чего заявила:
– Моя внучка не может плескаться в реке, в чем мать родила, словно она какой-то угорь, а не принцесса.
Изелль посмотрела на бабушку умоляюще:
– Но мы же можем надеть, скажем, длинные льняные рубашки.
– Это было бы разумно, – кивнул Кэсерил. – В критических ситуациях в воде люди, как правило, одеты.
Бетрис же добавила задумчиво:
– Это еще и лучше. Освежимся дважды – и во время купания, и когда будем сохнуть на берегу.
– Наверняка, кто-нибудь из служанок, живущих в замке, может показать принцессе, как нужно плавать, – вкрадчиво произнес Кэсерил.
– Ни одна из них не умеет этого делать, – твердо сказала провинкара.
– Так оно и есть, – подтвердила Бетрис. – Могут только вброд переходить, да и то только там, где мелко.
Она подняла глаза на Кэсерила и спросила:
– А вы смогли бы нас научить, лорд Кэс?
Изелль даже в ладоши захлопала:
– О да!
Кэсерил колебался. С другой стороны, в компании дам он сможет не снимать рубашку и никак это не объяснять.
– Я полагаю, смог бы, – ответил он, – если вы не будете против.
Он поднял глаза на провинкару:
– И если их светлость мне позволит.
Последовала долгая пауза, в конце которой провинкара проворчала:
– Ладно! Только смотрите не простудитесь.
Изелль и Бетрис предусмотрительно сдержались и не стали слишком открыто выражать свою радость, но на Кэсерила посмотрели с выражением крайней признательности. А интересно, поверили ли они в правдивость его истории о гибели той молодой женщины?
Уроки начались в тот же день, после обеда. Кэсерил стоял посередине реки и пытался убедить несколько смущенных дам в том, что они не пойдут ко дну сразу, как только намочат волосы. Напротив, только опустив лицо и голову в воду и задержав при этом дыхание, они поплывут, даже не прилагая к этому никаких усилий. Наконец дамы расслабились и научились, повинуясь его инструкциям, держаться на поверхности. Плавучесть у них, конечно, была получше, чем у Кэсерила, хотя месяцы, проведенные за столом провинкары, несколько округлили бородатую физиономию кастиллара, в значительной степени утратившую сходство с волчьей.
Терпение Кэсерила было вознаграждено. К концу лета девушки плескались и ныряли в неглубокой реке, наполовину выпитой засухой, не хуже, чем опытные пловцы. При этом Кэсерил мог позволить себе посидеть в сторонке, по пояс в воде, откуда время от времени изрекал какие-нибудь дельные советы.
То, что он выбрал именно такую позицию, лишь частично было вызвано желанием найти местечко попрохладнее. Да, следовало признать: провинкара была права, считая купание занятием неприличным. Она могла бы выразиться и более определенно – непристойным. Длинные льняные рубашки, которые, промокнув, льнули к юным гибким телам, служили насмешкой над скромностью, которую призваны были защищать, – неожиданный эффект, на который он не рискнул обратить внимание своих счастливых учениц. Что было еще хуже, это была палка о двух концах. Ткань, прилипшая к нему, красноречиво свидетельствовала о состоянии его ума, точнее… точнее, тела, которое наконец полностью восстановилось от пережитых в плену невзгод, – как он надеялся, что они не обратят на это внимания! Изелль, похоже, было не до него. Что касается Бетрис, то здесь он не был уверен. А вот служанка-гувернантка Изелль, средних лет дама по имени Нан ди Врит, которая отказалась брать уроки плавания, но болталась поблизости по щиколотку в мелкой водичке, полностью одетая, ничего не упустила из виду и, видно было, изо всех сил боролась с собой, чтобы не сорваться и не захихикать. К чести ее, нужно было сказать, что она не только не смеялась, но и не жаловалась на него провинкаре. По крайней мере, так он думал.
Мало-помалу Кэсерил с неудовольствием обнаружил, что с каждым днем все больше и больше думает о Бетрис. Нет, конечно, речи пока не шло о том, чтобы совать под ее дверь скверные стишки – от этого его, слава Богам, уберегали сохранившиеся остатки здравого смысла. Да и играть на флейте под ее окном у него вряд ли бы получилось – руки уже не те! И, тем не менее, в этом жарком покое летней Валенды он начал думать о чем-то, что выходило за рамки обычного дневного распорядка.
Бетрис ему улыбалась – здесь он себя не обманывал. И она была к нему добра. Но она улыбалась и была добра и по отношению к своей лошади! На фундаменте ее искреннего дружеского расположения вряд ли можно было построить замок мечты, да еще внести туда застеленную постель. И тем не менее она ему действительно улыбалась.
Он отгонял от себя эти глупости, но они вновь овладевали им, наряду с прочими, и особенно – во время занятий плаванием. Но он твердо решил: дурака он из себя делать не станет. То, что с ним происходит и что так его смущает, есть наверняка результат того, что он восстановил свою природную силу. Но что толку? Он гол как сокол, как и в те времена, когда служил пажом – ни земли, ни денег. К тому же поводов на что-то надеяться у него еще меньше, чем тогда. Это безумие – поддаваться голосу природы и любви. И тем не менее… Кстати, отец Бетрис находится точно в таком же положении, что и Кэсерил, – происхождение у него хорошее, но земли нет. Человек он, что называется, служащий. И вряд ли он стал бы презирать Кэсерила, плавающего в такой же, как и он, лодке.
Да, ди Феррей был слишком мудр, чтобы презирать Кэсерила. Но он также понимал, что красота его дочери и ее отношения с принцессой представляют собой капитал, который может в качестве жены принести ей нечто более достойное, чем нищий Кэсерил или те сыновья бедной местной знати, которые служат в замке пажами. Да и сама Бетрис считала этих малолеток досадливыми щенками – не больше! Но у этих юношей есть наверняка старшие братья, наследники пусть и небольших, но состояний.
Сегодня он погрузился в воду по подбородок и притворился, будто не смотрит сквозь полуопущенные ресницы на Бетрис, забравшуюся на камень, и не видит ее мокрой, почти прозрачной рубашки, с которой стекает вода, ее черных волос, струящихся по изгибам плеч и груди. Она протянула руки к солнцу, после чего бросилась в воду, обдав снопом брызг Изелль; та же с веселым криком метнулась в сторону и ударила по воде ладонями, стараясь отплатить Бетрис той же монетой.
Дни между тем становились короче, ночи прохладнее, как и вечера. Приближался праздник явления Осени. Из-за перемены погоды всю прошлую неделю купаться было нельзя, и только пара дней была достаточно теплой для обычной поездки на реку. Зато теперь можно будет вволю галопировать на лошадях и охотиться. Вскоре купанья вообще прекратятся, и Кэсерил вернется в обычное состояние духа, как блудный пес в свою конуру. Только вот вернется ли?
День клонился к закату. Вечер обещал быть прохладным, и купальщики решили, обсохнув на каменистом берегу, отправиться домой. Кэсерил был настолько погружен в свои переживания, что даже не настаивал, чтобы его подопечные, ради упражнения, говорили на рокнарийском или дартаканском. Наконец, он натянул свои тяжелые штаны для верховой езды и башмаки – отличные новые башмаки, подарок провинкары, – после чего нацепил меч. Подтянув на лошадях подпруги и сняв с них путы, он помог дамам подняться в седло, после чего маленькая кавалькада, постоянно оглядываясь на красоты речной долины, отправилась вверх по холму, к замку.
Повинуясь вдруг нахлынувшему на него бесшабашному чувству, Кэсерил приблизился к Бетрис, и их лошади пошли рядом, в ногу. Девушка взглянула на него, и легкая улыбка обнажила ямочку на ее щеке. Почему он не заговорил? Из трусости или от отсутствия сообразительности? И от того, и от другого, решил он. Они с Бетрис ежедневно служат Изелль. Если он нарушит сложившиеся между ними отношения каким-нибудь необдуманным признанием и будет отвергнут, удастся ли им восстановить ту легкость, с которой они нынче общаются, исполняя свои обязанности по отношению к принцессе? И все-таки он должен ей кое-что сказать. И скажет!
Но в этот момент, завидев ворота замка, лошадь Бетрис пошла рысью, и момент был потерян.
Как только копыта их лошадей застучали по тесаному камню, покрывавшему двор замка, из боковой двери выбежал Тейдес и закричал:
– Изелль! Изелль!
Рука Кэсерила автоматически скользнула к рукоятке меча – туника и панталоны мальчика были забрызганы кровью; но позади принца семенил запыленный, мрачный ди Санда, и Кэсерил успокоился: кровь на одеждах Тейдеса появилась, вероятно, когда он тренировался на скотобойне в искусстве владения мечом. Да и в криках принца звучал не ужас, а скорее восторг. Лицо же его светилось от неподдельной радости.
– Изелль! Случилось нечто чудесное! Догадайся, что.
– Да как же я догадаюсь? – смеясь, отозвалась принцесса.
Тейдес нетерпеливо отмахнулся, терпеть он больше не мог.
– Только что приехал курьер от короля Орико. Мы с тобой приглашены этой осенью прибыть ко двору в Кардегоссе. А мама и бабушка – нет! Ура! Наконец-то мы сбежим из Валенды!
– Мы едем в Зангру! – воскликнула Изелль, и, соскользнув с седла, подбежала к брату. Схватив его за руки, она закружилась с ним в веселом хороводе. Склонившись на луку седла, Бетрис наблюдала за ними – в глазах ее светилась радость.
Гувернантка Изелль поджала губы – новость, которую сообщил принц, понравилась ей гораздо меньше. Наставник принца разделял ее чувства: он нахмурился, а его рот скривился в мрачно-скептической улыбке.
Кэсерил почувствовал, как вдруг пусто стало в его груди. Итак, принцессу призывают ко двору. Следовательно, в Кардегосс отправится и ее маленькая свита. Включая леди Бетрис.
И ее секретаря.
