3
Кэсерила разбудили звуки обычной предутренней суеты: во внутреннем дворике замка кто-то звал слуг, позвякивали горшки на кухне. Он открыл глаза и на мгновение, не поняв, где находится, испугался. Но нежные объятья пуховой перины заставили его вновь забыться в полусне. Да, это не та жесткая скамья, на которой ему приходилось спать последние восемнадцать месяцев. И ее не бросает вверх и вниз морская волна. И вообще никакого вокруг движения. Такова, вероятно, жизнь на небесах. И так тепло и покойно, что даже не болит исполосованная спина.
Празднование Дня Дочери должно продлиться от рассвета до заката. Наверное, он еще поваляется в постели, пока население замка не отправится для участия в общей процессии, а потом встанет. Бездельно поболтается по замку, погреется на солнце, составив компанию замковым кошкам. Если проголодается, то, как и во времена своей пажеской жизни, проберется на кухню и уговорит повара дать ему что-нибудь, чтобы заморить червячка.
Негромкий стук в дверь прервал эти приятные размышления. Кэсерил напрягся и сразу же успокоился, услышав голос леди Бетрис.
– Милорд ди Кэсерил! Вы уже проснулись?
Мгновение тишины, и вновь:
– Кастиллар?
– Одну секунду, моя госпожа! – отозвался он. Подкатившись к краю кровати, он с сожалением расстался с нежной поверхностью матраса. Тканый ковер защитил его босые ноги от холода, источаемого каменным полом. Прикрыв ноги ночной сорочкой, он подошел к двери и открыл ее.
– Я к вашим услугам, моя госпожа!
Бетрис стояла в коридоре, держа в одной руке лампу из дутого стекла, с горящей внутри свечой, а в другой – некий сверток из ткани, кожаных ремней и чего-то еще, что позвякивало внутри. Она была полностью одета: голубое платье и белый плащ, ниспадающий к ногам, волосы, убранные в косы и перевитые цветами и свежими листьями; бархатные карие глаза ее, в которых отражалось пламя свечи, светились весельем. Кэсерил не мог удержаться от ответной улыбки.
– Их светлость провинкара поздравляет вас со святым Днем Дочери! – провозгласила Бетрис и заставила Кэсерила едва ли не отпрыгнуть назад, резким движением раскрыв широко дверь. Войдя, она протянула ему лампу, а сама, проговорив: Вот, это для вас, бросила свою ношу на постель – нечто из белой и голубой ткани, а также меч на кожаном ремне. Кэсерил установил лампу на шкафчике, стоящем в ногах постели.
– Она прислала вам этот костюм, и, если он вам понравится, она просит вас присутствовать на общей утренней молитве в зале предков. После этого мы соберемся за праздничным завтраком, и вы, как она сказала, знаете, где это будет происходить. Пост кончился.
– Конечно, моя госпожа!
– А меч я попросила у своего отца. Это его второй меч. Папа сказал, для него это большая честь – предложить его вам.
Бетрис с нескрываемым любопытством рассматривала Кэсерила.
– А это правда, что вы участвовали в войне?
– Гм… В которой?
– Так их что, было много?
Глаза ее расширились, потом сузились.
Во всех войнах, что случились за последние семнадцать лет, как мне кажется. Последнюю кампанию против Ибры он пропустил, потому что сидел в казематах Браджара. Не участвовал он и в дурацкой экспедиции, которую король послал на помощь Дартаке – послал, толком не подумав, потому что все это время его беспрестанно осаждали рокнарийцы, с которыми так неумело торговался провинкар Гвариды. Кроме этих двух войн, вряд ли в обозримом прошлом были поражения, в которых он не участвовал.
– Было несколько, – уклончиво ответил он, и вдруг его пронзила ужасная мысль: между его наготой и глазами этой девушки нет почти ничего, кроме тонкого слоя льняной ткани. Он отшатнулся, скрестил руки на животе и слабо улыбнулся.
Она проследила за его жестом.
– О! Неужели я вас смутила? Но папа говорит, что солдатам несвойственна стеснительность, поскольку они долгое время живут бок о бок в открытом поле.
Она смотрела в его лицо, и ее глаза обжигали.
– Я стеснялся не себя, моя госпожа, а вас.
– Не беспокойтесь, со мной все в порядке! – улыбнулась Бетрис.
Но она все не уходила, и в упор смотрела на Кэсерила.
Он кивнул в сторону принесенных ею одежд.
– Я не хотел мешать семейному празднеству, – произнес он. – Вы уверены…
Бетрис нетерпеливо всплеснула руками и вложила в свой взгляд всю свою силу.
– Но вы просто должны участвовать в процессии и обязаны прийти в Храм на обряд подношения даров! Принцессе Изелль поручено в этом году исполнять роль Дочери!
Бетрис от нетерпения не могла устоять на одном месте.
Кэсерил покорно улыбнулся.
– Хорошо, если вы этого хотите! – сказал он.
Ну как он мог отказать себе в таком удовольствии? Принцессе Изелль, вероятно, шел шестнадцатый год. А интересно, сколько лет леди Бетрис? Слишком молода для тебя, старина! Но он ведь может любоваться ею исключительно из эстетических соображений и получать удовольствие, лицезрея молодость, красоту и энергию дочери коменданта. Она – как цветок – делает краски этого мира ярче!
– И кроме того, – не унималась Бетрис, – об этом вас просит сама провинкара.
Кэсерил, намекая на то, что пора бы ей уйти и дать ему одеться, зажег свою свечу от ее свечи и передал лампу хозяйке. В свете сразу двух свечей Бетрис показалась ему еще более милой, а он ей, наверное, еще более уродливым и старым, подумал он. Она уже повернулась, чтобы пойти к двери, как Кэсерил вспомнил, что вечером накануне так и не получил ответ на свой вопрос.
– Подождите, моя госпожа! – произнес он.
С любопытством во взоре Бетрис повернулась к нему.
– Я не хотел беспокоить провинкару или задавать эти вопросы при принце и принцессе, но что так печалит королеву Исту? Я не хотел бы, не зная всех обстоятельств, вдруг сказать какую-нибудь глупость…
Свет в глазах Бетрис несколько угас. Она пожала плечами.
– Она… она очень устала. И нервничает. Только и всего. Мы все надеемся, что ей полегчает, когда на небесах будет больше солнца. Летом она всегда чувствует себя лучше.
– Давно ли она живет у матери?
– Последние шесть лет, сэр!
И сделав ему реверанс, заявила:
– А теперь я должна спешить к принцессе Изелль. Опаздываю. И вы не опаздывайте, кастиллар!
И продемонстрировав ему ямочку на щеке, стрелой умчалась.
Кэсерил и представить себе не мог, чтобы эта молодая особа хоть куда-нибудь могла опоздать. Энергия ее была неистощимой. Покачав головой и чувствуя, что улыбка, которой Бетрис его одарила, все еще играет на его губах, он повернулся к постели, чтобы рассмотреть свое новое одеяние.
Похоже, в касте изгнанников и отщепенцев он занимал все более высокое положение. Его новая туника была из голубой парчи, панталоны – из тяжелого темно-синего льна, а белый, по колени, плащ был из тонкой шерсти. Вся одежда была отменной чистоты. Если на ней и имелись повреждения, то следы искусной штопки не заметил бы и самый искушенный глаз. Может быть, это был праздничный костюм ди Феррея, из которого он вырос, а может быть, это был наряд самого провинкара, аккуратно сложенный, упакованный и убранный много лет назад. Костюм был несколько более просторен, чем нужно, но что за беда! Повесив меч на левое бедро и чувствуя его такую привычную (а может, и непривычную) тяжесть, он поспешил в зал предков.
Воздух во дворе замка был холодным и сырым, тонкие подошвы башмаков скользили по влажным камням. Высоко над головой тускло сияли последние звезды. Отворив дощатую дверь, Кэсерил заглянул внутрь. Фигуры людей, свечи. Неужели он опоздал? Скользнув в зал, он немного подождал, привыкая к полутьме.
Нет, не опоздал! Напротив, он пришел слишком рано. Перед семейным алтарем, на котором были установлены фамильные памятные скрижали, догорали с полдюжины свечей. На передней скамье сидели две женщины, закутанные в шали, и смотрели на третью.
Третьей была вдовствующая королева Иста, простершаяся перед алтарем ниц, раскинув руки по сторонам, и каждая клеточка ее тела выражала мольбу и покорность. Пальцы на ее руках сжимались и разжимались, и видно было, что ногти на них обкусаны до крови. Кто-то пытался набросить несколько шалей поверх ее ночной сорочки, чтобы защитить от утренней прохлады, но шали была сброшены и теперь лежали в беспорядке подле королевы. Копна когда-то золотистых волос, теперь потускневшая, раскинулась вокруг головы Исты словно ореол. На мгновение Кэсерилу показалось, что Иста спит – настолько тихо и неподвижно она лежала. Но глаза на ее бледном лице – серые, немигающие и полные невыплаканных слез – были широко открыты.
Лицо королевы выражало глубочайшее горе. Кэсерил вспомнил лица людей, которые переживали горе и неимоверные страдания, были почти уничтожены телесно и душевно – будь то в казематах или же на галерах. Он вспомнил и свое лицо, которое увидел в полированном металле после того, как приютившие его служители приюта сбрили его бороду и предложили посмотреть на результат. Понятно было, что королева и близко не находилась к тому, что именуется казематами или галерами, никогда не чувствовала своей белой кожей удар кнута, и никто и никогда даже замахнуться на нее не посмел бы. В чем же причина этого горя и этих страданий? Кэсерил молча стоял, не в силах ни двинуться, ни произнести хоть слово.
Сзади раздался шорох шагов. Кэсерил обернулся и увидел вдовствующую провинкару, которую сопровождала ее кузина. Движением бровей провинкара поприветствовала Кэсерила, он ответил ей легким поклоном. Женщины в шалях, прислуживавшие королеве, при приближении провинкары встали и присели в реверансе.
Провинкара прошла по проходу между рядами скамей и, подойдя к дочери, посмотрела на нее. Лицо провинкары оставалось при этом бесстрастным.
– Как давно она здесь лежит? – спросила она наконец.
Одна из женщин вновь присела в реверансе и сказала:
– Их величество встали ночью, ваша светлость. Мы сочли, что будет разумнее не препятствовать ее желанию спуститься сюда, согласно вашим распоряжениям…
– Да, да… – нервно отмахнулась провинкара от излишне пространных объяснений. – Она хоть поспала?
– Не больше двух часов, миледи!
Провинкара вздохнула и склонилась перед дочерью. Голос ее вдруг стал мягким, обычная властность ушла из ее интонаций, и впервые Кэсерил услышал в голосе провинкары знаки возраста.
– Иста, душа моя! Поднимайся и возвращайся в постель. Другие придут и помолятся за тебя.
Губы лежащей дрогнули, после чего она прошептала:
– Если Боги видят, если Боги слышат, но не говорят, это значит, что они отвернулись от меня, мама.
Несколько неуклюже провинкара принялась гладить дочь по голове.
– Другие будут молить Богов, дочь моя. Мы зажжем новые свечи и попробуем все с начала. А тебя отведут в постель. Ну, вставай же.
Лежащая глубоко вздохнула и нехотя поднялась с пола. Легким движением головы провинкара заставила служанок королевы подойти и помочь. Одна из женщин взялась поддерживать королеву, другая принялась собирать разбросанные по полу шали. Когда Иста проходила мимо Кэсерила, он пристально и с волнением вгляделся в ее лицо, но не нашел там следов болезни – ни желтых кругов под глазами, ни истощения. Иста же вряд ли даже заметила Кэсерила – незнакомый бородач, только и всего! Да и с чего ей его помнить? Он же был всего лишь одним из нескольких дюжин пажей, сновавших по баосийскому замку.
Когда дверь за дочерью закрылась, провинкара повернулась. Кэсерил стоял достаточно близко, чтобы услышать вырвавшийся из ее груди вздох облегчения.
Он поклонился настолько глубоко, насколько позволила ему его спина.
– Я благодарю вас за этот праздничный наряд, ваша светлость, – сказал он.
И, мгновение поколебавшись, продолжил:
– Если я могу хоть как-то помочь вам или королеве, вам нужно лишь приказать.
Повинкара улыбнулась, взяла Кэсерила за руку и, похлопав по тыльной ее стороне, промолчала. Затем подошла к восточным окнам и, распахнув шторы, впустила в комнату нежно-розовую мягкость утреннего неба.
Леди ди Хьюлтар тем временем задувала свечи и складывала их огарки в предназначенную для этого корзинку. Провинкара пригласила Кэсерила помочь ей заменить старые свечи новыми, из пчелиного воска. Когда свечи выстроились на алтаре перед памятными скрижалями, подобно строю солдат, провинкара отошла и удовлетворенно кивнула.
Тем временем стали прибывать домочадцы. Кэсерил занял место в стороне от прохода, на задней скамейке. Повара, слуги, конюхи, пажи, охотники, сокольничий, горничные, сам комендант – все в своих лучших одеждах с преобладающими синими и белыми тонами, входили и рассаживались на скамьях. Леди Бетрис ввела принцессу Изелль, которая чувствовала себя несколько скованной в тщательно изготовленном, украшенном драгоценными камнями и вышивкой платье Госпожи Весны, роль которой ей предстояло сегодня играть. Девушки устроились на передней скамье и изо всех сил старались не хихикать над происходящим и всеми собравшимися. За ними в зал вошел священник из городского Храма Святого Семейства, также сменивший наряд – темные тона Отца сменились бело-голубыми тонами Дочери. Священник провел короткую службу, в своей молитве попросив Богов на грядущее время года оделить всех живущих миром и благополучием, а дорогих усопших, чьи имена значились на памятных скрижалях – покоем, после чего, как только первые лучи солнца пробрались в зал через восточные окна, завершил ритуал, загасив последнюю из оставшихся гореть свечей.
Все затем приступили к холодному завтраку, накрытому в замковом дворике. Завтрак был холодный, но обильный. Кэсерил вынужден был напомнить себе, что перед ним не стоит цель за день восполнить результаты трехлетнего голодания, но, тем не менее, когда во двор ввели белого мула принцессы, он уже успел хорошенько подкрепиться и был готов к дальнейшим приключениям.
Белые и голубые тона доминировали и в убранстве мула. Слуги вплели свежие цветы в его гриву и хвост, а сбрую украсили символами Госпожи Весны. Изелль, одетую в священные одежды, с волосами, которые, подобно янтарному водопаду, стекали по ее плечам из-под короны листьев и цветов, подняли и усадили на седло, после чего расправили ленты и складки наряда. На этот раз была использована скамеечка и понадобилась помощь двух дюжих пажей. Священник, ухватившись за голубой шелковый повод, повел мула к воротам замка. Провинкара поднялась на мощного мерина – каштанового цвета, с белыми чулочками над копытами; ее коня вел в поводу сам комендант замка. Кэсерил, подавив отрыжку, по знаку коменданта занял позицию сразу после едущих верхом дам и галантно предложил свою руку леди Хьюлтар. Остальные домочадцы, также в пешем порядке, двинулись за ними.
Вся веселая компания проследовала по улицам города до старых восточных ворот, откуда и должна была начаться процессия. Там уже собралось несколько сотен человек, включая около пятидесяти верховых из гвардии Госпожи Весны, которых вызвали из близлежащих городков и деревень. Кэсерил прошел прямо под носом того дюжего воина, который накануне по ошибке обронил не ту монету в грязь под ноги Кэсерилу, но этот здоровяк просто вежливо поклонился костюму и мечу вчерашнего незнакомца, так и не узнав его. Костюму, мечу, а еще бане и бритве цирюльника, подумал Кэсерил. Как же все-таки нас ослепляет своим блеском поверхность окружающих нас вещей! Боги, вероятно, смотрят в самую суть. А интересно, испытывают ли они при этом неловкость – так же, как иногда сам Кэсерил?
Процессия выстраивалась, и Кэсерил отбросил эти мысли. Священник передал повод мула старому джентльмену, избранному на роль Отца Зимы. Ритуал в честь Госпожи Весны был частью общего сценария, который исполнялся круглый год. В начале зимы юный Отец занимал трон Бога вместо обветшавшего Сына Осени, который, в свою очередь, принимал в свое время эстафету от Лета, а оно – от Весны. При этом, если новый молодой Бог бывал одет с иголочки, уходящего Бога наряжали в такие лохмотья, по сравнению с которыми вчерашнее одеяние Кэсерила выглядело свадебным нарядом. Так выглядел и Отец Зима, которому, кроме того, пеплом засыпали волосы и босые ноги. Но это не помешало пожилому джентльмену в покрытом пеплом отрепье шутить с принцессой, которая весело смеялась. Гвардейцы встали за Дочерью Весной, и процессия, выйдя за городские ворота, двинулась в обход города, петляя, когда было необходимо, вокруг новых зданий, выстроенных за городской стеной. Храмовые служки растворились в процессии, чтобы петь вместе со всеми торжественный гимн и подсказывать демонстрантам правильные слова, вместо которых некоторые пытались вставить отсебятину.
Горожане, незанятые в процессии, исполняли роль праздничной толпы и бросали на дорожку, по которой вели белого мула, цветы и ароматные травы. Ближе всех стояли молодые незамужние женщины, которые, как только мул приближался к ним, бросались вперед, чтобы коснуться края одеяний Госпожи Весны; считалось, что так они получают шанс выйти этой весной замуж. Тронув край платья принцессы, они бежали назад, прыская от смеха. Погода, слава Богам, была отличной – не то что в одну из недавних весен, когда с неба обрушился дождь со снегом. Пройдясь в свое удовольствие вокруг города, процессия через восточные ворота вышла на его центральную площадь, к Храму, стоящему в самом сердце города.
Леди ди Хьюлтар потащила Кэсерила в первые ряды, откуда принцесса, сойдя с мула, прошла в портик Храма. Все двинулись за ней. Кэсерил увидел рядом с собой леди Бетрис, которая, вытягивая шейку, старалась не упустить Изелль из виду. Он ощутил исходящий от нее запах цветов и трав, смешавшийся с теплым ароматом ее волос – ароматом самой весны. Толпа, напиравшая сзади, заставила их ускорить шаги и через широко раскрытые врата войти в Храм.
Косые тени утреннего солнца освещали плиты, которыми был выстлан храмовый дворик. Отец Зима подошел к центральному светильнику, в котором только что догорел священный огонь, собрал из него последний пепел и высыпал себе на голову и плечи. Тотчас же служки наполнили светильник свежими дровами, а священник благословил их. Джентльмен, усыпанный пеплом, отправился прочь со двора, сопровождаемый улюлюканьем, криками «брысь!» и звоном колокольчиков. Вслед ему бросали кругло скатанные комки шерсти, которые должны были символизировать снежки. Год, когда вслед Отцу Зиме бросали настоящие снежки, считался неудачным.
Госпожа Весны, воплотившаяся в Изелль, должна была выйти вперед и зажечь новый огонь с помощью огнива. Она преклонила колени на специально приготовленную подушечку и самым очаровательным образом закусила губку, сосредоточившись на подготовке маленького костра из сухой древесины и священных трав. Все затаили дыхание. С тем, насколько быстро и со скольких попыток воплощение Госпожи Весны сможет зажечь светильник, связано было множество верований и предрассудков.
Быстрый удар, сноп искр – и вот уже новое пламя взлетело над светильником, раздуваемое свежим дыханием юной принцессы. Священник быстро наклонился, чтобы поджечь свечу во избежание каких-либо случайностей, которые могли бы воспрепятствовать завершению огненного действа. Но ничто не помешало ему идти своим чередом, и общий вздох одобрения наполнил храмовый дворик. Маленькое пламя перенесли на дрова, которыми был заполнен светильник, а принцессе Изелль, которая выглядела так, будто с плеч ее упала тяжелая ноша, чем она была весьма довольна, помогли встать на ноги. Ее серые глаза, казалось, сияли не менее ярко, чем пламя светильника.
Затем Изелль подвели к трону Бога, и начались серьезные дела – сбор подношений, которые будут поддерживать жизнь и деятельность Храма в течение последующих трех месяцев. Каждый домовладелец должен был выйти вперед и вложить определенную сумму в руки Госпожи Весны, после чего получить благословение, а секретарь Храма, чей стол находился справа от трона Богини, обязан был занести точную цифру подношения в свои книги. Затем каждый дающий получит зажженную от светильника свечу, которую унесет домой. В соответствии со своим статусом провинкара была первой в чреде дающих; кожаный мешочек с золотыми монетами, который комендант замка преподнес Изелль, был тяжел и плотен. Следом шли прочие состоятельные члены общества, Изелль улыбалась, получала подношения и благословляла; священник улыбался, передавал деньги секретарю и благодарил; секретарь улыбался, записывал и складывал полученное.
Стоящая рядом с Кэсерилом Бетрис замерла. Схватив Кэсерила за рукав, она, едва сдерживая волнение, прошептала ему на ухо:
– Следующим будет этот ужасный судья, Врез. Смотрите!
Сурового вида человек средних лет, одетый в роскошный темно-синий бархатный камзол и увешанный золотыми цепями, подошел к трону Богини с мешочком золота и, напряженно улыбнувшись, протянул его Изелль.
– Дом Вреза преподносит Богине свой скромный дар, – произнес он несколько в нос. – Благословите нас на предстоящее время года, моя госпожа!
Но Изелль не взяла подношения. Сложив руки на коленях и гордо подняв голову, она, не улыбаясь, посмотрела в глаза Вреза и ясным голосом произнесла:
– Весна принимает подарки только от чистых сердец. Взятки ей не нужны. Досточтимый Врез! Золото значит для вас больше всего на свете, так что можете оставить его себе.
Врез отшатнулся от трона с открытым от удивления и ужаса ртом. Тишина волнами прокатилась по толпе и вернулась к трону перешептываниями. Что? Что она сказала? Я не слышал… Что? Лицо священника вытянулось. Секретарь поднял от своих бумаг ошарашенные глаза, полные неподдельного испуга.
Стоящий следующим в очереди хорошо одетый человек издал смешок. Его губы изогнулись в улыбке, которая, однако, ничего не имела общего с пустым весельем. Скорее она была знаком одобрения этого акта вселенской справедливости. Стоящая рядом с Кэсерилом леди Бетрис нервно перетаптывалась и что-то шептала сквозь зубы. Словно порыв свежего весеннего ветра, по толпе прокатилась волна плохо сдерживаемого смеха и шепота – люди объясняли друг другу, что произошло.
Судья перевел свой взор на священника и, неловко дернувшись, протянул руку с подношением ему. Священник протянул было руки в ответ на этот жест, но отдернул их, и, повернувшись вполоборота к сидящему на троне воплощению Богини, прошептал уголком губ, впрочем, достаточно громко:
– Леди Изелль! Вы не можете… мы не можем… неужели устами вашими говорит Богиня?
Изелль повернулась к нему и ответила – так, чтобы слышал не только священник:
– Богиня говорит в моем сердце. Разве в вашем сердце ее нет? Я испросила ее поддержки в момент, когда разжигала светильник, и мне был дан знак.
Отменно держа себя в руках, принцесса посмотрела на человека, который был в очереди следующим после судьи, который стоял теперь как вкопанный, приветливо улыбнулась и сказала:
– Прошу вас!
Судья вынужден был отойти в сторону, а следующий за ним горожанин бодро вышел вперед, желая порадовать Богиню своими дарами.
Один из храмовых служек, понуждаемый к тому суровыми взглядами священника, попытался было подойти к судье, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию и найти выход, но принцесса пригвоздила его на месте суровым взглядом. Сложив руки за спиной, служка кивком головы дал понять рассерженному Врезу, что в присутствии его более не нуждаются. На другой стороне дворика провинкара, сидевшая в специально принесенном для нее кресле, задумчиво потирала переносье большим и указательным пальцами правой руки и сердито смотрела на внучку. Изелль же, не обращая внимания на взоры бабушки, продолжала действовать от имени Богини – принимала дары, благословляла и улыбалась горожанам, а те вдруг приободрились, понимая, что участвуют не в формальной церемонии, которая за многие годы оскомину набила, а в чем-то очень серьезном и важном.
Пока Изелль была занята состоятельными гражданами, снаружи храма служки принимали дары попроще: кур, яйца, телят. Отдав таким образом свой долг Весне, прихожане проходили внутрь, чтобы получить благословение и огонь новой жизни. Леди Хьюлтар и Бетрис присоединились к провинкаре, которая восседала на скамье для почетных гостей, и Кэсерил занял свое место позади скамьи, рядом с комендантом, который, нахмурясь, пристально смотрел на свою подозрительно скромную дочь. Толпа понемногу расходилась. Принцесса, не потеряв и доли своей жизнерадостности, приветствовала последних из тех, кто желал получить ее благословение: в конце перед ней прошли поставщик дров для светильника, углежог и городской нищий; этот в качестве своего дара Храму исполнил благодарственный гимн, за что получил благословение и улыбку Богини – такую же, какой она одарила первых людей Валенды.
Буря разразилась лишь тогда, когда семья вернулась в замок, чтобы торжественно отобедать.
Теперь Кэсерил вел в поводу мерина провинкары; комендант же твердой рукой взялся за повод белого мула, на котором восседала Изелль. Кэсерил хотел незаметно раствориться в толпе домочадцев и потихоньку исчезнуть, но провинкара, когда слуги помогли ей спешиться, приказала:
– Кастиллар! Дайте мне вашу руку.
Хватка ее была твердой, но рука заметно дрожала. Разжав сделавшиеся вдруг тонкими губы, она добавила:
– Изелль, Бетрис, ди Феррей! Следуйте за мной!
И кивнула головой в сторону дверей, ведущих в зал предков.
Изелль оставила ритуальные аксессуары своего наряда в Храме и теперь выглядела просто как милашка в бело-голубом платье. Нет, уточнил для себя Кэсерил, заметив гордо вскинутую голову девушки, – не просто юная особа, а принцесса. Под маской легкой тревоги таилась твердая уверенность в своей правоте и решительность. Кэсерил придерживал двери, пока все, включая леди Хьюлтар, не прошли в зал. В таких ситуациях, в те годы, когда он был еще пажом, его инстинкт недвусмысленно говорил ему: оставаться опасно! Растворись и исчезни! Но ди Феррей кивком головы остановил его, и Кэсерил прошел в зал вслед за провинкарой.
Зал предков был пуст. Горящие на алтаре свечи источали мягкое тепло. Они будут гореть весь день, пока не прогорят и не погаснут сами собой. Деревянные скамьи в зале были отполированы до мягкого блеска многочисленными посетителями, присевшими здесь либо помолиться предкам, либо просто отдохнуть. Провинкара вышла вперед и, повернувшись, сурово посмотрела на девушек, которые под ее взглядом встали рядом, касаясь одна другой плечами.
– Итак! Кому из вас двоих пришла в голову эта идея?
Изелль вышла вперед и, сделав глубокий реверанс, ответила:
– Мне, бабушка.
Голос ее звучал столь же ясно и звонко, как звучал в храмовом дворике во время обряда.
– Между прочим, – продолжила она, – я испросила позволения у первого огня. И я его получила. Бетрис посоветовала мне сделать это.
Ди Феррей сурово посмотрел на дочь.
– Ты знала, что произойдет? И ничего мне не сказала?
Бетрис сделала низкий реверанс, полностью повторивший движение Изелль.
– Как я понимаю, я призвана служить принцессе, а не шпионить за ней, папа. Ты же сам мне велел: защищай ее честь ценой своей жизни. Так?
И более спокойным и взвешенным тоном она закончила:
– К тому же, как я могла узнать, что произойдет, пока Изелль не выбила первую искру?
Комендант развел руками и беспомощно посмотрел на провинкару. С столь изощренным юным софистом ему было не совладать.
– Ты старше принцессы, Бетрис, – сказала провинкара, – и должна была должным образом влиять на нее. Внушать ей принципы поведения, коим обязана следовать богобоязненная и почтительная девушка.
Губы провинкары скривились, она с трудом сдерживала гнев.
– Наш егерь, Битим, воспитывает молодых щенков, запуская их в свору старших собак, и те обучают молодняк и прививают им навыки приличного поведения. Похоже, вас нужно было отдать под начало Битима, а не этих бесполезных гувернанток.
– Да, миледи, я согласна! – скромно потупив глаза, проговорила Бетрис, делая очередной реверанс.
Провинкара всматривалась в ее лицо – не иронизирует ли эта девица? Кэсерил прикусил губу.
Изелль глубоко вздохнула и проговорила:
– Если среди главных обязанностей богобоязненной и почтительной девушки есть обязанность терпеть несправедливость и не замечать горя и страданий ни в чем не повинных людей, то, должна сказать, этому меня не учили – ни священник, ни мои гувернантки.
– Еще бы они тебя учили этому! – резко ответила провинкара. В первый раз суровый тон ее речей сменился на нечто более мягкое. Похоже, она желала не столько наказывать, сколько убеждать.
– Но судить, хоть и по справедливости, не входит в твои обязанности, моя милая.
– Люди, в чьи обязанности это входит, похоже, забыли о них, – не унималась принцесса. – Я не молочница. Если мой статус дает мне в Шалионе огромные привилегии, столь же велик и мой долг перед моей страной. Об этом мне говорили и мой священник, и моя наставница.
И она бросила взгляд на леди ди Хьюлтар.
– Я говорила всего-навсего об обязанности хорошо учиться, – запротестовала та.
– А когда священник говорил вам о ваших обязанностях, принцесса, – подхватил ди Феррей, – он не имел в виду… не имел в виду…
– Не имел в виду, что все его наставления нужно принимать всерьез? – с самым невинным видом спросила Изелль.
Ди Феррей запнулся. Кэсерил не смог не посочувствовать принцессе: невинная душа, абсолютно несведущая в делах мира – как те храбрые и наивные щенки, с которыми сравнила ее провинкара. Кэсерил был благодарен судьбе за то, что не имеет к происходящему прямого отношения.
Провинкара нахмурилась. Голос ее вновь приобрел суровые властные интонации.
– Пока отправляйтесь в свои покои и оставайтесь там. Вам надлежит читать Священное Писание и думать о своем поведении… Позже я решу, стоит ли пускать вас на праздничный обед. Кузина! Отправляйтесь с ними и проследите, чтобы все было исполнено. Идите!
И она в нетерпении махнула рукой.
Кэсерил собрался было последовать за уходящими, но рука провинкары застыла в воздухе, после чего она твердо указала ему на его место рядом с ней.
– Кастиллар! Ди Феррей! Задержитесь на минуту.
Выходя из зала, леди Бетрис бросила через плечо любопытный взгляд на Кэсерила. Изелль же вышла не оборачиваясь, с гордо поднятой головой.
– А ведь мы надеялись, что они подружатся, – устало проговорил комендант.
Провинкара грустно улыбнулась:
– Увы! Так и получилось.
– Сколько же лет леди Бетрис? – спросил Кэсерил, глядя на закрывшуюся за девушками дверь.
– Девятнадцать, – ответил комендант со вздохом.
Ну что ж, подумал Кэсерил, разница в возрасте между нами не так уж и велика. Хотя разница в жизненном опыте – огромна!
– Я действительно думал, что моя дочь будет для принцессы хорошим примером, – проговорил комендант. – Но, похоже, все получается наоборот.
– Вы обвиняете мою внучку, что она портит вашу дочь? – с плохо скрываемой иронией спросила провинкара.
– Я сказал бы: вдохновляет! – ответил комендант, пожав плечами. – Хотя последствия непредсказуемы. Интересно, а что будет, если мы их разлучим?
– Что будет? Вопли и слезы! Будто вы не знаете!
Провинкара села на скамью и предложила мужчинам устроиться рядом.
– А мне и без этого есть на что нервы тратить, – сказала она.
Кэсерил, положив руки на колени, ждал, что еще скажет провинкара. Не зря же она позвала его, есть какая-то тому причина! Некоторое время она задумчиво смотрела на Кэсерила.
– У вас, как у человека пришлого, свежий взгляд, Кэсерил, – сказала она наконец. – Есть предложения?
Кэсерил удивленно поднял брови.
– Я воспитывал молодых солдат, ваша светлость. С девицами дела никогда не имел. Здесь я – профан!
Он помедлил, после чего заговорил, хотя и не намеревался влезать в чужие семейные дела.
– Мне кажется, уже слишком поздно учить Изелль искусству трусости. Но вы можете привлечь ее внимание к тому факту, что она принимает решения, основываясь на неполной и непроверенной информации. Можно ли быть уверенным в том, что судья действительно виновен? А может быть, он стал жертвой сплетни? К тому же самые очевидные свидетельства на поверку могут обернуться ложью.
Он с грустью вспомнил, в чем его обвинили в бане, когда мальчик увидел шрамы на его спине.
– То, что произошло сегодня, уже не исправить, но на будущее это может стать уроком.
И добавил сухо:
– А вам следует быть более осторожной и не обсуждать такие дела в присутствии принцессы.
Ди Феррей поморщился.
– Скорее в присутствии обеих девиц, – кивнула провинкара. – Четыре уха, одни мозги. Одна другой стоит.
Провинкара поджала губы и, прищурившись, пристально посмотрела на Кэсерила.
– Скажите, Кэсерил! Вы ведь говорите по-дартакански, верно?
Кэсерил недоумевал: отчего такая резкая перемена в предмете разговора?
– А по-рокнарийски?
– Мой книжный, придворный рокнарийский немного потрепан, зато разговорный – неплох.
– А как у вас с географией? Вы знаете географию Шалиона, Ибры, Рокнари?
– Клянусь всеми пятью Богами, по тем местам, где я не ехал верхом, я шел в пешем порядке, а где не шел – там меня тащили волоком. Вся эта география впечатана в мою кожу. А на галерах я обошел почти половину Архипелага.
– Вы ведь пишете, знаете шифры, имеете дело с книгами, так? Пишете письма, доклады, составляете договоры, маршруты следования грузов и людей, верно?
– Рука моя несколько утратила твердость, ваша светлость, но я действительно имею соответствующий опыт, – ответил Кэсерил, все в большей степени волнуясь. К чему она затеяла этот допрос?
– Все правильно! – воскликнула провинкара и хлопнула в ладоши, отчего Кэсерил вздрогнул. – Сами Боги прислали вас в мой замок. И пусть демоны Бастарда заберут меня, если я пренебрегу их решением.
Кэсерил ошарашенно смотрел на провинкару.
– Кастиллар! Вы говорили, что ищете места? У меня есть место для вас.
Она выпрямилась с с видом победителя.
– Вы будете секретарем-наставником принцессы Изелль.
Кэсерил вдруг понял, что челюсть его отвисла. Он уставился на провинкару.
– Что?
– У Тейдеса уже есть секретарь, который ведет его дела, пишет письма и все такое… Изелль пора иметь собственного наставника, который подготовил бы ее к выходу из девичества в большой мир. Кроме того, ни одна из ее глупых гувернанток не могла с ней справиться. Ей нужна мужская рука и мужской авторитет. У вас есть статус, у вас есть жизненный опыт…
Она усмехнулась, хотя радостным этот смешок было не назвать.
– Что вы на это скажете, кастиллар?
Кэсерил сглотнул.
– Я думаю… я думаю, если бы вы сейчас дали мне бритву, чтобы я перерезал себе горло, мне было бы легче решиться на это.
Провинкара вновь усмехнулась.
– Очень хорошо, Кэсерил. Мне нравятся люди, которые адекватно оценивают ситуацию и свои возможности.
Ди Феррей, который был немало удивлен и обеспокоен словами провинкары, смотрел теперь на Кэсерила с интересом.
– Я надеюсь, вам удастся направить ее ум на заучивание дартаканской системы склонений. В конце концов, вы там были, а ее тупые гувернантки – нет.
Голос провинкары звучал все более бодро.
– Нужно приналечь и на рокнарийский, хотя все мы молим Богов, чтобы нас сия чаша миновала. Читайте ей браджарийскую поэзию. Я помню, она вам нравилась. Научите ее хорошим манерам – вы же служили при дворе короля и знаете, насколько это важно. И, Кэсерил, не смотрите на меня как побитая собака! Для вас это будет нетрудно. Заодно и поправите здоровье. Вы думаете, я не вижу, насколько вы больны?
Покачав головой, провинкара продолжила:
– Вам придется отвечать всего на пару писем за неделю. Может быть, и того меньше. Вы знаток лошадей и отлично держитесь в седле, а потому возьмете на себя прогулки верхом с этими девицами, и мне не придется больше слушать их хныканье по поводу того, что они натерли то то, то это. Что до ее дел, то после того, как вы вели дела целой крепости, бухгалтерия принцессы покажется вам детской игрой. Ну, что вы на это скажете, дорогой Кэсерил?
Перспектива была одновременно и привлекательной, и пугающей.
– А может быть, у вас есть осажденная крепость? Мне это было бы привычнее.
Лицо провинкары стало серьезным. Наклонившись вперед, она похлопала Кэсерила по колену и произнесла чуть слышно:
– Скоро такая появится! Стоит лишь немного подождать.
Помолчав, она изучающе посмотрела Кэсерилу в лицо.
– Вы спрашивали, не можете ли вы сделать хоть что-то, чтобы облегчить мне жизнь. В общем и целом – нет. Вы не вернете мне молодость, вы не… много есть чего, что мне хотелось бы изменить…
Да, вероятно, это состояние дочери так невыносимо огорчает провинкару.
– Но неужели вы откажете мне в такой малости?
Она умоляет его? Она умоляет его? Этого нельзя допустить, ни в коем случае!
– Вам стоит лишь приказать, моя госпожа! – поспешно сказал Кэсерил. – Но… но уверены ли вы в том, что я подходящая кандидатура?
– Вы здесь не чужой, Кэсерил. А мне крайне необходим человек, которому я могла бы всецело доверять.
Сердце его растаяло. А может быть, это был его разум? Он низко склонил голову.
– Тогда я полностью принадлежу вам, ваша светлость!
– Вы принадлежите Изелль.
Кэсерил, все еще со склоненной головой, глянул на провинкару, потом – на хмурящегося в раздумьях ди Феррея, а затем – вновь на хозяйку замка.
– Я понимаю…
– Конечно, понимаете! И именно поэтому, Кэсерил, я хочу, чтобы вы приняли это место.
