Очки для работы с текстом стали смахивать на орудие для пыток, а текст выглядел сплошным черным квадратом на белом фоне. Учебные планы всегда тяжело разгребать, учитывая середину семестра и дисциплину, которая шла по немного другой программе. Еще тяжелее становилось от мыслей, что на этом день не кончится, потому что мама очень сильно хотела посмотреть на сына и мужа, работающих вместе. Будто бы в этом было что-то великое и достойное гордости. Пусть я и преподавал на другом факультете, университет-то один. Но у нее была склонность к постоянному желанию устраивать семейные вечера, где все ели из дорогой посуды, напряженно молчали и почти не смотрели друг на друга.
Я захлопнул журнал с планом, откинулся на спинку жутко неудобного стула и стянул очки, бросив их на поверхность стола.
День прошел лучше, чем я думал. Даже успел посмотреть на закон кармы, который, оказывается, существует. Хотя я искренне надеялся, что она ничего себе не отшибла, потому что падение было знатным. Это просто нужно видеть. Честно, не ожидал, что случайная прогулка по коридору окажется такой зрелищной. На несколько минут даже поддался искушению и позлорадствовал. Но она все-таки моя студентка, поэтому проверку на профессионализм я не прошел.
Стрелка на наручных часах – подарок отца на первый год работы преподавателем – показывала уже половину восьмого, как-то слишком быстро отсчитывая время до нужного момента. Хотя я и так задержался на лишний час, только ради того, чтобы не отставать от студентов. Да, именно с таким смыслом. Пожалуй, на этом можно и закончить. Вряд ли литература умела бегать, как и это здание, аудитория и мое желание здесь быть.
Это походило на возвращение в родной город после переезда. Вроде все тоже самое, вроде и ты тот же самый, а на деле все уже совсем по-другому. Вот и я так вернулся к делу, которое когда-то очень сильно любил, а потом оно просто забылось под гнетом жизни и разных решений, ведущих в противоположную сторону.
Я поднялся из-за стола, понимая, как сильно затекло все – обратная сторона работы, моя самая нелюбимая ее часть и причина зависания в тренажерном зале. Так что постоянные задержки даже на работе, которая нравится, не всегда радовали.
Время стремительно утекало, как назло активируя тревожный голосок в мыслях, буквально кричащий о том, что я опоздаю, застряв в пробке. Хотя, наверное, это здравый смысл, потому что загород в это время дороги всегда стояли.
И все же это лучше, чем если бы я поехал вместе с отцом на его машине. Да, он прибыл вовремя. Даже заблаговременно. За часа три. Так себе удовольствие, даже при всей моей любви к родителям. Конечно, лучше провести эти же самые три часа, стоя в пробке.
Я вышел из университета. С неба снова стал медленно сыпаться снег, покрывая лобовое стекло тонким белым покрывалом и почему-то внушая ощущение, что поездка выйдет веселой.
***
Удивительно, но в родительский двор машина въехала вовремя. Ни пробок, ни долгого ожидания. Буквально сел за руль и через двадцать минут вышел из машины, позвонил в дверь, окрашенную в небесно-голубую, и уже через несколько секунд потерялся в крепких объятиях мамы.
Она радостно улыбнулась, из-за чего возле губ и глаз еще ярче проявились мимические морщинки. Стало неловко из-за того, что наши разногласия с отцом стали причиной моих столь редких появлений в этом доме.
– Как доехал? – спросила мама, поправив уже почти полностью седые волосы, голубые глаза, точно такие же как у меня, светились привычной теплотой, а с губ не сходила мягкая улыбка, окуная во что-то далекое, из детства.
– Без пробок вообще, – коротко отозвался я в ответ, рассматривая ни капли не изменившуюся обстановку: коридор все также в бордовых и коричневых тонах, справа и слева широкие арки уводили в кухню и гостиную, а прямо лестница на второй этаж. В этом доме я вырос, принял столько глупых и умных решений, что и не сосчитать… а сейчас был здесь всего лишь гостем. – Как твои дела?
– Пойдем за стол, уже все готово, там все расскажу, – мама заботливо забрала из моих рук пальто, аккуратно положила его на широкий пуф около зеркала в полный рост, – И не забудь помыть руки! – крикнула она, направившись в сторону кухни. Прошло столько лет, но не изменялось.
Спустя пятнадцать минут, после выслушанного ворчания отца мы уселись за небольшим столом на четыре персоны. Поначалу слышался лишь звон вилок о тарелки и иногда проскакивающее «спасибо, это очень вкусно» от меня и отца. Мы все пытались то ли не смотреть друг на друга, то ли наоборот, смотреть так, чтобы никто об этом не знал. Иногда я ловил на себе изучающий взгляд карих глаз отца, а он сразу делал вид, что поправляет аккуратную поседевшую бороду и смотрит на развалившегося в углу кота.
– Как новая должность? – внезапно спросила мама, прерывая адский круг неловкого молчания. Я прокашлялся, отпил из бокала, почему-то думая о том, что можно было задать миллион других вопросов. И из всех я бы лучше ответил на вопрос «что на личном».
– Сегодня первый день, еще не успел понять, – мама понимающе закивала, отец фыркнул, а я искренне недоумевал, как из крепкой семьи, в которой за ужином никогда не замолкали беседы, мы превратились в это.
– Знаю что ты падок на красивых девочек, очень надеюсь на твое благоразумие и понимание того, что это совершенно недопустимо на моем факультете, – строго предупредил отец. Да, это тоже относится к «недоумеваю», потому что я бы не сказал, что падок на красивых девочек. По крайней мере, не в том количестве, о котором, вероятно, говорил отец.
– Конечно, буду преподавать с закрытыми глазами, а студенток с намеками мгновенно отправлять в монастырь, надену на себя платок и…
– Для тебя все шуточки, смех, а это репутация целого заведения! И моя в том числе!
– Заведения? Бордель что ли?
– Кристиан! – возмущенно воскликнула мама, приложив ладонь ко рту.
– Мне хватит ума и памяти, чтобы не забывать о том, что прописано в трудовом договоре.
– Надеюсь на это. В противном случае даже я не смогу помочь.
– Твоя помощь не потребуется. Все это ты мог сказать в своем кабинете или написать в сообщении с инструкциями, так что не вижу смысла продолжать этот ужин. Спасибо, мама, за твои старания, все очень вкусно и прекрасно! Новый сервиз просто огонь.
– Заметил?
– Конечно.
– Может, останешься на ночь? Там метет и уже поздно. Да и ты выпил, – я глянул в окно, за которым, правда, творилось настоящее безумие. И если выйти за снеговиком или романтичной прогулкой еще можно, то садиться за руль просто самоубийство. Но целая ночь в этом доме… много часов в старой комнате, много часов в обсуждении того, что я неправильно живу и всё делаю не так. Нет уж, такую мотивацию я могу раздать себе и в зеркало.
– Нет, лучше поеду.
– Ты выпил!
– Останься, Кристиан, больше ни слова о работе. Обещаю. Я не хочу, чтобы твоя жизнь разрушилась из-за неверного выбора, – как-то непривычно тихо ответил отец, поправив на носу очки в квадратной оправе. И с одной стороны, я вполне его понимал. А с другой, хотелось в свою квартиру, в свою кровать и свой душ.
– Мне почти тридцать, я себя обеспечиваю, работаю и сам решу, что разрушит мою жизнь. Это ведь моя жизнь.
– Все-все, пойду принесу десерт, – проговорила мама, вскочив со стула и почти бегом направившись в сторону кухни. Отец остался на месте, пытаясь не смотреть в мою сторону. Я делал последовал его примеру, старательно избегая его взгляда. Воцарившаяся тишина была почти оглушительной и странной, будто еще немного, и я услышу его мысли, в которых снова не оправдываю надежд, ожиданий и так далее. Это уже давно вызывало лишь легкую усмешку – свои собственные ожидания я вполне оправдывал.
Интересно, теперь в спортзале около дома я должен игнорировать своих студентов? Точнее, одну конкретную студентку, или вести себя, как преподаватель? За все время моей карьеры, ни с одним из учеников я не оказывался соседом. И, по правде сказать, никто не был причиной моего эпичного падения, которое запомнили все присутствующие в тот момент. И если непристойные предложения, влюбленный взгляд и прочие эмоциональные радости были вполне привычны и пресекались на корню, потому что я сразу показывал, кто, где и на каком месте, то тут я даже растерялся.
Мама принесла шоколадный торт собственного приготовления, после которого я сразу отправился в свою старую комнату на втором этаже.
Вторая дверь слева. Небольшая комната, в которой ничего не изменилось: все те же светло-голубые обои, окно, выходящее в сад на заднем дворе, письменный стол, сейчас пустой и собирающий тонну пыли, на стенах все также висели плакаты музыкальных групп, школьные фото с друзьями, с которыми я уже и не общался, билеты с баскетбольных матчей, на которые мы ходили с отцом, и то, что осталось от моих художественных талантов – картины. Такое чувство, что это происходило в какой-то другой жизни, и в этот момент я будто снова знакомился с собой.
За окном крупными хлопьями валил снег, подсвечивающийся желтым светом уличных фонарей, в комнате не горела ни одна лампа, но этого и не требовалось. Здесь было светло, тихо и как-то волшебно, словно я на один миг вернулся в детство, в ожидание рождественского чуда. И хотя во взрослой жизни я понимал, что его не существует, но сейчас почему-то хотелось верить, что все-таки что-то такое есть.
Я смотрел на постельное белье с самолетиками на кровати, приоткрытый шкаф, на дверце которого висел фанатский шарф, и не хотел идти завтра на работу, так же, как и не хотел снова видеть то, как изменилась жизнь.
Даже не раздеваясь, боясь разрушить момент, я лег на кровать, закрыл глаза, чтобы через несколько секунд открыть их и заметить светящееся звездное небо прямо надо мной – наклейки, которые мы втроем очень долго и упорно пытались приклеить на глянцевый потолок. В итоге получилось. И они до сих пор светились. Был ли в этом какой-то смысл или я просто пытался зацепиться хоть за что-то, что раньше имело значение?
***
Спать на спине оказалось жутко неудобно. На боку тоже. А на животе – просто издевательство. Все-таки приложилась я неплохо, потому что наутро чувство было такое, что меня хорошенько отпинали по мягкому месту или отшлепали, что, конечно, оказалось бы лучше реальности, в которой я почти не спала.
Состояние жутко напоминало болезненное. И опять ни кофе, ни чай не уменьшали желания лечь обратно.
И с одной стороны было бы славно увидеть то, как работает карма. С другой, именно это я и увидела, точнее, почувствовала на себе. Поэтому моя злость на Ротчестера была совсем необоснованной. Ну, если не считать того, что, оказывается, все это время он был моей незримой фамильной тенью. Почему вообще с утра пораньше, потирая ушибленную задницу, к которой даже больно прикасаться, я думала про этого невыносимого, ужасного и самовлюбленного придурка?!
Я с особой осторожностью опустилась на край стула на кухне, пытаясь не морщиться от боли. Вряд ли преподаватели оценят мою гримасу, когда я с непривычки сяду, как обычно. И разумно вообще никуда не идти, но…
Я выглядела, наверняка, почти комично. Гирлянды перемигивались белым холодным светом, за окном царила полная темнота, даже не кружил снег, на столе стояла красно-белая кружка с ручкой в форме рождественского леденца, едва заметная струйка пара взвивалась вверх, растворяясь где-то под потолком. А я сидела на мягком стуле и смотрела в одну точку. И почему-то в этот момент хотелось, чтобы зима закончилась, унеся за собой все тревожные мысли, ссоры с семьей и ожидание чуда, которое не случится. Хотелось вернуться в лето, снова жить в ожидании настоящей жизни. Но, увы, стрелки часов подкрадывались к опасной отметке, после которой обычно скрывалось опоздание.
Первая кружка кофе и набор из трех эклеров, с заботой для самой себя купленный вчера, быстро исчезли. Так же быстро мягкая, теплая пижама сменилась привычным шерстяным свитером в черно-белую полоску, классическими брюками и подвеской в форме золотого ключика, которую подарила сестра на прошлый день рождения.
Девочки, наверняка, только проснулись, судя по тишине, которую хранил телефон. Я же решила выйти пораньше, чтобы дойти без спешки и суеты, и при этом не стонать при каждом шаге.
Я накинула черное пальто, взяла сумку, проверив наличие кошелька и зарядки для телефона – все, чего обычно хватало для того, чтобы спокойно пережить день. Потом заглянула в зеркало и, удостоверившись в том, что выглядела вполне сносно, вышла из квартиры, благоразумно дождалась лифта в полной тишине, совсем забыв про наушники.
Двери лифта распахнулись с тихим звуком, повторив этот звук еще несколько раз. Я же пыталась не заснуть под звучащую из динамиков мелодию. Потом вышла из подъезда, мгновенно проснувшись от того, что дверь не совсем открылась, а столкнулась с чем-то, что почему-то издавало звуки.
Отличное начало дня! Утро только наступило, а я уже успела пришибить кого-то дверью! Странная у меня появилась тенденция – калечить людей!
– Извините, – проговорила я, выглянув из-за двери и придерживая ее, чтобы снова не попасть по кому-нибудь.
– Доброе утро, Ротчестер, и почему я не удивлен? – я зажмурилась, мысленно проклиная все на свете. Это карма, о которой я просила утром, да?!
– Утро не может быть добрым, если встретил преподавателя раньше, чем начались лекции. Примета такая, – хмыкнула я, выходя из подъезда. Ротчестер усмехнулся, покачав головой, отчего темные волосы разметались в разные стороны. Выглядел он как-то совсем небрежно: белая рубашка помята, верхние пуговицы расстегнуты, галстук висел перекинутый через шею, волосы торчали в разные стороны, а на подбородке угадывалась легкая щетина. Значит, не ночевал дома? Ну, конечно, не ночевал. Это вообще не мое дело, но почему-то я чувствовала, как стремительно краснела. – У вас какая-то странная склонность к мазохизму, профессор.
– А у вас к тому, чтобы делать людям больно. И, видимо, абсолютная нелюбовь к литературе, – ответил он, сунув ладони в карманы пальто.
– Чего вы ко мне прицепились так? Отомстить хотите? – бровь взметнулась вверх, рассматривая какой-то слишком насмешливый взгляд мужчины. – Вроде уже отомстили.
– Ой, да ладно тебе, – резко перешел он на «ты», откровенно развеселившись. И вот какого черта у него такое хорошее настроение с утра?! Хотя, чему я удивлялась, если, судя по всем признакам, у него был секс. Не удивительно, да. – Просто признайся, что тебе не нравится литература. Может, и сломанную ногу миссис Стенелли ты устроила?
– Конечно, я. Знала, что на ее место поставят вас и подумала, что вас проще шантажировать, учитывая, как часто меня путали с вами.
– И почему этому я тоже не удивлен? Колено, кстати, до сих пор иногда болит, – он театрально развел руки в стороны, больше походя сейчас на мальчишку, чем на строгого преподавателя. Я невольно засмотрелась на легкую улыбку, покрасневшие щеки и нос от холода, и как-то совершенно случайно задумалась о том, что было бы, если бы мы встретились при других обстоятельствах. Во время тренировки или когда пошли выбрасывать мусор. Было бы это как-то по-другому? Это был не любовный интерес, скорее, желание узнать альтернативные варианты развития событий.
– Хорошего дня, мистер Ротчестер, эта тайна уйдет со мной, – я загадочно улыбнулась, впервые за все утро искренне, потом развернулась, стараясь не морщиться. – Моя задница, кстати, тоже иногда болит, – добавила я, даже жалея, что сейчас не видела его лица. Хотя единственное, в чем я была уверена, так это в том, что поступила правильно, не рассказав девочкам о том, что Ротчестер и парень из зала – один человек. Почему-то эту тайну хотелось оставить только между нами двумя. Это казалось правильным.