2

«Генетические предикторы расстройств аутистического спектра» – так я назвал свою лекцию, подобрав в качестве наглядного материала великолепные диаграммы структуры ДНК. Я проговорил всего девять минут – чуть ускорив темп, чтобы наверстать упущенное время, – когда меня перебила Джулия:

– Профессор Тиллман, большинство присутствующих – не ученые. Так что, если можно, не углубляйтесь в технические подробности.

Ничто так не раздражает, как вот это. Люди могут часами обсуждать вымышленные характеристики рожденных под знаками Близнецов или Тельца. Или по пять дней подряд смотреть одну и ту же игру в крикет. Но при этом у них нет ни времени, ни желания изучить основы того, из чего они сами – как человеческие особи – построены.

Я продолжил лекцию в прежнем режиме. Что-либо менять на ходу было поздно. К тому же наверняка кто-то из слушателей был сколько-нибудь сведущ в предмете, чтобы понять, о чем идет речь.

Я не ошибся. Вот поднялась рука – мальчика лет двенадцати:

– Вы говорите, что влияние лишь одного генетического маркера маловероятно. Что в процессе участвуют несколько генов и совокупный результат зависит от их сочетания. Так?

– Да, это так, и еще отметим факторы окружающей среды. Ситуация аналогична биполярному расстройству, которое…

Снова вмешалась Джулия:

– Итак, для нас, не гениев, профессор Тиллман разъясняет, что с синдромом Аспергера рождаются. Ничьей вины в этом нет.

Я пришел в ужас от слова «вина» с его негативными коннотациями – тем более что оно прозвучало из уст человека, наделенного властью над большинством присутствующих. Я не хотел отклоняться от вопросов генетики, но мне пришлось это сделать. Меня настолько зацепила эта реплика, что, кажется, я даже повысил голос:

– Вина? Аспергер – это не вина. Это разновидность. И, возможно, серьезное преимущество. Синдром Аспергера ассоциируется с организованностью, сосредоточенностью, инновационным мышлением и рациональным расчетом.

В дальнем ряду подняла руку женщина. К тому времени я уже был в запале и поэтому допустил небольшой просчет – тут же, впрочем, исправленный:

– Пожалуйста, толстая… полная женщина в конце зала.

Она сделала паузу, огляделась по сторонам, но тут же освоилась и задала вопрос:

– Рациональный расчет – это эвфемизм для «отсутствия эмоций»?

– Синоним, – ответил я. – Эмоции ведут к большим неприятностям.

Я решил, что пример эмоционального поведения, которое приводит к катастрофическим последствиям, никому не повредит.

– Представьте себе, – начал я. – Вы прячетесь в подвале. Враг разыскивает вас и ваших друзей. Все должны замереть и молчать, но ваш ребенок плачет.

Для пущей убедительности – так обычно поступает Джин – я наглядно изобразил это:

– Уа-уа.

Затем выдержал паузу.

– У вас есть пистолет.

Взметнулись десятки рук. Джулия вскочила с места, а я тем временем продолжал:

– С глушителем. Враг подбирается ближе. Вас всех хотят убить. Что вы будете делать? Ребенок кричит…

Детям не терпелось поделиться со мной своими соображениями. Кто-то крикнул: «Убить ребенка!» – и все тут же подхватили: «Убить ребенка, убить ребенка».

Мальчик, который задавал вопрос по генетике, призвал «убить врага», «Устроить засаду» – вторил ему другой голос.

Предложения сыпались одно за другим:

– Использовать ребенка как приманку.

– А сколько у нас стволов?

– Заткнуть ему рот.

– Сколько времени младенец протянет без воздуха?

Как я и ожидал, все идеи исходили от «страдающих» синдромом Аспергера. Родители не внесли ни одного конструктивного предложения; некоторые даже пытались подавить творческий порыв своих чад.

Я поднял обе руки:

– Время вышло. Отлично. Все рациональные решения исходили от «аспи»[2]. Остальным же помешали эмоции.

Кто-то из мальчишек выкрикнул: «Аспи рулят!» Мне уже встречался этот лозунг в литературе, но для детей он, похоже, был внове – и, кажется, пришелся им по душе. Потому что вскоре они стояли на стульях, потом на партах, сотрясали кулаками воздух и скандировали: «Аспи рулят!» Насколько я понял из медицинских учебников, на публике детям с синдромом Аспергера зачастую не хватает уверенности в себе. Их нынешний успех мог бы стать неплохим лечением от этого, если бы в очередной раз не помешали родители. Они начали кричать на детей и даже пытались стаскивать их с парт. Очевидно, их больше интересовали нормы поведения, а не шаг вперед, сделанный их детьми.

Я чувствовал, что весьма доходчиво донес свою мысль, и Джулия решила, что нет необходимости продолжать разговор о генетике. Родители явно задумались о том, чему научились их дети. Они покинули класс, не спрашивая меня ни о чем. Девятнадцать часов сорок три минуты. Превосходно.

Я упаковывал свой лэптоп, когда Джулия вдруг прыснула от смеха.

– О боже, – сказала она. – Мне надо выпить.

Я так и не понял, почему она решила поделиться этой информацией с человеком, которого знала всего сорок шесть минут. Сам я тоже планировал употребить немного алкоголя по возвращении домой, но не видел причин ставить об этом в известность Джулию.

Между тем она продолжала:

– Знаете, мы никогда не употребляем это слово – «аспи». Мы не хотим, чтобы они думали, будто это какой-то клуб.

Очередной выпад со стороны ответственного лица – которому, должно быть, еще и платили за помощь и моральную поддержку.

– Как гомосексуализм? – предположил я.

– Точно! – воскликнула Джулия. – Но тут другое. Если они не изменятся, у них никогда не будет настоящих отношений. Я имею в виду – партнеров.

Это был здравый аргумент. Здравый и понятный мне, с моими собственными трудностями в этом вопросе. Внезапно Джулия сменила тему:

– Но вы говорите, что в каких-то полезных делах аспи оказываются успешнее, чем, так сказать, не-аспи. Ну, помимо убийства детей.

– Конечно. – Я сдержал свое недоумение от того, что человек, занятый обучением людей с отклонениями в психике, не до конца понимает и совсем не ценит преимущества этих отклонений. – Скажем, в Дании есть компания, которая нанимает аспи для проверки компьютерных программ.

– Я этого не знала, – ответила Джулия. – Вы действительно на многое открыли мне глаза.

Она задержала на мне взгляд.

– У вас есть время посидеть где-нибудь?

Джулия положила руку мне на плечо.

Я инстинктивно поморщился. Вот уж поистине неуместный контакт! Если бы я поступил так с женщиной, то наверняка возникла бы проблема – не исключено, что в виде жалобы декану. С обвинением в сексуальном домогательстве и неприятными последствиями для моей карьеры. Но, разумеется, ее никто бы не осудил за столь фривольный жест.

– К сожалению, у меня на сегодня запланированы другие мероприятия.

– Их нельзя перенести?

– Точно нет.

Я не собирался снова ввергать свою жизнь в хаос, так удачно наверстав упущенное время.

* * *

До того как я познакомился с Джином и Клодией, у меня было еще двое друзей. Моя старшая сестра – первый из них. Она преподавала математику, но интереса к научному развитию у нее не наблюдалось. При этом она жила по соседству и навещала меня дважды в неделю, а иногда и вовсе просто так. Мы вместе ели и болтали о разных пустяках – например, о событиях в жизни наших родственников и об отношениях с коллегами. Раз в месяц мы ездили в Шеппартон на воскресный ужин с родителями и братом. Она была одинокой – возможно, из-за стеснительности и непривлекательной по обычным меркам внешности. Моей сестры из-за вопиющей, непростительной некомпетентности врачей уже нет в живых.

Вторым моим другом была Дафна. Наше общение немного захватило тот период, когда в моей жизни появились Джин с Клодией. Дафна поселилась в квартире надо мной после того, как ее муж, страдающий слабоумием, переехал в клинику. Дафна не могла сделать и нескольких шагов: проблемы с коленями, осложненные ожирением. Но она была очень умна, и я стал навещать ее. Ни ученых степеней, ни профессии – всю жизнь она провела как обычная домохозяйка. Бездарная трата себя – тем более что ее повзрослевшие отпрыски никак о ней не заботились. Ей было интересно то, чем я занимаюсь, – и мы запустили проект «Обучение Дафны генетике», очень увлекательный для нас обоих.

Дафна стала регулярно ужинать у меня: готовить одно блюдо на двоих намного экономнее, чем по отдельному блюду на каждого. По воскресеньям, ровно в пятнадцать ноль-ноль, мы навещали ее мужа в клинике, которая находилась на расстоянии семи километров трехсот метров от нашего дома. Эту прогулку – протяженностью четырнадцать километров шестьсот метров – я совмещал с толканием инвалидной коляски и интересными беседами о генетике. А пока она общалась с мужем, я читал. Уровень его интеллекта трудно оценить, но то, что он был низким, сомнений не вызывало.

Дафну назвали в честь растения, которое зацветает в день ее рождения, двадцать восьмого августа. Каждый год в этот день муж дарил ей цветущие веточки дафны[3], и она находила это в высшей степени романтичным. Дафна жаловалась мне, что приближающийся день рождения будет первым за пятьдесят шесть лет, когда этот символический ритуал не состоится. Решение напрашивалось само собой, и за ужином в моей квартире – ужином по случаю ее семьдесят восьмого дня рождения – Дафна получила от меня букетик из веточек дафны. Она с порога узнала этот запах и расплакалась. Я подумал, что, должно быть, допустил страшную ошибку, но она объяснила, что плачет от радости. На нее произвел впечатление и мой шоколадный торт, но уже не до такой степени.

За ужином она вдруг заявила:

– Дон, из тебя получится замечательный муж.

Это настолько противоречило моему опыту общения с женщинами, что я на мгновение лишился дара речи. Придя в себя, я изложил ей сухие факты – историю своих попыток найти спутницу жизни. Начиная с детской веры в то, что я женюсь, когда вырасту, и заканчивая полным отказом от этой идеи – ибо доказательств моей непригодности к браку накопилось достаточно.

Довод Дафны прост: у каждого есть своя половинка. С точки зрения статистики это почти бесспорно. К сожалению, вероятность того, что я найду свою, была ничтожно мала. Тем не менее эта мысль беспокоила ум – как математическая задача, у которой обязательно есть решение.

В следующие два дня рождения Дафны мы повторили цветочный ритуал. Эффект оказался не таким сильным, как в первый раз, но я укрепил его дополнительными подарками, книгами по генетике, – и Дафна пришла в восторг. Она сказала, что для нее день рождения – самый любимый день в году. Всегда полагая, что такая логика скорее присуща детям – из-за подарков, конечно, – я удивился тому, что и взрослым она не чужда.

Через девяносто три дня после третьего ужина по случаю дня рождения мы отправились привычным маршрутом в клинику – обсуждая по дороге статью о генетике, которую Дафна читала накануне. Вдруг оказалось, что она не может вспомнить некоторые очень важные моменты. За последние недели ее не раз подводила память. Я сразу же организовал обследование. Диагноз – болезнь Альцгеймера.

Интеллектуальные способности Дафны истощались с пугающей скоростью. Вскоре мы уже не могли вести привычные разговоры о генетике, но совместные ужины и прогулки в приют продолжались. Теперь Дафна говорила в основном о прошлом, о муже и семье, так что я мог составить общее представление о том, какой бывает супружеская жизнь. Она по-прежнему настаивала на том, чтобы я нашел себе достойную женщину и познал семейное счастье – то, которое было у нее. Дополнительные исследования подкрепляли доводы Дафны доказательствами: женатые мужчины счастливее холостяков и живут дольше.

Однажды Дафна спросила: «Когда у меня снова будет день рождения?» Я понял, что она перестала ориентироваться во времени. Решив, что в данном случае ложь – во спасение, я озаботился организацией праздника. Правда, я не знал, как достать цветущую дафну не в сезон, но мне неожиданно повезло. Я обратился к одному коллеге-генетику, который работал над коммерческим проектом по изменению сроков цветения. Коллега снабдил мою цветочницу несколькими ветками дафны, так что мы изобразили праздничный ужин. Я проворачивал эту операцию каждый раз, когда Дафна спрашивала о своем дне рождения.

И все-таки час, когда Дафна была вынуждена присоединиться к своему мужу в клинике, настал. По мере того как ее память угасала, мы праздновали дни рождения все чаще. Закончилось это тем, что я стал навещать ее ежедневно. В цветочной лавке мне вручили карту постоянного покупателя. Я подсчитал – по количеству отмеченных дней рождения, – что Дафне стукнуло двести семь лет к тому моменту, как она перестала узнавать меня, и триста девятнадцать, когда она уже не реагировала на цветы; после чего я и прекратил свои визиты.

* * *

Я не рассчитывал на продолжение знакомства с Джулией. И ошибся в своих прогнозах – как всегда, когда речь идет о людях и их поступках. Через два дня после моей лекции в пятнадцать часов тридцать семь минут высветился незнакомый номер; эсэмэс от Джулии с просьбой перезвонить. Я предположил, что, должно быть, оставил в классе что-то из своих вещей. И снова ошибся.

Джулия захотела продолжить наши дискуссии по синдрому Аспергера. Мне было приятно, что мой доклад так повлиял на нее. Она предложила встретиться за ужином в ресторане. По мне – не совсем подходящее место для дискуссии, но, поскольку я всегда ужинаю в одиночестве, спланировать время встречи было легко. С остальным оказалось сложнее.

– Какие именно аспекты вас интересуют?

– Ну-у-у-у, – ответила она, – я думала, мы могли бы просто поговорить… познакомиться поближе.

Расплывчато.

– Мне надо знать хотя бы в общих чертах, о чем пойдет речь. Что в моей лекции вас так заинтересовало?

– Ну… наверное, то, что в Дании «аспи» привлекают для проверки компьютеров.

– Для проверки компьютерных программ. – Мне определенно нужно было подготовиться к разговору по этой теме. – Что именно вы хотели узнать?

– Мне интересно, как их находят. Ведь большинство взрослых с синдромом Аспергера даже не подозревают о своей болезни.

Кстати, тут есть, о чем подумать. Опрос случайных претендентов на вакансии – крайне неэффективный способ выявить синдром Аспергера, который обнаруживается лишь у трех десятых процента населения. Я рискнул предположить:

– Думаю, они используют вопросник в качестве предварительного фильтра.

Я еще не договорил, когда у меня в голове что-то щелкнуло – не в буквальном смысле, конечно.

Вопросник! Какое очевидное решение. Специализированный, научно обоснованный, действенный инструмент. Тот самый, который позволит отсеять всех непунктуальных и безалаберных, привередливых в выборе мороженого, чувствительных к харассменту, любительниц гаданий на «магическом кристалле» и гороскопов, жертв моды, религиозных фанатичек, вегетарианок, спортивных болельщиц, креационисток[4], курящих, научно безграмотных – ну, и еще верующих в гомеопатию. И в итоге оставить одну (в идеале) правильную кандидатуру. Или – что более реалистично – хотя бы шорт-лист претенденток.

– Дон? – Джулия терпеливо ожидала моего ответа. – Когда вам будет удобно встретиться со мной?

Всё изменилось. Прежде всего – приоритеты.

– Это невозможно, – сказал я. – У меня все дни расписаны.

Все мое свободное время отныне отдано новому проекту. Проекту «Жена».

Загрузка...