Тягач выкатил самолет на рулежную полосу. Одна за другой заработали турбины, салон заполнился свистящим ревом, который, впрочем, скоро стих. Из хвоста самолета быстро прошла в направлении кабины пилотов знакомая уже стюардесса в синей кокетливой пилотке на золотистых кудрях. Обернувшись на миг к Турецкому, она мимолетно улыбнулась ему, но от Александра Борисовича не укрылась озабоченность и в ее взгляде, и в быстрой походке.
Пауза длилась недолго. Скоро корпус самолета дернулся, качнулся и покатился, но опять не сам, а так, будто кто-то потянул его за собой. Красивая стюардесса, еще более озабоченная, пробежала в хвост самолета, потом так же быстро вернулась обратно и, наконец, словно успокаивая себя, взяла микрофон и громко объявила по трансляции:
– Господа пассажиры, по некоторым техническим причинам наш вылет на Москву ненадолго откладывается. Сейчас вам предложат забрать свой личный багаж и пройти в зал ожидания. О посадке вас известят. Экипаж просит вас не волноваться и приносит свои извинения за прерванное путешествие. В случае более длительной задержки вам будет предложено питание за счет обслуживающей вас авиационной компании…
Она вышла в салон и заговорила снова:
– А сейчас я еще раз прошу вас не волноваться, взять свою ручную кладь и спокойно пройти на выход.
Она открыла дверь и приглашающим жестом показала на трап, уже подкативший к борту лайнера. Турецкий дождался, когда выйдут пассажиры и из заднего салона, и тогда последним подошел к девушке.
– Я смотрю, вы сами больше всех переволновались, причем, по-моему, совершенно зря. Не подскажете, до которого часа предполагается задержка? Может быть, мы уж заодно и поужинаем вместе? Или у вас так не принято?
Девушка натянуто улыбнулась:
– Да, обед мы проворонили… Это очень неприятно, когда вот так, неожиданно… А про ужин я еще не знаю. Не думала. Наверное, из Москвы пришлют самолет, если тут… Впрочем, пожалуйста, пройдите на трап. Сейчас к борту подадут автобус, и он увезет вас в аэровокзал.
Что стало причиной невылета, она не сказала, а у Турецкого как-то и охоты не было интересоваться. Ну, не улетели – и не улетели. Как в старой песне: «А что случилось? Ничего не случилось. Просто так получилось, тра-та-та, тра-та-та…» – ну и так далее.
– Так я еще увижу вас? – спросил он, обернувшись на трапе.
Она кивнула ему и добавила:
– Если вы не передумаете лететь с нами.
Это было уже посерьезнее. Но почему он должен передумать? Ответ, точнее, подсказку, он получил уже в длинном открытом автобусе, который делал круг по полю, чтобы доставить пассажиров в здание аэровокзала. Рядом разговаривали двое молодых людей, из тех, которые обычно все знают наперед.
– И часто у них такое? – негромко спросил худой в очках.
– Так сам посуди, сколько часов налета?.. Ну, меняют они движки… – высоким голосом ответила длинноволосая рыжая девушка, стоящая спиной к Турецкому. Она повернула голову в профиль, и стала видна жидкая бороденка, как у начинающего священника. Вот тебе и девушка!
– Конечно, старина, все устает… – философски заключил «очкастый». – Хорошо, что не на взлете… Они ж гоняют машины на износ, сами рискуют без конца.
– А мы – фаталисты… Но нет худа без добра…
«Повезло? – отстраненно подумал Александр Борисович. – Так кто у меня сегодня мой талисман? Эва или эта, в пилоточке?.. А что, если пришлют новый самолет из Москвы, то сколько ж ждать? Не лучше ли сдать билет и уехать любым проходящим поездом?.. И потом, Турецкий, чего это ты так торопишься в Москву? Горит там у тебя? Наверное, как раз наоборот, горит именно здесь, и ты сам прекрасно догадываешься, почему…»
Стюардесса – это, конечно, шутка, а вот встретиться с Эвой было бы чрезвычайно приятно. Но где она? Вопрос прозвучал для Турецкого странно. Как где? В одной из гостиниц, разумеется. Надо просто прозвонить пяток центральных, в дешевых «номерах» уважающая себя «девушка» останавливаться не будет, если только… Ну да, если не у своих знакомых. Но она же намекнула, что прилетела сюда специально, в расчете встретиться именно с ним – в первую очередь. А уж свои дела – это попутно. И если она действительно рассчитывала его встретить здесь, то наверняка подумала и о месте встречи – Эва всегда отличалась трезвой практической жилкой, свойственной, вероятно, даже самым страстным и невоздержанным в сексуальном отношении прибалтийским женщинам. Другими словами, последнее для нее не было вопросом, не имеющим конкретного практического решения.
И еще раз мимолетное сожаление тронуло его своим крылом в виде напоминания об очаровательной стюардессе, имени которой он так и не удосужился узнать. Увы… А Эву он нашел через полчаса, после десятого или одиннадцатого телефонного звонка в справочные службы воронежских гостиниц. Гражданка Латвии госпожа Ладзиня Эва Теодоровна остановилась в фирменной гостинице «Воронеж», где сняла полулюкс, как она радостно объявила ему, услышав, что самолет не улетел из-за каких-то серьезных поломок, а новый прилетит неизвестно когда, и Турецкий сдал билет, чтобы ехать поздно ночью или под утро проходящим поездом, и поэтому у него теперь масса свободного времени. Больше ничего объяснять не требовалось и спустя полчаса Александр Борисович поднялся на третий этаж центральной гостиницы.
Гражданка Латвийской Республики, кажется, и не собиралась распаковывать свой довольно-таки объемный кофр на колесиках. Но полупрозрачный, невероятно, кстати говоря, сексапильный халатик, конечно, достала, и встретила Александра Борисовича уже облаченная по-домашнему. И он также не заставил себя долго ожидать.
Ну, халатом он пользоваться не собирался, поскольку у него с собой его и не было, но полотенце предусмотрительно достал. И эта его маленькая тактичная предусмотрительность, продиктованная многосторонним жизненным опытом, так умилила пухленькую страстную женщину, высоко ценившую не только первоосновы любовной науки, но также и сугубое преимущество обильных излишеств, что последовавшая затем почти полуторачасовая лавина упоительных взаимных эскапад сопровождалась только нарастающим потоком взволнованных междометий. Звучавшие с явным латышским акцентом, они безумно возбуждали Турецкого, начинавшего уже всерьез опасаться за свое драгоценное здоровье. Но недаром же и Эва считала себя знатоком любовных утех, она умудрялась чисто интуитивно просекать ситуацию, заставляя себя соблюдать меру даже тогда, когда мозги срывались с тормозов.
Турецкий и в лучшие-то времена высоко ценил это ее великое женское умение, а что было думать теперь? Да просто гениальный мастер!..
Короче, тяжело груженный корабль его желаний, стремительно ворвавшись в укромную и уютную бухту, устало навалился сильно побитым и ободранным в бесчисленных океанских штормах корпусом на спасительную причальную стенку, и долго еще содрогался потом, встреченный громом праздничного салюта, восторженными всхлипами бесчисленных оркестров и прочими массовыми проявлениями безмерного народного ликования…
А народ действительно ликовал. Вероятно, это был тот самый редчайший в нормальной жизни случай, когда идеально притертые друг к другу детали в своем бесконечном движении и создавали реальные предпосылки для изобретателей вовсе и не такого уж фантастического, как представлялось, «вечного» двигателя. Пусть один случай на миллион, но зато какой!
И еще одно, почти идеальное умение Эвы заключалось в том, что она могла в вынужденных паузах легко переключаться с одной темы на другую, не создавая при этом в мозгах любимого партнера ненужной путаницы и сумятицы из несвязных, подозрительных по смыслу фраз и нелогичных вопросов. Зато, легко ухватившись за кончик какой-нибудь почти неразличимой мысли, она могла долго и ненавязчиво, а главное, совершенно беззаботно вытягивать и раскручивать ее, доставляя при этом немалое удовольствие самодовольному мужчине, для которого его собственное дело, разумеется, всегда оставалось наиважнейшим в жизни. Вот и этот быстро приближающийся вечер не стал непривычным исключением.
– И чем же занимался в этом скучном городе мой любимый мужчина? – спросила Эва, аккуратно раскладывая у Александра на груди свои роскошные белокурые волосы, издающие тонкий аромат явно нездешних духов, – она прекрасно знала, как обожал он в такие вот интимные минуты гладить и расчесывать пальцами ее крупные локоны.
– А разве Ирина тебе не сказала? – в свою очередь лениво поинтересовался он, имея в подтексте незаданный вопрос: а о чем вы вообще трепались с Иркой.
– Нет, – словно зазвонил тонкий «колокольчик» голоса Эвы, – мы обе были… дипломаты, да? – «Колокольчик» продолжал звонить.
«Ну что ж, во всяком случае, Ирка – не дура… У нее хватает такта…»
– Неприятное дело, дорогая моя… Есть такие нехорошие парни, их зовут скинхедами, может, слышала…
– Даже видела. Они не оставляют приятного впечатления, да?
– Уж это точно подмечено… В общем, здесь недавно убили одного иностранца. Важного. Решили возбудить политическое дело. Надо было разобраться и дать верную оценку.
– И ты это сделал, мой любимый, так? – с готовностью подхватила Эва.
– Именно так, – довольно ухмыльнулся он. – Не я один, конечно, товарищи вместе со мной работали.
– Я знаю, ты тактичный, – поощрительно улыбнулась она. – Делаешь сам, а других хвалишь. В тебя стреляют, а ты, мой герой, говоришь: пустяки. О, мадонна, как это похоже!..
– На что? – машинально спросил он, накручивая локон на палец.
– Папа… Он бы меня совсем не понял. Я не говорила. Он был этот… Вы зовете националист. Он любил старую Латвию и не хотел новой.
– С немцами, что ль? – не придал значения Турецкий.
– Нет. Я не так сказала. Он свастику тоже не любил. Как любят ее ваши скинхеды, да? Он хотел старый порядок. Президент, сейм… А ваши тогда не хотели. Они никогда не хотели.
– А я правда не знал. Значит, ты дочь невинно репрессированного?
– Наверно, невинный – не совсем так. Он же не любил русских. И мне бы не разрешил.
Вот как?.. Турецкий задумался. Ну а по правде говоря, что он знал об Эве? О ее семье, прошлом? О ее родителях? Да ничего толком не знал. Раньше, встречаясь, они торопились делать то, к чему оба непосредственно и стремились, а если разговаривали, то разве что о тех вещах или событиях, которые непосредственно касались их лично. Кажется, однажды у нее промелькнуло, что отца давно нет, а мама занимается какими-то швейными делами – то ли модная закройщица, то ли обычная портниха. Ну хорошо, и что это меняет теперь? Пострадал, надо понимать, отец за дело. Раз сама дочь сомневается в его невинности.
– А зачем теперь ворошить старое? – сказал он. – Латвия – свободная, самостоятельная страна, мы друг для друга иностранцы, и, скажу тебе откровенно, мне даже какую-то остроту в наших с тобой отношениях придает такая ситуация. А тебе?
– Я люблю с тобой, – просто сказала она.
– И со мной? – почему-то шутливо сорвалось у него с языка.
– Ты хочешь думать, что и с другими – тоже? – Эва серьезными глазами уставилась на него. – Но я так не скажу! И тех, которые у нас тоже ходят со свастикой, я так же ненавижу, как ты – ваших.
– Девочка моя, – целуя Эву, сказал Александр, – а зачем нам обсуждать каких-то скинхедов? Разве более приятных дел больше нет? Или ты устала и тебе надо отдохнуть? Кажется, мы темп взяли немного слишком, нет?..
– Я тебя берегу. Ты был ранен, я узнала. Но, как ты обычно говоришь, шкура целая, да? Это хорошо, ты мне нужен целый. А про отца я вспомнила потому, что если бы он сегодня жил, ему бы вернули его прошлые заслуги. Но он все равно был бы лучше, чем скинхеды.
– А он что, с «зелеными братьями» был связан? Или как там они у вас назывались тогда?
– Наверно. Но ты не сердишься?.. На меня. Что я не говорила.
– Слушай, маленькая моя, да какая теперь разница? У вас и сегодня полно тех, кто нас, ну, русских, ненавидит. Но лично у меня в Латвии врагов нет, зато есть много хороших друзей. И никто из нас никогда не тычет друг в друга пальцем. Мало ли что бывало в прошлом?
– Так, но ведь мы всегда хотели только свободы для своей страны, не больше.
– Ну, вот и добились, молодцы. А мы и не сильно, насколько я помню, возражали. А с твоим отцом, будь он сегодня живой, мы могли бы даже подружиться. Разве не так?
– Наверно… – как-то уклончиво ответила Эва и снова положила голову ему на грудь, под его мерно ласкающие ее волосы пальцы.
Ей это очень нравилось, даже легкая дрожь, чувствовал он, пробегала по ее обнаженной, атласно-белокожей спине. Невероятно томительное ощущение наплывающей волны желания. Но следующая произнесенная ею фраза была подобна препятствию искусственного свойства, о которое вдруг разбилась вкрадчиво подбиравшаяся волна.
– Тобой недавно очень интересовался плохо известный мне мужчина. Он мне напомнил, что хорошо знал моего отца. И я его, кажется, давно видела. У папы. Но забыла, как зовут, а он сказал: зови просто – Анатоль.
«Вот откуда ассоциации», – подумал Александр. А имя Анатоль ему решительно ни о чем не говорило.
– Но кто он все-таки? И что ему было надо конкретно от тебя?
– Не знаю, – задумчиво произнесла она. – Но он мне сразу не понравился. Навязчивый. Как это? Брезгливость… к мужчине, понимаешь?
– А почему, если не секрет? – он насторожился, и волна отвалила в сторону.
– Неприятный очень. Сказал, что видел нас… давно. Я поняла, в самом начале…
– Но что ему надо? Он старый?
– Не молодой. Не как ты. Но… сильный, а лицо очень старое. Он спрашивал, где тебя найти. Я еще не знала, не разговаривала с твоей Ириной. Сказала, давно не виделись. Я не хотела посвящать его в наши отношения. И потом, я вправду же не знала. А он сказал, что тебя в Генеральной прокуратуре нет, и где теперь работаешь, не говорят. И домашний твой адрес он не знает. А ему обязательно нужно.
– Хотел-то от тебя чего?
– Чтоб я узнала, где ты. И все про тебя. Он… очень настаивал, – как-то уклончиво пояснила Эва, не глядя Александру в глаза. – Немного угрожал, – добавила осторожно. – Я не виновата, я была вынуждена позвонить Ирине. Мы поговорили, я сказала ему, и он отвязался. – Эва брезгливо передернула матово-розовыми полными плечами. – А я сейчас подумала, зачем это нужно? И не знаю… Отвратительно… Я неправильно сделала?
– Откуда я-то знаю?.. Впрочем, не бери в голову. Если я ему нужен, найдет, тогда и спрошу… На всякий случай, опиши мне его, чтобы я смог узнать при встрече…
Турецкий говорил спокойно и убежденно, чтобы снять напряжение у Эвы. Она, кажется, искренне раскаивалась в том, что вынуждена была пойти на поводу у малознакомого ей человека, который ей не понравился. И ко всему прочему «очень настаивал». Эва не «расшифровала» своего выражения, но Турецкому стало понятно, что чья-то непонятная «настойчивость» вполне могла испугать женщину по-настоящему. А если тот тип знал еще и ее отца, который пострадал за свои деяния, да?.. То вообще возникает вопрос: с какой стати этот отвратительный хрен интересуется «важняком» из Генеральной прокуратуры России? Вроде в делах Турецкого, связанных с Латвией, в настоящее время не было никаких особых криминальных загадок. Нет, ну, случалось в прошлом, конечно, и преступников ловили, и в Россию экстрадировали, и обратно – по требованиям латышей.
Впрочем, серьезного повода для волнений Александр пока не видел. Но какая-то неясная тревога все-таки возникла. И Эва это тоже мгновенно почувствовала. И в ней немедленно проснулось такое безумное желание, которое должно было захлестнуть его сознание и решительно отодвинуть в сторону все, что не имело непосредственного отношения к тому, ради чего они нежились среди смятых простыней. Что в конечном счете и произошло. Потому что пришли они в себя тогда, когда за окном стояла глубокая ночь, подсвеченная уличными фонарями, да еще скользящими по потолку отблескам от фар пролетающих по проспекту редких в этот час автомобилей…
Утро принесло шаткое ощущение приятной опустошенности, с одной стороны, и, с другой – явственно сдобренного коньячным похмельем утомления. Значит, хорошо потрудились, так и старались ведь. А бутылки коньяка с шампанским, которые в магазине у гостиницы купил Турецкий, похоже, были успешно ликвидированы, как враждебный класс, наверняка ночью, в коротких паузах, когда Эва совсем уже в раж вошла… Впрочем, не только она. У Александра тоже было состояние, близкое к срыву с катушек. Ему казалось, что он нарочно, буквально на пределе своих физических возможностей, решил проверить себя сегодня ночью, насколько успешно проходит у него реабилитация после тяжелой контузии и множественных мелких ранений. Словом, где ж еще и проверяться-то? Точнее, на чем? Ну-у… на ком?..
И первое, что обнаружил Александр, продрав в буквальном смысле глаза, были мирно покоившиеся рядом с ним, почти под рукой, подобно двум мраморным полушариям, пышные и гладкие ягодицы цвета молочно-розового зефира. А левая полная коленка Эвы преспокойно устроилась на подушке, рядом с щекой Турецкого.
«Ничего себе! – подумал он. – Интересно бы узнать, когда мы закончили? Вернее, на чем остановились?..» Но рядом, кроме мертвецки спящей красавицы, естественно, никого не было, значит, и вопрос – в пустоту. Впрочем, пробилось некое воспоминание сквозь не рассеявшийся еще туман. Кажется, он, активно утверждая свой тезис на практике, убеждал Эву, что самое сладкое место для поцелуев помещается у нее под коленкой, сзади, прямо на ее голубых жилках. И она восторженно взвизгивала, как от невыносимой щекотки, и дрыгала ногой, пытаясь ею сжать его щеки… Ну, было, и что? Однако, почувствовав некоторую неловкость и стараясь сфокусировать зрение, уставился на свои ноги, где обнаружил льняную, распотрошенную копну Эвиной головы.