Как во сне ехал Алексей Ратманин по шумным и суетливым петербургским улицам. И не только сейчас, а все это время переезда от Вольска до Петербурга казалось ему одним сплошным тяжелым кошмаром. Прощанье с матерью, с любимым учителем – художником Волиным и другом Сергеем, слезы его мамочки, ее последние напутствия и благословения, долгий, как вечность, путь, приезд и эта совсем чужая ему сутолока на чужих улицах в чужом городе совершенно закружили и разбили его, ничего подобного не встречавшего в своей глухой провинции. Полуживой от усталости, он таскался уже около часа по городу, стараясь найти себе дешевенькую комнату со столом, но всюду, куда ни подвозил его Ванька, нанятый им у вокзала, куда бы ни заходил Алеша, все не подходило ему. То цены за комнату пугали его, то ему показывали такую темную конуру, где ни в коем случае нельзя было заниматься живописью.
Но вот извозчик, проехав целый ряд разных улиц, остановился в каком-то узком переулке, перед деревянным небольшим и невзрачным домом, у ворот которого на стене висело несколько зеленых билетиков о сдаче комнат.
– Посмотрите, барин, – сказал извозчик, – здесь, кажись, фатерки дешевые… Давеча студента возил, тот тоже здесь комнату снял…
Алексей выскочил из саней и, оставив свой чемоданчик, ящик с красками и кистями, мольберт и весь свой скромный багаж на попечение извозчика, бросился в ворота и в следующую же минуту звонил у дверей первой квартиры.
Заскрипели легкие шаги за дверью.
– Кто там? – послышался женский голос.
«Господи! совсем точно мамин голос», – мелькнуло в голове Алеши, и даже дух захватило у него в груди.
Дверь распахнулась и хорошенькая молодая девушка появилась на пороге.
– Здесь отдается комната? – спросил Ратманин.
– Пожалуйте, здесь, я покажу вам, – и, ласково кивнув белокурой головкой, девушка прошла вперед.
Алексей последовал за нею. Комнатка, в которую она привела его, была небольшая, но очень уютная и вся залитая солнцем.
– Ну-с, как вам нравится эта комната? – спросила девушка.
– Комната очень хорошая, – ответил Ратманин. – Мне бы она вполне подошла, только если цена…
– О, не беспокойтесь! мы недорого возьмем, так как эта комната уже третий месяц стоит пустая, – сказала девушка. – Жаль, дяди нет, но я вам прямо скажу: раньше мы брали за нее пятнадцать рублей в месяц, а теперь отдадим и за десять… Обеды тоже можете у нас иметь. По тридцати копеек за обед не дорого будет для вас? Самовар когда хотите, хоть четыре самовара в день пейте… И прислуге ничего платить вам не придется, потому что у нас прислуги нет, а убирать комнату буду я, да и готовлю я…
«Какая она славная, а главное на маму голосом похожа», – подумал Ратманин и тут же добавил вслух:
– Мне эта комнатка страшно нравится, рисовать здесь удобно.
– А вы художник? – так и встрепенулась девушка.
– Начинающий, – скромно отвечал Алеша.
– Вот хорошо-то! – еще более оживилась она и даже запрыгала на месте, как маленькая девочка. – И дядя художник тоже.
– Да ну?
– Да, да! О, он картины на заказ пишет и портреты… И вы тоже будете писать на заказ?
– Надеюсь, и я тоже! – засмеялся Алеша и заявил, что он снимает комнату.
– Когда же вы думаете переехать? – спросила девушка.
– Да сейчас. Ведь у меня все вещи с собою.
– Ну, вот и отлично. Я сейчас пошлю дворника за вашими вещами. Ведь, наверное, вещей у вас не так много, один дворник унесет? – и она так хорошо и добродушно рассмеялась, что и сам Алеша не мог не засмеяться следом за своей новой хозяйкой.
– Да, вы угадали, вещей у меня немного, – произнес он шутливым тоном и потом прибавил: – А вас как зовут? Позвольте узнать.
– Анной Дмитриевной! А вы меня можете называть просто Нюрой, а то что там «Анна Дмитриевна». Смешно.
– Ах, как хорошо, что вы Анна! – произнес Алеша.
– Почему же?
– Да маму мою так зовут. И голос у вас совсем как у мамы, и волосы. Нет, я положительно рад, что к вам попал. Вы мне маму напомнили.
– Вы, верно, маму вашу без ума любите? – поинтересовалась Нюра.
– Еще бы! – отвечал Алеша таким тоном, что сразу расположил к себе девушку. – Ведь у меня, кроме мамы, никого нет на свете… Она меня после смерти отца вынянчила, выходила и человеком сделала. Как же маму не любить! А вы разве матери своей не любите?
– У меня нет матери и отца нет… Я круглая сирота, – грустно ответила Нюра.
– Бедная! – тихо произнес Алеша. – А эта квартира, скажите, принадлежит вашему дяде, да? – спросил он.
Нюра закусила губы и, запинаясь, не сразу сказала:
– Дмитрий Васильевич Марин, хозяин этой квартиры, мне, собственно, не дядя, а какой-то дальний родственник моей покойной мамы, который взял меня из приюта… Я его называю дядей и уже третий год у него живу, хотя…
Она не досказала и спросила:
– Позвольте вас спросить, как вас звать?
– Меня зовут Алексеем… Алексеем Ивановичем. Но я не привык, чтобы меня так называли, да и привыкать не хочется. Мама называла меня всегда Алексеем или Алешей, и я бы хотел, чтобы и вы, Нюра, меня так называли. У вас голос очень похож на голос моей мамы, и когда вы будете меня называть Алексей, это мне будет напоминать мою дорогую маму.
– Хорошо! хорошо! – радостно ответила девушка. – А только я с вами заболталась. Дворник уже давно вещи принес.
И, сказав это, она побежала в прихожую. Оттуда через несколько минут послышался ее звонкий голосок:
– Я вам вещи тащу, Алеша!
И вскоре сама она, раскрасневшаяся от усилия, втащила чемодан и другие вещи нового жильца.
– Ну, теперь устраивайтесь, – произнесла она весело, – вот и пожитки ваши. А я вам кофейку заварю с дороги. Вам что понадобится – крикните. Я тут неподалечку в кухне буду.
И она быстро скрылась за дверью.
Алеша принялся устраиваться.
Но лицо, голос и вся фигура Нюры дали его мыслям новое направление. Он задумался о матери, которую так живо напоминала ему его новая знакомая. Как живая встала перед ним миниатюрная Фигура Анны Викторовны; он вспомнил о ее, начатом еще в Вольске, портрете, быстро вынул его из чемодана, поставил мольберт, растер краски и, накинув на плечи рабочую блузку, стал дописывать ее портрет.
Он так прилежно работал, что и не заметил, как отворилась дверь и Нюра, осторожно неся стакан кофе и булки, вошла в комнату.
– Вот вам ваш завтрак! – произнесла она. – Батюшки! уж он за делом! – и девушка вскинула глазами на мольберт.
– Господи! Что это за красавица такая! – вырвалось из груди ее восторженное восклицание.
– Эта моя мама! – с заметной гордостью произнес Алексей. – Вам нравится?
– Очень, очень хорошенькая! – восхищалась Нюра, разглядывая красивое лицо Анны Викторовны.
– Что хорошенькая – душа у нее золотая! Видели бы вы, как она глаза над меткою чужого белья слепила, чтобы меня только накормить, одеть и обуть!
И Алеша с жаром стал рассказывать о своей матери. За разговором они не заметили, как пролетело время и как незаметно сдружились, точно были знакомы давным-давно.
Вдруг в передней раздался зычный, грубый голос, от которого задрожали даже стены маленькой квартирки.
– Дядя пришел. Надо его кормить обедом, – произнесла далеко не радостным тоном Нюра и поспешила к себе.
Алексей с новым жаром принялся за работу.