Впервые я встретился с Дьяволом вскоре после своего рождения.
Очевидно, он уже тогда приметил появление на белый свет моей порочной души.
В церкви, когда меня крестили, я так орал и крутился в руках моих крестных, что чуть не упал мимо святой купели.
Не хотел Он, наверное, отдавать мою душу под сень Господней десницы.
Рос я трусливым и подловатым.
Впрочем, это меня не особо беспокоило.
Жить я старался для себя, ибо любовь к самому себе почитал высшей из людских добродетелей.
Ближнего тоже надо любить, но, конечно, не больше себя самого, и с этой точки зрения сатанинские принципы жизни нравились мне куда больше, чем всеобщая любовь Всевышнего ко всем и всему.
Между мной и Дьяволом давно уже протянулась невидимая ниточка общения.
Я никогда не позволял себе плевать через левое плечо, памятуя, что он именно там, у меня за спиной, слева.
Иногда я обращался к нему за небольшими услугами, и он оказывал мне эти услуги, не требуя взамен практически ничего, а если и просил, то так, ерунду всякую, например: предать кого-то из друзей или соврать о чем-то.
В общем, сущие пустяки, мне это ничего не стоило.
Так вот шел год за годом, и мне исполнилось двадцать девять.
Я к этому времени женился, у меня уже сыну исполнилось пять годиков; таким же, кстати, негодяем рос, как и я.
Жена – дура круглая, ничего в этой жизни не понимала, но поскольку надо же было с кем-то жить, постольку я и жил с нею, не обращая на нее особого внимания.
Мать умерла года три назад, а теперь от рака загибался в онкологии папаша. Все никак не мог умереть. А чтобы его квартира не стояла зря пустая, я ее втихаря сдал под офис одним дельцам. Но папаша уперся и никак не давал ключи.
«Пока я жив!..» – кричал, а чего, спрашивается, кричать? Сейчас жив, через час не жив…
Единственная отрада – работа… да еще любовница, пожалуй.
Любовница замужняя – я ведь не дурак, мне одинокие бабы даром не нужны. Муж у моей – сущий лопух: стирает, гладит, за детьми ухаживает.
Такие, как моя, просто клад: и на подарки не надо особенно тратиться, и обязательств никаких.
Встретились, раз-раз, и разбежались.
На восьмое марта духи подаришь, но и она мне на двадцать третье февраля что-нибудь не дешевле; к этому я ее сразу приучил.
Работу я нашел, наверное, не без Его помощи, в одном коммерческом банке. Так, продал кое-кого кое-кому за то, чтобы влезть в этот банк.
Влез. И потихоньку, потихоньку начал карабкаться наверх. Так за полтора года добрался до кабинета одного из замов управляющего.
И я, и Сатана прекрасно понимали, что мне надо куда больше. Ну, хотя бы весь банк, а не часть его.
Но об этом мы с Ним никак не могли договориться.
И чего только я ему не предлагал, все и вся готов был продать. Оболгать, обворовать, опозорить, обмануть, подставить хоть кого, но Он вдруг уперся – и все тут.
Мол, Он и так много мне за такие мелочи помогал, и хватит. Теперь подавай Ему что-нибудь посущественнее.
А что, спрашивается, посущественнее?
Душу мою – слишком жирно будет.
Я Ему предлагал и жены душу, и сына, безвинного негодяя, и любовницы, и папаши-доходяги – не берет.
Врет, что у него с теми душами сложности возникнут, а вот с моей никаких проблем в их тайной канцелярии не возникнет.
Я Ему тогда предложил помощь в преодолении этих проблем, но Он отказался.
Вообще-то торговаться с Сатаной – хуже нет: отец лжи так и норовит обмануть. Но и я не лыком шит.
Спорили мы с ним, спорили, и наконец я понял, что придется и мне самому чем-то пожертвовать. Хоть и жалко, но раз уж я решился расстаться с чем-то собственным, то проворачивать это следует с наименьшими потерями.
И опять мы с Ним пошли торговаться, но уже по деталям.
Торговались, торговались и порешили, что за назначение меня управляющим банком я отдам Ему один час из моей жизни.
«Черт с Ним, – решил я. – Пусть берет, с меня не убудет».
Договорились, что этот час я выберу сам, но лишь после того, как меня назначат управляющим.
Я все рассчитал и продумал.
Пусть этот час придется на обеденный перерыв в первый день на новой должности. Закроюсь в своем новом кабинете на весь этот час, не буду ни дверь открывать, ни на звонки отвечать. Журналы, газетки почитаю – час и пройдет незаметно. И ничего плохого Он мне сделать не успеет.
Но нутром я чувствовал, что Он готовит-таки мне подлость, негодяй!
Но я Его проведу. Хоть он и дьявол, хоть и хитрый, но я хитрее: не зря с Ним столько лет сотрудничал, научился кое-чему.
Он думает, что купил у меня один час моей души, ан нет: я продам Ему один час Ничего, час пустого времени, проведенного в кабинете, где мне никто ничего не сделает.
Я буду бездействовать, а от бездействия вреда не бывает.
Ха-ха, я продам я Ему голое Ничто!
То-то рожа его рогатая скривится не хуже человеческой.
После долгих споров я прикинулся, будто очень расстроен такой сделкой – продешевил, мол, но делать нечего.
Я подписал кровью Его документ и назвал ему час.
Он опешил и, точно, скривился. Но дело сделано, документ подписан, так что придется Ему следовать букве договора.
Поскрипел Он зубами, повертел хвостом и, не прощаясь, исчез.
И тут же вбегает ко мне моя перепуганная секретарша и кричит с порога:
– Управляющий… Семен Пахомыч только что скончался в своем кабинете.
Я – туда, а там уже полно народа и врачей.
Сердце у него вдруг остановилось, а ведь с виду здоровый был мужик.
Меня нашло в толпе и отвело в сторонку одно влиятельное лицо.
– Есть мнение, – говорит со скорбной миной, – назначить тебя на место покойного. Я поддерживаю. – И добавил, глядя мне в глаза: – Подойдет от меня директор одного предприятия, так ты оформи ему безвозвратный кредит на пятьсот миллионов.
Я, тоже со скорбью на лице, с готовностью подтвердил, что оформлю такой ерундовский кредит сразу же после моего назначения.
– Вот и прекрасно, – сказало влиятельное лицо, похлопав меня по плечу. – А жаль покойного, он нас никогда не подводил.
Через неделю кабинет управляющего продезинфицировали, и я въехал в него вместе с настольными портретами родителей, жены и сына. Пусть люди думают, что я хоть кого-то люблю в этом мире.
Я прошелся по кабинету. Пооткрывал дверки пустых встроенных шкафов. Понажимал кнопки селектора, проверил связь – все работало.
Ладно.
Я решил до окончания проданного Дьяволу часа ничего не делать и ничего не подписывать.
Выпил чаю.
Позвонил своим бабам.
Вначале жене, напомнил ей, что она дура. Она согласилась, но почему-то заплакала.
Потом любовнице – ей напомнил, что я теперь шишка покруче, чем был, пусть подумает, чем меня теперь будет удерживать. Такие мужики, как я, на улице не валяются, а таких, как она, с идиотами мужьями – пруд пруди.
Она обозвала меня сволочью и почему-то тоже заплакала.
Ладно пусть поплачут, меньше кое-чего другого сделают.
Заодно вызвал секретаршу покойного, ветхую его подругу, и напомнил, что пора бы ей покинуть мое учреждение, а то, не дай бог, еще помрет, как ее дружок, здесь, в моей приемной, и придется опять все хлоркой посыпать, а я эту хлорку на дух не переношу.
Она покачалась немного и ушла, шаркая и рыдая.
Вот так.
Вроде, все.
До обеда еще оставалось два часа.
Позвонить, что ли, отцу, помочь предстать пред Создателем.
Позвонил.
Не соединили, на облучении, говорят.
Ладно, пусть облучают.
Облучай, не облучай, а квартирка-то все равно моя будет.
Из приемной послышался какой-то шум.
Я выглянул.
Оказалось, уводят под белы руки старую секретаршу.
На ее место тут же села моя, вся в прыщах перекиси. Созревает девочка, и пусть созревает, от меня не уйдет. Сказал я ей, лупоглазой, чтобы не соединяла ни с кем и предупредила охрану, чтобы не пускали никого ко мне с улицы.
Все дела – после обеда.
Попросил принести газет, кофейничек и коньячок.
До проданного времени оставалось полчаса.
Постоял у окна, тонированного, зеркального.
Внизу людишки, как букашки.
Суетятся, козявки, бегают, лапками перебирают. Маленькие они какие-то, плюгавенькие, а я вон какой в зеркальном стекле – высокий, сильный, правда с лысинкой, но это ничего, это даже украшает меня, намекает на недюжинный интеллект – лоб от лысины кажется выше и мощнее. А раз лоб большой, значит, ума палата.
Смерил я свой лоб пальцами впечатляет.
С таким-то лбом я скоро и без Дьявола обойдусь.
«Бамм!» – ударили часы. Я даже вздрогнул.
Все – наступило дьявольское время.
Осторожно, на цыпочках подошел я к своему креслу и тихо сел в него.
Замер.
Ничего.
Потекли минуты.
Я взял газету, начал читать.
Через минуту заглянула секретарша, сказала, что звонят из больницы, от отца.
«Ага, – обрадовался я, – похоже, каюк папаше».
По такому случаю трубку грех не взять.
А там папа.
Он бодрым голосом сообщил мне, что у него сегодня вдруг пропали все метастазы и его выписывают.
Я онемел.
А папаша все смеялся, все говорил и говорил о том, как он сейчас выпишется, да как приедет к себе в квартиру и что там будет делать…
Я бросил трубку.
Что же теперь делать? Я ведь уже плату за пять лет вперед взял и пустил эти деньги в оборот.
Теперь их не вытащишь. А люди – те, что дали деньги, – их попросят, причем очень быстро и настоятельно.
Как бы мне самому вместо папаши не отправиться к Создателю.
Посмотрел на часы.
Прошло пять минут.
Руки задрожали.
Тело задергалось.
«Та-ак, – сказал я себе. – Спокойно. Больше никаких звонков».
На всякий случай выгнал свою долгоногую из приемной и запер за ней дверь. Чтобы не вздумала сдуру соединить еще с кем-нибудь, у кого случилось что-то хорошее.
Уходя, она сообщила, что мне почтой пришла кассета, еще вчера, на старое место, но она забыла ее передать. На бандероли было написано «Лично в руки», и она не стала ее вскрывать.
На столе у нее лежала эта самая кассета.
Я ее взял. И прямо в пустой приемной от нечего делать вставил ее в видеомагнитофон и включил телевизор.
Там какой-то идиот развлекался в постели с двумя негритянками.
Пригляделся – да это же я в парижском номере во время загранкомандировки!
Я нашел обертку бандероли и узнал почерк моей жены-дуры.
И запустил в телевизор подвернувшимся под руку кофейником. Тот врезался в угол чертова видеоаппарата и взорвался, как бомба, разукрасив приемную кофейным цветом.
Тут в дверь стала ломиться охрана.
Пока я, суетясь, доставал кассету, дверь выломали.
Я выцарапал-таки кассету и нырнул к себе в кабинет, оставив охранников и секретаршу в изумленном остолбенении.
Кассету я тут же разломал, а пленку порвал на клочья и разметал по кабинету.
И тут же позвонил своей любительнице похабных картинок.
Жена вначале слушала молча, а затем наговорила мне такого, что я сам замолчал и молчал очень долго.
Перед внутренним взором замаячил СПИД.
«Врет», – подумал я, впрочем, без особой уверенности.
И решил: позвоню-ка я любовнице, как-никак она врач, и что-то такое у нее бы у первой обнаружили.
Позвонил.
Она меня выслушала и, похоже, грохнулась в обморок: с того конца линии донеслись панические вопли.
У меня закружилась голова.
От сатанинского часа прошло тридцать две минуты.
Надо было ехать.
Ехать домой к идиотке-жене, в больницу к любовнице, на квартиру к отцу, но я ждал, когда закончится проданный час.
Час Ничего.
Хорошенькое Ничего!
Налил я себе полстакана коньяку и выпил залпом.
Коньяк оказался таким крепким, что я чуть не подавился и от кашля загнулся в пол. При этом лбом треснулся об ручку кресла и рассадил лоб до крови.
Но я молчал. Не кричал. Понимал, что, если позову на помощь, может произойти что-то совсем ужасное.
Обложив лоб бумажными салфетками, я рухнул в свое новое кресло.
Но тут же подпрыгнул от какого-то шороха.
Оказалось, я сел на мною же брошенную газету.
Схватил ее, хотел разорвать, но в глаза бросился заголовок, который я почему-то раньше не заметил: «Умер управляющий – умирает банк».
А ниже – маленькое сообщение, что нашему банку приостановили действие центробанковой лицензии.
– Что-о?! – воскликнул я, не веря глазам.
Тут в щель заглянула секретарша и выпалила:
– К вам ваш сын. – Увидела мою окривевшую рожу, ойкнула и исчезла.
– Сын? – машинально переспросил я и машинально же глянул на часы.
Они стояли. Стрелки застыли за пять минут до конца проданного времени.
– Стоп, – сказал Бесу Всевышний. – Ребенка оставь в покое – нет у тебя права на его душу. И без того ты много натворил в свой час.
– Ха-ха мой Бог! Да я же ничего не делал, Господи. Он сам своим бездействием создал все это. А я всего лишь наблюдал со стороны. Как, оказывается, просто уничтожить твое создание. Надо всего лишь сказать, что я, Сатана, рядом, и человек сам начинает себя гробить. Глупец. Сидит и ждет. И этим себя уничтожает. Так что, Боже, если не будем губить младшего, то я забираю этого банкира, а то он за пять оставшихся минут такого натворит, чего даже мне, Дьяволу, не придумать.
Господь посмотрел на своего некогда лучшего Ангела, ныне подобострастно виляющего перед ним хвостом, на застывшего полоумного человека с проданной душой и махнул дланью:
– Забирай! Мне он не нужен.
– Сын? – переспросил я.
– Да, сын прежнего управляющего.
– Чего ему надо?
– Не знаю.
Оттолкнув ее, в кабинет ворвался парень.
Я как увидел его, так и понял: это конец, он пришел меня убить. Наверное, Сатана ему шепнул, ради кого и чего умер его папаша.
Я не стал ждать мордобоя. С детства боюсь физической боли.
И тут же решил: «В окно…» Разбежавшись, выбил импортное тонированное стекло вместе с пластмассовой рамой.
И в этот момент пробили часы.
Все…
А этот сын бросился за мной к окну с какой-то бумажкой, крича вслед мне, уже вылетающему с седьмого этажа: «Подпишите денежную помощь на поминки по отцу!»
«Какому отцу? – еще успел я подумать. – Какую помощь? Как же так?
Он же пришел меня убивать».
Бам-м… об дорогу, по которой ходят люди-букашки.
И тут же:
– Привет, приятель, а вот и я. – Дьявол стоял над моим бездыханным телом. – Что, обманул? – Он тряхнул мою отлетевшую душу. – Ну, полетели.
Я трепыхнулся с надеждой: раз полетели, так, может быть, не к нему в Преисподнюю.
Но Дьявол, подхватив мою душу, оторвал ее от толпы, уже собравшейся над распластанным мной, бывшим человеком, сделал крут, и вмиг свет над моей душой замкнулся.
Ужас и тоска охватили всего меня, буквально выворачивая наизнанку.
– Боже мой, какая мука!
– Причем вечная, – утешил мой бывший приятель, подливая кипяток в котел, где я оказался с моим бывшим начальником.
Тот, увидев меня, протянул к моей шее свои синие руки.
– Господи! – вспомнил я о Всевышнем. – Спаси!
– Поздно, дорогой, – ответил мне Дьявол и больно ударил кочергой по шее. – Раньше надо было о Боге вспоминать.
От удара я поневоле нырнул в бурлящую жижу. Хлебнул кипятка и заплакал.
Бедный я, бедный. Жалко-то как себя! И на кой черт сдался мне этот Дьявол! Сиди вот теперь в кипятке и жди, когда тебя жарить начнут.
Тут что-то булькнуло.
– А-а-а!!! – завопил я.
Это мне свежего кипяточка подлили.