К вечеру оказывается, что Богдан уехал в командировку. Узнаю я об этом совершенно случайно и от охранников, которых, к слову, на территории довольно много.
Помимо этих нелюдимых амбалов есть повар и горничная, и экономка. Просто целый штат прислуги.
Мобильный мне, естественно, не вернули, связаться с мужем, чтобы уточнить это, тоже не вышло – он уехал. А когда вернется – неизвестно.
В этом только один несомненный плюс – ночевать я буду одна. После первой брачной ночи одна только мысль лечь в одну постель с Заславским вызывает иррациональный страх. Даже несмотря на то, что, возможно, все могло пройти и хуже.
Второй новостью для меня стало, что моя поездка в клинику отменилась. Не то чтобы мне очень хотелось куда-то ехать, но там был шанс позвонить отцу. Однако на все мои вопросы начальник охраны суворов выдал, что это приказ босса и он не обсуждается.
В итоге следующие три дня я маюсь от безделья и просто не знаю, чем себя занять. Чем дольше остаюсь одна, тем больше думаю о новых обстоятельствах.
Определенно сдаваться я не стану. Что случилось, то случилось. Но мы еще повоюем.
Когда приезжает Заславский, я уже на пределе. Я не привыкла сидеть взаперти, когда себя нечем занять. Тем более скоро уже начнется учеба, а я так и не подала документы, упустив все сроки.
Едва вижу машину мужа, выбегаю из дома. Он успевает дойти до крыльца, когда я оказываюсь достаточно близко, чтобы можно было разговаривать.
– Мне нужно увидеться с отцом, – требовательно произношу. За эти дни я много раз репетировала свою речь. Но сейчас под его мрачным равнодушным взглядом я слегка теряю свою отвагу.
– Нет, – отрезает он, обходит по дуге, но я догоняю и снова встаю перед ним.
– Богдан, я хочу к отцу! – повышаю голос.
– Что я говорил насчет тона? – мне бы услышать, понять угрозу в его голосе, но меня уже несет.
– Я. Хочу. К отцу!
– Твой отец мертв. Застрелился в день свадьбы. Так достаточно понятно, что это невозможно?
Я рвано хватаю ртом воздух. Стою не в силах даже слово произнести. Потому что не верю. Этого не может быть. Ведь отец никогда бы…
– Ты врешь!
– Показать свидетельство о смерти?
И опять это равнодушный холодный тон.
– Ты должен был сказать! – кричу, захлебываясь той пустотой, что открывается в груди. – Должен!
Муж хватает меня за локоть и волоком тащит в дом. Я брыкаюсь, кричу, ругаюсь. Обзываю ему и мудаком и бесчувственным чурбаном. А когда мы остаемся одни в спальне, резко замолкаю.
Потому что ловлю его совершенно злой взгляд.
– Я тебя предупреждал, Барби. Но ты ведь не понимаешь, да?
То колючее спокойствие, что сквозит в каждом слове пугает сильнее, чем если бы он ругал меня. Выдержка Богдана колоссальна. Но я понятия не имею, что скрывается за ней. Он словно в ледяной броне, и через нее не пробиться.
Муж наступает, а я медленно пячусь назад.
– Ты должен был сказать мне… – упрямо повторяю. – Я имела право знать…
– В день свадьбы? Чтобы ты сидела с траурным лицом в ресторане?
– Он мой отец!
– Еще недавно ты его ненавидела, – ухмыляется Заславский. – Раздевайся.
– Что?! Нет!
Пытаюсь уйти в сторону, но муж разгадывает мой маневр и ловит, прижимая к себе спиной.
– Не надо, – испуганно сиплю, чувствуя желание Богдана.
– Надо, Барби, надо. Ты ведь не понимаешь по-хорошему.
Его рука шарит под футболкой, а я как назло без белья, сжимает грудь, и это вызывает ненужные воспоминания.
– Я не могу. У меня месячные! – тараторю, когда Заславский уже стаскивает с меня шорты.
Он чертыхается, хватка слабеет, и я выворачиваюсь, отходя подальше.
– Тогда у тебя два варианта.
– Я не… – осекаюсь, наталкиваясь на тяжелый взгляд. Мне кажется, под маской спокойствия бушуют эмоции, но Богдан упорно их скрывает. Он медленно расстегивает ремень на брюках, а я нервно сглатываю.
– На колени, Барби. – Я судорожно вдыхаю, не верю, что он может быть настолько бездушным. – Давай. В следующий раз хорошо подумаешь, прежде чем повышать на меня голос.
Секс – последнее, чего мне хочется. Возможно, предложи муж это иначе, я бы и не реагировала вот так. Но я решаю бороться до конца. Бросаюсь к двери, просчитав, что теперь места должно хватить, но уже у финиша меня настигает Заславский. Буквально валит на ковер, лишая возможности двигаться.
– Я говорил тебе слушаться? – цедит сквозь зубы, удерживая мои руки за спиной.
– Не смей! – рычу пытаясь брыкаться. – Слышишь?
– Это ты меня не слышишь, Барби, – с каким-то сожалением произносит Богдан, после чего я чувствую, как ягодицы обжигает удар. Причине мне ладонью, а ремнем! Когда он успел?!
– Ай! Пусти! Урод!
Следующий оказывается еще более болезненным.
– Не смей повышать на меня голос, жена, – вкрадчиво повторяет Заславский. – Ты теперь в моей стае. Запомни. И главный здесь – я. Мое слово – закон. Ты поняла?
Упрямо молчу, не собираюсь прогибаться и радовать его своей сдачей.
– Я спрашиваю – поняла? – Еще один удар вынуждает стиснуть зубы сильнее.
– Если лупить жену – все, на что ты способен, то хреновый из тебя муж, – хриплю в ковер. Довольно тихо. Но Богдан слышит.
– Забудь про детство, принцесса. Теперь у тебя другая жизнь. И законы здесь другие, – еще один удар, рвано вдыхаю, стараясь не думать о том, как горит кожа. – Ты либо прогнешься и станешь послушной, либо я тебя сломаю. То, что я говорю делать, не обсуждается. Никогда.
Финальный удар оказывается самым сильным, но после муж отстраняется, и хватка с рук пропадает.
У меня дрожат не только ноги, на глазах – злые слезы. Но я упрямо стискиваю зубы и молчу.
– У меня нет цели делать тебе больно, – доносится до меня. – Но воспитывать придется, раз уж ты не понимаешь по-хорошему. И либо ты научишься меня слушаться, либо…
Он не договаривает, но я и так понимаю смысл. Однако просто сдаться? Черта с два. Я задушу его своей ненавистью.
– Приведи себя в порядок – у тебя полчаса. И спускайся на ужин.