Помимо уже описанных экземпляров интерьера, проходов и огромных окон, в комнате директора была ещё одна, ранее не упоминавшаяся дверь. Расположена она была ровно за спинкой хозяйского кресла, ну и вела, конечно, в архив.
Порталы то и дело выпускали и забирали темные силуэты балахонщков, их косы доставляли полуобморочные души, что так и не увидели тот мир, в котором провели всю свою жизнь. Наездники деревянных стульев, что стояли пред порталов, вспыхивали разными цветами и опускали ладони на кнопки. Круги выпускали алкающие придатки великих миров. А в комнатах отдыха сменялись наблюдатели у перископов, и судьбы в этих перископах тоже сменялись мановением безликого наблюдателя – они любовались тем, что было скрыто от хозяина этих кадров. Хотя теперь-то от хозяина ни чего не было скрыто. Хозяин видел всё, да ещё и всё это контролировал, сидя в своём кресле, в своём кабинете, а за спиной у него была небольшая, невзрачная дверка, что уже уйму времени не давала ни кому покоя.
Не особо стесняясь, но отмечая взгляды двух контролёров, темная фигура смерти, встала со своего трона и направилась к той самой вожделенной двери. Коса, что была всегда при нём, а точнее её изящный лучок органично погрузился в подобие дверного замка. Синее пламя, пробежавшее по кромке лезвия, отворило вход в архив.
В каждой из трех, открывшихся взору, серых, обшарпанных стен комнаты, зияло по проходу. Переходы, между такими же, отличавшимися лишь размерами комнатами, представляли собой отсутствующие бетонные блоки в определённых частях стены. В каждой комнате потолок заменяло собой колесо, где одно, а где и все десять, разных размеров, но одинакового назначения. Если попытаться заглянуть за них, то из каждой комнаты будет угадываться очертание чего – то похожего, но совершенно не полного. Все эти маховики библиотеки, оказывались частью одного большого колеса. Маленькие подвижные шестерёнки, одного большого неподвижного колеса. Это и был хваленый архив. На каждом колесе закрепленные косы, а на каждой косе книга, точнее живая книга – душа. Коса могла вместить в себя множество судеб, но не все. С течением жизни, а точнее смерти, одни воспоминания накладывались на прошлые, заменяли собой предшествующий опыт, знания терялись. Но тут, в этих комнатах, находились совершенно особенные косы. На них было записано по одному живому воспоминанию. Когда какая-нибудь смерть ловила, значимую, интересную душу, директор изымал косу и ту самую душу что была на ней, из всеобщего баланса. Память косы полностью стиралась, и сама она помещалась в архив, вместе с навечно пленённой душой. Узником душа становилась не за счёт “крюка”, на который была насажена, а за счёт оков, что были на всех книгах архива. Они подавляли процессы пробуждения души, и она находилась всегда в полу сонном, обморочном мареве. Так было раньше.
В первой комнате потолок заменяло собой три колеса, одно крупное, два размером поменьше. Директор подошел к тому что поменьше и взявшись за одну из кос легонько крутанул маховик. В момент соприкосновения с косой он почувствовал отголоски убийства, убийства ребенка – на импровизированной карусели вращались души детей.
– Никогда не понимал, почему именно с этой комнаты начинается архив, – задала риторический вопрос смерть, вошедшая в комнату из правого провала.
– Она единственная осталась целая… – Начальник поднял голову к резному потолку и как будто бы разглядывал шестеренки, – Здравствуй.
– Привет, – смерть прошла вглубь комнаты.
– Как работа?
– Одну комнату разобрали, в восемнадцати еще ведутся работы.
– Четыре комнаты нетронутыми еще остались? – припомнил директор, заглядывая в правый проем.
–Да, но думаю, душ на них не хватит.
– Сколько кос свободных?
– Сорок одна, одиннадцать, скорее всего тоже в скором времени освободятся.
– Много…
– Сложно понять зачем они здесь, отнести к какой – то комнате. А если не понимаешь… то – убей.
– Отправь, – поправил директор местного смотрителя, тот молча согласился.
– А оков?
– А вот оков, мало. При сложившейся динамике их конечно хватит, но если что…
– М-да, он многих отпустил, – проговорил хозяин, расхаживая по комнате.
– Вот только они все здесь и остались, – возразил тот, что был с обычной косой.
– Какой-то во всём этом был смысл…
– Да, вот только какой.
– Ты мне скажи, ты ещё до него здесь уже был.
– А ты его место занял, коса вон у тебя в руках. Если уж это не помогло разобраться, – он встал лицом к двери архива, единственной двери.
– Как работники? – сменил тему обладатель той самой косы.
– Наблюдатели опять старую песню затянули? – всё понял ветеран здешних мест.
– Пока только они. Так что там?
– Двое вызывают подозрение, можно их вернуть в процесс. А может отправить?
– Нет, пока не надо, но держи их на контроле.
– Это само собой. Будем вторую линию открывать?
– Сколько здесь максимально линий было?
Они стояли друг напротив друга, за спиной одного был черный провал портала комнаты, у другого шероховатость серой стены.
– Восемь. Архив был тогда почти пуст.
– Восемь линий, – он всегда этому поражался, – Тогда-то многие и свихнулись?
– Тогда он и стал здесь главным, – выделил важное со своей точки зрения архивариус, – “Исцелитель эпидемии” – собственно всё так и было. От количества смертей, от количества душ, от постоянной работы, не смотря на восемь линий, работников не хватало, некоторые балахонщики свихнулись. Они стали забирать и живых. Великим чашам в принципе это было на руку, но лишь в краткосрочной перспективе, они это поняли и он это понял. В итоге наши ряды резко сократили. В конечном счете, за последующие сто лет не осталось ни одной смерти из той эпохи… кроме него.
– И тебя, – это не было упреком.
– И меня. Он возродил архив, наклепал оков, тогда у нас ещё были хорошие отношения с наблюдателями, были другие ребята, да и время было другое. Для создания оков и кос требуется присутствие всех трёх сторон, желание смерти и собственно санкции ада и рая. В общем, ребята были свои, и у нас появилось много неучтенных орудий труда, так сказать. Но, архивом всегда заведовал он один, все эти повести собрал, а точнее отобрал и классифицировал он сам.
Приемник снова подошел к живой книге и провел по древку одной из кос.
– И на этом же и погорел.
– Что его возвысило, то его и погубило. Исцелитель эпидемии превратился в её жертву. Он часто стал выходить в мир. В итоге его уличили в захвате душ ещё живых людей… Собственно что я тебе – то рассказываю.
– Сумасшедшая смерть.
– Ты и вправду думаешь, что он просто сошел с ума? – архивариус тоже смотрел на косу, на одну единственную.
–Я думаю, что он не просто сошел с ума, – шеф двинулся в направлении выхода.
– Сосредоточьтесь на комнате с музыкантами, – уже у двери отдал приказ директор, – Если проскользнёт что интересное, займись этим сам, – попросил он своего старого соратника.
– Само собой.
– Я должен понять, зачем ему все это было нужно.