В свете дня Морская улица смотрелась еще более убого. Обнаженные кирпичи строений по обоим сторонам дороги стыдливо прикрылись пылью, мечтая хотя бы о лоскуте штукатурки. Провалы в мостовой, забитые мусором и битым стеклом, скалили пасти, словно просили еще, словно пытались набить свою ненасытную утробу тленом большого города.
Но самое жуткое – это запах. Запах прокисшей капусты, старательно смешанный с вонью протухшей селедки, а после еще и взболтанный. И миллиарды мух, радостно слетевшихся на щедрый пир гниющего смрада.
Я сбавил шаг и оглушительно чихнул, встряхнув пустоту улицы. Звук, громкий, будто выстрел, застучал по стенам, забренчал по водостокам, окружая меня, словно пес, гоняющийся за собственным хвостом в попытке выудить назойливую блоху, и взлетел над жестяными крышами, встретив неожиданную свободу.