В семь вечера, когда наконец-то стало немного прохладнее, небольшая исследовательская группа выдвинулась к полумрачным улицам северо-западной границы заброшенного города. Впереди ехал Штайнер, за ним следовали Орловский и Анна Саммерс; Уэйн на пегой лошадке с белой гривой был позади. Риччи остался кипеть от злости в своей каюте после стычки с капитаном. Штайнер поймал доктора на контрабанде: тот стащил из оружейного магазина крупный самозарядный пистолет и пытался пронести его на борт.
На Манхэттене стояла тишина. Солнце катилось по небосводу над западными землями, громадные здания замыкались в собственной пустоте. Группа прошла по мосту Джорджа Вашингтона, и все замерли, чтобы насладиться видом на невероятно широкое русло реки Гудзон. Впереди открывался заросший полынью песчаный простор, целая плантация кактусов и опунции. Веком ранее Гудзон пересох, и теперь в его бескрайнем сухом русле процветали многочисленные виды пустынных растений, чьи семена прилетели сюда из Нью-Джерси. Беспощадные лучи полуденного солнца сменились красноватыми красками вечера. Члены группы молча стояли рядом со своими лошадьми у полуразрушенной автострады. За джерсийским побережьем можно было различить прямоугольные силуэты отдельных зданий – их фасады в закатных лучах напоминали Столовые горы в Долине монументов.
Неподалеку оказалось шестиэтажное офисное здание, стеклянные двери которого давным-давно разбили вандалы. Привязав лошадей, исследователи залезли на крышу по лестнице, обвивающей шахту лифта, и осмотрели безлюдные земли, будто покупатели, оценивающие выставленную на продажу дикую местность.
– Пустыня… – В знак уважения Орловский снял шляпу и приложил ее к своей пухлой груди. – Кругом одна пустыня и так, наверное, до самого Тихого океана.
Анна Саммерс прикрыла глаза, защищая их от солнечного диска, который уже наполовину скрылся за горизонтом. Кроваво-красное свечение оживляло ее лицо – прибыв на пустынный курорт бледной, Анна показывала заметное улучшение уже в первый день. Не раздумывая, она коснулась плеча Уэйна – профессор явно переживала за судьбу юного безбилетника.
– Странно и в то же время знакомо, как будто я уже бывала здесь. Грегор, мы же знали, что климат переменился.
– Но не настолько. Здесь прямо-таки Сахара двадцатого века. Мы не готовы к исследованию подобной территории. Что скажете, капитан?
Штайнер снял очки и посмотрел на пересохшую реку. Его сильно загорелое лицо приобрело ястребиный вид, глаза спрятались в глубине глазниц под нависшим над ними закаленным лбом.
– Не соглашусь с вами, Орловский, – спокойно ответил он. – Это лишь очередной вызов природы. Понимаешь, Уэйн?
Уэйн прекрасно его понимал. На следующее утро, пока Орловский с Анной Саммерс руководили перемещением экспедиционных запасов с борта на берег, Уэйн присоединился к группе вооруженных моряков, решивших исследовать местность вокруг Нью-Йорка. Под руководством Штайнера они проехали пятнадцать километров по пустыне – высушенной солнцем глуши, простирающейся до самых гор Катскилл и даже дальше. Повсюду, и в Йонкерсе, и в Бронксе, им попадались родники со свежей водой в дренажных трубах, а прямо из треснутой плитки у бассейнов в мотелях росли жалкие на вид финиковые пальмы. Однако этих немногочисленных оазисов не хватило бы для продолжительной экспедиции в глубь материка.
Вид неудавшегося континента лишь побуждал Штайнера двигаться дальше – проснулись его давние запасы сил для выживания в безводном мире. От некогда могучей страны осталась лишь песчаная пыль, мерцающая на солнце, и мысль об этом серьезно затронула всех членов экспедиции. Они проехали верхом по молчаливым окраинам Нью-Йорка, пересекли шаткую громадину Бруклинского моста и попали на Лонг-Айленд, а потом и к побережью Нью-Джерси, оставив позади призрак высохшего Гудзона. Бесконечные ряды домов без крыш, заброшенных торговых центров и усыпанных песком парковок вызывали тревожные чувства. Наконец-то можно было передохнуть после полуденной жары; в компании матросов Уэйн бродил по пустынным супермаркетам, чьи полки по-прежнему были забиты консервами, которые никто так и не съел. Они забрались и на верхние этажи многоквартирных домов: североамериканской зимой эти роскошно обставленные апартаменты превращались в обитель льда. На захваченной пустыней территории пышно разрослись кактусы – и на тенистых площадках у заправочных станций, и в загородных садах. В аэропорту Кеннеди у сотен брошенных авиалайнеров давно спустили шасси, а на крыльях «Конкордов» и «Боингов» проросли мескитовые деревья и опунции.
Повсюду сохранилось немало признаков отчаянных попыток последних американцев, оставшихся на континенте, бороться с энергетическим кризисом. В великой стране гигантских шоссе, заводов и высотных домов можно было найти и старые лачуги с дровяными печами, и скромные домишки, к крышам которых амбициозно крепились самодельные солнечные батареи, и водяные колеса, чьи лопасти навеки забило песком. Тысячи импровизированных ветряных мельниц соорудили жители у себя на заднем дворе или перед домом, пустив в ход металлические корпуса холодильников и стиральных машин. Еще более зловещий вид безмолвным улицам Куинса и Бруклина придавали похожие на неприступные крепости автозаправки и государственные водные станции; в заваленных мешками с песком стенах, частично разрушенных, виднелись отверстия для стрельбы.
А еще повсюду, к радости Уэйна, стояли автомобили. Засыпанные песком по самый бампер, их ржавые каркасы стали своего рода клумбами для диких цветов, пробившихся сквозь осколки лобовых стекол. Моторный же отсек служил пристанищем для кенгуровых крыс и других грызунов.
Как раз машины и поразили Уэйна больше всего. В детстве, проведенном в Дублине, он представлял себе Америку, полную хромированных мастодонтов, однако автомобили на улицах Нью-Йорка и его пригородов оказались крошечными, как будто их создали для гномьих гонок. Ко многим крепился газовый баллон или углежог, другие же могли похвастаться причудливыми сплетениями древних паровых труб и камер сжатия.
Штайнер вместе с матросами направился обратно к «Аполлону», а Уэйн слез с лошади у забитого песком автосалона на Парк-авеню. Он провел вечер под палящим солнцем, раскапывая огромную дюну, что закрыла выставленные на продажу машины, сохранив их краску яркой и блестящей. Уэйн добрался до одного из миниатюрных автомобилей, которым оказался «кадиллак-севилья» длиной всего в два метра, открыл дверцу и втиснулся на сидение. Прочитал предостерегающие инструкции под значком «Дженерал Моторс» – не ехать быстрее пятидесяти километров в час, резко не тормозить – и рассмеялся.
Где же настоящие «кадиллаки» и «линкольны» прошлых времен? Куда подевались величественные «крайслеры»?