К 1000-летию подвига святых князей Бориса и Глеба
Что за странное название? – спросит иной читатель. – Святые Борис и Глеб жили тысячу лет назад. Разве они могут быть нашими современниками? Как неузнаваемо с той поры изменился мир и сама жизнь! Настолько, что, думается, окажись сегодня святые князья среди нас, не только мы прошли бы мимо, но и они не признали бы в нас своих соотечественников и потомков.
Одно из доказательств тому – 1000-летие подвига святых Бориса и Глеба, которое в 2015 году Россия отмечает скромно, почти незаметно. В отличие от других юбилейных дат, в том числе 400-летия Дома Романовых и 100-летия начала Первой Мировой войны, о которых страна вспоминала на самом высоком уровне и вполне заслуженно, так как цари из династии Романовых внесли значительный вклад в её развитие, а Первая Мировая унесла жизни более 800 тысяч россиян.
Что в сравнении с этим княжеские труды Бориса и Глеба и даже сама их смерть? Другое дело – их отец и великий князь Владимир, креститель Руси, за свои выдающиеся труды названный святым и равноапостольным. Он настолько велик, что, поскольку «большое видится на расстоянии», также с веками личность и дела святого князя Владимира только заметнее. Неслучайно, в юбилейном 2015 году Русская Православная Церковь посвятила основные торжества именно памяти князя Владимира, с чем святые Борис и Глеб, по сыновнему, конечно, согласны. Важно лишь, чтобы их подвиг был не забыт, не потерялся в тени великого отца.
Тысяча лет – вполне достаточный срок, чтобы мы смогли преодолеть «скорбное бесчувствие»1 к судьбе святых братьев, а также к жизни других святых. В том числе к подвигу Новомучеников и исповедников прошлого века, с которыми многие из наших современников также не чувствуют близости и родства. Следовательно, дело не в давности лет, а чем-то другом. Возможно, в нашем отношении к святости. Дело в нас самих.
Известно, что отношение к святым избирательно – к одним мы обращаемся чаще, к другим реже. Иконы Николая чудотворца, Пантелеимона целителя, а с недавних пор и матушки Матроны есть в любом православном доме. Икона святых Бориса и Глеба найдется куда реже. Скорее всего, только, если хозяин дома носит одно из этих имен и почитает святых князей своими небесными покровителями.
И, действительно, зачем? Ведь икона нужна для молитвы, просьбы. При этом святые помогают в том, в чём сами подвизались, чему посвятили свою жизнь, и за что Бог сподобил их – граждан Небесного Царства особой благодати помогать ныне живущим. Так святых Кирилла и Мефодия просят о помощи в учебе, святителя Спиридона – о помощи в житейских делах, святых Петра и Февронию – об укреплении семьи, мученика Антипу – об избавлении от зубной боли, мученика Трифона – о поиске работы. А о чем просить Бориса и Глеба? В чем они могут помочь?
Известно, что святые братья, как младшие сыновья великого князя Владимира, с юных лет были посвящены в премудрости управления «русским мiром». Поэтому удельные князья, как правило, просили у своих «сродников» Бориса и Глеба помощи в военных сражениях и государственных делах и не раз её получали – как, например, новгородский князь Александр в сражении на реке Неве или московский князь Дмитрий в битве на Куликовом поле.
Однако современные военачальники привыкли больше полагаться на военную технику, а правители – на высшее образование и полезные связи. Причем далеко не все из нас – воины и князья. Что же делать остальным? Как случилось, что сегодня, по прошествии десяти веков, наши современники не чувствуют потребности обратиться к святым Борису и Глебу с молитвой, потому что не знают, о чем их просить?
Ответ, который лежит на поверхности, понятен – на этом не могли не сказаться советские годы, когда миллионы людей силой государственного принуждения были оторваны от православной веры. Вряд ли современные студенты Российской академии музыки имени Гнесиных знают о том, что главное здание этой академии в г. Москве на ул. Поварской было построено на месте церкви святых Бориса и Глеба, разрушенной в советские годы. Как и гости Москвы не знают о том, что старый Арбат берет начало с площади, которую раньше украшал Борисоглебский храм. Сейчас на его месте возведена часовня.
Таких примеров не счесть. Фактически в каждом регионе и древнем русском городе известны храмы в честь святых Борис и Глеба, которые в советские годы были закрыты и разрушены. Есть такой храм и в Вятской епархии. Это церковь в селе Никульчино, первый христианский храм на Вятской земле, с возведения которого летом 1181 года началась Православная Вятка. Изначально деревянный, в 1760-е гг. он был отстроен в камне, а в конце 1930-х гг. закрыт и разрушен. Возможно, лишь потому, что самим своим существованием напоминал о том, что и князья могут быть святыми, чего советская власть принять не могла.
Слава Богу, нашлись люди, трудами которых в Никульчино на рубеже тысячелетий была возведена деревянная Борисоглебская церковь. Так случилось, что автору этих строк посчастливилось стать сначала свидетелем её строительства, а затем – настоятелем этого храма и ежегодно 15 мая, в день перенесения святых мощей Бориса и Глеба, принимать участников Никулицкого крестного хода, история которого насчитывает уже более восьми веков. Советской властью это паломничество было запрещено и возрождено только в годы, которые сегодня принято называть «Вторым Крещением Руси». Помнится, что во время размышлений над его судьбой не раз приходила мысль о том, что в конце XX века мы оказались там же, где памятным летом 988 года киевляне – у крещенской купели, опять в начале пути.
Тогда мы и представить не могли, что спустя несколько лет в Киеве – буквально в 15 км. от Вышгорода, где когда-то упокоились мощи святых Бориса и Глеба – снова разгорится пожар междоусобицы. Не потому ли, что несмотря тысячелетнюю историю почитания святых Бориса и Глеба мы так и не поняли, за что святые братья отдали свои жизни?
Традиционный ответ – святые Борис и Глеб погибли за русскую государственность, молодую Киевскую Русь. И это было бы правдой, если бы Святополк, от руки которого погибли братья, был «врагом государственности» и стремился к распаду Киевской Руси. Но так ли это?
Историки могут ещё тысячу лет спорить о том, был ли Святополк сыном великого князя Владимира, и хотел ли тот лишить Святополка законных прав наследства и передать киевский престол младшему сыну Борису. Документально доказать эти намерения пока не удалось. Поэтому следует признать, что с формальной точки зрения первенство принадлежало Святополку, чего его младшие братья Борис и Глеб не оспаривали. Несмотря на то, что незадолго до смерти отца Святополк был схвачен и посажен вместе с женой и духовником в темницу за то, что не скрывал желания повернуть Киев после смерти отца от православного Востока к католическому Западу.
И все же назвать Святополка «врагом государственности» было бы несправедливо – поляки и печенеги, к помощи которых он прибегал в борьбе за киевский престол, являлись лишь временными союзниками и были изгнаны из страны вскоре того, как Святополк занял Киев. На тех же основаниях можно было бы назвать «врагом государственности» другого брата – новгородского князя Ярослава, который еще при жизни великого князя Владимира отказался платить дань Киеву и, чтобы противостоять отцу, нанял за морем дружину варягов.
Ошибка и вина Святополка состояли в другом – в том, что путь, по которому он повёл вести молодое Киевское государство в «средневековый Евросоюз» лежал через кровь его сводных братьев – ростовского князя Бориса, муромского князя Глеба и древлянского князя Святослава, убитых вскоре после восшествия Святополка на киевский престол. Путь Святополка оказался путем греха и злодеяния. Потрясенный этим, Ярослав из мятежника превратился в защитника Православной Руси и после победы над Святополком приложил все силы к тому, чтобы будущее государство было устроено по «Русской правде»2, исключающей подобные злодеяния.
Таким образом, линия, которая летом 1015 года разделила сыновей великого князя Владимира прошла не между православием и католицизмом, Востоком и Западом, Россией и будущим Евросоюзом. Эта линия прошла между стремлением устроить государство, общество и саму жизнь на любви или на крови, между добром и злом и, в конечном итоге, между Богом и диаволом.
Одним из первых всю остроту этого выбора понял и оценил преподобный Нестор Летописец, перу которого принадлежит «Чтение о Борисе и Глебе»3. К сожалению, широкому читателю «Чтение» Нестора известно меньше, чем одноименное «Сказание» Иакова Черноризца4, стяжавшее славу одного из величайших памятников древнерусской книжности. Однако если и уступает ему, то немногим и не глубиной осмысления произошедших событий.
Примечательно, что Нестор начинает «Чтение о Борисе и Глебе» с рассказа о грехопадении первых людей Адама и Евы и того, какую роль сыграл в нём враг рода человеческого – диавол, «издавна ненавидящий добро». Подобно этому, пишет преп. Нестор, совершилось и падение Святополка, а именно после того, когда «враг» (диавол) вошел в его сердце, после чего «окаянный», то есть уподобившийся первому убийце Каину, решил погубить братьев. Подобно этому и все остальные события в «Чтении» прп. Нестора предстают, как борьба диавола с Богом. Так, описывая убиение Бориса, автор восклицает: «И вот идут посланные Святополком, рычащие как дикие звери, желающие поглотить праведника»5. В чем внимательный читатель без труда заметит параллель с обращением Апостола Петра к христианам: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Пет. 5, 8).
Возможно, кто-то скажет, что всё это не более чем яркие литературные образы, эпитеты и метафоры. Как, например, выражение «Святая Русь», о которой сегодня мы говорим и пишем, как о некотором идеале или мечте, не имеющих реального содержания. Однако, для самого прп. Нестора и его современников эти слова никогда не были только метафорой.
Святая Русь, за которую святые Борис и Глеб отдали свои жизни, была для них также реальна, как для нас реальна Святая Земля, Франция, Болгария или другая страна, в которой мы пока ещё не побывали, но мечтаем однажды посетить. Причём Святая Русь была для них не «за семью морями» или, как сказал Христос, не «здесь» и не «там» (ср. Лк. 17, 21). Она была рядом, под русским небом, среди лесов, полей и рек, которые отец – великий князь Владимир дал им в удел, и отличалась единственно тем, что в ней не было греха и страстей. «Ибо, – как писал современник прп. Нестора святитель Феофилакт Болгарский, – если мы, живя на земле, ведем себя по небесному, живем без страстей: то имеем Царствие Небесное»6. Частью этого Царства, «приблизившегося» (Мф. 4, 17) и засиявшего среди русских лесов, и была Святая Русь, за которую отдали свои жизни святые Борис и Глеб, и которую их старший брат князь Ярослав защитил от Святополка, спас для нас, чтобы и мы могли стать её гражданами.
Где находится это Царство? Очевидно, там, где пребывает его Царь Христос, Который сказал, что Он – там, где двое или трое собраны во Имя Его (ср. Мф. 18, 20), то есть во имя любви к Богу и ближнему, благодаря которой мы становимся жителями сразу двух миров – не только земного Отечества, но и Святой Руси.
Для святых Бориса и Глеба Святая Русь была не менее реальна, чем родной Киев. Неслучайно, получив во владение Ростов и Муром, святые братья начали править в них так, словно эти города были не земными, а небесными. Прп. Нестор пишет: «Блаженный Борис правил в своем уделе кротко и милостиво, заботясь не только о бедных и нуждающихся, но обо всех людям, и все удивлялись его кротости и смирению», и далее о младшем брате: «Глеб был молод телом, а умом стар и многие милости творил нищим, вдовицам и сиротам». И, хотя история не знает сослагательного наклонения, можно предположить, что, если бы князья Борис и Глеб не погибли в кровавой междоусобице, то под их управлением Ростов и Муром засияли бы поистине небесной красотой.
Не потому ли сегодня мы правим, поступаем и живем иначе, что не верим в реальность Царства Небесного и Святой Руси, которые для нас – не более чем метафора, литературный оборот, «благочестивая пропись». Если так, то мы все ещё далеки от христианства и Христа, Который пришёл благовествовать именно приблизившееся Царство Небесное (ср. Мф. 4, 17). Даже, если мы крещены. Как был далёк от Христа Святополк, несмотря на то, что был крещен в православной вере и носил имя Петра в честь святого Апостола. Однако без любви к Богу и ближнему христианство Святополка превратилось в «окаянство», и, если бы Святополк победил, то не только он – вся Русь под водительством своего «окаянного» правителя могла бы стать «окаянной».
Поэтому на вопрос, за что отдали свои жизни князья Борис и Глеб, можно ответить так – святые братья погибли за то, чтобы не только рядовые граждане, но и правители Руси, по заповедям Христовым, всё делали с любовью к Богу и ближнему. Чтобы Русь стала не «окаянной», а святой.
Тогда понятно, почему, несмотря на магию круглых дат, мы равнодушно проходим мимо 1000-летия подвига святых Бориса и Глеба или подвига Новомучеников XX века. Потому что, если человек не верит в реальность невидимого Царства Небесного, «горнего мира», то ему остаётся лишь одно – всей душой прилепиться к видимому, земному, «дольнему мiру». Отчего мотивы и действия Святополка или Сталина нам более понятны и ближе, чем подвиг святых страстотерпцев или Новомучеников.
Понятно, почему даже, войдя в ограду Церкви, мы продолжаем требовать от святых все того же благополучия в земных делах – здоровья, успеха в учебе и работе, продвижения по службе, помощи в продаже или приобретении жилья и т. п. И почитаем лишь тех святых, от которых, по нашему мнению, это зависит, а о чём просить мучеников, не знаем. Между тем, именно кровь мучеников, по крылатому выражению Тертуллиана, является «семенем христианства». Само же греческое слово «martis» – мученик, переводится, как «свидетель», поскольку своим подвигом мученики свидетельствуют о верности Христу и невидимому Царству Небесному и, следовательно, о реальности этого Царства.
Тогда понятно, о чем просить святых Бориса и Глеба – о том, чтобы, по примеру и молитвам святых братьев, и мы во всех обстоятельствах своей жизни искали бы «прежде всего Царства Божия и правды его» (ср. Мф. 6, 33). Чтобы, как они старались жить по заповедям Христовым, так и нам помогали всё делать с любовью к Богу и ближнему, и тогда в пределах нашего Отечества – не в переносном, а в прямом смысле – засияет Святая Русь, Царство Небесное.
В противном случае, всё, что мы будем создавать без любви, станет Святополковым, «окаянным». «Окаянная» наука изобретёт новые способы уничтожения людей и природы, «окаянная» культура растлит души, «окаянное» образование подготовит необходимые для этого кадры, а «окаянное» государство осуществит их планы в «окаянном» масштабе.
Если кто-то сомневается в том, что это возможно, пусть вспомнит ещё один юбилей 2015 года – 70-летние окончания Второй Мировой войны, в которой участвовало 60 государств и погибло 55 млн. людей. Пусть вспомнит, что Гитлера остановил именно «крещёный мир» – страны антигитлеровской коалиции, солдаты которых, в своём большинстве, являлись христианами и ради прекращения этой братоубийственной бойни были готовы «положить свои души за друзей своих» (ср. Ин. 15, 13). Как когда-то тысячу лет назад это сделал князь Ярослав и его воины.
Что же впереди? Очевидно, что впереди всё тот же выбор между добром и злом, любовью и ненавистью, Богом и диаволом, который, по-прежнему, «ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Пет. 5, 8). Словно в напоминание об этом накануне 1000-летия подвига святых Бориса и Глеба в Киевской земле снова разгорелся пожар междоусобицы, в основе которой всё тоже Святополково желание прожить без любви, но с эффективным менеджментом.
Поэтому, как и тысячу лет назад, исход не только этого конфликта, но всей истории человечества будет зависеть от тех, кто призван стоять за любовь – от христиан. От того, будем ли мы стремиться жить по заповедям Божиим и не только в личной жизни, но также в государственном строительстве, военном деле, науке, образовании, культуре – одним словом, во всём – во главу угла ставить любовь к Богу и ближнему. Как всегда поступали и чему вот уже тысячу лет учат нас святые Борис и Глеб – наши современники.