Я не хочу ни развлекать, ни развлекаться, ни постоянно оглядываться, не подсыпал ли мне кто куда яд. Считаться со мной будут в том случае, если у меня будут деньги, это правило работает во все времена. Пусть это будут всего лишь купцы из соседних палаток и домовладелец. Но принимать решения буду я, а не девица с громким титулом.
Что мне делать? Замок в лесу, здесь, конечно, есть угодья и огороды, но вряд ли мне кто позволит поднимать сельское хозяйство вместо того, чтобы крутить шлейфом перед принцами. Затронуты интересы семьи, пусть пока я не знаю, каким образом они собираются выдать меня за эту заносчивую двуличную дрянь.
Что у меня есть? Ничего, кроме этих шмоток. И хотя они стоят немало, я не смогу их вынести и продать. Физически я вынесу все, но люди заметят.
Чего у меня нет, если идти от противного? Обязательств. Я здесь никого не знаю и знать не хочу, у меня ни к кому здесь нет чувств и привязанностей. Я чужая – вот мое преимущество. Решено – мне надо бежать и раздобыть хотя бы немного денег.
То, что я задумала, сопряжено было с риском. Даже с риском того, что кто-то войдет и увидит, чем я занята, а занялась я тем, что осматривала шмотки в поисках того, что я смогу унести незаметно. Воровство? Я не испытывала ни малейших угрызений совести. У тех, кто готов положить тебя на алтарь и вогнать нож в сердце, не постыдно украсть для того, чтобы на этот алтарь не лечь.
Я видела жемчуг на платье. Отлично, если я сложу это все в сундук, никто не заметит пропажи. Я откопала платье, всмотрелась в него, стиснула кулаки. Нет, не жемчуг, какая-то дрянь, я бы сказала, что пластик, только здесь никто не знал о существовании нефти. Но я продолжала копаться. Платья, платья, какие-то панталоны, я сунула руку и укололась обо что-то, закусив губу, чтобы не выругаться, пошарила еще и вытянула за брошь какой-то палантин.
Брошь я сняла. На вид она казалась мне драгоценной. Потом у меня что-то щелкнуло в голове, и я кинулась к шкафу-кровати. Что бы я там ни искала…
Есть! Кому принадлежал этот мешочек, я понятия не имела. Но там были деньги – не то золото, не то медь, непонятно, много или мало, какое-то дешевенькое кольцо.
У меня не было здесь друзей и вряд ли кто-то относился ко мне иначе, чем та жалостливая мадам. Розги и оплеухи, я покачала головой и навела ревизию в остальных кроватях.
Тот, кто сказал, что в любви и на войне все средства хороши, был очень неправ. Насчет войны я не сомневалась, но ради любви мне и голову не пришло пошевелить хоть пальцем. Ради свободы и того, что мне предстояло?
В этих странных кроватях был целый мир. Возможно, животный тоже. Но я нашла что-то вроде молитвенника, несколько таких же, как и первый, мешочков. Много я брать не стала – так, чтобы никто не заметил. Как низко можно пасть, если хотеть выжить, и я подумала – а за что? Я осуждала девиц, гоняющихся за олигархами, но никогда не презирала тех, кто рылся в помойке в поисках старой одежды или алюминиевых банок.
Неужели мироздание вдруг решило, что мой самый ужасный грех – ненависть к сестрам по полу, предпочитающим сыто сидеть за сериалами, а не стоящим у станков и операционных столов? Мироздание определенно было женщиной с внешностью инстаграмной модельки.
Я постоянно слушала, не идет ли кто. Мне везло. Шаги звучали, но мимо, дверь не открывалась, и пока обо мне не вспомнили, нужно было спешить.
Я сложила все чужие вещи как было. Ноги уже начинали болеть, и по старой памяти я решила – я потерплю, главное сейчас совершенно не это. Мне нужно было во что-то одеться, теплое и не слишком заметное. И это что-то я нашла брошенным на какой-то низкий столик, грубая накидка, похоже, непродуваемая, и, может быть, даже моя. Ношеная, но когда-то весьма дорогая, и я сделала вывод, что здесь в порядке вещей донашивать за другими. Неудивительно – вся одежда ручного производства, даже белье. Все украденное я сложила в мешочек, и по-хорошему надо было как в девяностые – рассовать все по одежде, так, чтобы не потерять разом все, но времени не было.
Наконец я приоткрыла дверь. Темнело, за окном поднималась метель, и это было безумно скверно, но медлить мне было никак нельзя. Добраться хотя бы до той деревни, которую я видела, она недалеко и сложностей у меня никаких не возникнет, не должно, а там я договорюсь, чтобы меня увезли в город. Что там? Служанка нужна в любой дом. Та, которая не боится работы. Та, которой плевать на чужих мужей. Та, которая даст совет, который сработает. Можно разлюбить, можно предать, можно продать, но никто никогда не избавится от человека, который приносит прибыль.
Замок. Мне представлялось – как в кино: рыцарские доспехи, яркий свет, тепло… это не Винтерфелл. Не Лувр, который снимали где-то в Петродворце. Каждый мой шаг гулко грохал и отдавался эхом-вздохом, изо рта, кажется, вырывался пар. И никого, совсем никого, даже голоса я не слышала, но хотя я знала, что людей здесь было много, вероятно, они все сидели где-то в другом месте. Грелись друг о друга, как туристы, промочившие последний коробок спичек. Я спокойно дошла до выхода, и мне попался только какой-то спящий на полатях мужик.
На улице вьюжило. Колючий ветер поднимал свежий снег, кружил его и швырял в лицо, и это было неприятно. Я прикидывала, сколько мне нужно пройти до деревни, и сознавала, что я замерзну, меня уже начинало знобить. И выхода два – сдохнуть или привыкнуть. Здесь нет ни высокотехнологичных тканей, ни легких и сохраняющих тепло наполнителей, все, что имеется – собственное тело и рыбий мех. Если бы я согрелась в доме, было бы не так страшно, но надо было терпеть.
Ноги начинало резать болью. На правой ноге я уже ощущала волдырь, пусть я прошла всего ничего, но туфли сделал изувер, ненавидящий человечество. Можно было бы попытаться поменять эти проклятые кандалы местами, но они были одинаковыми. Кто в здравом уме будет носить обувь в чужой крови?
Телу я тоже не могла порадоваться. Да, молодая девица, полно сил и практически нет жира, и откуда ему взяться, когда она все время в делах, но абсолютно не тренирована. Спорт для меня был основным после работы и правильного питания, здесь же я понимала: ни спорта, ни еды. Здоровая пища только в представлении незрелых умов то, что собрано с огорода, на самом деле это баланс, и майонез можно собрать с огорода и из курятника, но как скоро – прощай, талия?
Пока меня никто не хватился и не окликнул. Я куталась в накидку, проклиная исторические фильмы и сериалы. Если это мое подсознание, оно могло бы представить себе больший комфорт. Но если это – мое наказание, рассмеялась я про себя. Глупо, но как объяснить тот факт, что все настолько реалистично? Ни один сон не бывает настолько последователен. Возможно, сон, вызванный анестезией, тоже. Кома? Все может быть. Я все еще сопротивлялась, хотя ноги и тело орали – это не сон и не больница, если ты, дорогая, только не в морге, там так же холодно, как и здесь.
Ветер становился все злее, мороз крепчал, ноги горели как в огне, но я убеждала себя, что мне кажется. Я так привыкла: тяжело? Нет, мышцы слабые. Тянет в сон? Это лень, на самом деле не хочется что-то делать. Неохота вставать? Тем более лень, пяти часов сна здоровому человеку достаточно. И когда я смогла себе позволить и персонал, и восьмичасовой сон, не смогла отказаться от старого «надо», «надо» сделало меня тем, кем я была, так что это за испытание – смогу ли я еще раз?
Бесспорно, да. Я смогу. Надо идти – дальше будет немножечко легче. Так было всегда и на этот раз будет тоже. Вот уже и ноги озябли так, что я почти не чувствую боли, во всем надо находить свои плюсы.
Появилась деревня. Сонная, еле видная в мельтешащем снегу. Я шла и шла, упрямо смотря вперед и вспоминая детские считалочки на английском. Знала его я плохо, и это отвлекало от рези в ногах и холода, не дававшего толком дышать.
Я наконец толкнула тяжелую дверь кабака. Никто не обратил на меня никакого внимания – повернулась пара голов и все. Может, Мариза была тут нередкой гостьей, а может, всем было на меня наплевать. К лучшему, решила я. Деревянные столы, никуда не годное освещение, занятые друг другом мужики, прогорклая и прокисшая вонь. И как я поняла, вонять будет теперь повсеместно.
Хозяйка – толстая, неухоженная и молодая – что это время творит с людьми? – повернулась ко мне, и я пошла к стойке, уже не в силах сдержать текущих из глаз слез. Холод спасал меня от острой боли в ногах, а в трактире было тепло, и я первый раз в жизни прокляла то, что всегда считала комфортным.
– Мне нужно в город, – сказала я, подойдя к стойке вплотную, надеясь, что просьба не вызовет смех. Я не знала, имею ли я право хотя бы на такие желания. – Отец просил меня приехать.
Возле стойки стоял деревянный стул, и я села, уже не думая, могу, не могу, имею право или же не имею. Я даже не думала, что потом просто не встану.
– Отец? – нахмурилась хозяйка. – Так господин граф же в замке. Лет десять уже никуда не выезжал.
Если бы я не сидела, пол уплыл бы у меня из-под ног. Я что-то неправильно поняла, сделала слишком поспешные выводы.
– Да какой он мне отец, – в сердцах выпалила я, надеясь, что вышло с достаточной обидой. – Я про крестного матушки. Вот его я считаю отцом.
– Полно, Мариза, – покачала головой хозяйка. – Господин граф, конечно, из тех, кто ни одной юбки не пропускал, как только терпит госпожа графиня, но никого из прижитых детей не оставил. Сюзанну вон выдал замуж за старика Полье, Гастона отправил в армию – жаль, так и сгинул парнишка, тебя вон выучили, манерам научили.
Я покивала с недоброй улыбкой. Невероятно заботливый отец, нельзя не согласиться. Дочь выдал за старика, сына угробил, меня подготовили на роль придворной доступной девки.
– Так к отцу все равно мне надо.
– Ну, Каспар завтра собирался в город, спроси его. Много он с тебя не возьмет, все же сестра.