– Слушай, – развернувшись, спрашивает меня Лешка тихо, словно и не грубил только что, – а почему ты все-таки меня тогда разблокировала? Ну, помнишь, два месяца назад? Что на тебя нашло?
– Да так… – я все еще изображаю кошечку, перекатываюсь по кровати, – просто проверить хотела… Приедешь ли…
– Сучка, – усмехается он порочно.
Вот только… В глубине глаз – боль и обида. Или мне кажется? Наверно, кажется. Не может у него ничего такого быть.
Да и я бы не хотела, чтоб было.
Лешка – моя отдушина, мой большой секрет. Даже от себя самой. Я скрываюсь, как могу, я переименовала его из «Нахального гада» в «Маникюр», я тщательно стираю все наши переписки и старательно отключаю геолокацию, когда встречаюсь с ним.
Я делаю все, чтоб его не зацепило.
Потому что за два месяца ситуация из ужасной превратилась в безвыходную. И страшную.
Отец пропадает постоянно на работе, у него какие-то сложности там, у него всегда сложности.
Расщепаев особо ко мне не лезет, после того, как я, не церемонясь, при всех, надавала ему по физиономии. Ну а что? Папа не просил меня быть деликатной и вежливой с ним. Может, это у меня любовь такая?
Вовка тогда только оскалился и сплюнул.
И свалил, одарив напоследок злобным взглядом.
А я через какое-то время начала замечать, что меня сторонятся в группе. Особенно парни. Со мной не хотели сидеть за одним столом, ко мне избегали подходить даже разговаривать!
В итоге, приперев к стене одну из однокурсниц, я выяснила, что со всеми парнями, с кем я контактировала, были проведены беседы. Обстоятельные. И не Вовкой, нет! Совсем другими людьми. Понадобилось буквально три разговора, чтоб слухами земля наполнилась, и меня стали обходить по широкой дуге.
Я взбесилась, но сделать ничего не смогла.
Вокруг меня образовался вакуум, который я начала заполнять гулянками и ежедневным весельем.
Таким, нарочитым.
Может, папаша Расщепаев увидит мой разгульный образ жизни и решит, что такая девка не для его цветочка? Ну, кто его знает?
Ну и отца позлить, естественно. Это – святое. Отомстить за себя. Хоть так.
Короче говоря, со мной случился поздний подростковый бунт во всей красе, с той лишь разницей, что подростков не выдают замуж практически насильно. Но и меня, вроде, никто за волосы не тянул.
Папа, прекрасно зная мой характер, просто сделал все, чтоб я не вырвалась.
Ну, трепыхаюсь, прыгаю, ярюсь… И ладно. Чем больше сил сейчас в бунт вкладываю, тем меньше у меня их останется в финале.
Вот тогда можно в ЗАГС.
За это время я передумала много чего, прикидывала свои шансы на свободу… По всему выходило, что, если жестко отказываться и уходить из дома, то в самом деле в пустоту. Без поддержки. Без чего бы то ни было. Отец мне четко дал понять это.
И… И я бы ушла. Если б меня хоть кто-то поддерживал. Вернее… Если б ОН меня поддерживал.
Лешка не знает, но я именно потому ему тогда позвонила, после месяца в блоке, эгоистка чертова.
Устала сильно, измучилась, придумывая способ избежать ловушки. Ну, в самом деле, не босой же на улицу идти? Должен быть способ, должен!
Да, можно смело признаться хотя бы самой себе, что я – слабохарактерная овечка, боящаяся внешнего мира. Так и есть, что уж…
Но, даже слабая и глупая, но – человек. И, устав мучиться от безысходности, я позвонила тому человеку, от которого ждала… Хоть чего-то.
Поддержки хотела, глупо и по-детски. Думала, встретимся, я все объясню… И, если он захочет… если он предложит…
Он не захотел и не предложил.
Голос его по телефону был усталым и язвительным.
А при встрече…
Он внимательно осмотрел меня с головы до ног, усмехнулся и коротко кивнул на машину такси, ожидавшую нас.
Я молча пошла за ним.
И всю дорогу думала, прикидывала, как начну говорить, как скажу ему…
Лешка привез меня сюда, в однушку на пятом этаже обычного панельного дома.
И нет. Мне не удалось тогда ничего ему сказать.
Уже в коридоре меня жестко прижали к стене, задрали юбку до пояса, грубые руки прошлись по промежности, а хриплый голос, который я так часто слышала в горячих снах, резанул насмешкой:
– Принцеска вырвалась из своего чистенького дворца и хочет немного грязи?
И, пока я приходила в себя от внезапно грубых и злобных слов и тона, опытные пальцы надавили сквозь белье на клитор, настолько правильно, что у меня непроизвольно ноги задрожали, а поясница сама собой изогнулась. Стон удалось сдержать. Правда, никого этим я не обманула, потому что Лешка жестко прихватил меня второй рукой за волосы, развернул к себе лицом, заглянул в глаза. И усмехнулся, все прекрасно читая по лицу.
– Ну да, мокрая уже… Грязная какая принцеска. Развратная. Сейчас ты получишь то, чего так хочешь.
Я только рот раскрыла, чтоб возразить, но лицо Лешки стало пугающе жестоким, а затем он молча рванул на мне нижнее белье, двумя движениями поставил в нужную позу, послышался треск молнии, и в следующее мгновение в меня толкнулся жесткий член.
Я так и осталась стоять с раскрытым ртом, но теперь не слова оттуда вырывались, а стоны и, по нарастающей, крики.
Мой любовник был совершенно безжалостен, брал меня с такой силой и грубостью, что я при всем желании не могла бы ему ответить, ни одного движения не могла бы навстречу сделать…
Да ему и не требовалось.
Лешка смотрел на меня, в запрокинутое к нему лицо, не отрываясь, и двигался по все увеличивающейся амплитуде, ускоряясь, пока, наконец, мое глупое тело не начало реагировать правильно. Это было ужасно, это было все совершенно неправильно… Но, судя по всему, он меня настолько хорошо чувствовал, что ни одного шанса не оставил на сопротивление и хотя бы попытку отстоять себя.
Кончила я неожиданно и невероятно сильно. С, практически, болезненными спазмами в животе и криками, которые, наверняка, слышали все соседи этой пятиэтажки.
Лешка дождался, пока утихнут последние судороги удовольствия, вышел из моего размякшего тела и молча толкнул в комнату, к кровати.
Сам он шел за мной, раздеваясь по пути. И по его глазам я поняла, что сегодня мне поговорить вряд ли удастся. Да и что скажешь? Особенно после такого? Тут бы живой уйти…
Ночь была бесконечно долгой.
И нет, мы так и не поговорили.
А утром он вот так же стоял у окна, а я так же смотрела на его хищную спину. Смотрела и думала, что сказать… Сказать? Или нет?
В итоге, села на кровати, подтянула к себе платье…
– Дверь за собой захлопни, – коротко и холодно сказал он, даже не оборачиваясь.