Ненависть Морфея – сродни удару кулаком. Она причиняет не меньшую боль, чем синяки, оставленные камнями у меня на боках.
– От твоего присутствия ничего не изменится, – гневно говорит он. – Что посеешь, то и пожнешь.
Он не тратит лишних слов, не спрашивает, как я попала сюда, даже не называет меня по имени. Морфей отпихивает камень в сторону. Больше нас ничто не разделяет.
Я сворачиваюсь клубочком. А чего я ожидала? Я уничтожила мир, который он любит, а затем отправила его в Зазеркалье, где он должен чахнуть без своей магии. Вряд ли стоило ожидать, что Морфей заключит меня в объятия и скажет, как сильно он по мне скучал.
Но ведь он и сам сыграл некоторую роль в этом кошмаре.
Извинения путаются с праведным негодованием. Хорошо, что слова остаются в горле, которое еще не привыкло к туману. Я успею пробиться сквозь эту стену потом. А сейчас надо найти папу и убедиться, что всё в порядке. Потом мы пустимся на поиски Джеба, который, скорее всего, отреагирует на мое появление точно так же.
Я нащупываю дневник и ключик на шее, чтобы убедиться, что они никуда не делись из-под одежды. Я уже собираюсь встать и направиться за деревья, когда Морфей вдруг поворачивается спиной ко мне.
– Я сказал – возвращайся на место и лежи, – он тычет камень тростью. – Ты не имеешь никакого права за мной таскаться, если только я тебя не позову.
Я наклоняю голову набок, вытягиваю руку и смотрю сквозь нее. Я по-прежнему невидима. Морфей не знает, что я здесь. Всё это время он обращался к камню. Как можно тише я поднимаюсь и расправляю ноющие мышцы.
– Мы просто х-х-хотели знать, – отвечает камень Морфею, и я вижу, как движется облепленный пылью рот, – принял ли м-милостивый король к сведению нашу просьбу помочь нам вернуть яйца.
– Да, да, вот в чем вопрос, – вмешиваются еще тридцать камней поменьше, хлопая пыльными губами. – Спас ли ты яйца.
– Давайте разберемся, – Морфей поднимает крылья, осеняя своих угловатых слушателей. – Именно вы легкомысленно потеряли свои яйца, оставив их без присмотра, чтобы искупаться во временном океане. Я сказал, что подумаю, не помочь ли вам. Обдумывание значит оценивание фактов и прикидывание итога. На это нужно время. Даже такие тупицы, как вы, способны это понять. Я пришел сюда в поисках одиночества, которым редко располагает тот, за кем вечно стоит собственная тень. Наконец я нашел укромное местечко, идеально подходящее для размышлений. Так что проваливайте.
Камни упорствуют. Когтистым кончиком трости Морфей толкает один из них, подкатившийся слишком близко.
– Видимо, у вас мозги окаменели, – ворчит он. – Вы правда хотите рассердить того единственного, у кого хватит магии, чтобы стереть ваши яйца в порошок?
На кончиках его пальцев, которые сжимают трость, дрожит фиолетовый огонь. Искры текут вдоль палки и спрыгивают с львиных лап на землю, как электрический разряд.
Я захлопываю рот рукой, чтобы заглушить удивленный вздох. Но слишком поздно.
Морфей вздрагивает и смотрит через плечо, но камни вновь обращаются к нему.
– Нет-нет. Мы не х-хотим, чтобы наши яйца погибли, – отвечает самый большой валун. – П-пожалуйста.
Из каменного туловища с хлопком выскакивают шесть ног, как у омара, и пара глаз-бусинок. Остальные камни следуют примеру товарища, высвобождая ноги и глаза. Я вспоминаю омара из книги Кэрролла.
Хныча, камни поспешно отступают, чтобы избежать волшебного потрескивающего света, который ползет к ним из трости Морфея. Передними клешнями они хватают пепел и бросают его, пытаясь преградить пыльной завесой путь фиолетовым струйкам магии.
Я прищуриваюсь. Значит, это Морфей щеголяет здесь своими волшебными силами, несмотря на железный купол? Конечно, лучше он, чем Червонная Королева. Но как он может пользоваться магией, не испытывая никаких неприятных ощущений? И это из-за железа цвет его магии сделался фиолетовым вместо синего?
– Пожалуйста! – хором молят каменные омары.
– Ну ладно, – отвечает Морфей, втягивая волшебные полоски света обратно; они ползут наверх вдоль трости, пока не исчезают у него в пальцах. – Не мешайте королю размышлять. Как только решение будет принято, я вас позову. Всё ясно?
– Крис-стально ясно, – отвечает самый большой камень и обесцвечивается, делаясь почти прозрачным, как будто он сам хрустальный. Его панцирь напоминает сверкающую под оранжевым небом жемчужину. Камни поменьше сыплются с холма следом за ним и зарываются в пепел. Они сливаются с пейзажем, как и я.
– Проклятая земля, – говорит Морфей.
Он упирает трость в землю, вынимает из кармана перчатки и надевает их.
– Все и всюду хотят отщипнуть кусочек от королевского пирога. Даже у земли свои планы.
Я подавляю улыбку. Он совершенно такой же, как был – самовлюбленный, обезоруживающе колкий, умный. Я рада, что он нашел способ подчинить себе здешние создания. Даже если его сила вызывает беспокойство среди заключенных и тревожит папиных родственников, по крайней мере, благодаря магии Морфей жив.
Он разворачивается, чтобы уйти, и гладит на ходу крылья трости.
Я пытаюсь отлепить волшебный шелк от лица и рук, но он липнет к потной коже. Я прижимаю ладони к бокам и сосредотачиваюсь на своей одежде. Может быть, если я отчетливо представлю, что на мне надето под комбинезоном, это отменит действие магии, которая делает меня невидимой.
– Морфей, подожди!
Мой голос звучит слабо, не громче шепота. Но Морфей останавливается.
Тишина… Он делает резкий вдох. Пепел сыплется у него из-под ног, когда он разворачивается. Я протягиваю к нему руку – прозрачную, чуть различимую.
– Кто здесь? – прищурившись, спрашивает Морфей.
Кто-то сзади хватает меня за плечо. Я его чувствую, но не вижу.
– Элли, – доносится папин шепот. – Не показывайся.
Я стискиваю руку папы в ответ, радуясь, что он цел. Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, мир вокруг дрожит и рассыпается, как фрагменты головоломки. В мгновение ока земля сдвигается и трескается. Из трещин ручейками течет вода. Бьют крошечные гейзеры размером с питьевой фонтанчик.
Деревья, холм, Морфей, мы с папой – всё оказывается на отдельных маленьких островах.
– Черт, – бормочет Морфей, низко опустив раскинутые крылья, чтобы удержать равновесие на клочке земли под ногами.
Он поднимает лицо к небу, которое темнеет и делается серым.
– Что, правда? – кричит он в никуда. – Гейзеры? Это вы так шутите?
Я придвигаюсь к папе, балансируя на нашем собственном островке, и пытаюсь понять смысл слов Морфея. Вдруг над головой раздается механическое жужжание, и появляется стая гигантских птиц. Вместо крыльев у них кружевные зонтики с ярким цветочным узором. Они вращаются, удерживая птиц в воздухе. Эти существа похожи на чудовищных Мэри Поппинс в полете. Зонтики, снижаясь, складываются, и птицы плюхаются в воду. Обжигающе горячие брызги проникают сквозь мой волшебный комбинезон и одежду.
Большинство птиц бросают зонтики и хватаются клювами за землю, чтобы выволочь из воды свои дымящиеся, покрытые перьями тела. Некоторые тащат зонтики с собой.
Одни напоминают уток, другие орлят и морских ястребов, но все они чудовищно искажены: тела у них, как у горилл, с четырьмя мохнатыми руками и двумя парами крыльев. Спины изогнуты и скрючены, так что на ходу они хромают.
Папа притягивает меня к себе. Наш плавучий островок колеблется, когда мимо ковыляют три птицы на длинных, как у страуса, ногах. От запаха мокрых ошпаренных перьев мне становится дурно. Что-то подсказывает, что птицы не заметили бы нас, даже если бы мы были видимы, потому что их взгляды устремлены на Морфея.
Он не двигается с места, когда семь птиц преодолевают рвы с водой и окружают его, щелкая бритвенно-острыми клювами. Еще пять карабкаются на холм, где прячутся каменные омары.
– Ох, ох, – говорит Морфей и сладко улыбается. – Кого я вижу. Тупая дюжина. Вот это было явление. Вижу, вы изо всех сил пытаетесь бороться с искажениями. Но, боюсь, ущерб слишком серьезный. Я очень надеюсь, что вы пришли не за советами по части моды. Никакая мода не скроет такое уродство.
– Заткнись, – каркает птица, похожая на зимородка. – Ты перестанешь нахальничать, когда узнаешь, что Манти нашел твое слабое место.
– Да. Слабое место, – тварь, похожая на орла, щелкает клювом рядом с ухом Морфея, оставив кровавую царапину на мочке.
Морфей вздрагивает, но не двигается с места. Раньше он использовал магию. Почему он не бежит, не пробует спастись? Я пытаюсь вырваться из папиной хватки, но он держит крепче.
– Это не твоя битва, – шепчет он едва различимо сквозь шелест мокрых перьев и бульканье гейзеров.
Я подавляю рык.
– Игра кончена, красавчик, – говорит скопа, мокрой обезьяньей лапой дергая Морфея за лацкан.
Тот роняет трость.
– Манти следил за тобой. Он знает, что после применения магии ты всегда куда-то исчезаешь, чтобы подзарядиться. Он хочет знать, как именно ты это делаешь – и как пользуешься магией, не испытывая побочных эффектов.
Скопа смотрит на пиджак Морфея, в том месте, где сжатая ею ткань порвалась, оставив прореху с неровными краями.
– Ого, – насмешливо говорит Морфей. – Кажется, моя одежда не вынесла прикосновения твоих грязных лап и предпочла избежать его любой ценой.
Я вся дрожу от невольного смешка. Папа вновь предостерегающе стискивает мое плечо.
Скопа наклоняется ближе к лицу Морфея.
– Лучше бросай свои шуточки. У Манти, в отличие от нас, нет чувства юмора.
Морфей цокает языком.
– Ну, тогда, может быть, отложим до следующего раза? Сегодня у меня слишком игривое настроение. А теперь, если ты отойдешь в сторонку, я возьму трость и…
– Ни за что, – вмешивается чудовищный зимородок. – Мы послали каменных омаров, чтобы ты истратил на них магию. В уплату мы вернули им яйца. А ты исчерпал себя. Значит, у тебя нет другого выбора, кроме как пойти с нами и поговорить с Манти.
Морфей смотрит на вершину холма, где пять птиц передают каменным омарам что-то вроде нитей жемчуга размером с бейсбольные мячи. Пальцами затянутой в перчатку руки он барабанит по бедру.
– Маленькие ракообразные предатели. Надо было догадаться, что они затеяли какую-то подлость.
Морфей поворачивается к птицам.
– Значит, ваш босс хочет ссоры, так?
– Это ты первым начал раскачивать лодку и предложил создать королевскую диктатуру. Мы все знаем, что корона принадлежит Манти. Он служил королеве еще до того, как их изгнали сюда. Несколько веков назад. Ты правда думал, что сможешь стать королем и никакого другого кандидата не найдется?
Чудовище пинает трость, так что покрывающие ее перья трепещут.
– Нет. Послезавтра Черная Королева устраивает Священный праздник. Там состоится предвыборная гонка за место официального короля. Кто выиграет гонку, будет править вместе с королевой. А кто проиграет – лишится сердца.
– Енто правила, – с усмешкой говорит утконос, тыча зонтиком чуть ли не в лицо Морфею. – Их составила королева самолично.
– «Енто правила»? – негромко хихикнув, повторяет Морфей. – Этак ты никого не напугаешь, утенок. Неуклюжая птица, которая держит кружевной зонтик и говорит с грамматическими ошибками… знаешь, получается не тот эффект, на который ты рассчитываешь.
Семь птиц бросаются на него и валят наземь.
Я борюсь с папой, но он не пускает.
– Не ешьте его! – кричит утконос. – Так сказал шеф!
– Он прав, – отвечает скопа. – Манти приказал привести его живым. Но без конкретики. Как насчет «еле живым», ребята?
Они все клекочут в знак согласия и набрасываются на распростертое тело Морфея. Одни бьют его зонтиками, другие своими многочисленными кулаками.
Не в силах вырваться, я кричу, пока мое горло не оживает. Услышав меня, птицы озираются. Я сбрасываю комбинезон-невидимку, и тут же из-под кучи перьев появляется рука Морфея. Он щелкает пальцами, и крылья на трости распахиваются.
Она превращается в живого грифона. У него голова и крылья орла, покрытое золотистой шерстью тело и огромные львиные лапы. Грифон с громким рыком летит к груде тел и набрасывается на птиц.
Морфей выкатывается из куча-мала и встает на ноги. На его пиджаке прибавилось дыр, и на рубашке тоже появились прорехи, сквозь которые виднеется гладкая грудь. Даже штанины покрыты дырками, как будто их поела моль. Морфей подбирает шляпу и отряхивает ее. Он пристально смотрит на меня. Когда Морфей вытирает перепачканное лицо платком, мои щеки так и вспыхивают.
Семь птиц замирают на месте. Предостерегающе зарычав, сказочное существо взмывает в небо и гонится за остальными пятью птицами и за каменными омарами, пока они все не скрываются по ту сторону холма.
Пока папа выпутывается из волшебного комбинезона, Морфей не сводит с нас взгляда. Он убирает платок. На его лице – нечто среднее между восхищением и гордостью. Трудно определить, что именно, потому что драгоценные камни переливаются бесчисленным множеством цветов.
– Моя королева, – наконец произносит он, и его обычно сильный голос слегка дрожит.
– Мой слуга, – не моргнув глазом, отвечаю я, в том же беззаботном тоне. – Ты, кажется, не удивлен, что я здесь.
– О, я знал, что ты найдешь дорогу. Это был вопрос времени. Ты появилась раньше, чем я рассчитывал.
Он делает широкий жест.
– Поэтому я и не успел прибраться.
– Так трудно найти хороших помощников по хозяйству, – поддразниваю я.
Чернильно-темные глаза Морфея вспыхивают, как ониксы, на губах играет усмешка. Не в силах больше сопротивляться, я улыбаюсь в ответ. Но тут у него за спиной появляются семь птиц-мутантов.
– Осторожно! – кричу я.
Четыре птицы нападают на Морфея. Остальные три летят к нам с папой.
– Элли, пригнись! – кричит папа и открывает сумку.
Одна птица целится ему в голову. Другие две сталкиваются в воздухе и падают наземь. Папа отражает удар, держа в одной руке железный кинжал, а в другой палицу. Ловко переступая, он взмахивает шипастым стальным шаром и разбивает противнику клюв.
Две упавшие птицы катятся к папе, врезаются в него и опрокидывают на колени. Он стонет и растягивается на земле, среди выпавших из сумки бутылок с водой и энергетических батончиков. Мамино пленение встает в моей памяти необыкновенно живыми, яркими, болезненными образами.
Безумие, которое таится совсем близко, пробуждается. Я сосредотачиваюсь на миниатюрных гейзерах рядом с нами и представляю, что это – языки водяных змей. Фонтанчики растут, делаются всё больше и начинают извиваться в воздухе, ловя тех, кто нападает на папу. Заодно они хватают и птицу с раненым клювом. Водяные языки швыряют уродов в рвы с водой и топят.
Папа, шатаясь, подходит к краю с кинжалом наготове. Из глубины поднимаются пузыри. Их все меньше и меньше.
– Алисса… – говорит он.
Я не обращаю внимания на то, что он назвал меня полным именем. И на тревогу в папином голосе – тоже.
Я позволяю кольцам безумия обвиться вокруг человеческого сочувствия, сковать его, чтобы оно не вмешивалось в мои действия. Потом я смотрю на пузыри и желаю, чтобы воздух поскорей рассеялся, чтобы легкие птиц наполнились водой. Я мечтаю об их смерти.
– Ты никогда никого не убивала, Элли. Не нужно этого делать и впредь. Иначе тебе не будет покоя…
Папина логика одерживает верх.
Мне становится нехорошо.
Он ошибается. Я уже убивала. Я прикончила столько насекомых, что ими можно было бы наполнить целый бункер, если бы я не использовала их для своих мозаик. А еще я стала причиной смерти бесчисленных карточных стражей и жабедных птиц в Стране Чудес, не говоря уж об осьминорже.
Довольно. Пока что.
Отдав мысленный приказ, я оживляю гейзеры. Они вздымаются, вынося чудовищных птиц на поверхность. Горячие брызги окатывают меня, а я направляю каскады воды к ближайшему дереву и воображаю, что голые ветки раскрываются, как цветочные бутоны. Вода заносит в них птиц, и ветви смыкаются обратно. Мои мокрые, задыхающиеся пленники яростно смотрят на меня. Гейзеры возвращаются на прежнее место.
– Вот умница, – говорит папа.
Сила, которой я учусь владеть, пугает меня, но не настолько, чтобы остановиться и хорошенько подумать. И это еще страшнее.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Морфея. Грифон вернулся. Он держит в лапах оставшихся четырех уродов. С его когтей стекает кровь. Можно не спрашивать, что сталось с пятью птицами, которых он прогнал за холм.
Морфей стоит над пленными.
– Достаточно одного слова, чтобы моя зверюшка раскусила вас пополам, как она сделала с вашими сообщниками.
Утконос то ли крякает, то ли всхлипывает, а остальные дрожат в острых когтях, которые мнут их перья.
Морфей присаживается на корточки возле скопы.
– Вы, ребята, должны быть благодарны даме, – произносит он и выдергивает перо с уродливого лица. – Поскольку я пытаюсь произвести на Алиссу впечатление, то последую ее примеру и проявлю милосердие. Но передайте Манти мои слова. Скажите, что у него нет шанса выиграть гонку, раз он не рискует драться, даже когда сам затевает бой.