Конец августа 613 года. Турнакум (совр. Турне) Нейстрия.
Турнакум был древним римским фортом на крайнем севере Галлии, захваченным еще дедом Хлодвига, легендарным Меровеем, в честь которого и называли свой род длинноволосые короли. Он стал первым городом, который отвоевали франки, а потому тут не осталось почти ничего от старого римского наследия. Германцы побогаче построили привычные длинные дома с кровлями, крытыми тесом и соломой. А беднота слепила лачуги, которые прижались друг к другу, словно пчелиные соты. Город был деревянным, точно таким же, как селения фризов, саксов и данов, только намного больше. Тут не осталось терм и базилик, и даже местную церковь построили из дерева, а потому она нещадно продувалась всеми ветрами.
Одетый, как римлянин, доместик из Бургундии коротко поклонился королю Хлотарю. На нем было длинное цветное платье почти до пят и плащ-палудаментум, что как бы подчеркивало торжественность ситуации. Этот плащ надевали нечасто, ведь он длиной до земли, и в обычной жизни знать предпочитала более короткий сагум. Он был куда удобней.
Хлотарь принял его по-простому, сидя на коновязи старого дворца своей матери. Король оказался зрелым мужчиной двадцати девяти лет, но выглядел он существенно моложе из-за того, что прямо сейчас с азартным хрустом грыз спелое яблоко. Крепкие белоснежные зубы крошили тугую плоть дара местной земли, а доместик чувствовал себя униженным. Те вести, что он привез, были достойны куда большего, чем прием на дворе, где между кучек конских яблок бегали куры и свиньи. Доместик гадливо оглядывался, опасаясь испачкать нарядную одежду. Его опасения оказались не напрасны, и зацепить краем длинного плаща жидкую грязь он все-таки умудрился. Десяток лейдов[1] с лицами отпетых душегубов стояли рядом со своим повелителем и с детской непосредственностью оценивали богатый наряд вельможи. В этих местах такой красивой одежды даже у короля не было. Доместик вспотел, глядя в оловянные глаза этих людей. Им же человека убить, что курицу зарезать. Стоило Хлотарю только мигнуть… Слуги у королей франков были под стать им самим.
– Эй, Дагоберт! – крикнул Хлотарь. – Посмотри, какой нарядный дяденька к нам приехал.
Пятилетний принц, единственный сын короля, побежал к отцу, бросив мучить поросенка, которого только что с упоением таскал за хвост. Наложниц у Хлотаря не было. Он был большой чудак и безумно любил свою жену Бертетруду, а люди поговаривали, что и она любила его. Свою будущую вторую жену Сихильду король приметит только через пару лет. Вот такое неслыханное дело творилось в этом глухом углу, где малолетний король выглядел хуже, чем сын зажиточного горожанина где-нибудь в Орлеане. Впрочем, длинные волосенки, лежащие ниже лопаток, настраивали на серьезный лад. Перед доместиком стоял не юный горожанин, а настоящий король франков, на чумазой рожице которого было написано нескрываемое любопытство. Он еще не видел дяденьку, не носившего штанов, так как рос в окружении отцовских лейдов. А они как раз штаны носили. Тут, на берегу Шельды, без штанов было бы весьма холодно зимой, и Дагоберт это понимал. Он рос очень неглупым мальчиком.
– Мой король шлет привет и наилучшие пожелания своему брату, – начал торжественную речь доместик. – Он посылал тебе весть, чтобы ты забрал свое имущество и людей из герцогства Дентелен, потому что считает эту землю принадлежащей ему по праву.
– А если не уберу, то что? – насмешливо спросил Хлотарь, бросая наземь огрызок яблока и вытирая губы нечистым рукавом. – Раз уж мой племянник решил нарушить клятву, то что будет дальше?
– В противном случае мой король наводнит твою землю своими воинами! – торжественно заявил доместик. – Он приведет сюда армии двух королевств.
– Смотри, Дагоберт, на этого дядю, – сказал Хлотарь. – Такой красивый, и такой смешной.
– Не понимаю, что смешного я сейчас сказал? – побагровел доместик. – Король с армией уже стоит в Орлеане. Вас всех ждет война.
– Да ни черта меня не ждет, – равнодушно махнул рукой Хлотарь. – Ты откуда ко мне приехал?
– Из Орлеана и приехал, – ответил растерянный придворный.
– И долго ты меня искал? – насмешливо спросил его король.
– Почти месяц, – смущенно ответил тот. – Я сначала в Руан поехал, но мне сказали, что вы здесь.
– Вот видишь, сынок, – показал король пальцем на доместика. – А этот красивый дядя ничего не знает.
– Чего я не знаю? – спросил чиновник, который почувствовал, как земля уходит из-под ног.
– Умер твой король, – сплюнул Хлотарь, – гонец ко мне из Орлеана прискакал, а за ним герцоги и графы. Договариваться хотят. А ты со мной договариваться хочешь?
– Что? – чиновник напоминал рыбу, выброшенную на берег. Но он собрался с силами и мужественно проблеял: – Но королева Брунгильда… Но юный король Сигиберт… И отчего умер мой король? Ведь ему двадцать шесть лет всего!.. Было…
– Рассказываю по порядку, – терпеливо сказал Хлотарь. – Король твой помер в Орлеане от кровавого поноса, который римляне дизентерией называют. А на юного короля Сигиберта и на совсем не юную королеву Брунгильду мне плевать. Им конец, доместик. Особенно старухе, я ее на куски порежу. Ты думаешь, я не помню, кто приказал моего отца убить? Ну что, присягу мне давать будешь? Нет? Ну, как хочешь! Мне ждать некогда, а дураки не требуются, даже такие нарядные. И отпустить тебя я не могу, ты же болтать станешь. – И он дал команду лейдам: – Зарубить его!
Король развернулся и пошел в свои покои, не обращая внимания на вопли бургундского чиновника, с которого сдирали нарядную одежду. Испачкать кровью такую красоту для лейдов короля было сродни кощунству. Хлотарь не врал, у него и правда, сейчас много дел. Он уже битый час договаривался с Пипином из Ландена, герцогами Арнульфом и Ромарихом, патрицием Варнахаром, назначенным недавно майордомом Бургундии, и Радоном, сыном камерария[2] Австразии. Переговоры шли сложно, и знать продавливала свои условия, которые сильно ограничивали власть короля.
– Да черт с тобой! – бросил в сердцах Хлотарь. – Дам я тебе эту клятву! Доволен?
Варнахар был доволен: ведь он останется майордомом Бургундии до конца дней своих, и король не сможет сместить его[3]. Арнульф[4] тоже был удовлетворен: его назначат епископом Меца. Оставалось не так много, выучить, как там все эти церковные службы проводятся. Ну, да это дело нехитрое, он справится. Радон становился майордомом Австразии, но ему обещание не смещать с должности король дать отказался под тем предлогом, что еще не знает его в деле.
– И графами должны назначаться только уроженцы своих округов! – это был последний пункт договоренности, и Хлотарь нехотя согласился[5].
– Все? – спросил он и, получив положительный ответ, сказал: – Тогда пошли пить, стол уже накрыли. Вы еще свое обещание должны выполнить…
Два месяца спустя. 10 октября 613 года. Окрестности г. Дурокаталауни (совр. Шалон-сюр-Марн). Австразия.
Две армии расположились в полумиле одна от другой. Между ними раскинулся огромный луг, где и должно будет все случиться. Вороны привыкли к тому, что если толпы людей стоят друг напротив друга, то скоро будет много еды. Они кружили над полем, хриплым карканьем выражая свое нетерпение. Пора бы уж людям начать. Птицы были голодны. Птицы хотели клевать теплое мясо и блестящие глаза. Но люди все никак не хотели убивать тех, кто стоял напротив, и в криках воронов слышалась нешуточная обида. Воинов собралось довольно много, и бой был бы жарким, если бы он случился. Но, он не случился…
Одиннадцатилетний король Сигиберт II, которого Брунгильда поставила командовать армией, сделав таким образом совершеннолетним мужем, растерянно смотрел по сторонам. Он чувствовал, что все идет не так, как планировали. Бабка нарушила все мыслимые обычаи, назначив его единственным правителем и лишив доли троих его братьев. Она не хотела дробить наследство Теодориха, но было уже слишком поздно. Измена пропитала королевство, словно яд пропитывал тело умирающего. Этим ядом были гонцы с загадочными посланиями. Этим ядом стали аристократы Австразии и бургундские фароны, что вдруг зачастили в гости туда, куда совсем недавно и не думали ехать. Этим ядом было то, что майордом Варнахар только делал вид, что собирает армию в лесах Тюрингии. Все уже рухнуло, и королева Брунгильда пыталась наладить оборону из далекого Вормса, что спрятался на границе со славянами. Она обо всем догадалась и приговорила Варнахара к смерти, но это только ускорило развязку, ведь тот совсем не хотел умирать. И все новых и новых аристократов он тайно приводил под знамена нового короля.
Все уже закончилось, и тот договор, что заключила знать обоих королевств с Хлотарем, лишил старую Брунгильду войска. Аристократы сами выбрали себе государя, который будет уважать их права, а не мучить бессудными казнями и конфискациями. Брунгильда, которая правила единолично, подобно римским императорам, заигралась. Она так и не поняла, что старый мир умер, а в новом мире народилась молодая сила, что тоже претендовала на власть. Именно здесь, на этом поле незаметно для окружающих окончательно умерла эпоха поздней античности и зародилось раннее средневековье. Именно с этого времени римские чиновники, графы, постепенно начали становиться наследственными сеньорами, родовая община все больше и больше теряла свою власть и земли, а разница между рабом, колоном и свободным крестьянином-общинником начнет постепенно стираться, пока не исчезнет совсем. Именно король Хлотарь передаст церкви все права на образование и науку, окончательно похоронив этим шагом античное наследие. Именно его указ о том, что королевские свиньи не могут пастись в чужом лесу, впервые ограничит власть монарха. Вот из таких, порой незначительных, а то и просто смехотворных изменений зарождался новый мир.
И для того, чтобы мир изменился, снова потребовалась невинная кровь. По-другому, видимо, мир меняться не хочет. Но в этот раз крови было совсем немного. Столь эпохальное событие, завершившее полторы тысячи лет истории, удовлетворилось скромной жертвой. Двое мальчишек и старуха. Даже удивительно, до чего бог, вращающий колесо истории, оказался милосерден на этот раз. Ведь когда это колесо повернулось снова, то он уже не был так добр. И тогда запылали костры инквизиции в Голландии, и заработала на полную мощь гильотина во Франции, реками крови расчищая дорогу делающему первые шаги капитализму.
А пока два войска выстроились друг напротив друга, ожидая условного сигнала. И он прозвучал. Войско Сигиберта II развернулось и попятилось назад. Не все бойцы понимали, что происходит, и командиры объясняли им это на ходу. Ошалевшие воины, не посвященные в тонкие материи высокой политики, изумленно чесали бороды, внезапно узнав две вещи. Первая: они теперь служат новому королю, которого вскоре, по старому обычаю, поставят на щит. И второе: они останутся живы, потому что драться со своими же братьями им теперь не придется.
Войско Нейстрии отдавливало бургундскую армию к городку Шалон, что в Шампани, и там они стали одним лагерем, теперь уже не опасаясь удара в спину. Знать поскакала в ставку короля Сигиберта, стараясь выслужиться перед новым повелителем, и уже через час трое перепуганных мальчишек стояли подле дальнего родственника, в глазах которого они читали свой приговор.
– А четвертого где потеряли? – вопрос хлестнул плетью по бургундцам, втянувшим головы в плечи. Принц Хильдеберт сбежал. Дядьки, что на мече поклялись в верности юному королю, скрылись, увезя мальчишку с собой.
– Понятно, – в ярости прошипел Хлотарь. – Если сбежит, будем еще одного Гундовальда[6] ждать. Найти и привести ко мне!
Лейды поклонились, и во все провинции необъятной страны поскакали гонцы, которые несли ее жителям обещание награды за помощь и немыслимые кары, если мальчишка будет укрыт от правосудия короля. – Ингобад! – вперед шагнул граф из Нейстрии, преданно глядя на своего государя. – Возьми младшего, Меровея, и увези отсюда. Он у тебя жить будет. Меровей крестник мой, позаботься о нем.
Ингобад поклонился, а плачущего пятилетнего мальчика оторвали от братьев и вывели из зала.
– А с нами что будешь делать? – одиннадцатилетний Сигиберт II, отрада сердца многомудрой бабушки Брунгильды, шагнул вперед и гордо выпятил грудь. Он пробыл королем всего-то два месяца. Его младший брат Корб прятался за спину Сигиберта.
– А вас придется убить, дружок, – поморщился Хлотарь. – Мне жаль, но это необходимо.
Он не был безрассудно жесток, как его отец Хильперик, выкалывавший глаза за малейшую провинность, но обстоятельства требовали принятия непростых решений. Если оставить в живых законного короля и даже остричь его, сослав в монастырь, то рано или поздно он выйдет оттуда. Такое потом случится еще не раз. Хлотарь не мог об этом знать, но, будучи умным человеком, не слишком верил в оковы монашества. В конце концов, Гундовальд отращивал волосы раза три, пока смерть не утихомирила его неуемную жажду власти. Хлотарь не мог позволить себе подобной ошибки, да и воспитание хитроумной матери диктовало единственно верную тактику.
– Вывести и зарезать! – дал команду он. – Не мучить, пусть умрут быстро!
Лейды схватили мальчиков, а Сигиберт высокомерно поднял голову и ушел, не проронив ни слезинки. Бабушка гордилась бы им.
Двумя неделями позже. Арелат (совр. Арль). Бургундия.
Имперский корабль отчалил от берега. Витоальд с тоской прощался с родной стороной, крепко держа за руку коротко стриженного мальчишку. Тот смотрел на море удивленными глазенками, он никогда его не видел. Рыжеватые волосы были неровно обрезаны, но он не роптал. Дядька Витоальд сказал, что так нужно, а ведь он единственный, кто остался верен клятве. Когда лейды короля Хлотаря схватили братьев, дядька не растерялся, взял его в охапку и оттащил на конюшню, где забросал сеном.
– Заройся поглубже, мой король[7], – прошептал он. – Во дворце измена. Если тебя найдут, то убьют. Ни звука и ни шагу отсюда. Я приду за тобой.
– Не уходи, дядька! – заплакал мальчишка. – Мне страшно!
– Мы уйдем ночью, мой король. Я знаю, где твоя бабка прячет ларец с золотом. Нам понадобятся деньги.
Витоальд сдержал свое слово, и они ушли на юг, пересаживаясь с одного коня на другого. Они скакали вместе, ведь юный король был еще мал и весил меньше перышка. К вечеру он уставал так, что даже не мог есть, но дядька оказался неумолим, и уже через пару недель они очутились в Арелате, в монастыре святого Иоанна.
– Святой Мартин! – всплеснула руками мать-настоятельница, младшая дочь знатнейшего бургундского рода, когда услышала злые вести. – Страсть-то какая! Королей поубивали, грешники! Идите в мою келью, вас сейчас накормят!
– Не боишься, матушка? – испытующе посмотрел на нее Витоальд. – Ведь спросить с тебя могут за это доброе дело.
– Я боюсь только Отца небесного, – перекрестилась аббатиса. – И только ему отвечу на Страшном Суде за свои поступки. А убьет меня нечестивый король Хлотарь, так, значит, мученицей попаду в царствие небесное. От его матери, Фредегонды, этой ведьмы проклятой, ничего доброго родиться не могло. Сатана ее в аду по правую руку от себя посадил. Истинная дьяволица была, помилуй меня, господи!
Матушка снова перекрестилась, а юный король Хильдеберт так и заснул с краюхой хлеба в руке, едва откусив от нее кусок. Мальчик безумно устал за эти дни. Витоальд устал тоже, но ему не было и тридцати, он был крепок как дуб, а потому еще держался.
– Нам уходить нужно, мать, – почтительно сказал он, аккуратно отламывая кусок хлеба и макая его в вино. – Убьют молодого короля, если поймают, как пить дать, убьют.
– Он волосы даст остричь? – пристально посмотрела на него монахиня. – Сам понимать должен, пока волосы длинные, он король. На него, как на дикого зверя, охотиться будут. Хлотарь за него золота отсыплет без счета.
– Поговорю с ним, – кивнул Витоальд. – Острижем.
– Завтра корабль уйдет в Равенну, уплывете на нем. Там свой человек, он болтать не станет, – решительно заявила настоятельница. – Я сказала ему, что ты мой родственник дальний, свободного человека убил, а теперь в бега уходишь вместе с сыном. Сказала, что нет у тебя двести солидов, чтобы виру выплатить.
– Век будем Бога за тебя молить, матушка, – склонил голову Витоальд. – Спаси тебя святой Мартин и Дева Мария за доброту твою!
– Храни вас милосердный господь! – перекрестила его настоятельница. – Я тоже за здоровье короля молиться буду.
Четырнадцать лет спустя. Февраль 627 года. Ратисбона (совр. Регенсбург). Бавария.
– Ну, вот так вот все и было, – Гарибальд налил себе еще настойки. – Не нашли его нигде. Как в воду канул мальчишка. Может, помер уже, а может, осел где-нибудь, и брунгильдино золотишко проедает. Они, по слухам, немало его уволокли с собой.
– Интересные ты истории рассказываешь, брат, – ответил ему Самослав. – Да только поеду я, дел много.
– Что ж ты вечно в делах каких-то, – разочарованно ответил баварский герцог. – Ни выпить с тобой как следует, ни поговорить. Как неродной прямо!
– Не мы такие, жизнь такая! – ответил ему князь. – Прости, мне и правда ехать надо.