Приключения славянки: Цветок Безвременник - читать онлайн

Глава 1

Готовь сани летом, а зима всё равно раньше придёт1.

«Триста двадцать две овечки, триста двадцать три овечки, триста двадцать четыре овечки…»

– Кхе-кхе!

«Триста двадцать пять овечек, триста двадцать шесть овечек…»

– Пора, хозяйка! Уж месяц взошёл.

«Триста двадцать ше-е-есть овечек… Нет, триста двадцать шесть было! Триста двадцать…»

– Хозяйка!

«…двадцать се-е-емь овечек. Двадцать восемь, тридцать две… Нет, какие тридцать две, когда их за триста было?..»

– Вы слышите?

«Тьфу на вас!»

Сквозь опущенные ресницы я ощутила, как на веки упал тусклый свет резко пахну́вшей свиным жиром свечи, но не подала виду, снова пытаясь начать считать в уме распроклятых четвероногих. И кто только придумал, что учёт этих блеющих созданий обязательно помогает заснуть?! Хотела бы я взглянуть на этого умника!

– Хозяйка? Вы слышите? – вновь неуверенно заскулили над моим левым ухом.

Я настойчиво продолжала делать вид, что сплю, ведь мне совершенно точно не хотелось вылезать из-под тёплых мягких перин на студёный воздух уже остывающей избы.

– Может, хватит притворяться? Все присутствующие прекрасно осведомлены, что у тебя очередной приступ бессонницы и сейчас ты не спишь. Вставай, твоё время пришло! – услышала я ещё один голос, вкрадчиво вещавший откуда-то сверху.

И, в отличие от предыдущего, этот звучал намного уверенней и даже чуточку сердито.

Едва уловимо прошелестели крыльев крылья, и кто-то тихо опустился в изголовье постели, едва не мазнув мне хвостом по носу.

– Вставайте, госпожа-а-а… Вста-ва-а-а-йте-е-е-е, – нежно протянули у меня над головой.

«Таким голоском неплохо бы колыбельные петь страждущим, то бишь страдающим от бессонницы», – размечталась я. Но не тут-то было!

– Подъём, Морана! – вдруг ни с того ни с сего гаркнул этот певец. От неожиданности я вздрогнула и резко открыла глаза.

– Совсем сдурел, что ли?! Чего орать-то так на самое ухо?

– По-другому вставать вы не соблаговолили.

– И что? Орать, значит, надо? Ты, птица неблагодарная! – Я села, скрестив на груди руки, и обвела гневным взглядом присутствующих.

Передо мной, едва возвышаясь над лавкой, стоял дрожащий от страха пузатенький старичок в когда-то белоснежной, а сейчас довольно замызганной рубахе, заплатанных портах и лаптях на босу ногу. В правой руке он сжимал подсвечник с коптящей свечой, которая ходуном ходила в трясущейся ладони, грозясь повергнуть и без того тёмное пространство избы в совсем непроглядную мглу. На его левом плече гордо восседал огромный филин, под тяжестью которого, скорее всего, и держался на ногах перепуганный моим взлохмаченным и гневным видом старичок. Птица невозмутимо вперила в меня немигающие янтарные очи. Старичок, выпучив тёмные глазёнки и подрагивая кудлатой бородой, уже был на грани обморока. Оно и понятно: будить Моровую2 богиню – удовольствие сомнительное, а если она ещё и бессонницей страдает, то даже опасное. Мало ли что ей в голову взбредёт, когда она, то бишь я, не в духе?

Я прищурила левый глаз, посматривая то на одного, то на другого, оценивая неизгладимое впечатление, которое произвела на публику грозным видом взлохмаченной и невыспавшейся ведьмы. Филин по-прежнему был сама невозмутимость, правда, всё же предпочёл переместиться повыше, от меня и от греха подальше. А вот дед ещё чуток – и всё же грохнется без чувств.

– Ладно, так уж и быть, встаю! Трут, приготовь мне одежды, платье достань то, голубенькое, сапоги принеси. Да отомри уже, наконец! – начала распоряжаться я, нехотя отбрасывая тёплое пуховое одеяло. – А с тобой, – ткнула в потолок указательным пальцем, – позже… Ай! – взвизгнула я, отдёргивая пятки от обжёгшего холодом пола. – Трут! Ну сколько можно протапливать эту чёртову печь! Где чулки мои?

– С-сейчас, моя госпожа, – пискнул старичок, юркнув куда-то в сторону.

– И чего тебе именно сейчас меня будить приспичило? Нельзя было до утра подождать, что ль? – пробурчала я, натягивая тёплые белые чулки, уже волшебным образом очутившиеся на моём ложе.

Про то, что я сама же и назначила на сегодняшнюю ночь своё восшествие, так сказать, в должность, я, конечно, не упомянула. Удивительно, что советник молчал. Я искоса глянула на тёмный силуэт под потолком и поняла: будь у него человеческие губы, услышав мои речи, он непременно бы их поджал.

Трут шустро забегал по тёмной избушке, громко топоча. Я только и успевала замечать его косматую головушку: то у сундука, то у печи, то он уже в сенях чем-то грохочет.

Изба у ауки3 была просторная, тёплая (когда протопится, конечно), с добротными дубовыми полами, высоким потолком, белой4 русской печью, что занимала треть всего пространства. Условно изба была поделена на две неравные части – печной угол, где Трут готовил пищу и выполнял различные домашние дела, и мои «покои». Тут располагались высокая лавка с постелью да сундуки с вещами. Моя половина была отгорожена от Трутовой тяжёлыми занавесями, сам же аука ютился на печи, кутаясь в медвежью шкуру. Мне как гостье полагалось самое тёплое и почётное место в избе – на печи, но, по правде говоря, я очень боюсь высоты, да и представить смешно, что я с кряхтеньем куда-то взбираюсь или обратно скатываюсь. Я ж не какая-то селянка, я – богиня, в конце концов! Так и порешили, отделив мне половину дома и выдав легчайшие, как облако, но тёплые перины.

В печном углу стоял дубовый стол с широкой скамьёй да приставными лавками, тут же имелись ручные жернова. На стенах располагались наблюдники5 для столовой посуды да различные шкафчики. Чуть выше – полки для хозяйственных принадлежностей: ковшиков, чугунков, кувшинов, туесов и всевозможных горшочков. Под самым потолком примостились специальные насесты для таких вот пернатых, как наш Варс, да сушились пряные лесные травки и берёзовые веники.

Кстати, Варс, или, как он порой просит его величать, Варсонофий Измарагдович (угу, щас), – мой неизменный и преданный советник, а по совместительству – самый верный друг. К слову, один из очень немногих, но сейчас речь не об этом.

Собственно, об избушке. В общем-то, тут ничего, жить можно. Я даже рада погостить здесь, в тишине и покое, подальше от шумных родственничков, а родственнички у меня – ого-го! Не подарок. Вот, к примеру, в скором времени мне предстоит встреча с одной из моих любимейших сестёр, Авсенией – богиней Осени и урожаев плодородных. Но не будем забегать вперёд.

– Нельзя нарушать порядок вещей. Поутру вся земля должна снегом укрыться, чтоб люди знали: за ночь власть в свои руки зима взяла, и это необратимо. А ты только утром хочешь приступить? Что же народ подумает? – раздалось сверху мудрое наставление.

Я задрала голову и внимательно посмотрела на сидящего на посудной полке филина (и когда только перелететь успел?), глубокомысленно изучающего что-то у себя на когтистой лапе.

– А мне всё равно, что народ подумает! Для них что раньше, что позже зима наступит – всё плохо. Холодно и ветрено или тепло и солнечно будет, а я всё равно для них останусь той же злобной и отвратительной ведьмой.

– Ладно, не хочешь – как хочешь. Ты же у нас главная, – почтительно склонил голову филин, подозрительно быстро приняв мою сторону. – Что же прикажешь доложить Авсении? Пускай ещё погуляет, насладится, так сказать, властью, так великодушно тобой дарованной? – как бы между прочим добавил он.

«Вот зараза, ведь знает же, как меня задеть!»

– Ещё чего не хватало! Ей и так наш добрый братец Лучезар почти половину серпеня6 даровал, хотя вряд ли по своей доброй воле. Тьфу! Тряпка, а не мужик! – Я решительно встала, отбросив за спину длинную косу, и направилась к умывальнику около печи. – Ай! Чтоб тебя леший за бороду оттаскал! – заворчала я, со всего маха налетев на лохань с водой. – Трут!

– Да, госпожа? – мгновенно возник передо мной старичок, сгорбившись, будто стараясь стать ещё ниже и незаметнее.

– Будь добр, зажги ещё свечей, а то темно, как у чёрта в… – я покосилась на Варса, скорбно поджавшего губы, то есть клюв, и приготовившегося меня отчитать за неподобающий стиль речи, и поэтому быстро вывернулась: – … в закромах!

Не хватало мне ещё нравоучений от какой-то хохлатой птицы!

– И убери бадью эту куда-нибудь подальше, пока я опять на неё не налетела, – добавила я более миролюбиво.

Боюсь, по моей милости бедный аука скоро заикаться начнёт – и так какой-то пришибленный ходит.

– Слушаюсь, хозяйка, – склонился он, хватаясь за ушки треклятой посудины.

Умывшись, одевшись и, надо же, обувшись без всяческих дальнейших происшествий, я уселась к столу.

– Трут, милый, а есть чего-нибудь перекусить? – беззаботно поинтересовалась я у хозяина избушки, изучая единственную свечу в светце, грустно стоявшую передо мной.

Филин недоумённо перевёл взгляд янтарных глаз на меня, видимо, намекая на то, что час для трапезы поздний и возможен вред для моей фигуры.

– И что ты так на меня смотришь? Не могу я, что ли, подкрепиться на дорожку?

– Конечно, можешь, – не стал перечить филин, чем сильно меня расстроил.

И вообще, я ещё не разобралась с тобой насчёт твоего бестактного поведения!

– Бестактного? Что ж, извольте, разбирайтесь, – невозмутимо проговорила птица.

– Так вот, умник, впредь так со мной разговаривать не смей! Ты должен почтительно, с глубоким уважением относиться к той, кому ты служишь. Ясно? И вообще, раз у меня бессонница, это не значит, что меня можно так бесцеремонно поднимать с постели! Ничего бы не случилось, если б я перенесла время наступления зимы на какой-то один-единственный денёк. У нас целый месяц в запасе. Я же права, Трут? – обратилась я к ауке, который шустро расставлял передо мной нехитрую снедь: кувшин с молоком, кусок пирога с капустой и куриными потрохами да чашу брусники в меду.

– Да, госпожа, вы, безусловно, правы, – не поднимая головы, пропел тот.

– А откуда молоко взял? – поинтересовалась я, одной рукой подставляя кружку, а другой отправляя в рот пирог.

– Так у людей же! Сегодня заплутали двое на болотцах близ Змеиного Яра, так я их и развёл по разным тропкам, покружил, помаял чуток. Один догадался, что это я с ним играюсь, вот и откупился тем, что в дорогу взял.

В следующий раз ты у них ещё и свечей для избы затребуй, а то живём, как в пещере, наставительно заметила я.

Кто ж со свечами в лес то ходит, госпожа? удивился Трут.

А что такого? Очень нужная вещь. Особенно для нашей избы, вновь намекнула я непонятливому ауке.

Трут растерянно посмотрел на меня, так и не поняв, чего от него хотят.

Свечи. Нам в избу нужны свечи. По крайней мере, мне уж точно нужно больше света. У меня, в отличие от Варса и тебя, нет ночного зрения.

Сделаем, хозяйка, всенепременно! Я достану! наконец дошло до ауки.

– Вот и славно. А второй чего? снова взялась за пирог я.

Какой второй?

Тот, который с первым по Змеиному Яру бродил.

– Ах, второй. Проворный оказался, гад. Пока я того крутил, сам дорогу нашёл.

– Теряешь хватку, смотрю, – погрозила я пальцем ауке – Хозяину7 это не понравится.

– Так я ж… – вдруг побледнел старичок.

– Ладно-ладно, шучу я! Ничего, в следующий раз отыграешься, – приободрила я нечистика, пережёвывая вкуснейшее лакомство. – И чего это их в такую даль понесло?

– Так в ближайших лесках почитай всю ягодку собрали, вот народ и тянется в глушь.

– Ах, ну да, ну да! Осень ведь в этом году хоть и подпортила конец лета, подмочила урожай людям своими дождями, да теперь лесными дарами откупается, утихомирить гнев людской пытается. Ну, Сенька, ну, лиса подлая! – сгоряча я прихватила горсть ягодок и отправила в рот, костеря про себя сестрицу на чём свет стоит. – Б-р-р-р, кислятина какая! – скривилась я и отставила тарелочку от себя подальше. – Варс, будешь?

Филин, нахохлившись, по-прежнему сидел под самым потолком, отвернувшись.

– Да ладно тебе, чего дуешься-то? Откушай ягодки лучше – и в путь. Пока рыжая-бесстыжая не сбежала. Ищи её потом по всем лесам, болотам.

Стоит заметить, я вовсе не собиралась откладывать наступление зимы на потом. Было бы слишком благородно с моей стороны позволить Авсении продолжать наслаждаться властью и дальше. Это совершенно противоречило моему образу. Я же Морана – злая, жестокая, а главное, подлая богиня Зимы, Холода и Смерти. Хотя кто из нас двоих подлее – ещё спорный вопрос, очень спорный (я, по крайней мере, не скрываю своей подлости).

Так что все мои капризы – это всего лишь капризы, а долг – дело святое. И это прекрасно понимали все: и я, и Трут, и Варсонофий – мой умный незаменимый советник-филин, который всегда рассуждал здраво и по делу. Хотя всё же и он порой вёл себя просто как зазнавшаяся, вредная и чересчур капризная птица! Как раз под стать мне, и всё-таки капризы – исключительно женская привилегия. Но, как говорится, дурной пример заразителен. А ещё на звание умнейшей и справедливейшей птицы претендует!

– Так что, будешь ягодку?

– Нам пора.

– Пора так пора, – не стала спорить на этот раз я и встала из-за стола, сладко потянувшись. – Трут, подай-ка кожух мой овчинный!

– Лучше полушубок, тот, что соболем отделан, – подал голос Варс.

– Что так? – поинтересовалась я.

– Солиднее так, – глубокомысленно изрёк тот и перелетел на стол.

Я молча пожала плечами: советник, что с него взять? Ему ведь по статусу советы давать положено! Я же не видела особого смысла красоваться перед сестрой: лучше уж на деле покажу ей, чего стою.

Трут же послушно поднёс мне полушубок и небольшой ларец с украшениями, из которого я выудила любимый серебряный обруч и перстни.

– Ну, теперь что скажешь? – поинтересовалась я у филина, поправляя длинные иссиня-чёрные волосы.

– В самый раз.

– Тогда в путь! Трут, посвети, – приказала я и проследовала за аукой к выходу из лесной избушки. – Что ж, как увидишь поутру глубокие сугробы снега (а я мелочиться не люблю), знай: зима окончательно вступила в свои права. Это я тебе как мастер своего дела говорю! – улыбнулась я Труту и, повернувшись, гордо ступила сапогами прямо… в болотную грязь.

***

– У-у-у, гадство! – взревела я, оттирая запачканный сапог о мох. – Терпеть не могу грязь, лужи, сырость осеннюю, фу! Терпеть не могу осень! И болота тоже терпеть не могу! – оглядевшись, буркнула я. – Как же я устала! Поскорей бы домой вернуться. Не могу я уже тут! – продолжала я ныть, напрочь позабыв, как совсем недавно радовалась тишине и покою в глуши, в лесной избушке.

Варсонофий же истуканом сидел на ближайшей осине и терпеливо ждал, когда я нажалуюсь всласть.

– И угораздило же крыше протечь именно в моём крыле! Нет чтобы у Лучезара или Сеньки… Ну у Лельки, в конце-то концов! Ведь нет же! Почему-то именно мне, мне приходится скитаться по чужим избам, пока мои милые сёстры и братец наслаждаются домашним уютом и теплом! Ну почему? Почему?! – С досады я даже пнула ствол дерева, на котором восседал мой рассудительный и спокойный советничек. С веток на меня прыснули тяжёлые осенние капли. – Это несправедливо! Они, наверное, сговорились все трое против меня. Ну почему? Почему?

Варс по-прежнему был нем, даже ухом не повёл. Видимо, решил, что это был риторический вопрос.

– Тьфу, и кто только назначил встречу в такую пору?!

– Вы, моя госпожа, – наконец, язвительно подал голос советник.

А вот это как раз-таки был риторический вопрос.

Я уничтожающим взглядом посмотрела на пернатого, но это его ничуть не смутило. За долгие годы верной службы богине Зимы вряд ли вообще остались вещи, способные смутить Варса.

Философски рассудив, что ворчать дальше смыла нет, я решила перейти к деловому тону.

– Так, по такой грязище пешком я никуда идти не намерена!

И с этими словами я обернулась небольшой проворной галкой. Сделала круг над лесом, разминая крылья, а затем взяла курс на северо-запад, в Глухой Ельник.

***

На пожухлую, чёрную в ночном мраке траву я ступила уже своими ногами. Подняла глаза к небу, вдохнула полной грудью такой родной, пропитанный волшебством аромат любимого времени. Ночь… Сколько были и небыли связано с тобой? Сколько тайн укрывает твой непроницаемый чёрный плащ? Сколько загадок хранят твои тёмные очи? Лишь одной тебе известно! Вечная подруга изгнанников, верная соратница одиноких душ…

Я иронично улыбнулась. Кого-то она пугает, а я вижу в ней спасение, покой, гармонию. Она прекрасна и загадочна, как редкий чёрный тюльпан, затесавшийся в стайку анютиных глазок. Она величественна и хрустально-хрупка, как самое чудесное видение. Она – томная красавица с грацией чёрной кошки. Она переменчива, капризна, то жарка, то холодна, как истинная женщина. Она – разная. И в этом мы с ней похожи…

К примеру, сегодня она была тёплая, ясная, по-летнему пряная. По тёмному лесу невесомо гулял мягкий осенний ветерок, перебирая, как струны на гуслях, сухие стебли высокой травы. Вверху едва качались уже почти оголённые ветви деревьев. То тут, то там раздавался лёгкий шорох листвы и сухих былинок, – это разбегались в разные стороны почему-то ещё не впавшие в спячку лесавки8. Они любопытно сверкали янтарными глазёнками и что-то тихо шуршали друг дружке. Однако, несмотря на их копошение, вокруг было тихо и по-волшебному загадочно. Остальная нечисть давно расползлась по нормам, затаилась в укромных местах до поры до времени. Послышалось протяжное, гнусавое «кау» выпи в звёздной вышине, от чего в душу закралась лёгкая печаль по уже прошедшему жаркому лету…

Даже мне немного взгрустнулось. Мне будет не хватать вас, лучезарные солнечные дни!

Хотя, если честно, тут грустить-то грех, ибо осень нынче была благосклонно тепла. Авсения на славу постаралась продлить прелесть всеми любимого времени года, и сейчас в воздухе явственно чувствовалась мягкая длань божественной особы. Именно поэтому-то самые распоследние жить9 и нежить отчаянно и надрывно радовались данному взаймы сроку напоследок. Но не всех обманешь, не всех подкупишь недолговечным и таким обманчивым теплом, и, несмотря на ласковые (пока что) осенние деньки, многие благоразумные лесные жители уже предусмотрительно разбрелись по норам и залегли в спячку, наверняка чувствуя в воздухе пока ещё невесомое, но всё же неумолимое приближение зимних морозов… А я, как старшая и заботливая сестра, постаралась дополнить картину и напомнить о себе, пуская временами по лесу пронизывающий холодок неизбежной зимы.

Я недовольно отметила про себя все проделки сестрицы, направленные исключительно во славу себе любимой. «М-да, расщедрилась Авсения, гадюка хитрая! В народе её и так почитали, так нет же, всё ей мало! Ну ничего, ничего, посмотрю я сегодня на её божественное выражение лица, когда Жезл мне передать попрошу. И пусть только запротивится: увидим тогда, кто из нас двоих старше и сильней», – злорадно думала я, изучая пустынную лесную прогалину.

– Варс, а мы точно на нужную полянку приземлились? – поинтересовалась я, оглядываясь на советника.

– Точно, – подал голос филин, усаживаясь мне на правое плечо.

– И где же тогда…

– Она сейчас прибудет, Морана. – Из-за ближайшего куста калины неспешно показался советник Авсении, сверкая в свете ясной луны поджарыми серебряными боками.

– Здравствуй, Лютый! Как жизнь? Здоровье? – поприветствовала я волка, почтительно склонившего предо мной седую голову.

– Спасибо, Морана, не жалуюсь. – Волк слегка кивнул в сторону Варсонофия и тут же отвернулся.

Почему-то они всегда не особо ладили друг с другом, хотя общего у этих двоих было немало. Оба горделивы, проницательны, умны сверх меры, оба служат под началом хорошо известных и уважаемых богинь. Может, на их взаимоотношениях сказывалась наша с Авсенией взаимная неприязнь? Не знаю. Но при встрече они только церемонно обменивались кивками и тут же отворачивались или расходились в противоположные стороны, демонстративно избегая смотреть друг на друга. Я всегда подозревала, что бо́льшая вина лежит на Варсе, иначе как можно объяснить его точно такие же отношения и с другими советниками? Филин, например, терпеть не мог советника моего братца Лучезара – лиса Плута, такого же вертлявого и хитрющего поганца, как и его хозяин. У моей самой младшей сестры Лели – богини Весны – в советниках значилась юркая и, на проницательный взгляд Варса, очень аппетитная белочка Огонёк. На неё он был бы не прочь поохотиться. Меня это всегда веселило, а вот Лелю почему-то не очень. Огонёк, кстати, тоже была против того, чтобы стать закуской для Варсонофия. Я пыталась объяснить сестре, что в мире природы закон един для всех: кто-то охотится, а кто-то прячется. И что я могу, собственно, поделать? Хищник, что с него взять?.. Так и живём. Не буду же я, в самом деле, бегать следом за птицей с грозными «Кы-ы-ш-ш-ш, проклятый, кому сказала, не тронь!»? Богине это не гоже.

Ох, не зря говорят, что натура хозяина непременно оставит отпечаток на характере его подопечных! Видимо, мой скверный характер передался и Варсу, и теперь он так же не может поладить с остальными советниками, как я – с собственной роднёй.

Я внимательно оглядела волка, стараясь угадать по его поведению, в каком настроении прибудет хозяйка.

– Что, жирок-то нагулять успел, а? Благо, осень нынче богата на дары. Теплынь уже какие сутки стоит! – съязвила я, но зверь и ухом не повёл.

– Да, думаю, не пропаду, если что. Волка, как говорится, ноги кормят, какова бы ни была осень или зима.

М-да, на разговоры Лютый не мастак был всегда, тем более на провокационные.

– Ну смотри, а то, говорят, зима в этом году морозная будет, холодная… По ночам особенно.

– По ночам? Что так? – наконец проявил интерес к беседе Лютый.

– Да бессонница проклятущая меня достала. Какую ночь маюсь! – не вытерпела и пожаловалась я.

– Так ты бы травки попила успокаивающей, отварчики какие. Может, и полегчает.

Теперь уже я с интересом взглянула на собеседника, выказавшего вдруг такую заботу.

– Да пила! Вон Трут с Варсом меня уже чем только ни опаивали, ничего не помогает!

– А если с Дрёмой10 поговорить? Может, она подсобит?

– Нет, не выйдет. Ты же знаешь, Лютый, меня все только стороной обойти за три версты горазды. Кто же по доброте душевной злой богине помогать будет? Не вариант, – махнула я сокрушённо рукой. – Так что буду теперь все ночи бессонные трудиться не покладая рук.

– Кто это тут бессонными ночами трудиться, не покладая рук, намерен? – услышала я знакомый певучий голос.

На полянку павой выплыла статная девица, Авсения, то бишь, сестрица моя ненаглядная (век бы на неё не глядеть!). В платье ярко-алом, в сапожках новеньких – ишь, пряжки как в свете лунном серебром полыхают! В водопад огненных волос ленты изумрудные вплетены. На запястьях браслеты золотые переливаются, на пальцах перстни яхонтовым огнём горят. Стоит себе высокая, стройная, в руках ветку рябиновую вертит небрежно, гроздья ягод зрелых перебирает.

«Эх, прав был Варс! Наверное, надо было-таки принарядиться ко встрече сердешной. А то прямо как девка деревенская стою тут при дочке боярской», – с досадой подумала я. Вот ведь как вышло! И чего я снова не послушалась?

– Здравствуй, Авсения! Запаздываешь, ждать старшую сестру заставляешь. Нехорошо-о-о, – пропела я сладким голосом.

– Ты уж извиняй, Мораночка, дела всё! Как же я обязанности свои оставлю? Не пристало мне от дел своих отмахиваться! А ты, я смотрю, всё хорошеешь и хорошеешь день ото дня. По тебе и не скажешь, что бессонница тебя, бедняжку, заела, здоровье бесценное подточила, – улыбнулась Авсения ядовито.

Ага, подслушивала, значит! Я живо представила себе сестрицу, сгорбившись, стоявшую у ближайшей сосны, одной ногой угодившей в … муравейник, (а что, как хочу, так и фантазирую!), и жадно ловившую каждое слово.

– Ох, и не говори, милая! Бессонница-то пакость жуткая, да красоты моей не испортить ей – и не с такими бедами справлялись. А ты, я смотрю, вся в работе, трудишься без отдыха. Поберечь себя надобно, а то уже и круги тёмные под глазами пролегли, аж в свете луны заметно… Не щадишь себя совсем, сестрица. Ещё чуток – и на умертвие ходячее смахивать начнёшь.

– Да что ты, куда мне до тебя? Это ты ведь у нас в народе как ведьма да упырица больше известна! Не обижайся уж, молва народная такова, – сочувственно улыбнулась Авсения. – Но слава твоя почище любой красоты кикиморы болотной блещет.

– Да, чем-чем, а славой меня народ не обделил, это верно! Только всё это меня ни капельки не задевает: главное, что сила моя поболее, чем у некоторых будет. К примеру, твоей, раза эдак в три.

Улыбка на мгновение исчезла с лица Осенней богини, но тут же появилась вновь и засияла пуще прежнего.

– Что ж это мы всё про работу да про работу? Расскажи лучше, как житьё-твоё бытьё. Как тебе в избушке-то живётся лесной? Не тяжело? Поди самой готовить, стирать, печь топить приходится?

– Что ты! Трут на себе всё хозяйство держит, молодец он у меня. Совсем ни в чём нуждаться не позволяет, как сыр в масле катаюсь, – заверила я сестру заботливую. – А что там дома? Как работы продвигаются? – всё же не утерпела я и проявила интерес.

– Ох, медленно… Видать, только к весне всё готово будет. Так что, бедняжке, придётся тебе терпения-то набраться ещё маленько. Но ты не переживай! Хочешь, мы к тебе с Лучезаром как-нибудь в гости заглянем? Скрасим твоё одиночество.

– Спасибо за заботу, буду рада! Я как раз тут грибочков между делом насобирала и Трута попросила засолить впрок. Откушаете. Заодно и проверим, съедобны ли, ибо в дарах грибных не сильна буду, – еле сдерживаясь, чтобы чем-нибудь не запустить в ухмыляющуюся девку, процедила я сквозь зубы.

Лицо Авсении вдруг вытянулось и приняло цвет синей замаринованной поганки.

– Да шучу, шучу, Сенечка! Неужто и вправду думаешь, что я любимых родственничков грибками травануть горазда?

– С тебя станется, – едва слышно прошелестела любимая родственница.

– Обижаешь, сестрица! Я ради такого случая нечто более изощрённое придумаю, – искренне заверила я её. – Вас же со свету сжить ещё научиться надо. Маринованными поганками не обойдёшься.

В ответ Авсения лишь презрительно сморщила носик.

– Так, стало быть, для чего ты позвала меня? – наконец перешла к делу богиня, всем своим видом демонстрируя, что у неё и без меня дел навалом, а я тут смею отвлекать её по пустякам каким-то.

Ага! Вот и мой черёд ухмыляться настал.

– А позвала я тебя, Сенечка, вот по какому делу… Пора моя пришла!

Авсения удивлённо вскинула красивые дуги бровей.

– Как пришла?

– Да, пришла. А разве ты не чувствуешь? – неискренне изумилась я. – Но это уже не столь важно. В общем, за Жезлом времён года я вернулась. Теперь по праву моя очередь владеть им, – торжественно заключила я, победоносно глядя на вдруг посеревшую сестрицу.

Авсения мигом согнала с лица ненужную улыбку и покрепче сжала в руках рябиновую ветку.

– Что? Как же это? Ведь ещё целый месяц принадлежит мне… Ты не можешь! – напряглась богиня.

– Ещё как могу! К тому же, не забывай, что ты Жезл власти у Лучезара переняла, когда ему тоже ещё властвовать почти месяц надлежало.

– Он сам уступил мне это право! Я его к этому не принуждала!

– Не принуждала, говоришь? Это вряд ли. Если не силой, так хитростью, но всё же ты переняла Жезл. А теперь отдай его мне.

– Нет!

– Отдай, Авсения, не заставляй меня повторять дважды, – ледяным тоном процедила я пока что просьбу.

– Не отдам! Ты не можешь так со мной поступить! Не снова! – Её лицо исказила злоба, и я, кажется, почувствовала, как вокруг собирается и клубится холодная и сырая осенняя влажность, а по ногам стелется густой туман.

Авсения решила показать мне свой крутой норов. У-у-у, как страшно!

Лютый и Варсонофий как истинные жители леса приняли решение переждать непогоду где-нибудь в безопасном и, желательно, сухом месте, поэтому дружненько скрылись в тёмном ельнике, причём в одном направлении, как два старинных закадычных друга. Всё-таки иногда они действовали благоразумно и, главное, сообща! Нет чтобы у нас так с Авсенией выходило…

– Что ж, если ты по-хорошему не хочешь, я силой возьму. Впрочем, как всегда. Давай в очередной раз узнаем, кто из нас сильней, – спокойно проговорила я.

А что, ведь и впрямь не впервой! Это уже своего рода традиция у нас. Но ничего, я и без Жезла ей докажу свою власть, и никакой дождик меня не остановит.

– Решила дождиком меня обрызгать? Ха!

Я медленно вдохнула полной грудью и так же не спеша выдохнула едва заметное облако пара. Для пущего эффекта зыркнула на сестру синим пламенем очей. Ведьмой, значит, они меня величают? Ну-ну! Получайте вашу ведьму! Я и без Жезла покажу, чего стою.

Вдруг откуда ни возьмись на лес налетел сильный холодный ветер, нагоняя на ясное звёздное небо стадо тяжёлых снежных облаков, за которые тут же скрылась серебристая луна. Один короткий вздох – и по поляне весело запрыгали мелкие горошины града, больно врезаясь во всё, что возникало на их пути, включая и мою соперницу. Точнее сказать, сосредоточившись на моей сопернице.

Авсения взметнула руки вверх, прикрывая голову и с ужасом озираясь. Беспощадный ветер хлестал её по лицу, грубо тянул за одежду, рвал длинные волосы. Да, когда надо, я была безжалостна даже к родне. Увы, но такова моя зловредная и холодная натура. Градинки становились крупнее, удары ожесточённее. Сдавайся, сестра, тебе не выйти победительницей!

– Хватит! Прекрати! Я больше не могу этого терпеть, забирай! – будто отвечая моим мыслям, всхлипнула Авсения и бросила под ноги ветку рябины, теряя вместе с ней свой былой облик величавой Красавицы-Осени.

Теперь передо мной стояла просто мокрая и злая девица с заплаканным лицом.

– Ты же знала, что так и будет… Всегда ведь бывает. И всё дело совершенно не в том, что кто-то кому-то уступил или боролся, но проиграл. Дело даже не в наших с тобой натурах и характерах. Всё дело в законах Природы-Матушки! Только Земля-Кормилица решает, кому Жезл времени взять в руки пора. И это непреложно. Такова Её воля, а мы только слуги, несмотря на наши желания, амбиции и гордость. Как бы нас при этом ни восхваляли люди, как бы ни называли, какие бы жертвы ни приносили, мы выполняем Её волю, смирись.

– Ни за что! Возможно, всё так, как ты говоришь. Да, мне известно, что так и есть! Но всё же знай, Морана, что и в следующий раз, и всегда на все века при наших с тобой встречах без борьбы я не сдамся! Добровольно Жезл ты из моих рук никогда не возьмёшь! – полыхнула на меня Авсения злыми зелёными глазами и, обернувшись серым моросящим дождём, унеслась прочь с лесной поляны.

Я грустно посмотрела ей вслед, не обращая внимания на оседавшие на ресницах мелкие капельки влаги, и, вздохнув, нагнулась за Жезлом. Отряхнула его от налипших мокрых листьев и хвои, провела пальцами по тёмному серебру трости, по затейливому узору набалдашника, сверкающего драгоценными каменьями, и произнесла вслух:

– И досталась же мне в сёстры такая упрямая и мстительная особа! Каждый раз отношения выяснять приходится!

– Родственников не выбирают, – услышала я в ответ мудрый вкрадчивый голос и улыбнулась.

– М-да, в этом люди прямо в точку попали. – Затем повернулась к Варсонофию и хитро прищурилась: – А ты глянь-ка: зима-то опять раньше срока заявилась, вот гадина!

– Всему своё время.

– И это правда. Ну что же, тогда за работу! – Я тихонько дунула на Жезл, и в моих руках оказалась слегка тронутая инеем пушистая еловая ветка.

***

А поутру Землю-Матушку не узнать было! Оделась в меха серебристые, укуталась в одежды белоснежные, вздохнув облегчённо от трудов своих плодородных, тихо погрузилась в глубокий здоровый сон до следующей весны.

– Эх, хорошо-то как! – Я придирчиво огляделась, оценивая свои ночные старания и, в полной мере удовлетворившись увиденным, довольно улыбнулась. – Везде чисто, никакой грязи вокруг и луж мутных, никакой слякоти и сырости плесневой. А воздух-то какой свежий! Кристальный просто! Прямо дышится по-другому, легче.

Я медленно прохаживалась по лесным тропкам, наслаждаясь таким родным певучим скрипом снега под ногами. Варсонофий важно восседал у меня на плече, периодически встряхиваясь и топорща пёстрые перья.

– Будто в другой лес попала – преображённый, праздничный, сказочный. Так гораздо, гораздо лучше! Не правда ли, Варс? – спросила я у дремлющей птицы, на ходу касаясь Жезлом то кустика шиповника, то молоденькой осинки, бережно укутывая их тёплым пологом снега, чтоб до весны не промёрзли.

– У каждого своя правда, – сквозь дрёму пробурчал пернатый сборник народных мудростей и поговорок на все случаи жизни.

– Варс! Может, хватит крылатыми выражениями сыпать? Лучше скажи, что ты думаешь, – дёрнула я плечом, на котором восседал советник.

– Ты действительно хочешь знать, что я думаю? – встрепенулся от сонного оцепенения филин. – Я думаю, что делу время, а обедать тоже нужно. Возвращаться домой пора: тебе отдохнуть, да и мне вздремнуть не мешало. А насчёт всего этого великолепия – ты молодец, потрудилась на славу, а слякоть я тоже как-то не очень. Ну так что, летим?

– Уговорил, летим. Ты отправляйся, а я догоню, – смилостивилась я над птицей, которая не заставила себя долго упрашивать и, легко спружинив с моего плеча, взяла курс на избушку Трута.

Вот ведь хитрюга! Когда надо – жёсткий и требовательный, даже ко мне, своей хозяйке, а иногда и подольститься может, и успокоить. И что бы я без него делала?

«Знамо что: совсем бы одичала, бирючкой бы по лесам бродила да белок пугала, ну или того, кто подвернётся», – ответил ехидно внутренний голос.

Ну вот, ещё немного – и вслух сама с собой разговаривать начну! Лететь надо – домой, к Труту. Надо же: «Домой»! Эх, точно дичаю… Уже лесную избушку ауки домом величать начала. Но что ни говори, а избушка у него и вправду славная. Да мне сейчас и выбирать не приходится. Или это, или… Даже и не знаю что. Как бы я ни ворчала, а мне с ним очень повезло: он хоть и нечисть лесная, зато с ним поговорить можно. Боязливый, правда, чересчур, каждый мой взгляд недовольный буквально воспринимает. Трясётся предо мной как лист осиновый, будто съем я его заживо или морунам11 отдам на изуверства всяческие…

Эх, и чего только люди про меня не напридумывали… Вот теперь репутацию поддерживать приходится. Да разве я в самом деле такая гадкая, мерзкая, отвратная и злобная особа? Да нет же, скажу я вам, я намного, намно-о-о-го хуже! Я бездушная, чёрствая, холодная и злая богиня Морана, богиня Зимы и Смерти, Холода и Болезни, Ночи и Ужаса… Уж таковой меня создала Матушка-Природа, ничего не поделаешь. И без таких, как я, в мире, оказывается, тоже не обойтись! Ведь не будь меня, не будь зимы вообще, Земля-Матушка никогда бы не отдыхала, люди всё время бы пахали, сеяли, собирали урожаи и снова бы пахали, истощая и губя Мать-Сыру-Землю.

Если б не было болезней, никто бы и не умирал, и на земле каждый день, всё время рождались и рождались люди, и это было бы постоянно! Ужас какой! Никакого простора для житья! Нет, всё-таки хорошо, что я есть на свете!

Увлёкшись глубокими размышлениями о важности собственного вклада в природное равновесие, я совершено неожиданно для себя обнаружила, что уже какое-то время стою на берегу небольшого лесного озерца, ярко сверкающего водами в лучах морозного солнца.

«Подождите-ка… водами? Как так водами? Непорядок! Но как же так? Ведь я же не могла пропустить, проглядеть это озерцо? – нахмурила я брови, озираясь и будто ища, с кого бы взыскать за такой нелепый проступок. Но на берегу я была одна, да и в целом лесу не слышно ни звука, так что мой вопрос, видимо, так и останется вопросом без ответа, и взыскивать придётся с самой себя. – Ладно, сейчас исправим».

Приподняв полы расшитого золотой нитью платья, я аккуратно присела на корточки у самой кромки воды и протянула правую руку к гладкой поверхности. В левой я сжимала еловую ветку. Внимательно вглядевшись в своё отражение, я мягко улыбнулась, и красивая синеокая девушка с густыми чёрными как смоль волосами улыбнулась в ответ. Я наклонила голову набок, любуясь собой. Тонкие чёрные дуги бровей, выразительные глаза с поволокой в обрамлении густых ресниц. Правда, немного усталый взгляд – видимо, сказывается недосып, да и цвет лица бледноват. И впрямь упырица, но довольно-таки привлекательная. Чувственные губы подрагивают в презрительной усмешке, тонкий аккуратный нос, плавная линия гордого подбородка и красиво очерченные скулы. «Да ты и не страшная совсем, когда захочешь, хе-хе!»

Так, ладно, не отвлекаться. Я устремила взгляд сквозь отражение, в самую глубину тёмных вод, сосредоточившись лишь на внутренних ощущениях, уже не видя и не слыша ничего вокруг. И вдруг я почувствовала, как откуда-то из глубины меня, от самого сердца исходит волнами лёгкое приятное покалывание, нежное и леденящее душу, и медленно, густой волной устремляется по венам к кончикам пальцев. Затем я легонько коснулась пальцами водной глади, выписывая на её поверхности замысловатые линии, и по ней в разные стороны стали расходиться кружевные узоры, затягивая озеро сначала тонкой снежной плёнкой, а затем сковывая его всё сильнее и сильнее в крепких ледяных объятиях. Ещё одно мгновение, и озеро полностью скрылось под толстым слоем льда. Вот, теперь всё!

Я встала в полный рост и удовлетворённо окинула озеро взглядом знатока собственного ремесла. И как же так вышло, что я его пропустила? Это всё бессонница проклятущая виновата! Из-за постоянного недосыпа становлюсь рассеянной, невнимательной, забывчивой. Кошмар! А что дальше будет? Нет, нужно непременно заняться собой. Может и правда к Дрёме обратиться, как Лютый посоветовал, раз травки не помогают?

Рассуждая так, я уже было собралась восвояси, как вдруг на меня нахлынуло непонятное свербящее чувство, будто за мной кто-то наблюдает. Я резко обернулась, пробежав глазами по ближайшим елям. Странно! Ощущение пропало, но спустя какое-то мгновение я вновь почувствовала чужое присутствие.

– Кто здесь? – требовательно вопрошала я в пустоту, внимательно оглядывая застывшие снежные деревья и кусты.

Но ответом была лишь неподвижная глухая тишина. Странно! Я немного побуравила сердитым взглядом ни в чём не повинные ёлочки, как вдруг услышала хруст – с совершенно другой стороны. Я резко обернулась лицом к озеру, но и в этот раз было слишком поздно. Единственное, что я успела заметить – мерное покачивание еловых ветвей, кем-то случайно потревоженных, и непонятный, едва уловимый признак чужой магии, оставленный неизвестным. И обладатель этой чуждой мне магии явно не горел желанием со мной знакомиться. А ещё этот скромняга наблюдал за мной, за тем, как я творю свою ледяную волшбу, но самое главное – этот кто-то был не человеком, и даже не лесной нечистью. Этот кто-то был чем-то потусторонним, чем-то опасным. И одновременно от него веяло чем-то очень знакомым, притягательным.

Что же это? Почему он ушёл, но оставил такой явный и противоестественный магический след? Хотел, чтобы я последовала за ним? Ещё чего! Хотел предупредить? О чём же? О том, что он не боится меня и что ему ни к чему таиться? Возможно. Шпион Сеньки? С неё станется, хотя до сей поры не наблюдалось за ней привычки посылать мне вослед соглядатаев, обычно она сама любила подслушать из-за ближайшей сосны. Но тогда кто?

Я постояла, поломала голову ещё несколько мгновений, но посчитала, что размышлять здесь не совсем безопасно: этот непонятный кто-то может передумать и вернуться для более тесного знакомства. А я к такой встрече пока не готова. Поэтому, недолго думая, я вновь обернулась чёрной проворной галкой и направилась к дому.

***

– Почему так долго-то? Сказала же, что сразу за мной прилетишь, а сама? – накинулся на меня Варсонофий, стоило мне через порог ступить.

– А тебе не спится без меня, что ль? Колыбельную спеть некому? Трута бы попросил!

– Морана!

– Что «Морана»? Случилось кое-что, вот и задержалась, – ответила я, поднося ладони к жаркому устью печи.

В избе приятно пахло выпечкой, было очень тепло и на удивление довольно светло. Несмотря на утреннюю пору, Трут не пожалел и зажёг несколько лучин, расставив их по периметру, что придавало горнице некую таинственность жилища некроманта-отшельника. Что ж, молодец! Теперь при таком свете нужно будет очень постараться куда-нибудь залезть ногой, например, в ведро с помоями, которое я бдительно углядела около порога.

– И чего это у тебя там случилось? – всё ещё недовольным голосом пробурчал филин с любимого насеста под самым потолком.

– Может, дашь мне для начала отогреться и покушать с дороги? Сам-то, поди, уже желудок набил, меня ждать не стал, – упрекнула я Варса в том, в чём меня саму неоднократно уличали. – Трут! Есть что к столу подать? Умираю от голода, – обратилась я к хозяину, усаживаясь на лавку подле стола.

Аука, застывший около печи чуть ли не по стойке смирно, мгновенно кинулся доставать из жарких недр чугунки и разные горшочки со снедью.

– Ого! Да ты постарался на славу, мой преданный друг! Я ж столько не осилю! Помогать придётся, – подмигнула я Труту, берясь за ложку.

– Так мы потрапезничали ужо, спасибо, – смутился он.

Видимо, не ожидал от меня такого великодушия.

– Ну, посиди тогда просто со мной рядышком, компанию составь, – настаивала я, хлебая обжигающие ароматные щи. – А там что? – ткнула пальцем в один из чугунков.

– Отварчик на травах, чтоб спалось вам лучше.

– Опять, поди, горечь гадостная!

– Нет-нет, не горькое вовсе! Попробуйте.

– А поможет?

– Должно.

– Ну ладно, так уж и быть, плесни чуток.

Лесовик тут же наполнил мне кружку ароматным и тёмным взваром, с виду ничем не отличающимся от его предыдущих лечебных зелий.

– И чего там? – понюхала я вкусный густой пар.

– Да всего помаленьку, в общем, почти всё, как и всегда, за исключением кой-каких травок.

– Ядовитых?

– Что вы! Как можно!

– Ну смотри, а то сам пить будешь. Заставлю! – улыбнулась я.

Даже в полутёмной избе я смогла пронаблюдать чудесные метаморфозы его физиономии. Пышущее здоровым румянцем лицо Трута медленно приобретало нежно-голубой оттенок заморенной бледной поганки.

– Да шучу я, расслабься! И что ты всё так буквально воспринимаешь? Совсем у тебя чувства юмора нету, Трут! – весело проговорила я и громко отхлебнула отвар.

Лесовичок медленно сглотнул и попытался улыбнуться.

– М-м-м, действительно вкусно, если и не поможет от бессонницы, то хоть будет не так противно пить. И с чего только люди решили, что именно ночь – моё любимое время бодрствования? Что я, по их мнению, днём пакостить не могу? Какие глупости! Может, из-за этих вот суеверий я и уснуть не могу, а, Варс?!

– Раньше эти вот суеверия тебе спать не мешали. Что же изменилось? – открыл один глаз филин.

– Да вот именно! Что-то изменилось, что-то не так! Я прямо чувствую! А там чего? – ткнула я между делом ложкой в небольшой пузатый горшочек.

– Пареная репа в меду.

– В меду? Фу, гадость! Я разве не говорила, что терпеть мёд не могу?!

– Так ведь мёд тоже очень хорошо от бессонницы помогает, – пискнул Трут.

– Правда, что ли? – удивлённо воззрилась я на него.

Тот робко закивал и медленно придвинул ко мне горшочек.

– Ну, раз так… Эх, была, не была! – и я запихала в рот ложку отвратительно пахучей субстанции. – Хм, вроде бы терпимо, но увлекаться не стоит… Так вот что я хотела узнать у тебя, мой лесной друг… Да ты присаживайся, присаживайся, в ногах, как говорится… Как, кстати, говорится, Варс?

– В ногах правды нет, – в полудрёме пробормотал советник.

– Вот именно! Прошу, – благосклонно повела я рукой в сторону скамьи. – Да садись, садись, я не кусаюсь. Пока в волкодлака не превращусь! Хе-хе!

Н-да, это я, конечно, зря ляпнула. Трут как услышал, встал точно столбик верстовой и цветом лица теперь напоминал белоснежные горные вершины, с любовью и заботой мною одетые в снега сегодня ночью. И кто меня за язык тянул? Тьфу!

– Ой, Трут, отомри, пожалуйста. Ты не слушай всего, что я мелю. То есть слушай, конечно, только на свой счёт не воспринимай, просто юмор у меня такой, специфический. Привыкай. Вон Варсонофий наш милый Измарагдович уже и внимания не обращает на мои шуточки, даже ухом не ведёт. А почему? Да потому что привык, да и чувства юмора у него просто-напросто нет.

– Чего? Это у меня-то чувства юмора нет? – вдруг встрепенулся уже тихонько похрапывающий филин.

– Ой, а ты чего это не спишь-то? Спи давай, нечего чужие разговоры подслушивать. Так вот… О чём это я, кстати? – вновь повернулась я к Труту. – М-м-м… Да садись же, в конце концов, а то стоишь, прямо как не у себя дома!

Трут покорно плюхнулся на указанную ему скамью и воззрился на меня как заяц на гадюку. Нет, неисправимый тип.

– Я вот что у тебя узнать хотела, – в очередной раз начала я. – Ты в последнее время ничего странного в нашем лесу не замечал?

– Странного?

– Угу.

– Да вроде нет. А странность какого рода вы имеете в виду?

– Самого что ни есть странного. Пьяный леший в сарафане заместо рубахи не в счёт! Да и спит он сейчас, я надеюсь, – с серьёзным видом поскребла я подбородок.

Да-да, бывает и такое! Этих леших ведь только леший и знает, что там у них на уме… А нашего это особенно касается. Бывает, наестся мухоморов перезрелых и буянит, матом всех кроет, да отборным таким! Оттого и прозвали его Буяном. То по малой нужде прямо в болото к болотнянику12 сходит, то в русалок экскрементами чьими-то кидается, а то и в драку лезет со всеми, кто ни попадётся. Ладно бы на людей бросался, так ведь на своих же с кулаками прёт! Медведей по лесу гоняет. На лосях по полянкам скачет. А прошлым летом что было? Такого шума давненько никто не слыхивал! Как раз середина жарника13 стояла. Солнце жгло нещадно! Пакости всякие строить лень, только бы в тенёчке и лежали все, да от мух лопухами отмахивались. Вот и решил наш Буян в карты с водяным сыграть, развлечения ради. И продулся, значит, Рогозу в дурака. По-крупному проиграл. Задолжал ему три коровы и аж целую дюжину красных девиц из близлежащей вески14, – для утопления. Видите ли, русалок ему мало, ещё подавай. А Буян запротестовал, заругался.

«Где я тебе, – говорит, – целую дюжину-то возьму? Они же хороводы в лесу не водят, поди ж в Заповедном Бору живём, не в Златокудрой Куще какой, забредут одна-две по ягоду, и та рябая, и эта… горбатая. Не красны девицы, одним словом, совсем».

Спорили они, спорили, решали, решали, весь лес на уши подняли, и в конечном итоге… подрались. Первым, конечно, Буян ударил. Так водяного за бороду оттягал, что тот до сих пор как-то странно левым глазом подёргивает да бородой тинной нервно потрясывает. В общем, тот ещё злыдень нам в лешие достался. Но сейчас речь не о нём.

– Я имею в виду, не чувствовал ли ты в нашем лесу присутствие чего-то такого, чего здесь быть ну никак не должно. – Надеюсь, я смогла донести свою мысль до собеседника. Не хватало ещё приобрести славу не только злобной, нелюдимой ведьмы, но и не могущей двух слов связать недалёкой дурёхи.

– Э-э-э, нет… Я ничего такого не наблюдал… Хотя мне до вашей светлости далеко! Может, и впрямь что-то есть, да я не чую, – стал поддакивать мне Трут.

Нет, от него я вряд ли чего-то путного добьюсь.

– Ты всё же повспоминай хорошенечко!

– Морана, что ты хочешь от него услышать? Может, скажешь, наконец, по-русски, в чём собственно дело? – вмешался Варс.

Теперь я повернулась к филину и, запрокинув голову к потолку, вопрошала уже у птицы: – Вот скажи мне, мой умнейший советник, могла ли я, Морана – богиня Зимы, укутывая Землю-Матушку снегами своими белоснежными, покрывая озёра и реки льдами крепкими, пропустить одно-единственное крошечное лесное озерцо, расположенное буквально у меня под носом, то бишь в трёх шагах от нашей избушки?

– Хм, и как же ты так умудрилась?

– Вот именно, что никак! Ничего я не упускала! После того, как ты, довольный, упорхнул, птичка моя пернатенькая, я решила напоследок пройтись, поразмыслить немного, насладиться делами своими рукотворными. И что же вижу?!

– Что? – в один голос вопросили меня благодарные слушатели.

– А вижу я озеро лесное. Не-за-мёрз-ше-е, – сделала я выразительную паузу, нагнетая таинственность. – «Странно, как же это так, – думаю, – могла я его пропустить?» Думала не долго. А просто взяла и заморозила. И как только льдом его сковала, тут же нахлынуло на меня чувство такое, будто наблюдает за мной кто-то. Кто-то, кого я до этого здесь не чувствовала, и кого тут быть не должно. Вот!

– Да уж, интересно…

– Что же тут интересного?

– Интересно, сколько ты уже не спала? – озабоченно спросил Варсонофий.

– Что?! Ты намекаешь, что мне всё это привиделось?! – грозно свела я дуги чёрных бровей к переносице.

– Не намекаю. Предполагаю, что ты просто переутомилась, заработалась, и озеро по этой вот простой причине и пропустила. А что наблюдал за тобой кто-то, так с недосыпу и Перун15 верхом на жабе привидеться может.

– Знаешь что, Варсонофий! – я вскочила с лавки и попыталась запустить в филина снежком, сотканным прямо из воздуха, да птица оказалась проворнее и вмиг перелетела в дальний угол избы.

Может, действительно, поспать не мешало? А то даже филин днём ловчее меня.

– Так, ладно! Устала я возиться с вами. Трут, постели-ка мне постель! А с тобой, умник, я позже разберусь! – погрозила я перстом гадкой птице.

Стоп, когда-то я уже это произносила… Всё, спать!

Я сладко зевнула, разом позабыв о наглом филине, озере треклятом, о водяных и леших, о сестрице своей любезной, о ветке еловой, Жезле то есть, о власти и предназначении – обо всём, даже о том, кто так бессовестно подглядывал за мной сегодня. Хватит, устала я. И злобным богиням иногда отдых нужен…

Не знаю, что меня так быстро сморило, – усталость моя, отварчик Трутов или гадкий мёд, но стоило мне коснуться головой мягкой пуховой подушки, как я тут же провалилась в глубокий оздоровительный сон. Наконец-то!

Глава 2

Одна снежинка – ещё не снег, а начало снежной бури.

Сколько ни растягивай время сонной неги, – всё равно пробуждаться придётся: пока я почивать буду, никто за меня работать не станет. Так что хочешь не хочешь, а вставать надо.

Я сладко потянулась, особо не торопясь приступать к своим премерзким обязанностям. Пусть пока народ порадуется временному затишью, осень ведь как-никак.

– Трут? Варс? Кто-нибудь здесь? – глубоко зевнув, спросила я и повертела головой туда-сюда.

В избе было темно, хоть глаз выколи. Сквозь неплотно задёрнутый полог, отгораживающий мою половину от общей части, я только и углядела, как по дубовому полу около открытого устья печи весело прыгали алые отсветы звёздочек тлеющих в очаге дров.

Прекрасно! И как же прикажете мне тут бродить в потёмках? Хотя бродить придётся недолго, учитывая мою везучесть: обязательно обо что-нибудь запнусь, пусть даже о собственный сапог, и расшибусь к лешему! Вот смеху-то будет! Самая страшная и злобная богиня убилась насмерть, поскользнувшись на картофельной очистке! Ну уж нет, такого счастья я Авсении не дарую! Хотя, если вдруг такое и случится, то пусть уж и она сгинет на пару со мной, лопнув от смеха. Вот.

Я решительно встала с постели и раздвинула занавески пошире. Так, всего-то и нужно, что добраться до окошечка над столом! А стол практически у входной двери на кухонной половине.

– Варс? Варсонофий, ты здесь? – на всякий случай спросила я у потолка.

Может, он на чердаке спит? Или не спит уже? Интересно, а какое сейчас время суток? Я вновь бросила взгляд на задвинутое окошечко. Ладно, сама всё выясню.

Зажмурившись (всё равно не видно ни черта), я на цыпочках, шаря вокруг себя руками, медленно взяла направление на стол. Но не напрямую, а по периметру избы.

«Шаг, ещё шаг, вроде всё хорошо, ладно, ещё шаг и ещё, – мысленно подбадривала я себя. – Может, всё-таки стоит открыть глаза?»

Бум!

– Чтоб тебя морун за самые интересные места покусал!

Как это часто бывает, удар прилетел оттуда, откуда его совершенно не ждали. Я открыла глаза и потёрла ушибленный лоб, затем протянула руку, чтобы ощупать препятствие, с которым столкнулась. Ну конечно, полка для посуды! И откуда она только взялась! Я же поводила в той стороне руками! Ничего не было, вроде бы… А она, подлая, всё равно как-то умудрилась меня в лоб ударить!

Что ж, до противоположной стены я всё же добралась… Теперь осталось только пройти вдоль неё до стола и найти окошечко.

В слабых отсветах, исходящих от печи, я с трудом, но всё же смогла разобрать неясные контуры огромного дубового стола. Так, а вот и лавка! Я чуть ли не ползком продолжила нелёгкий путь к заветной цели. И спустя некоторое время, всё же очутилась там, где нужно. Нащупав, наконец, на стене ручку задвижки, я с усилием отодвинула заслонку в сторону16, впуская в натопленную избу свежий лесной воздух и дневной свет.

Зажмурилась от неожиданности. Так, со временем суток разобрались! Теперь бы привести себя в порядок, найти куда-то улизнувшего советника, разузнать у него, сколько же я проспала. И отругать заодно, – это, конечно, уже так, для приличия. Я отодвинула заслонку на окне полностью, пропуская в темноту избы хоть сколько-нибудь света. Но узкое волоковое оконце с трудом освещало даже половину жилища.

И куда только эти бездельники пропали? Ладно Трут! Поди, развлекается, людям головы морочит, – это его прямая обязанность. Но филин-то куда подевался средь бела дня?!

Я обошла стол и, подойдя к печи, подняла голову, заглядывая через лаз в потолке на чердак.

Вновь позвала:

– Варсонофий, ты там? – в ответ я услышала какой-то шорох, совсем не свойственный филинам, а, скорее, похожий на возню мышей или… крыс.

Бррр! Я отскочила от зияющего чернотой квадрата с проворностью кошки и с совершенно не свойственным этим грациозным существам страхом пред мерзкими тварями. Поёживаясь, стала выискивать глазами сапоги. Мало ли, вдруг крысы уже и по полу шмыгают!

Углядев на печи поблёскивающие в тусклом свете знакомые пряжки, я быстренько обулась. Затем, порывшись в сундуке, выудила первое попавшееся платье, натянула его прямо поверх ночной рубахи и, схватив тёплый овчинный кожух, выскочила из избы как ужаленная.

Фу! Терпеть крыс не могу! Хотя запросто сумею обернуться этой хвостатой тварью – лишь бы сестёр попугать. Но стоит мне самой наткнуться на это серое мерзкое существо, как я тут же из грозной и злобной богини превращаюсь в простую сопливую девку, визжащую так, что на десять вёрст слыхать. И неважно, крыса это или безобидная мышка.

Я передёрнула плечами, отгоняя от себя мысли о неприятных созданиях, и, немного привыкнув к яркому дневному свету, зашагала прочь по талому снегу, лишь бы подальше от избы, кишащей крысами. Н-да, и сколько же это я проспала, что все мои труды насмарку? Я осмотрела уже ставшие серыми сугробы, медленно оплывающие под лучами жаркого осеннего солнца. Кое-где даже проглядывала пожухлая, а местами и зелёная трава. Все мои усилия и старания таяли в самом что ни на есть прямом смысле у меня на глазах! Ну, Авсения! Как и обещала, не опустила руки в борьбе за власть. Ну ладно, радуйся, радуйся, только не долог твой триумф, сестра!

Ай! Прямо за шиворот мне что-то капнуло. Я недовольно подняла глаза. Кап! Теперь ещё и на нос. На ветвях высокой, раскидистой берёзы, под которой я так удачно остановилась, дружно таяли сосульки, даже не обращая внимания, на кого они смеют таять! Вот это уже наглость! Вот это уже перебор! Я нехорошо сузила глаза и дунула на берёзу. Та мгновенно покрылась инеем, как ей и положено, задрожав позвякивающими сосульками. Затем я перевела сердитый взгляд на безоблачное лазурное небо, с которого жарко светило рыжее солнце, прямо-таки издевательски подмигивая Зимней богине. Ну ладно, Авсения, принимай ответный ход!

Я закрыла глаза, медленно вдыхая тёплый осенний воздух, а выдыхая уже морозный, густой туман. И с каждым моим выдохом я ощущала, как медленно, но неумолимо воздух насыщается привычной мне морозной свежестью. Вот уже и тень облаков легла на моё лицо, закрывая собой неуместно тёплое высокое солнце, а я всё стояла, прикрыв веки, и выдыхала из лёгких зимнюю стужу. Открыла я глаза, только когда на мои щёки и ресницы медленно опустились первые невесомые снежинки. Я улыбнулась и с неприкрытой гордостью взглянула на пегие горы снежных облаков, внезапно выросшие на небосклоне и сонно сыплющие пушистыми хлопьями снега.

– Моя госпожа! Вы проснулись! – услышала я за спиной.

– Нет, это я во сне хожу, как лунатик! Щас ещё постою чуток и дальше досыпать пойду, – недовольно пробурчала я, поворачиваясь к Труту.

– Оу, простите…

Аука смутился и потупил взор, видимо, решил, что опять я не с той ноги встала.

– Трут, скажи мне лучше: как это вышло, что за одну ночь всё так сильно растаяло?

Лесной дух ещё сильнее согнулся, изучая носки своих латанных-перелатанных лаптей и избегая глядеть мне в глаза, что меня очень сильно насторожило.

– Трут! Сколько я проспала? – строже вопросила я у старичка.

– М-моя госпожа, я не знаю, как всё так вышло… Вы спали, и спали… Возможно, сказались все предыдущие бессонные ночи… И поэтому я не смел, не смел вас потревожить, – заикаясь, стал оправдываться лесовичок.

– Трут! Ответь на вопрос! Сколько… я… спала? Какой сегодня день?

– С-сегодня пятый день ледостава17, – быстро выпалил Трут.

– Что?! Не может этого быть! Целая неделя прошла18! – изумилась я. – Ты уверен?

Я, конечно, любила поспать, да и просто в кроватке поваляться, но чтобы так долго?!

– Д-да, моя госпожа! Простите меня, я не думал, что… Я виноват! – Трут плюхнулся на колени прямо в оттаявшую грязь и умоляюще протянул ко мне руки.

– Встань, Трут! Ты не виноват. Ничего же не случилось, подумаешь, немного снега растаяло, – устало проговорила я, но увидев, как он вздрогнул и ещё сильнее округлил глаза, поняла, что всё-таки поспешила с выводами.

– Трут? В чём дело? Что случилось?

И вдруг у меня похолодело в груди, точнее, там всегда холодно, но в этот раз прямо совсем стужей накрыло: в нашем разговоре не хватало ещё одного участника.

– Где Варсонофий?

– В-в и-избе, – пискнул аука.

– Его там не было, когда я проснулась, – я вдруг почувствовала, как моё и без того холодное сердце медленно покрывается ещё одним слоем вечной мерзлоты. – Что случилось? – еле слышно прошептала я.

– Я… я не знаю… Несколько ночей назад он просто пропал, улетел на охоту и не вернулся. Я искал, честно. Весь Бор прорыскал, но его нигде не было. А сегодня утром случайно наткнулся на него в Гадючьих Топях, он был без сознания, но цел. Я вмиг доставил его домой, а вас в избе не было. Потом я увидел, как с неба повалил снег, и почувствовал, что вы здесь, поэтому сразу кинулся сюда. Хорошо, что вы были совсем недалеко. Я правда-правда не знаю, как всё так вышло, госпожа! Я не виноват!

– За мной! Быстро! – кратко приказала я Труту и, резко развернувшись, пошлёпала по мягкому белому ковру к избе.

***

– Варс? Варсонофий? Как ты себя чувствуешь? – я заботливо приглаживала топорщившиеся в разные стороны перья филина.

– Как беспомощный маленький ягнёнок, которого пожевал, а потом почему-то выплюнул огромный скверно пахнущий волкодлак.

– Да? Ну ты и выглядишь соответствующе, если честно, – я внимательно осмотрела нахохлившегося филина, восседавшего прямо на столе, сплошь покрытом его пёстрыми перьями.

Варс мотнул головой, и в воздухе повисло ещё три невесомых пушинки. Отчего я вдруг почувствовала, как засвербело в носу. Я отодвинулась от птицы подальше. Странно, раньше не наблюдала за собой вообще никакой аллергии. Разве что на Авсению.

– Я смотрю, он и к тебе заглядывал? – хмыкнула птица.

– Кто «он»? – не поняла я.

– Волкодлак.

– Что? С чего это ты взял? – совсем запуталась я.

– А как же тогда ты объяснишь шишку на своём божественном лбу? – ехидно прищурил левый глаз филин.

Ах ты, лешачья бородавка! Неужели всё-таки вскочила? Я протянула руку к ушибленному месту и, ойкнув, отдёрнула, будто ошпарившись. Этого мне только не хватало! Поди, ещё и светится за три версты.

– Э-э-э, долго рассказывать, да и времени нет на глупости. Решать надо, что это за гадость такая в моём лесу завелась, и что с ней делать! – быстренько сменила я тему.

«Ага, щас я сразу и расскажу, как впотьмах с посудной полкой сражалась… Да я лучше свой любимый сарафан Сеньке отдам! Нет-нет-нет, ни за какие коврижки он не узнает сей постыдной правды!»

Варс только кивнул, но по его хитрющим янтарным глазищам я поняла, что ему-то и рассказывать ничего не нужно. Ведь у меня на лбу отпечаталась наша с посудной полкой давешняя встреча.

– Можно ещё вопрос? Последний, – стараясь сохранять невозмутимый вид, спросил советник.

– Ну? – неохотно буркнула я.

– Расскажи хоть, зачем ты поверх ночной рубашки ещё одну напялила? Замёрзла так?

– Да ну тебя! – совсем обиделась я.

Филин только хмыкнул.

– Хватит на всякие глупости отвлекаться. Давай, Варс, соберись-ка и поведай нам, – я кинула хмурый взгляд на притихшего возле печи Трута, – всё, что помнишь.

– Да немного-то я помню, Морана, – действительно собрался Варс и тяжко вздохнул.

– И всё же, – настаивала я.

Филин насупил кудлатые брови и, подумав, начал:

– В то утро, когда ты заснула, наконец, праведным и крепким сном новорождённого младенца, я тоже был здесь, и никак у меня из головы не выходило твоё озеро лесное. Думал, обязательно проведать его надо. Вечером, как следует выспавшись, полетел на охоту. Я почти всю ночь охотился, а перед рассветом решил наведаться к тому озерцу. Вот там-то это и случилось. Будто кто-то невидимые силки расставил, а я в них и попался, как заяц несмышлёный. Опутало меня что-то ледяными оковами, аж до самого сердца мороз пробрал, я и свалился кулём прямиком в снег. А там меня темнота накрыла, и больше я ничего не помню. Только сегодня очнулся. Огляделся, а я в избе уже. Вот и весь мой сказ.

– Н-да-а-а, дела… Значит, всё это произошло в ту ночь, когда я спала крепким, недельным сном.

Варс удивлённо приподнял брови. И я ему поведала свою часть истории.

– Неспроста всё это, Морана.

– И я не верю в такие совпадения. Трут, – повернулась я к духу, – а что там за травку ты мне заваривал, а?

– Госпожа! Не губите зря, не знаю я, что с вами приключилось! Не я это! Перуновыми усами клянусь, не я!

– Но-но-но! Усы-то тут причём? На тебя и не думает никто, успокойся. Иди лучше, за дровами сходи.

– Так есть ещё, – неуверенно промямлил он.

– Сходи, – с нажимом повторила я.

– Бегу уже, – спохватился старичок и стрелой вылетел за дверь.

Я помолчала мгновение, прислушиваясь, а затем повернулась к Варсу.

– Что думаешь? Мог?

– Вряд ли. Зачем ему это?

– Ему, может, и незачем, а врагов у меня хватает.

– Ты слишком мнительна.

– А как же отвар и нападение на тебя? Совпадение, по-твоему?

– Отвар он при мне заваривал, я видел всё, что он в чугунок бросал. Даже совета у меня спрашивал, переживал жутко, вдруг тебе снова не по вкусу будет.

– Допустим. Хотя, может, какая-то из травок заговорённая была? Да и ты не шибко в травах разбираешься.

– Чего?! – возмутился Варс.

– Ладно, не до обид сейчас, – отмахнулась я от насупившейся птицы. – А как же нападение на тебя? И ведь именно он тебя нашёл. И когда? Аккурат в тот день, когда я проснулась.

– Не он это. Чувствую нутром, что другой это затеял. К тому же оглушили меня магией, которой не обладает аука.

– Он может на кого-то работать.

– Не может, он предан тебе. Не видишь разве?

– Он меня просто боится, это не верность.

– Всё равно – не он. И знаешь, что странно было на озере?

– Что?

– Магия эта на твою похожа была. На природную.

– Не может быть! – я взвилась с лавки и горной козочкой подскочила к своей постели.

Пошарив руками под подушками, я, наконец, извлекла на свет божий, точнее, в полутьму избы, то, что искала. В тусклом свете лучин еловая ветка казалась маслянисто-чёрной и слегка потрёпанной.

«Негоже так с Жезлом обращаться», – прозвучал у меня в голове ворчливый голос советника. Но всё-таки вздохнула с облегчением. Главное, он был на месте. Ф-фу! На месте-то на месте. Да только это не очень успокаивало меня.

– Не нравится мне всё это. Чует моё сердце: это только начало.

– Пришла беда, отворяй ворота!

– Тьфу на тебя, Варс! Каркать мне тут вздумал! Чего это ты, в самом деле?! Стареешь? Забыл, что ль, кому служишь? В этом краю уже есть одна беда – я! И конкуренции я не потерплю. Посмотрим ещё, кто тут главный злодей!

– Смотри не переусердствуй, Морана. О тебе хоть и ходит слава дурная по земле, но и ты не всемогущая. Ведь мы же не знаем, что это за сила такая, и чего она забыла в здешних краях, – предостерёг меня советник.

– Вот это и предстоит нам выяснить, мой мудрый друг! Тем более, что некоторые предположения у меня есть.

– Авсения?

– Очень на неё похоже.

– Ты всё же не лезь на рожон, вдруг не она.

– Ха! Кстати, с Трута тоже глаз спускать не стоит, даже если он и ни при чём, лишняя предосторожность не помешает. Как говорится: предупреждён… – подняла я вверх указательный палец.

– Значит, вооружён, – вздохнул Варс, – А ещё говорят: меньше знаешь, крепче спишь. Я это к чему? Может, и не стоит лезть в это дело, может, всё это глупая случайность, и я просто под чью-то горячую руку попал.

– Ты сейчас рискуешь под мою горячую руку попасть, если трусить не перестанешь. Что это такое, в самом деле? Служишь у самой злобной и ужасной богини и боишься какого-то гнусного выскочку, решившего оспорить у меня право на власть?! Вот выясним, кто это, ещё и посмеёмся над твоей неоправданной трусостью! У страха глаза велики, как говорит народная мудрость. Не так страшен чёрт, как его малюют. М-м-м, что там ещё… Короче! Здесь бояться должны только меня, ясно?!

– Как божий день, – смиренно кивнул филин.

***

После странного нападения на Варсонофия и моего недельного сна я держала ухо востро. Ежедневно и еженощно обходила и облетала свои владения в поисках того, кто так бесцеремонно осмелился пакостить на моей территории.

Я ломала голову и терялась в догадках, что же это за непонятная сущность появилась в наших краях и с какой, собственно, целью. Неоднократно я возвращалась на то лесное озеро, где кто-то наблюдал за тем, как я творю магию. Но, к моему разочарованию, ответов, зацепок, записок на снегу, случайно обронённых вещей я не находила. Озерцо по-прежнему было снежным и безлюдным, каким я его и оставила в то злосчастное утро. Безусловным было, на мой взгляд, одно: именно тот, кто следил за мной на озере, напал на Варса и устроил преждевременную весну в Заповедном Бору. Но для чего? Этого понять я была не в силах. Для чего было нападать на филина, а затем отпускать его? Зачем меня усыпили (а в том, что меня усыпили, я была уверена), и оставили в живых? Для чего было устраивать всё это представление с погодой?

Одни вопросы без ответа. Это была игра, правил которой я не знала. А я терпеть не могу, когда вожу не я! Открытым оставался также вопрос: что делать с Трутом? И без того пугливый и забитый лесной дух теперь и вовсе боялся лишний раз вставить слово, исчезал из избы чуть свет и появлялся далеко за полночь, что никак не подтверждало его невиновность. Где он пропадал дни напролёт? С кем виделся?

Тенью прошмыгнув в избу, он терялся в темноте печи и таился там, даже не смея дышать, до следующего утра. Но, несмотря на смертельный страх передо мной, он по-прежнему исправно выполнял обязанности гостеприимного хозяина. Недостатка в чём-либо я не испытывала, в избе всегда было тепло, чисто, светло (как это ни странно), и стол изобиловал разнообразием яств. Единственное, что добавилось в традиционный уклад нашей тихой уединённой жизни – непременное снятие пробы всего, что приготовит Трут, им же самим в моём присутствии. Уж такая я есть, недоверчивая и подозрительная ко всем и ко всему, не внушающему полного доверия. Трут немо повиновался. Да и выбора у него просто не было. Варсонофий недовольно сопел.

– Да, Морана, так у тебя никогда не будет друзей, – задумчиво проговорил советник, следя, как Трут покорно убрал со стола и, пятясь ко входной двери, мгновением позже скрылся из виду.

– А кто тебе сказал, что они мне нужны? Злодеям друзья по определению не положены, – проговорила я, лениво отщипывая по ягодке от брусничного кустика и бросая их обратно в туесок. И где только Трут умудрился бруснику откопать?

– Ты же не злодейка, сама это знаешь.

– Не злодейка? А кто же?

– Ты, – задумался филин, – очень сложная, многогранная, порой противоречивая натура, которую, увы, не всем дано понять. И, к сожалению, огромная заслуга в этом принадлежит тебе самой. Одним словом, скверная ты баба!

Я фыркнула.

– Нет, Варс, выражение «просто злодейка» мне больше по душе. А ещё лучше «закоренелая, неисправимая, гнусная ведьма»!

– Ветром море колышет, молвою народ, – тихо произнёс филин. – Не обязательно быть такой, какой тебя представляют себе люди. Ведь многое из того, что о тебе говорят, всего лишь сплетни, гнусная ложь и неправда.

– Почему же? На мой взгляд, они в чём-то правы. Не во всём, конечно. Младенцев я не ем. Но в остальном… К тому же, мне нравится моя жизнь.

– Замуж тебе пора. Семью заиметь, деток.

Я чуть брусникой не подавилась.

– Чего?!

– Чего слышала. Засиделась в девках-то. Вот всякой дурью и маешься. А так хлопоты домашние, детям носы сопливые утирать, мужу портянки латать да щи варить. Вот чего тебе надо! А не по лесу незнамо за кем гоняться!

– Совсем сдурел?! Ты чего городишь? Я, богиня Морана, – и портянки латать?! Какие мужья, какие дети тебе сопливые?! У меня и так дел невпроворот, да и вообще это всё людские заботы. Нам, богиням, не до этого совсем.

– Не до этого им совсем… Хочешь сказать, и не думала никогда? Хочешь сказать, тебе любви не надо? И замуж совсем не хочется, да?

– Да. Совсем не хочется, – я с вызовом взглянула на филина. – Потому что мне не нужны рамки, я не хочу ни от кого зависеть, мне важнее моя свобода. Я самодостаточна, и мне так хорошо. И хватит об этом, Варс! Сейчас у нас дела поважнее глупых замужеств, и у меня совершенно нет никакого желания обсуждать то, чего в принципе никогда со мной не случится. Лучше расскажи, что в лесу творится. Может, нечисть какая в курсе дел происходящих? Говорит что?

Варс тяжко вздохнул и нехотя переменил тему.

– Говорить-то говорит, да всё не по делу.

– Чего же говорит?

– Да жалуется в основном, то друг на друга, то… неважно, в общем, – махнул крылом филин.

– А про нашего таинственного друга никто ничего не знает, выходит?

Варс только отрицательно покачал головой.

– А с Трутом зря ты так. Он ведь очень предан тебе.

– Ага, предан. А знаешь, почему предан? Потому что боится! А раз боится, значит, дорожит своей шкурой. А раз дорожит своей шкурой – сто раз подумает, прежде чем мне дорожку перебегать!

– Слабых волею страх подчиняет, сильных – заставляет перешагнуть через него. Не забывай.

– Я и не забываю, только это не про ауку. Или неужто ты думаешь, умник, что Трут всё-таки посмеет выступить против меня?

Птица неопределённо пожала плечами.

– Нет, это вряд ли, – ответила я за него. – Если только…

– Что? – заинтересованно спросил Варс.

– Неважно. И вообще, прекрати читать мне мораль!

Варсонофий так и раскрыл клюв от удивления. Ну да, раз я так сказала, значит, читал.

***

Сдаётся мне, всё-таки посмел он выступить против меня, да только не по своей доброй воле, а по чьей-то очень сильной и чересчур охочей до власти. И думается мне, что я всё же знаю этого подлеца и негодяя, точнее, негодяйку. Но Варсу это я пока говорить не буду, сама всё проверю. Да и не поверит он, что всё это дело рук моей сестрицы любимой. Хотя-а-а… Нет, она это, руку даю на отсечение! Естественно, не свою, ещё чего!

Филин тем временем насупил и без того кустистые брови и, обиженно клацнув клювом, замолчал. Ненавижу, когда он своим угрюмым молчанием заставляет меня чувствовать себя неправой. «Как скажешь, Морана, последнее слово за тобой, ты же у нас богиня! Но учти, в случае чего и последствия за твои упрямство, заносчивость и самоуверенность тоже лягут на тебя и будут камнем болтаться на твоей шее». Да, именно это сейчас и означало его простое «клац-клац».

Ну и пусть, всё равно извинений в свой адрес он от меня не услышит.

– Так, хватит выяснять, кто прав, а кто старается казаться правым! Пора за дело! – я хлопнула в ладони, тем самым показывая, что на этом наша милая беседа закончена. – Я ухожу, вернусь на заре пятого дня.

Я уверенно поднялась из-за стола и подошла к сундуку. Так-так-так, что тут у нас? Н-да, надеть, как всегда, нечего, – пришла я к любимому всеми женщинами выводу, вытряхнув платья, юбки и сарафаны на лавку. Прищурив левый глаз, правый я всё же положила на тёмно-синее аксамитовое платье, понизу расшитое золотой нитью. Ничего лишнего, простой растительный орнамент вился по подолу, да немного жемчуга, совсем чуть-чуть горностаевого меха на рукавах, в общем – просто и со вкусом.

Надев платье поверх тонкой льняной рубахи, я аккуратно убрала густые чёрные волосы в тугую косу, вплетая туда жемчужные нити, накинула на плечи тёплый, на меху серо-голубой бархатный плащ с обильной узорной вышивкой. На ногах уже красовались яркие кожаные сапожки на мягкой подошве, также расшитые цветными нитками и речным жемчугом. Повертелась довольная, наслаждаясь великолепием наряда. Ах, что за краса, что за дева!

Моровая дева.

А с виду и не скажешь…

– Ну? Как я тебе? – сияя улыбкой, спросила я у Варса.

– Хороша! Только куда это ты так вырядилась на ночь глядя? К морунам на посиделки?

– Да ну тебя! Ещё бы я ради них старалась! Неужели я не могу ходить на работу как на праздник, а? Ну так как? Чего не хватает?

– Венец надень! И солидно, и шишку прикрывает, а то ишь как в темноте светится! – съехидничал Варсонофий.

– Точно! – порывшись в резной шкатулке, я извлекла кожаный обруч, обтянутый паволокой и богато украшенный бусами и вышивкой. Надела его вместе с височными кольцами, тихонько позвякивающими крупными бусинами.

Теперь точно всё! Я взяла в руки еловую ветку и, кивнув на прощание незаменимому, но вредному советнику, рассыпалась в снежную пыль, умчавшись далеко на север Заповедного Бора, в холодные Железные Горы, поросшие чёрными вековыми соснами.

***

На склоны ступенчатых гранитных скал медленно опускались вечерние холодные сумерки, заботливо окутывая всё вокруг своим лиловым плащом. Я взглянула на небо, одним взмахом ресниц заволокла его тёмными снежными облаками, и они стали медленно разбредаться по просторному куполу небес. Ещё мгновение – и на западе скрылся последний пурпурный отблеск заходящего солнца. Мир погрузился во мрак зимней ночи.

Я неспешно прошлась по скрипучему снегу горного уступа, поочерёдно касаясь кряжистых стволов стариков-сосен. Ласково проводила ладонью по грубой потрескавшейся коре, ощущая пальцами каждый глубокий застарелый или недавно появившийся шрам, нанесённый жестокими зимними ветрами и морозами, да неумолимым жаром летнего солнца.

«Вы многое повидали, многое пережили, но не преклонились ни перед чем, ни перед кем. Не страшила вас ни скудная, твёрдая как камень земля, ни равнодушное синее небо, скупое на обильные питательные дожди. Молчаливые и величественные, взираете вы с неприступной высоты крутых склонов одинаково равнодушно на все дела людские, добрые и злые, на поступки доблестные и подлые, на речи льстивые и праведные, на взгляды завистливые и искренние, на чувства истинные и лживые, на вражду и злобу, на дружбу и предательство, на любовь и ненависть… Всё повидали вы на веку своём, и всё пережили».

Я вновь подняла глаза к небу, такому низкому, что казалось, будто узловатые натруженные руки-сучья сосен цеплялись скрюченными пальцами за мягкие податливые бока сизых туч, заставляя их плыть по тёмному морю небосвода ещё медленнее, ещё неторопливее. Да и куда спешить? В этом месте время ничто, оно не имеет границ и условностей. В этом далёком безлюдном краю оно практически остановилось, да оно здесь и не важно. Зачем оно здесь? Для кого? Здесь некому вести подсчёт прожитых дней, веков… Ведь единственные жители этого края – горы да потрескавшиеся древние как мир сосны. И что бы ни происходило там, внизу, здесь будет всё, как и сотни лет назад…

Не поворачивая головы, я ощутила, как за моим левым плечом, отделившись от монолитной тени горного массива, появился чёрный сгорбленный силуэт. Сделав полшага навстречу мне, он неуверенно замер.

– Здравствуй, Морана, – могильным холодом прошелестела тень. – Не ожидал тебя здесь встретить. Снова.

– Отчего же? Это ведь и мой край тоже, – не поворачиваясь к собеседнику, произнесла я, сделав ударение на слове «мой» и даже не подумав отвечать приветствием на его слова. Слишком много чести. Да и не желаю я ему здоровья, раз на то пошло.

Тень ничего не ответила, лишь едва заметно недовольно дёрнула плечом. Ишь, не по нраву мои слова.

– Зачем ты пришла? – снова прошептала она.

Я медленно повернулась к собеседнику и холодно посмотрела на него.

– Ты знаешь, что происходит в Заповедном Бору? – сразу приступила я к главной цели визита, опустив всякую вступительную белиберду.

– А что происходит? Ты о чём?

– Брось, ты прекрасно понимаешь, о чём я. Кто за этим стоит?

– А, ты о резкой смене погоды? – тут же проявила чудеса проницательности тень. – Не знаю.

Я недоверчиво вскинула правую бровь.

– Уверен? – я медленно провела рукой по кряжистому стволу сосны, оставляя ледяной морозный след на коре, а затем продемонстрировала тени одну из своих фирменных ядовитых улыбок.

Фигура резко вздрогнула, сгорбившись сильнее.

– Д-да. Неужели ты думаешь, Морана, что я стал бы от тебя что-то скрывать?

«О да, я в этом просто уверена».

– Мы ведь на одной стороне.

– На одной стороне? – усмехнулась я. – Брось! То, что люди плетут о наших якобы общих с тобой кознях против всех и каждого, ещё не означает, что так оно и есть на самом деле. И ты прекрасно знаешь об этом сам! Я терплю тебя здесь постольку поскольку, но стоит мне узнать, что ты замышляешь против меня хоть какую-нибудь пакость, пусть это будет даже просто косой взгляд в мою сторону, гнусное спаивание лешего перебродившей рябиновкой или мимоходом брошенная в мой сапог гадюка, и моей доброте конец. Выпну тебя с этих гор так далеко и глубоко, куда даже сам чёрт не заглядывал в силу своего анатомического строения! (Это я, конечно, загнула, но пусть думает, что я и так могу).

– Не смей, Морана! Не смей меня пугать! Ты не имеешь права так со мной разговаривать, я тебе не слуга, я ведь тоже бог! Равный тебе, между прочим, и имею такие же права и силу, как и ты, – шелест вдруг перешёл на свист.

– Равный мне? – я откровенно расхохоталась тёмной фигуре в лицо.

И что ж вы с Сенькой, сговорились, что ли?

– Отчего же ты, равный, прячешься в тени деревьев? Почему не выйдешь сюда и прямо не посмотришь мне в глаза? Что же ты так трясёшься и горбишься, стоит мне только бровью повести в твою сторону?

Я сделала шаг навстречу собеседнику и раскинула в стороны руки в широких, достающих до земли рукавах, будто хотела заключить его в страстные объятия. Но тень шарахнулась от меня как от чумной, прячась под защиту ближайшей корявой сосны. И правильно, да только не поможет это.

Отовсюду – из-под земли, из скалистых расщелин – навстречу фигуре за сосной медленно пополз туман, ласкаясь к моим ногам, словно послушная домашняя кошка, распространяясь по сторонам, клубясь и с каждым мгновением всё гуще обволакивая землю и сосны. А вместе с пробирающим до костей туманом на горный кряж ступил мороз, невидимой ладонью касаясь всего вокруг. Стволы натужно заскрипели, не в силах больше противостоять такому холоду. Первой не выдержала кора дерева за моей спиной, начала лопаться со звуком порванной тетивы. А следом затрещали и остальные деревья заполняя уступ оглушительным звуком, усиленным в несколько раз эхом скал.

Мороз тем временем крепчал, усиливался, почти с гулом возвещая о своём присутствии, и с каждым вдохом становилось всё труднее и труднее дышать. Не мне, – ему. Стужа будто вытеснила из воздуха весь кислород, выморозила его, проникая колючими коготками в рот и нос, сжимая ледяным кулаком лёгкие и сердце. Она была практически осязаема, скрежеща когтями по поверхности деревьев и скал, покрывая всё вокруг тонким слоем инея и льда, она подбиралась всё ближе и ближе к тому, кто, дрожа всем телом (скорее от страха, нежели от холода), медленно преклонял колени перед могуществом Моровой девы.

Уже почти ничего не было видно, над Железными Горами висела непроницаемая пелена морозного тумана. Это богиня Зимы жестоко, не щадя никого, показывала свою волю и силу тем, кто посмел не подчиниться ей.

– Довольно! Прошу, прекрати, – услышала я, наконец, глухой шелест тёмной фигуры, склонившейся в беспомощной позе.

– Надеюсь, с такого ракурса тебе стало виднее, равны ли наши с тобой силы и имеешь ли ты хоть какое-нибудь право называть себя богом, – надменно посмотрела я на него сверху вниз.

Чернобог19 резко вскинул голову, гневно полыхнув на меня угольками красных глаз. Но тут же поник, покорно оставшись стоять предо мной на коленях.

Другого я и не ожидала.

– Итак, вернёмся к первоначальной теме нашей милой дружеской беседы. Встань! – я деловито заложила руки за спину и прошлась взад-вперёд, небрежно пошевелив при этом пальцами, разгоняя мороз.

Я даже небо расчистила от кудлатых облаков, позволив уже ущербной луне разбавить чернильную ночь серебристым сиянием.

– Что же ты думаешь по этому поводу? Кто может за этим стоять?

– А почему я должен тебе помогать, Морана? С чего вдруг? – недовольно буркнула тень.

– А с того, мой старый друг, что, если не будешь помогать мне, это может обернуться для тебя ещё большими неприятностями. Итак, кто может за этим стоять? – вкрадчиво повторила я.

– Может, стоит задать этот вопрос самой себе? – язвительно подметил Чернобог.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Тебе лучше, чем кому-либо другому, а тем более мне, должно быть известно о существовании твоих недругов.

– Поверь, к большому сожалению, даже мне не известно обо всех моих когда-либо существовавших врагах, недругах и завистниках. Так что, может, ты прольёшь немного света на этот вопрос?

– Сомневаюсь, что я способен тебе вообще хоть чем-то помочь.

– Может, ты просто не желаешь? Или, возможно, тебе что-то мешает? Я могу быстренько развеять все твои сомнения, ведь ты же не хочешь приобрести себе врага в моём лице? – угрожающе предупредила я.

– Нет, не хочу. Но, как я уже сказал, я ничего не знаю. Я могу только предполагать. Возможно, ты кому-то насолила очень сильно, перешла дорогу, так сказать, или задела кого-то недобрым словом. Вспомни хорошенько!

– Если так рассуждать, то в этом лесу мне каждая ёлка мстить должна. Подумай сам, о чём ты говоришь, и главное – с кем! Да я тебя через каждые три слова оскорбляю, Варса по пятьдесят раз на дню посылаю лесом. Что стоит говорить о том, что мне ничего не стоит кому-то насолить, пускай и по мелочи. Да за милое дело! Так что мне нужно знать наверняка – кто этот тип. Я же не могу теперь в каждом человеке видеть потенциального врага!

– И не нужно, просто вспомни что-то более или менее существенное, а не простое… хм, словоблудие.

«Словоблудие?!»

Я уже было открыла рот, чтоб в очередной раз высказать, что я думаю о таких вот мерзких тварях, как мой нынешний собеседник, но вовремя опомнилась. На сегодня с него хватит бичеваний, пусть и словесных. Да, я его терпеть не могу! Его мелочные, лживые выходки и периодическое лебезение передо мной жутко раздражают. Но когда надо, он действительно скажет что-нибудь, стоящее моего внимания. Правда, совсем чуть-чуть, и только то, что не может навредить ему. Это, конечно, не значит, что во всех остальных случаях я могу доверять ему безоговорочно, нет. Ведь стоит мне отвлечься, совсем немного, и повернуться к нему спиной, и он, как и все отрицательные, но о-очень трусливые персонажи, не задумываясь всадит туда нож, причём обязательно какой-нибудь заговорённый и предусмотрительно пропитанный смертельным ядом, чтоб уж наверняка. Да и чтоб в случае чего не пришлось оправдываться, придумывая идиотские отговорки вроде: «Я так неудачно чихнул, и нож, каким-то странным мистическим образом оказавшийся в этот момент у меня в руках, сам вскочил в беспечно подставленную тобой спину». Всё это я прекрасно знаю, но почему-то продолжаю с ним общаться.

Возможно, это связано с тем, что он, как и я, злобное, отвратительное существо, приносящее всем только смерть, болезни и несчастья. Может, он действительно прав в том, что мы с ним похожи? Что ж, возможно, так и есть. Или я общаюсь с ним назло сёстрам и брату (тоже, кстати, не отличающимся благородством нравов), которые его терпеть не могут. А что до людей – да так им и надо! Что ж это за жизнь тогда будет, когда кругом только сплошное счастье и веселье? Э нет, так не пойдёт! Поэтому пока этот «чёрный» бог пакостит людям, я его не трогаю. Ну, или не всегда над ним изгаляюсь. Даже помогаю изредка. Мы же на одной стороне, как он выразился. Вот и сейчас я очень поднатужусь и молча проглочу не понравившееся мне определение моего способа общения с окружающими. «Словоблудие, хм…»

– Хорошо! Допустим, есть у меня некоторые подозрения, – нехотя произнесла я.

– Кто?

– Сам подумай!

– Авсения?

– Она самая, но полной уверенности у меня нет.

– А что её советник? Пробовала говорить с ним?

– С Лютым? Брось, он хоть и не способствует всем её гадостным выходкам, но в случае чего и выдавать её не будет. Какая никакая, она же всё-таки ему хозяйка. Бедный, порой мне его искренне жаль.

– Хм, возможно, она так же сочувственно думает и об участи Варсонофия.

– Что?! – сверкнула глазами я.

– Ничего-ничего, – тут же заискивающе ответила тень, выставляя перед собой в защитном жесте руки.

– Н-да, проблема… И не проследишь же за мерзавкой такой! Возможно, это она и организовала внеплановый ремонт в моём крыле, чтобы выманить подальше в лес. Что за паскудство! И ты ничего путного так мне и не поведал! Сидишь тут бобылём в горах, ехидно со стороны наблюдаешь, чья сторона верх возьмёт. Только учти, Чернобог, если вдруг Сенька главенствовать тут удумает, тебе от этого никакой пользы не будет. Так и знай, попрут тебя даже с этих неприглядных горных склонов. Подумай над этим на досуге. А теперь прочь! – устало махнула я на тень рукой, будто комара надоедливого прогоняя.

Тёмная фигура не стала спорить, лишь скользнула чёрной кляксой в ближайшую расщелину и растворилась, будто и не было тут никого мгновение назад.

Да уж, дела… Проку от этой встречи как с пьяного лешего трезвой мысли. Ведь явно чего-то не договаривает! Неужто в самом деле в курсе и специально не сказал, чтоб поизгаляться? Вот узнаю всё, мало никому не покажется!

Я задумчиво поглядела на ночное небо, мигающее далёкими серебристыми звёздами. За острый рожок убывающего ночного светила цеплялись почти прозрачные реденькие облака и неспешно уплывали вдаль, а по лунной извилистой дорожке неспешно прогуливалась Числобог20. Сдаётся мне, подслушивала она нашу с Чернобогом беседу. Я её не виню, какой бы бесстрастной и равнодушной ни казалась богиня, она имела женское начало, а, как известно, любая баба любопытна и не прочь разузнать сплетни, сунуть нос в интриги и послушать душещипательные истории.

Через мгновение она неслышно ступила на горный склон и улыбнулась спокойной, умиротворённой улыбкой.

– Приветствую тебя, Морана, Зимняя богиня!

– Здравствуй, Числобог, богиня Лунная! Вот так встреча!

Та степенно поклонилась и с интересом посмотрела на меня.

– А я знаю, зачем ты тут.

– Да? И зачем же? – сделала я удивлённый вид.

– Он ничего тебе не сказал. Да это и неудивительно, – продолжила она, будто не слыша моего вопроса.

А вот это становится уже интересно.

– Может, тогда ты скажешь? – вежливо спросила я.

Числобог вскинула брови и внимательно глянула на меня серебристыми глазами.

– Сегодня дивная ночь, не правда ли? – спустя какое-то время зачем-то сказала она.

И так она всегда.

– Да, дивная. Так ты что-нибудь знаешь? – с нажимом повторила я, начиная раздражаться её невозмутимым спокойствием и игнорированием моих вопросов.

– Я люблю эти края. Особенно зимой, – сделала она паузу, глядя на меня, будто похвалила за услугу, оказанную ей. – Люблю гулять по заснеженным горным склонам долгими зимними ночами среди здешних вековых сосен, взирать на сонный мир с высоты, наблюдать за тем, что происходит там, внизу, созерцать действительность… Только созерцать, Морана, – повторила она.

Да я это уже поняла. Как подслушивать чужие разговоры, так она может, а как поделиться ценной информацией – так сразу нет, созерцательница хренова. И зачем только с ней заговорила? Знала же, что это пустая затея – болтать с ней, лучше ещё раз тряхануть Чернобога, чем выслушивать философские бредни богини Времени. Надо было вообще её не дожидаться, а сразу уйти.

– Ты же знаешь, я ничего не могу тебе сказать, – заметив на моём лице разочарование, ответила она. – Мой удел бесстрастно, спокойно следить за ходом времени, но не вмешиваться в его течение. Мне всё одно – силы тьмы или служители света. Твои дела – это только твои дела. Извини.

Я недовольно поджала губы. Зачем, спрашивается, тогда явилась? Поиздеваться, что ли? Нет, сегодня явно не мой день. Точнее, ночь.

Длинноволосая красавица сочувственно улыбнулась, искренне пытаясь сделать вид, что ей не всё равно. Но я ей нисколечко не поверила. Что ей до чужих забот? До чужих жизней? Равнодушная, безучастная ко всему, она только и может, что ехидно наблюдать за потугами других, тщательно скрывая злорадство под маской бесстрастного отношения ко всему сущему. Ничего ей не интересно, спокойна и размеренна до безобразия. Ей всё одно – день или ночь, лето или зима, невозмутимо отсчитывает она и мгновения, и столетия, украдкой позёвывая в кулачок. Тоже мне, созерцательница действительности!

– Я правда сочувствую тебе, Морана. Ты злишься, не понимаешь меня, точнее, не хочешь понять. А я не буду тебя убеждать и объяснять, почему не могу тебе помочь. Уж извини. Такова моя сущность, я далека от суетности мира, в котором живёшь ты, в котором живут все другие. Ты можешь на меня обижаться, корить за равнодушие, но от этого ничего не изменится, время всё так же будет идти вперёд, а я всё так же буду его отсчитывать, не взирая ни на что, какие бы события ни случились. И с этим ничего не поделать.

– Я это уже поняла, – вслух повторила я то, до чего уже и сама додумалась. – Что ж, сама справлюсь, не в первый раз, – буркнула я, не удостаивая богиню даже взглядом.

Та, ни капельки не смутившись, легко пожала плечиками, мол, ей и вправду всё равно, как с ней разговаривают. Мы обменялись ещё парочкой никому не нужных фраз, не касающихся дел насущных, и вежливо раскланялись. В самый последний момент она кинула мне лучик серебристого взгляда красивых глаз и задумчиво добавила, будто не мне, а куда-то в пустоту:

– А ночь и впрямь сегодня дивная.

Затем повернулась ко мне спиной и медленно растаяла в сиянии лунного света.

Я наморщила лоб, пытаясь сообразить, к чему это она, а потом плюнула на эту затею, успокаивая себя мыслью, что не мне одной она несёт всякий бред и всегда не по делу.

Тяжко вздохнув, я в последний раз глянула на тёмные, сгорбленные силуэты сосен, по-прежнему не желающие делиться со мной своими знаниями и думами по поводу происходящего. А ведь знают же всё! И почему я не могу общаться с душами этих великанов! Ручаюсь, они бы многое могли поведать. Я бросила на них длительный, укоризненный взгляд…

Нет, всё же придётся своими силами до всего доходить. Эх! Я щёлкнула пальцами и обернулась белоснежной сипухой. Легко набрав высоту, я покружила немного над Железными Горами, разминая крылья, а затем взяла курс на месяц, уже опирающийся на высокие макушки елей. Глядишь – ещё чуть-чуть, и он упадёт в объятья далёкого горизонта до будущей ночи.

Глава 3

День зимний тёмен, да ночь светла.

Кстати, о ночи.

Ночь была и впрямь превосходной. Как, впрочем, и все последующие. В одном люди были, безусловно, правы: я любила это время суток. Это была воистину моя пора. Пора, когда можно вволю погулять по высоким маковкам деревьев под руку с ветром, звонко хохоча вместе вьюжным смехом. Когда запросто можно покружить метелью вдоль и поперёк людских селений, приглашая всех на снежный танец, порой игриво запуская ледяные пальцы в дверные щели и натужно гудя в печных трубах. Когда, не задумываясь, можно обернуться прекрасной девой и ледяными губами бесстыдно зацеловать до красных щёк всех припозднившихся домой молодцев. В общем, повеселиться вволю!

Это всё, конечно, можно сделать и днём… Правда не будет того задора и ощущения таинственности. Ночь – особенное время, когда на земле происходят всевозможные чудеса и невиданное волшебство. Время, когда зимней ночью вполне возможно встретить на своём пути необычайной красы деву в снежных одеждах и на санях, запряжённых тройкой кипенно-белых лошадей с искристыми серебряными гривами, шумно несущихся над дорогой в вихре синей метели. А ночью летней запросто можно стать свидетелем весёлых шумных игрищ шаловливых русалок на пруду, а то и не задумываясь принять бесстыдное предложение поплескаться вместе с ними, безусловно, нагишом.

Только ночью можно увидеть, как по тёмному небу гуляет Лунная дева, щедро рассыпая по сторонам горсти золотых и серебряных звёзд. А далеко внизу, в непролазных чащобах услышать задушевные и тоскливые песни тех, кто днём так же, как и все простые люди, добросовестно занимался домашним хозяйством…

Да, странное это время – ночь. Под её пологом наравне с добром творятся дела тёмные, и каждый может не бояться показать своё истинное лицо, ибо ночь для того и существует, чтобы дать приют всем, кого отверг свет. А в особенности щедра ночь зимняя, – долгая, да светлая, ко всем справедливая, для всех равная.

А для тех, кто боится ночи, её длинных теней и таинственных шорохов, кто недоволен вечно всем и даже тени своей пугается, тому и день покажется тёмен. Даже летом.

***

Нагулялась я за эти ночи по миру всласть! Где-то снега намела, где-то кулаком морозным трескучим погрозила, чтоб народ сильно уж не расслаблялся. Порой лёгкой позёмкой кружила, а иногда и ураганом снежным прохаживалась, когда уставала – невесомым тёплым снегом сыпала, и слушала тишину сонной ночи, да песни деревенских прядильщиц, что в свете лучин сидят за веретеном, а наслушавшись, отдохнув как следует, вновь в раж входила – бушевала с новой силой и от души.

Навеселилась, наработалась, устала вусмерть и, довольная, вернулась домой, к тёплому очагу, горячим пирожкам с капустой и грибами, ароматной мовнице21 с еловыми вениками да привычному бурчанию старого филина. Эх, не думала, что так истоскуюсь по краям родным, по Варсонофию занудному, по Труту пугливому, по весело пышущей дымом золотистой избушке, что затерялась среди топких непроходимых для простого люда болот, по могучим кедрам, подпирающим крепкими руками-ветвями небосвод…

Да и о проблемах своих совсем не время забывать.

Интересно узнать, что там наш подлый незнакомец ещё учудил, какую гадость изготовил к моему возвращению! А может, я зря себя на плохое настраиваю. Может, и нет там никого, и в помине не было. Привиделось, почудилось, дурным сном оказалось. Эх, как бы здорово-то было!

Я опустилась на охлупень22 и стала поджидать возвращения Варса с охоты. Долго ждать не пришлось: только я занялась чисткой пёрышек, зажмурившись от удовольствия, как почувствовала лёгкое колыхание воздуха, и рядом со мной уселся филин.

– Ну здравствуй, Морана! А я уж думал морунов за тобой посылать!

– Что так? Соскучился?

– Да не то чтобы тоска смертельная меня заела, просто чует сердце моё: не по нраву гостю нашему твоё отсутствие долгое. Он, понимаешь ли, вниманием своим здешние края одаривает, а тебя всё нет и нет. Тебя всё ветер носит где-то!

Ой зря, зря понадеялась я на чудесный исход! Видать, не привиделось мне всё, и незнакомец взаправду существует. Жаль.

– Что значит «где-то»?! Я что, по-твоему, развлекалась? Я, между прочим, работала, а заодно и выясняла кой-чего. Буду я тут сиднем сидеть, выжидать, когда этот гад сам из лесу выйдет и скажет: «Здрасссьте! Вот он я, злодей недоделанный, хватайте меня, пока я вам очередную бяку не выкинул!». Ещё чего! Сердце, видите ли, у него чует! Где Трут? Пожрать чё-нибудь есть? А то я щас с голодухи ноги протяну и сами с незваными гостями разбирайтесь! – я слетела с крыши на землю и вошла в избу в истинном величественном, но изрядно потрёпанном обличии.

Трут молча зыркал на меня из-за печи, не зная, то ли кидаться на стол накрывать, то ли лучше уж не лезть под горячую руку. Я выразительно поводила бровями, и он, сглотнув, благоразумно выбрал правильный вариант.

Утолив первый голод, я пришла к мысли, что сейчас можно и подобреть чуток.

– Ну, Трут, рассказывай, чего тут у вас нового случилось! Необычного, бросающегося в глаза! – дружелюбно велела я.

– Э-э-э, дык, вроде как и ничего…

– Что, совсем? – расстроилась я. – А вот у Варса сердце чуяло чего-то, – нетерпеливо постучала я пальцами по столешнице.

– Ну-у-у, волкодлак если только. Так они каждую зиму пакостят, по селениям дерут овец да тех, кто спьяну их за домашних собак принял.

– Баранов, то бишь, – хмыкнула я. – Волкодлак, значит. Вот это уже интересно. И много задрал? Где бегает, как часто, далеко отсюда?

– Э-э-э, ну… – аука звонко поскрёб в затылке. – Этот токмо по лесу рыщет, ревёт белугой, аж ели дрожат. Двух дровосеков задрал вчерась. В основном в Сосняках его примечали, да у озерца того лесного я пару раз следы видал.

– Ага. И что за следы?

– Обычные, волкодлачьи. На медвежьи смахивают шибко.

– Хм, и что же это за волкодлак такой медвежий? Может, это и не волкодлак вовсе, а медведь-шатун?

– А может, и медведь, – тут же согласился со мной Трут.

Нет, ну неисправимый тип!

– И давно объявился сей странный зверь?

– Так деньков пять назад и объявился.

– Ага! Так я и знала! Выходит, как я по делам отправилась, он тут же и нарисовался?

– Выходит, что так.

– Интересно, интересно…

– Что же тут интересного? – подал голос откуда-то взявшийся Варс.

– Интересно, что он всё больше по лесу рыщет. Обычно нежить прямиком к людским селениям отправляется, а этот, значит, в лесу околачивается. А дровосеки эти, скорее всего, ему просто под горячую руку, то есть лапу, попались, да под острые клыки. И сдаётся мне, что он их просто задрал, не съел? – вновь обратилась я к Труту.

– Нет, не съел, – кивнул аука.

– Не понадкусывал чего, печёночку не выел?

– Нет.

– Что, даже не пожевал для приличия?

– В том-то и дело, что нашли их целёхоньких, только горло разорвал, – ответил филин.

– Дела… И чего их, спрашивается, в такую глушь тянет, дровосеков-то. Зачем сначала всяческие пакости выдумывать про Заповедный Бор да чудищ здесь обитающих, а потом сюда же за дровами да ягодкой отправляться? И Смородина им нипочём!

Над ухом послышалось лёгкое колебание воздуха, и ко мне на плечо опустился филин.

– Ну, что думаешь? – спросила я у советника.

– Было бы болото, а черти найдутся.

– В моём болоте только одному чёрту место, точнее, чертовке. Больше никого не пущу. Да как-то и не рвались сюда особо черти. Выходит, неспроста в лесу эта невиданная зверушка объявилась, а, Варс?

– Очень хочется, чтобы спроста! Но, как ты верно подметила, любая нежить, объявившись, прямиком к людям тянется, а этот… этот почему-то по лесу кружит, будто выслеживает кого-то, – филин выразительно сделал ударение на последнем слове.

Этого мне только не хватало. Чтоб меня, да ещё какой-то псиной пугали?! Ха!

– Так, дорогой мой, слетай-ка с моего плеча, это тебе не бесплатный насест в курятнике.

Я уверенно поднялась из-за стола, стряхивая крошки с подола.

– Ты куда-то снова направляешься? – филин перелетел на излюбленную посудную полку под потолком.

– Да, скоро вернусь, не переживай. А вы пока уборкой займитесь, Трут!

Аука тут же подорвался убирать со стола.

– Будь осторожна, Морана, – серьёзно предупредил меня Варс, а взглядом спросил: «Куда ты собралась?»

В ответ я скривила губы в недоброй усмешке и, метнув выразительный взгляд на ауку, сказала:

– Как скажешь. Я постараюсь очень осторожно прикончить эту наглую тварь, она даже пискнуть не успеет. По крайней мере, попытаюсь подкрасться максимально незаметно, чтобы эффект неожиданности остался на моей стороне.

«При нём ничего ты от меня не услышишь», – ответил мой взгляд.

– Ага, ты, главное, не чихни в самый ответственный момент, когда будешь руку с топором над бедной животинкой заносить, а то себе по ноге попадёшь, – подыграл советник.

– Ещё чего! Когда это я себя такими глупостями выдавала, – обиженно надула я губы.

– Да хотя бы, когда пыталась крайне незаметно подлить сок хрена в умывальник Лучезара.

– Что?! Такого никогда не было! Что ты придумываешь? – возмутилась я, при этом стараясь незаметно почесать нос, в котором предательски защекотало.

Филин лишь ехидно прищурил янтарные глазищи.

Ну что я могу с собой поделать, если именно в тот момент, когда нужно быть предельно незаметной и не шуметь, я обязательно либо чихну, либо залезу ногой в случайно подвернувшуюся кадку, и мне очень повезёт, если в этой злополучной кадке окажется чистая, питьевая вода! Но, исходя из личного опыта, могу сказать, что в ней обязательно будут плавать картофельные очистки или шелуха от семечек, грязное бельё замачиваться или тряпка половая отмокать. Или это и вовсе окажется ночной горшок, который кто-то просто забыл вынести…

В общем, шутки шутками, да только сейчас шутить как-то совсем не ко времени. Ситуация явно стремится выйти из-под моего контроля, ибо наш злодей целеустремлённо решил продолжать мне пакостить и не дать спокойно пожить в лесу. Нужно срочно, просто незамедлительно выяснить, что же за зверь такой в моих владениях объявился и чего ему тут надобно. Поэтому я даже не стала тратить время на переодевания и, как была в своих парадно-выходных одеждах, так и отправилась на встречу со старым, не скажу, что добрым, знакомым. Он-то любой мой внешний вид оценит! А точнее, опошлит…

– К вечеру буду! – не поворачивая головы, сказала я Варсу и упорхнула в прямом смысле этого слова.

***

Его я искала долго. Видимо, всё-таки погорячилась, пообещав советнику прибыть домой к сумеркам, ибо только когда небо окрасилось в тёмно-синие тона приближающейся ночи, я смогла уловить грустные нотки знакомой песни.

Выбрав, на мой взгляд, наиболее симпатичную полянку, где снега было не так уж много (всего-то по колено), я скрестила руки на груди и принялась ждать. Вой усилился и значительно приблизился.

Его песне вторили соплеменники, тем самым выражая поддержку и подчинение ему, ни в коем случае не перекрывая его голоса. Ведь он вожак, истинный и непоколебимый. Он не раз доказывал стае, что он и только он достоин носить это гордое звание, демонстрируя при этом силу, волю и бесстрашие.

В быстро темнеющей чаще то тут, то там я замечала яркие огоньки горящих глаз, с интересом изучающих меня. Они знали, кто я такая, поэтому даже не пытались приблизиться хотя бы на десять саженей, но и не уходили. Караулили?