Глава четвёртая Родительский дом
Кто хоть раз не ночевал дома, тот поймёт Кешу. Ох, как страшно оказаться ночью на улице, на ветке дерева, в полной темноте. Со всех сторон доносятся скрипы, таинственные шорохи. Вот-вот явится абсолютно голый скелет. Как в фильмах ужасов. Или вампир. Или псих с ножом. И заорёт во всю глотку: «А-а-а! Вот ты где! Больше всего на свете я люблю жирненьких молоденьких попугайчиков!!!»
Кеша хорошо знал: в таких случаях бесполезно кричать, звать на помощь. Пока в конце фильма не появится красивый молодой полицейский и не пристукнет злодея, никто тебе не поможет.
Всю ночь Кеша не сомкнул глаз. Вспоминал родной дом. Вовку. Свой уютный тёплый диванчик. Как было хорошо! Если и объявится злодей, всегда можно выключить телевизор.
Наконец наступило утро. Яркое, солнечное. Запели птицы, зачирикали воробьи. Вышел из подъезда толстый ленивый Кот. Зевнул и уселся на солнышке.
У всех было утро. Все были довольны жизнью. Все. Кроме Кеши.
Старая модница Ворона достала из мусорного контейнера соломенную шляпку. Примерила. Взглянула в осколок зеркала:
– Прр-релестно!
– А дырки? – спросил Кот. – В шляпе твоей – сплошные дырки.
– Фасон такой. Дырчатый, – сказала Ворона. – Как сыр. Чем больше дырок, тем лучше.
Кот усмехнулся:
– Эх, вы! Нищета. Вам всё хорошо. Дырки от сыра, объедки. И что за народ?
Воробей Коля, который клевал засохшую горбушку, поднял голову и с завистью сказал Коту:
– Хорошо вам, на всём готовеньком. А тут прыгай целыми днями в поисках куска хлеба.
– Хлеб? – презрительно сказал Кот. – Я хлеба не ем. От него толстеют.
– А что ты ешь? – спросила Ворона.
– Рыбу. Только очень свежую. Чтоб ещё дышала. Карпа, осетрину. Но больше всего люблю «Вискас».
– Вискас? – ахнул Коля. – Это что за рыба?
– Эх, вы, серость! – захохотал Кот. – «Вискас» – это заграничное питание. Бывает из мяса. Кролика, баранины. Или…
Он взглянул на Ворону:
– Или из птицы.
– Из птицы? – ужаснулась Ворона. – Какой ужас! Да ты – людоед!
Воробей Коля отпрыгнул в сторону:
– Как вы можете есть? Из птицы!
– Успокойтесь. Из такой птицы, как вы, мне даром не надо. У вас и мяса-то нет. Одни кости. Из вас «Вискас» не получится.
– У меня одни кости? – возмутилась Ворона. – Я не костлявая, я стройная. Я каждое утро аэробику делаю.
– Знаем мы вашу аэробику, – сказал Кот. – Крутимся, вертимся. Чтоб с голоду не помереть.
И он закрыл глаза. Давая понять, что разговор закончен. Кеше стал противен этот Кот. Его внешний вид… Сытый, довольный. Таких котов, будь его воля, он бы заставил хоть одну ночь провести на ветке. Голодными. Не сомкнув глаз. Тогда бы они поняли, что почём. Правильно говорят: «Сытый голодному – не товарищ».
Кеша вспомнил Вовку. Как Вовка его любил. Утром откроешь глаза: «Кеша, иди завтракать. Кеша. Завтрак на столе».
И какой завтрак! Фрукты, свежие булочки, конфеты…
Кеша проглотил слюнки. Ему стало жаль себя. Он даже сказал вслух. Вернее пропел:
Ро-ди-тельский дом…
На-ча-ло начал…
Ты в сердце моём…
Надёжный причал…
Он пел так жалобно, с таким чувством. Не хуже самого Льва Лещенко, которого частенько видел по телевизору.
И Ворона, и воробьи, и даже Кот замерли от удивления. Все обернулись в его сторону.
– Бра-во! Бра-во!
Кеша спрыгнул с ветки и поклонился публике. Каждому приятно, когда его хвалят.
– Бра-во! Бра-во!
Ворона достала припрятанный на чёрный день огрызок яблока и поднесла певцу. Коля отдал свой кусочек хлеба.
А Кот… И куда девалась его лень? Подпрыгнул, вбежал в подъезд и через минуту вернулся с целой гроздью бананов:
– Примите. От восторженных зрителей.
Кеша ещё раз поклонился:
– Ну, что вы, что вы. Как-то неудобно. Зачем всё это? Не стоило беспокоиться.
А сам при этом подумал: «Ничего, как-нибудь проживём!»