Карло, вернувшись домой, сейчас же принимается мастерить Петрушку

Карло жил в полутемной каморке под лестницей. Стояли в ней безногое кресло, узенькая койка, да разломанный столишка. В глубине виднелся затопленный каминчик. Но огонь в каминчике был нарисованный, также был нарисован над огнем кипящий чугунчик.

Карло вошел в каморку и принялся за дело.

«Как бы мне назвать Петрушку? – раздумывал он. – Назову-ка его «Пиноккио». Это имя принесет мне счастье. Я знал одно семейство – всех их звали Пиноккио. Отец – Пиноккио, мать – Пиноккио, дети – Пиноккио, все они жили прекрасно. Самый богатый из них просил милостыню»…

Так Карло назвал Петрушку Пиноккио и принялся за дело, вырезал на полене волосы, потом лоб, потом глаза.

Но представьте себе ею изумление, когда глаза вдруг сами задвигались и уставились ему в лицо.

Карло перепугался, но не подал виду, а только ласково спросил:

– Деревянные глазки, почему вы на меня уставились?

Но Петрушка молчал. Карло продолжал строгать. Выточил нос, но только кончил вытачивать, – вдруг нос принялся расти и вырос такой длинный, что Карло даже крякнул:

– Вот так носище!

И стал было спиливать его, но не тут то было: нос так и остался носищем. Карло принялся за рот, но не успел его вырезать, как следует, – вдруг рот стал хохотать, как сумасшедший.

– Перестань! – крикнул Карло.


Рот перестал хохотать, но изо рта высунулся длинный, предлинный язык и стал дразниться. Не обращая уже внимания на эти проказы, Карло продолжал прилежно работать, строгать, точить, ковырять Петрушку. Сделал подбородок, шею, плечи, туловище, руки, но едва кончил стругать руки, хвать! руки стащили парик с его головы.

– Отдай парик! – закричал Карло.

Петрушка уже нахлобучил себе парик на голову по самые глаза, и хохочет, заливается. Видя все это, Карло ужасно огорчился и, обратившись к Петрушке, сказал:

– Я еще мастерить тебя не кончил, а ты уже за проказы принялся, Это очень плохо с твоей стороны!

Карло сказал все это и даже вытер глаза рукавом – так ему стало обидно. Теперь оставалось сделать только ноги. Петрушка дал ему ногой пинка прямо в нос…

«Я этого не заслужил, – подумал Карло. – Но ничего не поделаешь, надо кончать работу». Он поставил Петрушку на пол, и стал учить его ходить. Пиноккио выучился ходить очень скоро, стал бегать, прыгать, а потом – скок, скок! – и за дверь.

Карло за ним… Но где уж тут… Петрушка прыгал, как заяц, только ножки деревянные постукивали по камням.

– Держи его! Держи его! – завопил Карло.

Прохожие, видя бегущего Петрушку, только хохотали от восторга. К счастью, на углу улицы стоял городовой. Заслышав крик и хохот, городовой подумал, что, должно быть, у кого-нибудь убежал из конюшни жеребенок, и решил его поймать во что бы то ни стало.

Он расставил огромные ноги, стал посреди улицы и ждал. Увидав полицейского, Петрушка хотел прошмыгнуть у него между ног, – но не тут-то было. Полицейский поймал его и, защемив двумя пальцами нос Пиноккио, сдал его с рук на руки Карло.


Карло хотел было надрать уши шалунишке, но представьте себе, – ушей у Пиноккио и не оказалось: второпях Карло забыл сделать уши. Тогда, схватив озорника за шиворот, Карло потащил его домой.

– Погоди, разделаюсь я с тобой, разбойник.

Пиноккио, испугавшись, бросился на землю и не двигался, как мертвый. Собралась толпа. Стали судить да рядить:

– Бедняжка, – жалели одни, – конечно, он боится идти домой, старик изобьет его до полусмерти.

Другие говорили:

– Карло – это ехидный старикашка: он только притворяется хорошим человеком, а с детьми зверь! Он убьет несчастного Петрушку. Искрошит его в куски.

Одним словом прохожие такого наболтали, что полицейский отпустил Пиноккио и повел в тюрьму старого Карло. Бедняга шел и выл, как теленок:

– Ой, ой, ой! Себе на горе сделал я проклятого Петрушку!

Загрузка...