Закончив разговор с Белоцерковским, Константин помчался в Серебряный Бор, в бассейн, который был ему известен еще с детства, когда он ездил сюда тренироваться из Запрудного. Школьный учитель физкультуры, обратив внимание на его способности в плавании, рекомендовал его в школу олимпийского резерва, которая тренировалась иногда в Серебряном Бору, и Костя пару месяцев ездил туда заниматься, пока не бросил это дело.
Не до плавания ему было. В Запрудном чуть ли не каждый день возникали тогда разборки между группами пацанов, которые по примеру более старших начинали делить город на сферы влияния. Константин был непременным и чуть ли не самым активным участником подобных разборок.
Тогда он еще не носил кличку Жиган. Ее он получил в зоне, куда попал надолго.
Впрочем, зона – это было хорошее испытание его характера и воли к жизни.
Не хуже, чем Афганистан, в котором ему тоже пришлось побывать.
Бассейн в Серебряном Бору оставался для него воспоминанием о детстве, когда перед ним лежали разные дороги и он стоял перед ними, не зная, какую выбрать.
Костя часто попадал на тропы, которые были слишком взрослыми для его возраста, наверное, потому у него и выработался столь жесткий подход к жизни. Если ты не преодолеешь препятствие, не переломишь хребет противнику, он переломит его тебе.
Логика жизни – простая и жестокая. Хочешь жить – убей врага.
Именно это и собирался сделать сегодня вечером Константин Панфилов. Он не хотел никого убивать, но ему не оставили другого выхода. Или его, или – он.
Плевать на то, что своим врагом он считал одного из самых могущественных российских олигархов. Плевать, что тот непременно приедет с огромной, вооруженной до зубов охраной, которая прочешет каждый квадратный метр бассейна и его окрестностей.
Константин знал одно: Белоцерковский по натуре трус и вечно дрожит за свою жизнь, предпочитая ее покупать, а не отстаивать. Константин всегда помнил, что он смертен, и смерть может забрать его в любую секунду.
Но и сам Жиган был готов умереть всегда, хотя и не хотел умирать.
Ему нравилось жить, он помнил, что жизнь – очень хрупкая штука и ее может раздавить чье-то даже случайное прикосновение. Наверное, это и помогало ему выживать в ситуациях, в которых погибли бы девяносто девять человек из ста.
В запасе у него было всего несколько часов, а подготовка к вечерней встрече с Белоцерковским требовала времени. Константин прекрасно понимал, что прежде чем Белоцерковский появится в Серебряном Бору, там побывает его правая рука («Интересно, кто занимает сейчас должность директора охранного агентства „Цербер“?») и расставит своих людей где только можно.
Поэтому нужно было спешить и оказаться в «Олимпийце» раньше «церберов». У Жигана было некоторое преимущество в том, что он прекрасно знал, где находится бассейн, а людям ГБ придется его еще поискать.
«Олимпиец» располагался на берегу одного из многочисленных серебряноборских заливов. Двухэтажное здание стояло одиноко, других строений поблизости не было. Причем торчало оно на открытом месте, деревьев или зарослей высоких кустов около него тоже не было. Константин не учел этого, когда называл Белоцерковскому место встречи, но теперь, стоя перед с детства знакомым зданием бассейна, он решил, что это даже хорошо.
Облезший фасад бассейна, выстроенного во времена, когда в моде были стекло и бетон, напоминал скорее аэропорт, чем спортивное сооружение. Подходы к зданию просматривались совершенно отчетливо.
Всякий, кто будет приближаться к бассейну, неизбежно будет замечен теми, кто находится внутри. Скрытно подобраться к бассейну просто невозможно.
«Отлично! – подумал Константин. – То, что нужно. Пусть поломают голову до тех пор, пока я не преподнесу им сюрприз».
В бассейне шла тренировка, которая, если верить расписанию, должна продолжаться до шести часов. У Константина было время для того, чтобы разыскать Леоныча, который отвечал за техническое состояние насосов, компрессоров, вентиляционных установок, электрооборудования и радиоустановок. Леоныч был мастером на все руки и работал в бассейне один, хотя по штату полагался один инженер по эксплуатации и, как минимум, два слесаря.
Директору бассейна выгоднее было платить Леонычу двойную зарплату, чем содержать трех человек. Да и спросить с Леоныча можно было на полную катушку, все-таки – двойную зарплату получал. При этом как-то забывалось, что работает он за троих.
Он был пожилым уже в то время, когда Костя ездил в Серебряный Бор на тренировки. Возможно, что лет ему было всего тридцать, но с таким же успехом ему можно было дать и пятьдесят пять. Что называется, мужчина неопределенного возраста. Константин даже не подумал о том, что Леоныч за время, которое прошло с тех пор, мог уволиться. Мог умереть, наконец. Но для него Леоныч был жив всегда, как живо было в памяти детство.
В памяти Константина бассейн «Олимпиец» и Николай Леонович были нераздельны. Все пацаны в бассейне знали Леоныча, который никогда не отказывался удовлетворить их любопытство и дать рассмотреть его подземное, подвальное царство, напичканное силовыми установками и насосами. Разрешал даже включать их и выкачивать воду из бассейна.
Насосы гудели в эти моменты оглушительным ровным гулом, уровень воды в бассейне понижался, неровное кафельное дно обнажалось, открывая пологий склон в сторону вышки для прыжков.
Если еще учесть, что Леоныч разрешал пацанам и курить тайком у себя в подвале, можно понять, насколько он был для них своим человеком.
«Человеку нельзя ничего запрещать, – любил повторять Леоныч. – Хочешь курить? Кури! О том, что курильщик на дистанции сдохнет, дыхание раньше всех собьет, ты и сам знаешь. Поэтому – выбирай сам. А сигарет, добра этого, мне не жалко…»
– Николай Леонович? – переспросила вахтерша Константина. – Это Петров, что ли? Здесь, где ж ему еще быть?! В подвале у себя. Как пройти-то, знаешь?
– Знаю, знаю! – отмахнулся Константин.
Он прекрасно помнил лестницу, по которой нужно было спускаться в подвал, но удивился тому, какая она стала маленькая и узкая.
Прежде она казалась ему широкой и огромной. Да и подвальные коридоры вдоль бортов бассейна оказались настолько узкими, что в них едва можно было повернуться, не задев стены плечами. А ведь раньше он с пацанами носился по ним бегом.
Леоныч сидел в своей каморке, которая тоже стала меньше и теперь вполне оправдывала свое название, вызывавшее в детстве недоумение.
Он сильно постарел. Возраст и теперь определить было трудно, но если раньше это был пожилой человек, то теперь его можно было назвать стариком. Впрочем, еще крепким и жилистым.
Он сидел и смотрел через раскрытую дверь каморки в окно в борту бассейна, залитое переливающимся сине-зеленым цветом. По всей видимости, кто-то тренировался, и освещение постоянно менялось, создавая игру света в толще воды.
– Здравствуй, Леоныч! – сказал Константин. – Я рад, что ты жив! За эти годы многое изменилось, и не сказать, чтобы в лучшую сторону. А ты… Каким был, таким и остался. Только седой стал совсем.
Леоныч посмотрел на гостя взглядом уставшего от жизни человека. Его помнили тысячи мальчишек, прошедших за эти годы через «Олимпиец», он не помнил ни одного из них. Он просто научился отличать хорошего человека от плохого, независимо от его возраста.
Сейчас он видел перед собой взрослого мужчину, который в душе остался тем же пацаном, который приезжал сюда на тренировки – решительным максималистом, готовым отстаивать свою правоту до последнего, в драке так в драке. Мальчишку, так и не разобравшегося в своей жизни.
– Тебя как зовут? – спросил Леоныч старческим надтреснутым голосом, и Константин только теперь понял, насколько тот сдал.
– Костя, – произнес Константин и вдруг почувствовал себя опять пацаном, который впервые спустился в этот подвал, чтобы посмотреть своими глазами на «царство» Леоныча, потрогать руками хитрые механизмы, которыми он командует. – Костя Панфилов.
– Проходи, Костя Панфилов, – сказал Леоныч, показывая рукой на стул рядом с собой. – Рассказывай, что заставило тебя вспомнить о старом Леоныче?
– Вспомнил, как ты говорил, что каждый сам свою жизнь выбирает, – ответил Константин. – Вот и подумал, почему же я себе такую жизнь выбрал? Неужели я так хотел жизнь прожить?
Леоныч не спросил его – как? Он только понимающе кивнул седой головой и положил сухую натруженную руку ему на колено.
– Жизнь, Костя, она тоже выбирает, – сказал он. – Тех, кто понаглее, наверх выбрасывает, на гребень, в пену. А тех, кто не хочет под нее подстраиваться, вот вроде тебя, утопить норовит, ко дну тянет, о дно бьет, по камням волочит.
Он вздохнул.
– Вот и получается, что выбор у нас с тобой небольшой, – продолжил Леоныч. – Не наша это река. Отравили ее, загадили. И воду в ней не поменяешь, как в бассейне. Насоса такого нет… Терпи, Костя. Отлив будет, они на отмели останутся. А ты плавать выучился, тебя на берег не выбросит. Ты человек легкий, свободный. Тебе утонуть не суждено.
Константин озадаченно покрутил головой.
– Заждался я отлива-то, – сказал он. – Уж сколько меня по дну волочит, а пена наверху все не оседает. Может быть, она вечная?.. Я сегодня одному встречу назначил, – спохватился Константин. – Опасная сволочь. Человека раздавить – ему раз плюнуть. Вот я и подумал, что стены здесь свои, раз в них Леоныч еще жив – помогут. Такой вот я сегодня выбор сделал.
– Ты выбор сделал, тебе и расхлебывать, – кивнул Леоныч. – От меня ты что хочешь?
– Твой черный халат, – быстро сказал Константин. – И ключи от подвала с электроустановкой. Больше ничего мне не нужно. А сам домой иди, я вместо тебя сегодня вечером подежурю.
Леоныч внимательно посмотрел Панфилову в глаза, но ничего больше не спросил и не сказал.
Он выдвинул ящик стола, достал связку ключей, положил на стол.
– Халат на вешалке, – сказал он и медленно вышел из своей каморки.
В дверях он задержался и, обернувшись, добавил:
– Лишнего на себя не бери. Потом тяжело будет.
Минуты через три неподвижно сидящий Константин услышал, как хлопнула дверь.
«Теперь добро пожаловать, Глеб Абрамович!» – произнес мысленно Константин и начал переодеваться.
Нужно было подготовиться к встрече.