Амелия замялась, собираясь подняться по ступеням к парадному входу в Сент-Джаст-Холл.
Она приехала в имение на следующий день. Полдень давно миновал, и солнце пыталось пробиться сквозь пасмурные облака. На высоких черных деревьях, окружавших дом, появились маленькие почки. Даже газоны, казалось, немного позеленели. Весна была уже на подходе, но в этом поместье ее скорому приходу никто не радовался.
Всю прошедшую ночь Амелия так и не смогла сомкнуть глаз. Эта ужасная стычка с Гренвиллом снова и снова прокручивалась в ее голове. Образ Саймона неотступно преследовал ее – то насмешливый, то страдающий, то необычайно обольстительный.
Гренвилл был вне себя от горя и гнева, но их по-прежнему тянуло друг к другу. Амелия не знала, что и делать.
Накануне она оставила Саймона спящим в своих покоях и ушла, чтобы проведать детей. При виде Амелии мальчики пришли в восторг, но она сразу заметила, что дети пребывали в плохом настроении и их поведение не поддавалось контролю. Джон разбил фарфоровую лошадь, но не демонстрировал ни капли раскаяния. Уильям исписал каракулями один из своих учебников. Явно обрадовавшись приходу Амелии, мальчики улыбнулись, но она понимала, что дети горевали о потере матери и их проступки были лишь мольбой о помощи.
Амелия заглянула и к малышке. Миссис Мердок в доме не было, что принесло Амелии нечто вроде облегчения, и горничная разрешила ей подержать на руках и покормить малютку. Потом Амелия подумывала зайти к Гренвиллу, чтобы справиться о его состоянии. Но решила, что разумнее будет поскорее покинуть его дом.
С тех пор она сильно беспокоилась о Саймоне и его детях.
– Я напою кобылу, мисс, – сказал конюх, отвлекая ее от мыслей.
Она обернулась. Конюх взял за узду кобылу, запряженную в легкий экипаж, на котором обычно ездила Амелия. Она поблагодарила слугу и, собравшись с духом, стала подниматься по ступеням крыльца.
Неужели она боялась Гренвилла, размышляла Амелия. Сегодня она нервничала гораздо сильнее, чем накануне. Или ее пугала собственная реакция на присутствие Саймона?
В любом случае оставалось только молиться, чтобы сегодня он был в лучшей форме. Амелия от души надеялась, что ей лишь почудилось притяжение, возникшее между ними вчера.
Будь она помудрее, наверняка держалась бы подальше от этого дома, думала Амелия, нервно стуча в парадную дверь. Но накануне Гренвилл был так подавлен, буквально уничтожен… Закрыть глаза на его боль было просто невозможно.
Облаченный в ливрею швейцар впустил гостью в дом, и мгновение спустя в передней показался Ллойд. Амелия фальшиво улыбнулась ему, снимая накидку:
– Добрый день. Я надеялась повидать его светлость.
Они посмотрели друг на друга, обменявшись долгими понимающими взглядами. Все так же нарочито жизнерадостно Амелия спросила:
– Он спускался сегодня?
– Да, только что, – подтвердил Ллойд. – Но он непреклонен, мисс Грейстоун, он четко дал понять, что сегодня никого не принимает.
У Амелии тут же как будто камень с души упал. Гренвилл вышел из своих комнат! Она испытала огромное облегчение. Несомненно, теперь ей уже не надо добиваться встречи с ним. Она может просто вернуться домой – и это будет намного безопаснее, чем снова встречаться с Гренвиллом!
– Тогда мне лучше уйти. Но прежде расскажите мне, как дети?
Глаза Ллойда беспокойно замерцали.
– Лорд Уильям выглядит сегодня очень расстроенным, мисс Грейстоун. Утром он заперся в своих покоях, и синьору Барелли потребовалось несколько часов, чтобы убедить его выйти.
От недавнего облегчения не осталось и следа. Амелия могла ожидать чего-то подобного от Джона, но только не от его старшего брата.
– А где в это время был его светлость?
– Он должен был уже спуститься, мисс Грейстоун. Не думаю, что ему рассказали об этом неприятном случае.
Амелию тут же захлестнула тревога.
– Но он видел детей с того момента, как спустился вниз?
Ллойд покачал головой:
– Полагаю, он не видел детей со дня похорон, мисс Грейстоун.
Потрясенная до глубины души, Амелия уставилась на него. Потом, после долгого молчания, спросила:
– Как он?
Ллойд понизил голос:
– Мне не кажется, что сегодня он чувствует себя хорошо.
И тут Амелия поняла, что пока не может уйти.
– Где он?
Ллойд встревожился:
– Он обедает, мисс Грейстоун, но он выразился предельно ясно…
– Я сумею сладить с его светлостью, – на ходу бросила Амелия, поспешив в коридор. Ею двигала решимость. Гренвилл, вероятно, страдал от последствий вчерашней попойки, предположила она. И все же, как бы плохо он себя ни чувствовал, ему пора было взять на себя ответственность за семью и стать настоящим отцом собственным детям.
Насколько помнила Амелия, столовая представляла собой просторную комнату, отделанную панелями из темного дерева, с обшитым древесиной потолком, несколькими картинами на стенах и длинным дубовым столом с двумя дюжинами величественных стульев, обитых бордовым бархатом. Две двери из черного дерева преграждали вход в столовую. Обе были закрыты.
У дверей стоял слуга в ливрее, неподвижный и немигающий, будто статуя. Ни на мгновение не поколебавшись, Амелия распахнула двери и переступила порог.
Гренвилл сидел во главе длинного стола в другом конце комнаты, лицом к дверям. Стол был накрыт на одного, на превосходной льняной скатерти красовался хрусталь. В центре стояли высокие белые свечи. Когда Амелия вошла в столовую, Гренвилл завтракал – и выглядел при этом крайне озабоченным.
Он поднял взгляд и, пристально глядя на нее с противоположного конца огромной комнаты, отложил приборы.
Амелия помедлила, подрастеряв свою решимость, потом повернулась и закрыла за собой двери. Последующая беседа должна была происходить без свидетелей. Амелия молилась, чтобы ее смелая попытка припереть Гренвилла к стенке не оказалась серьезной ошибкой.
Обернувшись, Амелия задрожала от страха – и как ее снова угораздило дразнить льва в его логове? Определенно, именно так и выглядели ее намерения. Она мрачно двинулась вперед, напрягая зрение, чтобы рассмотреть выражение его лица.
Гренвилл не сводил с Амелии глаз, пока она приближалась. Лишь когда она подошла совсем близко, он положил салфетку из золотой парчи на стол и поднялся.
– А вы не можете не вмешиваться в мои дела, как я посмотрю, – без улыбки заметил Гренвилл.
Саймон выглядел плохо. Он побрился, но под его воспаленными глазами залегли тени. Несмотря на оливковый цвет лица, Гренвилл был бледен. Его одежда казалась безупречной: темно-синий сюртук, рубашка с пышными кружевами у горла и на манжетах, желтовато-коричневые бриджи, белые чулки. Но волосы Саймона были небрежно стянуты назад в косу. Он выглядел так, словно провел долгую ночь в беспробудном пьянстве, что, по сути дела, было чистой правдой.
– Я по-прежнему беспокоюсь о ваших детях.
– Но ваше беспокойство не распространяется на меня?
Амелия решила пропустить насмешку мимо ушей.
– Сегодня вы чувствуете себя лучше?
– Я чувствую себя точно так, как выгляжу, – чертовски скверно.
Она сдержала улыбку и язвительно бросила:
– За все в этой жизни нужно платить.
– Хм, мне кажется, вам приятно видеть, как я страдаю.
– Неужели вы думали, что сумеете избежать последствий своей чудовищной попойки? – вскинула брови Амелия. – Но я не радуюсь тому, что вам плохо.
– На самом деле я совсем не уверен, – медленно произнес он, не сводя пристального взгляда с ее лица, – что вообще о чем-то думал.
Между ними повисло молчание. Нет, он не думал, он переживал – он был в ярости и просто убит горем. А еще он очень явно, недвусмысленно намекал на нечто непристойное. Амелия отвела глаза, наконец-то прервав соединивший их долгий взгляд.
Гренвилл показал на стул, за спинку которого она держалась. Амелия заметила этот жест краешком глаза и покачала головой, снова взглянув на Саймона:
– Я не собираюсь засиживаться.
– Ах да, ваша мама ждет.
Амелия напряженно замерла на месте. В его тоне просквозила насмешка? Зато теперь стало очевидно, что Гренвилл прекрасно помнил их вчерашнюю стычку.
Он вдруг резко бросил:
– Почему вы здесь… Амелия?
Ее сердце екнуло. Судя по голосу, Гренвилл не обрадовался ее визиту.
– Я уже объяснила вам: хочу убедиться, что с детьми все в порядке. И – да, мое беспокойство отчасти распространяется и на вас.
– Тронут.
Амелия внимательно посмотрела на Саймона, но если он и хотел поддразнить ее сейчас, понять это не представлялось возможным. Его лицо было суровым.
– А я как раз думал о вас, – сказал Гренвилл, старательно изучая край стола. Потом поднял потемневшие глаза. – Я думал о нашем разговоре прошлым вечером.
В атмосфере комнаты висела тяжелая, явно ощущаемая неловкость. Амелия напряженно ждала пояснений, не совсем понимая, куда он клонит.
Гренвилл взглянул ей в глаза.
– Я смутно помню, о чем мы говорили. Но, полагаю, должен принести вам свои извинения.
Амелия глубоко вдохнула. Оставалось надеяться, что помнил он не слишком много!
– Это было бы нелишним.
– Я что, был очень груб?
Амелия замялась, потому что он был более чем груб, – он вел себя совершенно бесстыдно, он несколько раз упомянул об их оставшемся в прошлом романе, а еще он был невероятно обольстителен.
– Не имеет значения, ваши извинения приняты, – отрезала она, явно не желая обсуждать эту тему.
Но Гренвилл был настроен иначе.
– Я пытался соблазнить вас.
Амелия застыла на месте, спрашивая себя, стоит ли отрицать это.
– Мне кажется, я помню, как сжимал вас в объятиях. Так я соблазнил вас? – спросил он небрежно, почти мимоходом.
Она нервно выдохнула. Так Гренвилл не помнил, как далеко все зашло?
– Нет, не соблазнили.
Он отвел глаза. У Амелии не было ни малейшего представления, о чем сейчас думал Гренвилл. Помолчав, он опять вскинул на нее свой пугающе прямой взгляд и очень тихо произнес:
– Но мы поцеловались.
Теперь Амелия чуть не потеряла дар речи. Она не могла сказать наверняка, коснулись ли его губы ее щеки, но Гренвилл явно имел в виду нечто другое. И она еле слышно прошептала:
– Нет, Саймон, мы не целовались.
Его глаза округлились.
Удивление Гренвилла привело Амелию в недоумение. Напряженная атмосфера сгустилась, между ними возникла такая неловкость, что стало трудно дышать. Или эта неловкость исходила исключительно от Амелии?
– Мне хотелось бы увидеть детей, – сказала она, рассчитывая быстро сменить тему.
– Вы уверены в этом? – спросил Гренвилл так, словно не расслышал ее слова.
Амелия в волнении прикусила губу.
– Да, уверена. – Она поняла, что пора поставить точку в этом неловком обсуждении. – Вчера вы основательно напились. Не думаю, что вы могли отвечать за большую часть своих действий. А еще вы говорили довольно странные вещи, которые я совсем не поняла.
– Что, например? – Он обошел свой стул и встал рядом с ней.
О, как же ей не хотелось застрять в этом маленьком промежутке между столом и стеной! Она надеялась, что Саймон не протянет руку и не коснется ее! Разумеется, Амелия могла просто повернуться и, пробежав вдоль стола, выскочить из комнаты. Но вместо этого она буквально вросла в пол.
– Что, например? – снова спросил Гренвилл, на сей раз более настойчиво. Он по-прежнему стоял рядом и легко мог коснуться ее, стоило лишь протянуть руку.
Амелия понимала: не стоит напоминать Гренвиллу о том, что вчера он хотел поговорить с ней о прошлом и несколько раз поднимал эту щекотливую тему.
– Из ваших слов я поняла, что вы были во Франции и каким-то образом участвовали в войне.
С его уст слетел пренебрежительный смешок.
– В самом деле? Я много лет не был за границей. Что я еще говорил?
– Мы говорили о леди Гренвилл.
В его взгляде мелькнула резкость.
– Ах да… Смутно припоминаю, как признавался вам, что не любил свою жену.
Амелия стиснула руки и грустно пояснила:
– Вы заявили, что не скорбите по ней, но я вам не поверила.
Он опять насмешливо хмыкнул:
– Ну конечно, вы слишком хорошо обо мне думаете.
– Что это значит?
– Вы всегда верили в меня. И поколебать эту веру было невозможно.
Он что, снова захотел поговорить о прошлом? Амелия не могла поверить в происходящее.
– Я верю, – осторожно произнесла она, – что вы любите своих детей и любили свою жену, хотя, возможно, и не самым обычным образом.
– Как я уже сказал, ваша вера в меня непоколебима. По всей видимости, вчера вечером я был с вами абсолютно честен. Я не оплакиваю леди Гренвилл. Я не желал ей дурного, но я не могу горевать о женщине, которую почти не знал.
– Да разве это вообще возможно? – задохнулась от изумления Амелия. – Вас связывали дети, и она была такой красивой, такой милой!
– В этом и заключалась ее обязанность – рожать мне сыновей, – чуть ли не со злобой бросил он. – Точно так же, как моей обязанностью было жениться на ней и помочь произвести на свет наследника.
Амелия почувствовала, как округлились ее глаза. Выходит, это был брак не по любви. Гренвилл говорил так, словно у него не было выбора. Неужели все эти ужасные сплетни – правда? Она не осмелилась спросить об этом, лишь тихо сказала:
– Мне так жаль… Вы оба заслуживали большего.
Гренвилл явно не верил в ее искренность.
– Вы сожалеете о том, что я не любил свою жену? Что она не любила меня? Что я не убит горем? И вы желали бы мне добра?
– Да… нет! – Амелия совсем запуталась. И, понимая, что залилась краской до корней волос, воскликнула: – Я не желала бы ничего плохого.
Она резко замолчала. Беседа принимала неудачный оборот, они стремительно приближались к опасной теме – сегодня было бы еще более неуместно и рискованно поднимать тему их прошлых отношений. И, надеясь отвлечь Саймона от этого обсуждения, Амелия быстро проговорила:
– Даже если вы не оплакиваете леди Гренвилл, для ваших страданий есть другая причина. Я и забыла, что в прошлый раз вы были в имении, когда умер ваш брат.
Его лицо превратилось в непроницаемую маску.
– Это было десять лет назад.
Амелия прямо дала понять: раз он, как оказалось, хорошо помнит их роман, то наверняка не забыл и эту трагедию.
– Мне очень жаль, что вам пришлось вернуться сюда при таких плачевных обстоятельствах.
– Пожалуй, я вам верю. Только вы продолжили бы заботиться и беспокоиться обо мне, даже сострадать мне. – Гренвилл покачал головой. – Мне интересно лишь одно: как это вообще возможно, что вы все еще верите в меня?
Ах, как неприятен был Амелии этот поворот! Но, очевидно, отвлечь Гренвилла от щекотливой темы было просто невозможно.
– Я не цинична, – вымучила она ответ.
Неужели она все еще верила в него? Гренвилл был человеком чести, человеком долга, человеком характера – даже притом, что в свое время он повел себя с ней так жестоко. Да, Амелия действительно верила в него, помоги ей Бог!
– Я убедился, Амелия, что в этой жизни циники обычно оказываются правы.
– В таком случае мне вас жаль, – огрызнулась она.
– И я боюсь за вас – однажды жизнь преподаст вам такой урок.
– Нет. Я останусь оптимисткой, я по-прежнему буду верить в лучшие качества своих друзей и соседей, – нисколько не кривя душой, ответила Амелия.
Гренвилл пристально взглянул на нее:
– Интересно, что я сделаю на сей раз, чтобы поколебать эту веру?
Что это значило? Амелия, не удержавшись, сорвалась на крик:
– Ничего подобного больше не случится!
– Ага, вот мы и добрались до сути дела.
– Я нахожусь здесь только потому, что беспокоюсь о детях.
– Лгунья! – Он угрожающе улыбнулся. – Неужели вы думаете, я не заметил, что каждый раз, когда я упоминаю о прошлом или просто смутно намекаю на него, вы становитесь буквально сама не своя?
Амелия крепко обхватила себя за плечи.
– Что ж, если и так, то лишь потому, что вчера вечером вы неустанно говорили об этом! И даже сегодня вы словно желаете напомнить мне о былом, о том, что я давно забыла!
Что ж, Гренвиллу все-таки удалось втянуть ее в ожесточенную словесную дуэль!
И тут он медленно, сверкая глазами, произнес:
– А вы хотя бы понимаете, что сейчас раздразнили быка красной тряпкой?
Что он имел в виду?
– Вы напьетесь и сегодня?
– Нет, не напьюсь. Вот только не лгите так открыто мне в лицо! Не говорите, что забыли вчерашний вечер, – воскликнул Гренвилл, и его темные глаза вспыхнули.
– Вы пугали меня, – попыталась она объяснить свой вчерашний трепет, – я никогда не видела вас в таком состоянии!
– И даже сейчас, – он направил на нее указующий перст, – вы дрожите, и мы оба знаем почему.
Амелия возмущенно вскрикнула. Но Гренвилл был прав: страстное желание так и бурлило в ее венах.
И тут он пренебрежительно бросил:
– Вам стоит держаться подальше от этого дома. Вам стоит держаться подальше от меня. Вам стоит отступиться от своей проклятой веры. Потому что вы все еще невинны. Вы невинны в душе, и даже не думайте отрицать это. У вас нет ни малейшего представления о том, что творится в мире, за пределами вашего дражайшего Корнуолла! Вы не имеете никакого понятия о том, что жизнь на самом деле сводится лишь к смерти, что смерть – повсюду, а все это великодушие – для дураков!
Его глаза грозно сверкнули.
Амелия съежилась от страха.
– Что с вами произошло?! – воскликнула она, чуть не заплакав.
– Вам нужно держаться от меня подальше! – неистово продолжил Гренвилл. – В противном случае идите сюда и примите последствия своего решения!
Она снова стала задыхаться. Неужели он хочет сказать, что попытается соблазнить ее прямо здесь и сейчас?
– Не стоит так удивляться! Я – негодяй, помните, я – распутник!
Амелия не знала, что ответить. Но ей неудержимо хотелось броситься на его защиту.
Гренвилл рассмеялся:
– Боже мой, вы защищали бы меня даже теперь!
Она попятилась, с размаху налетев на стену. После долгой паузы Амелия наконец обрела дар речи.
– Я буду защищать вас, Гренвилл, если вас несправедливо и ложно обвинят в каком-нибудь злодеянии. Но сейчас я не стану даже пытаться оправдать ваше отвратительное поведение!
Она что, сорвалась на крик? Амелия не верила собственным ушам.
Гренвилл в изумлении вытаращил глаза.
– Вы, несомненно, сам не свой от горя – даже не думайте отрицать это! Оплакиваете ли вы вашу жену, вашего брата или кого-то еще, ваши душевные муки очевидны. Но ваше горе не дает вам право относиться ко мне столь непочтительно!
Он поджал губы, словно пытался изо всех сил сдержать рвущиеся с них слова.
Амелия почувствовала, как ее тело колотит дрожь.
– Я действительно беспокоюсь о ваших детях и – да, о вас. Если вы хотите думать, что я таю в душе пламя каких-то давних чувств, – так тому и быть. Я не собираюсь переубеждать вас. Однако я должна сказать кое-что, и вам это не понравится. Вашему эгоистичному поведению пора положить конец.
Гренвилл стоял не шелохнувшись. Но все же слушал ее, сощурившись.
– Загляните к своим сыновьям. Проведайте свою новорожденную дочь! Они нуждаются в вас, Гренвилл. А потом сделайте что-нибудь, чтобы привести в порядок этот дом! – Амелия кричала на графа Сент-Джастского и не могла остановиться. Она не помнила, что ей когда-либо овладевал такой гнев.
После долгой паузы он промолвил:
– Вы закончили?
– Да, я сказала то, что нужно было сказать. – Амелия с вызовом вскинула подбородок. – И я собираюсь увидеть детей до того, как уйду, – если вы не против.
Она осмелилась встретить его пристальный взгляд, в то же время гадая, не собирается ли Гренвилл запретить ей общаться с его детьми. Если бы граф сделал это, Амелия не стала бы упрекать его. Сказать по правде, она ничуть не удивилась бы, если бы он приказал ей убираться из этого дома.
Сохраняя бесстрастное выражение лица, Гренвилл спокойно сказал:
– Убежден, они будут рады видеть вас.
Облегчение хлынуло в ее душу. Амелия быстро повернулась и бросилась вдоль стола по направлению к двери, лишь теперь начиная понимать, что совершила. Она только что отчитала Гренвилла. Она только что кричала на него. Ругала его что было мочи.
Она, в сущности, вела себя именно так, как говорил о ней Гренвилл, – подобно языкастой злобной ведьме.
И, уже шагнув в коридор, Амелия оглянулась на него.
Граф Сент-Джастский стоял неподвижно. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Гренвилл внимательно смотрел на Амелию, и по его лицу невозможно было понять, презирает он ее теперь или нет.
Оказавшись у двери классной комнаты, Амелия почувствовала, что ее лицо пылает лихорадочным жаром, а тело покрылось липким потом. И что было еще хуже, ее сердце колотилось не переставая.
Амелия про себя подумала, что ее не должно было волновать то, презирает ли ее теперь Гренвилл. Кому-то следовало дать ему нагоняй, убедить прекратить это эгоистичное и самоубийственное поведение.
Едва завидев Амелию, синьор Барелли поднялся и пошел ей навстречу. До появления гостьи он сидел за одним из трех находящихся в комнате столов и читал. Джон ползал по полу, играя в домино. Уильям стоял у окна, выглядывая наружу, и держал в руке удочку.
«Вот вам и уроки…» – мелькнуло в голове Амелии.
– Я так рад вас видеть! – воскликнул итальянец. Явно расстроенный донельзя, он понизил голос и сказал: – Они не хотят читать то, что я им задал.
При виде гостьи Джон вскочил и бросился в ее объятия. Амелия прижала его к себе, и к ним, хмурясь, подошел Уильям.
– Привет, – как можно веселее бросила она. – Ну разве нам не повезло? Дождь прекратился, и завтрашний день обещает быть просто восхитительным!
– Это хорошо, я поеду кататься верхом, – сказал Уильям слишком решительно для мальчика его возраста.
– Я тоже отправлюсь гулять верхом, – подхватил Джон, широко улыбаясь Амелии. – А вы можете поехать с нами? Ну пожалуйста!
Амелия взглянула на учителя.
– С удовольствием отправилась бы с вами на прогулку, но у меня нет верховой лошади. Однако, – поспешила добавить она прежде, чем дети смогли запротестовать, – если вы оба успокоитесь и возьметесь за домашнее задание, я попрошу у вашего отца разрешения взять вас на пикник на уик-энд – после того, как все ваши уроки будут сделаны.
Угрюмое выражение вмиг исчезло с лица Уильяма.
– Пикники обычно проводят летом, – заметил он.
– Я хочу на пикник! – громко закричал Джон, подпрыгивая от радости.
– Это будет особый пикник, – объяснила Амелия Уильяму. – И если погода позволит, мы даже возьмем с собой вашу сестру.
Джон закружился в танце по комнате. Амелия поняла, что идея привела мальчика в полнейший восторг. Уильям серьезно промолвил:
– Мне бы хотелось отправиться на пикник. Но отец заперся в своих комнатах.
Амелия взяла его за руку.
– Нет, он внизу, обедает.
На лице ребенка вспыхнул такой трогательный луч надежды, что Амелия застыла. Лучшим лекарством для этих детей мог бы стать их отец, в этом она нисколько не сомневалась. И Амелия принялась гадать, стоит ли отважиться отвести их вниз прямо сейчас, чтобы семья наконец-то воссоединилась.
У синьора Барелли вырвалось:
– Слава богу, он вышел из своих покоев! Им очень не хватает его, мисс Грейстоун.
Итак, осмелится ли она?
– Я хочу к папе! – надувшись, закапризничал Джон. Его глаза тут же стали мокрыми от слез.
Если она доведет дело до конца, Гренвилл выгонит ее из своего дома раз и навсегда. Но разве это имело значение? Амелия протянула другую руку младшему мальчику:
– Пойдем, Джон. Навестим вашего отца.
Глаза Джона широко распахнулись, и он подбежал к Амелии, подавая ей ладонь.
Молясь, чтобы это решение не было ошибочным, Амелия обернулась к синьору Барелли:
– Думаю, перед тем, как вернуться к своим урокам, им нужно немного побыть с отцом.
– Полагаю, вы правы, – с явным облегчением согласился тот.
Амелия улыбнулась мальчикам, держа их за руки, и они вышли в коридор. Когда они направились по коридору, дверь детской открылась, и оттуда показалась миссис Мердок. При виде Амелии ее глаза удивленно округлились.
– То-то мне показалось, что я слышала ваш голос, мисс Грейстоун, – улыбнулась гувернантка. – О, я так рада, что вы приехали!
Амелия остановилась, чтобы поприветствовать ее.
– Я веду мальчиков вниз. Им давно пора пообщаться со своим отцом. Как малышка?
– Она только что проснулась.
Взгляд Амелии скользнул мимо миссис Мердок. Со своего места она могла увидеть лишь часть колыбели. Крошка лежала на спине, раскинув ручки и ножки. Девчушка вглядывалась в игрушку, висевшую над кроваткой.
Гренвилл еще не видел свою новорожденную дочь, с тревогой подумала Амелия. Возможно, стоит захватить вниз и малышку?
– Почему бы вам не взять ее и не присоединиться к нам? Его светлость еще не видел ее, не так ли?
Миссис Мердок, похоже, сразу уловила значение этого предложения. И, побледнев, сообщила:
– Только один раз, когда только-только прибыл сюда.
– Он полюбит ее, – уверенно произнесла Амелия.
Улыбнувшись, миссис Мердок вынула малышку из колыбели. Вся компания отправилась вниз. Сердце Амелии оглушительно колотилось, пока она вела детей и гувернантку в столовую. Как только все уладится, она улизнет из этого дома: необходимости снова разговаривать с Гренвиллом уже не будет.
Слуга по-прежнему неподвижно стоял около столовой. Обе двери оставались открытыми.