Усадьба Александра Григорьевича Шмурова располагалась в заповедной зоне, в ста километрах от Москвы. Её окружали хвойные леса, а возвышенность, на которой она раскинула свои вычурные фасады, огибала довольно широкая в этом месте речка. Шмуров не был ни фабрикантом, ни тем более меценатом. Александр Григорьевич вполне удовлетворялся не слишком высокой должностью в каком-то министерстве и умением ловить жирную рыбку в мутной воде. Для этого чистую воду приходилось постоянно мутить, в чём он тоже весьма преуспел и за что его уважали вре́менные партнёры из тех, чей талант в «рыболовстве» оказался не столь велик.
На территории усадьбы в просторных загонах бегали самые настоящие страусы. Птицы являлись особой гордостью Шмурова, потому как он единственный во всей области был обладателем и торговцем страусиных яиц. Имелся в усадьбе и свой прудик с ручными карпами, иногда служившими и едой, и даже лабиринт из аккуратно подстриженных высоких кустов, в центре которого возвышалась скульптура Галатеи с фонтанчиком, вытекавшим из глаз рыдающего Пигмалиона. В общем, эклектика и безвкусица всей этой бессмысленной мишуры выдавали Шмурова с потрохами. Но это, разумеется, только для человека, не лишённого окончательно чувства вкуса. Для всех же сотоварищей новоявленного царя усадьбы картинка представлялась вполне себе в духе их понимания красоты.
Насколько я заметил, на Илью усадьба произвела точно такое же впечатление, как и на меня.
Немногочисленная охрана посмотрела наши документы, поинтересовалась нет ли у нас оружия и только после этого пропустила в главное здание – четырёхэтажный корпус с широкой лестницей при входе и с балюстрадами, увитыми чем-то вроде плюща.
Сам Шмуров так и не вышел нас встретить. Вместо него в суть предстоящего дела нас принялся вводить высокий мужчина лет сорока, в мешковатом свитере толстой вязки и с небритой дня три щетиной на усталом, плоском лице.
– Я Николай, – представился он. – Николай Валерьевич Данилов, если угодно. Расскажу что к чему. И покажу. Любые вопросы с вашей стороны – это ко мне.
– А Александр Григорьевич… – начал было Илья.
– Пока только моя компания, – перебил его Николай.
Илья молча кивнул.
– Итак, – Николай глубоко вздохнул, – с чего мне начать? Что вы вообще на данный момент знаете об этом деле?
– Можно сказать, ничего, – ответил Илья, – кроме того, что пропали дети. И насчёт договорённостей тоже в курсе.
– Ага. Ну и ладненько. – Николай поёжился и потёр ладони. Внутри здания действительно было прохладно и сыро, к тому же зловещая тишина и полумрак делали холод ещё более пронизывающим. Все втроём мы продолжали идти вдоль длинного коридора без единой двери по его сторонам.
– Среди пропавших детей, – продолжил мужчина, – сын Александра Григорьевича. Его тоже Александром зовут. Пять дней назад у него был день рожденья. Пятнадцать лет исполнилось. По такому случаю приехали в усадьбу его друзья. Пять человек. Три девочки и два мальчика. Им тоже всем уже по пятнадцать. Учатся в одной школе. Тут неподалёку она. Частная, разумеется. Закрытая. Главные события развернулись возле бассейна. Охранник, в тот вечер дежуривший на балконе, не заметил никаких странностей в поведении детей. Они поплавали, побесились, потом разместились каждый на своём лежаке. И вроде как успокоились. Прошло минут двадцать, прежде чем охрана среагировала на необычную тишину. Детей спасти не успели. Пять человек, включая Александра, умерли от передозировки героином. Выжил только один, Кирилл. Не знаю, может, в последний момент испугался, потому что не стал использовать предназначенный для него шприц. За ним приехали родители и увезли, потому что он был в самой настоящей истерике. Добиться от него каких-то осмысленных объяснений не удалось. Только не подумайте, что все эти детки – наркоманы. Ни в коем случае. Все дети считались очень одарёнными. Я подчёркиваю – ОЧЕНЬ. И с родителями своими были, как бы это помягче выразиться, не вполне согласны по многим вопросам. Я, если позволите, выражусь обтекаемо. Дети вовсе не собирались сводить счёты со своей жизнью. Нет-нет. Напротив, они хотели обрести свободу и такое счастье, каким понимали его сами. Вот. – Николай остановился возле единственной двери, которой заканчивался коридор, набрал на панели код и жестом пригласил нас войти.
За дверью оказалось помещение, похожее на то, которое я видел в ЦУАБе – комната с хронокамерами. Хронокамеры выглядели немного иначе, но это были именно они. Их было шесть. И во всех находились люди – пятеро детей и одна взрослая женщина.
– Перед тем, – продолжил Николай, – как вколоть смертельную дозу героина, они использовали хронокапсулы и часы.
– И откуда у вас всё это? – спросил Илья.
– Ваше начальство, как вы понимаете, в курсе, – промолвил Николай. – Такими технологиями обладают не только секретные службы. Было бы удивительно, если бы это не проникло через заборы. Деньги решают всё. Вам же, надеюсь, объяснили положение дел?
– Да-да, – сказал Илья. – Просто не перестаю удивляться. Иногда кажется, что мы в ЦУАБе гоняемся за собственной тенью.
– Сочувствую, – устало улыбнулся Николай. – Но такова реальность. Давайте исходить из неё.
– Но для чего, – решил вмешаться я, удивлённый увиденным больше, чем кто-либо, – для чего эти технологии Шмурову?
По лицу Николая пробежала судорога, отчего выражение его на секунду сделалось брезгливо-печальным.
– Забавы ради, – сказал он. – В прятки играют.
– Что? – снова не удержался я.
– Прятки. Этакий квест для тех, кто может это себе позволить. Собираются раз в месяц своей компанией, одного человека отправляют в какую-нибудь локацию в прошлом, а другие пятеро начинают его искать. Кто первым найдёт, тому и приз. Как, например, вот эта усадьба. Супруга Шмурова её выиграла однажды, Виктория Павловна.
Я молча покачал головой, не находя слов.
– А ведь могли бы, – добавил Николай, и лицо его впервые за нашу беседу оживилось, – могли бы принести человечеству пользу. Правда? Женщина, которую вы можете увидеть в одной из камер, это и есть супруга Александра Григорьевича. Виктория, – мужчина произнёс это имя певуче и сделал паузу. – Отважная женщина. Последние три месяца она тяжело болела. Рак. Четвёртая стадия. Когда сын её оказался в этой комнате, она первой вызвалась отправиться на поиски пропавших детей. Решила напоследок сделать что-то хорошее.
– А почему, – поинтересовался Илья, – своими силами не попробовали разыскать детей?
– Хронокамер, как вы заметили, только шесть. Достать дополнительные модули за короткий срок невозможно. Никто из родителей не отваживался в одиночку отправляться на девяноста лет в прошлое, в котором у них не было своих собственных поселенцев. Вызвалась только Вика. Простите… Виктория Павловна.
– Надо же… – усмехнулся Илья. – У них даже поселенцы свои?
– Ну да. Но они не так надёжны, как ваши, и, как выяснилось, предпочитают сами скрываться и пользоваться своим положением, а не оказывать помощь. Поступок Виктории Павловны предстал для наших докторов, следящих за хронокамерами, с неожиданной стороны. Наниты в её теле справились с раковыми клетками. Представляете? Никто до сих пор не додумался до такой простой вещи. А ведь это самый настоящий прорыв в области медицины! Если Виктория Павловна вернётся… Вернее, КОГДА вернётся, то она снова станет здоровой. Вот скажите, Илья, в вашем ЦУАБе только уничтожают артефакты или же пытаются использовать их во благо людей?
Илья промолчал, поскольку вопрос был, судя по всему, риторическим.
– То-то и оно, – продолжил говорить Николай. – Но давайте вернёмся к сути. Детишки, разумеется, видели, в какие квесты играют их родители. Другие на их месте обзавидовались бы и захотели заняться тем же. Но, как я говорил, эти дети другие. С помощью хронокапсул они решили просто сбежать от этой реальности и создать где-нибудь свою. Так я предполагаю. Все их часы были синхронизированы на Лондон тысяча девятьсот шестого года. Только странных персонажей выбрали они для своего подселения, в эфемеридах значится только одна девочка – Табби Уильямс. Знаем лишь, что она из очень бедной семьи, рано лишилась родителей, но благодаря случаю оказалась в Баркингсайде, в одном хорошем приюте для беспризорных девочек. Остальные, надо полагать, такие же оборванцы. Ну что бы они могли обустроить в лондонских трущобах тех лет? Этого я до сих пор не могу понять. Как по мне, так это весьма странный выбор. Если не сказать глупый.
– Но как они смогли воспользоваться часами? – спросил Илья. – Ведь наверняка такие вещи Александр Григорьевич хранил за семью печатями. Да и синхронизировать время мог только настройщик.
– Именно, – согласился Николай. – Положим, выкрасть из хранилища хронокапсулы и часы им каким-то образом удалось. Вполне допускаю. Но настроить их должным образом они никак не могли.
– А у Шмурова есть свой настройщик? – снова вклинился в разговор я.
– Разумеется.
– Вы разговаривали с ним?
– Не успели. Он умер на следующий же день после случившегося.
– Умер? Каким образом?
– Сердечный приступ. Сами понимаете, какие подозрения должны были возникнуть относительно его персоны. А он уже пожилой был, шестидесяти семи лет. Понимаю, что в голову всякое сразу лезет. Может, кто-то и помог ему умереть. Тем более если принять во внимание ещё один инцидент.
– Какой инцидент?
– Через два для после произошедшего выпал из окна десятого этажа больницы тот единственный мальчик, который остался жив.
– Это уже вряд ли может быть совпадением, – промолвил Илья.
– Вряд ли, – подтвердил Николай. – Но, с другой стороны, он мог сильно переживать по поводу того, что струсил в последний момент и не последовал за своими друзьями. Знаете, подростки очень впечатлительны в подобных вещах.
– Полагаю, – сказал я, – что и с ним никто не успел толком поговорить?
– Нет. Два дня он играл в молчанку. Родители уже тогда побоялись, что он может что-нибудь с собой сделать, и поместили в больницу. Под присмотром, конечно. Однако это не помогло.
– Понятно, – заключил Илья. – Вот, Лёша, – обратился он уже ко мне, – какое задание тебе предстоит. Если возникли вопросы, задавай прямо сейчас. – Он посмотрел на часы. – Через двадцать минут нам нужно выдвигаться обратно.
Вопросов у меня, конечно, накопилось немало. Но я был уверен, что Николай не станет мне на них отвечать. Во-первых, он явно был неравнодушен к супруге Шмурова. Это я заметил по выражению лица, когда он о ней говорил. Во-вторых, участие во всей этой истории настройщика не вызывало у меня никаких сомнений. И смерть его, само собой, случайностью не являлась. А это означало, что кто-то из взрослых заранее должен был знать о планах детей и всячески поспособствовать тому, чтобы всё у них прошло гладко. Как говорится, ищи кому выгодно. И кто же и, главное, почему хотел избавиться от детей? Или от какого-то конкретного ребёнка? А остальные просто запутывали картину. Обрекая их на прозябание в лондонской нищете, этот манипулятор не оставлял шансов на возвращение. Конечно, если бы они захотели вернуться, то просто перестали бы пить аспирин и через какое-то время оказались дома. Но тот, кто всё это спланировал, был уверен, что возвращаться они в любом случае не захотят. Вообще, сама мысль о спасительном бегстве в прошлое не казалась мне умной. А Николай настаивал на том, что дети были намного выше среднего по развитию. Эту спорную идею с бегством им кто-то должен был в головы вложить. И этот человек не из числа матерей или отцов, потому как их они слушать точно никогда бы не стали. Это был кто-то со стороны, умеющий убеждать и расставлять психологические ловушки. Очень опытный и имевший возможность постоянно общаться с детьми и при этом оставаться для непосвящённых в тени. Это мог быть кто-то из дальних родственников или учителей в школе, кто-то, может быть, общающийся исключительно через сеть. В данной ситуации круг весьма ограничен.
Вся эта цепочка догадок, выстроившаяся за время беседы, в конце концов заставила меня задать неожиданный для Ильи и для Николая вопрос.
– А вы, Николай, – спросил я, – не адвокат ли, случаем, Александра Григорьевича?
– Адвокат, – прищурившись, ответил тот. – И что из того?
– В таком случае вы должны знать, оставляла ли завещание Виктория Павловна после того, как услышала свой вердикт от врачей.
Николай задумался, подыскивая для ответа правильные слова.
– Не понимаю, – сказал он, – какое значение могло бы иметь её завещание. Во-первых, она ещё жива и, надеюсь, совсем скоро вернётся. При вашей помощи. А во-вторых, в любом случае я не мог бы выдать вам адвокатской тайны. Я надеюсь, ваше расследование не переступит границ и продолжит оставаться неофициальным?
– Разумеется, – вмешался Илья, слегка дотронувшись до моей спины. – На этот счёт можете не беспокоиться.
– Будут ещё вопросы? – с некоторым нетерпением в голосе произнёс Николай.
– Нет, – сказал я, поскольку, как и предполагал, мои вопросы всё равно останутся без ответов.
– В таком случае, – подытожил адвокат, – я провожу вас. Показывать больше нечего.
– А Александра Григорьевича мы так и не увидим? – спросил Илья.
– Сегодня он не в усадьбе. Дела, знаете ли, дела. Вызвали в министерство. Но я, если нужно, могу ему что-нибудь передать.
– Да нет. Ничего не нужно.
– Кстати, – встрепенулся Николай, – часы с руки одного из мальчиков я отправил со своими людьми в ЦУАБ. Пусть ваш настройщик всё хорошенько проверит, чтобы ни на кого из нас не падало лишних подозрений. Имена детей вот здесь, – адвокат протянул компакт-диск. – Со всеми о них данными: характер, особенные способности, странички из соцсетей. Надеюсь, это сможет как-то помочь.
Илья забрал диск.
Мы снова проследовали через коридор к выходу и через пять минут уже сидели в машине.
– Ну, – спросил он, когда мы тронулись в путь, – что скажешь по поводу всего этого?
– У тебя есть возможность пробить завещание по адвокатской базе? – поинтересовался я.
– Думаю, можно устроить. Но это дело не быстрое. Нам тоже нелегко обходить бюрократические препоны.
– Ты всё же сделай это непременно. Я почти уверен, что в завещании кроется главный мотив случившегося. Усадьба принадлежит Виктории. Не удивлюсь, если окажется, что в местные царьки вытащила Шмурова тоже жена.
Илья усмехнулся.
– Что? Я прав?
– Прав. До двадцати пяти числился офисным планктоном в министерском подвале. Но природа не обидела его внешностью, а подворотня научила хорошо чувствовать чужие слабости и в нужный момент проявлять наглость. Карьеру себе при помощи Виктории Павловны сделал с головокружительной быстротой.
– А сын ему родной?
– Родной.
– Обязательно пробей завещание, – повторил я. – И ещё поинтересуйся дальней роднёй и учителями в закрытой школе. Может быть, кто-то, как и настройщик, умер от сердечного приступа или выпал с десятого этажа.
– Да пробью, пробью. Только уже без тебя. Когда приедем, сразу отправишься в хронокамеру. Останется время только на то, чтобы посмотреть что на диске. Пригодится. А здесь без твоего участия разберёмся. Наша главная задача – вернуть детей. Вершить правосудие в данном случае – не наша прерогатива. У нас с усадьбой просто взаимовыгодная договорённость.
– И что за договорённость такая?
– Мы, – ответил Илья, – возвращаем детей, а усадьба возвращает нам артефакты и навсегда прекращает свои идиотские игры.
– А каналы поставок?
– Этого они не сдадут. Это только в своём маленьком пруду они щуки, а с поставками работают такие акулы, рядом с которыми они жалкие пескари.
– Значит, на этом всё? Или что-то ещё?
– Всё.
– А если бы дети не пропали, то так всё и продолжалось бы? Вы знали, что кто-то практикует эту игру в прятки?
– Конечно, знали. Но наши возможности не безграничны.
– Тогда в лесу, когда ты вынес Ракитову оставшиеся мозги, мне казалось, что возможности у тебя безграничны.
– Были возможности. До недавнего времени. А теперь всё быстро стало меняться. Я уже говорил об этом. Поэтому и нужны такие люди как ты. Но если ты в чём-то сомневаешься, то всегда есть место участкового в Подковах.
Это прозвучало обидно. Но, возможно, будь я сейчас на месте Ильи, то сказал бы именно такие слова. Меня никто не неволит. Это из шмуровского круга, наверное, нет дороги обратно, а из ЦУАБа, насколько я смог понять, всегда оставался выход. Я сам много лет только того и ждал, чтобы получить своё первое задание в качестве прерывателя. А теперь в кусты, потому что мир не так справедлив, как я полагал? Я что, не знал этого раньше? Наивно верил, что существует лига добра под названием ЦУАБ, которая исправит все ошибки, совершённые человечеством? Да нет же. Я уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что добро и зло сплелись на этой планете в такой клубок, распутывать который предстоит ещё не одному поколению.
Я снова почему-то вспомнил о Марине, ушедшей в туман в утро нашей последней встречи. Сердце моё обдало тёплой волной нежности и щепоткой боли. Боли оттого, что мне пришлось сделать выбор не в её пользу. Пути назад нет. На карту поставлено слишком много, чтобы в эту минуту заколебаться. Я прерыватель. И это последнее, о чём мне необходимо помнить.
– Не беспокойся, – сказал я. – Я не сожалею о своём выборе. И прибавь газу, а то мы плетёмся, как не доеные коровы.
– Вот это другой разговор, – воодушевился Илья и нажал на педаль.
До ЦУАБа мы долетели быстрее, чем до усадьбы Шмурова.
Пока я изучал досье детей, настройщик проверил часовой механизм, присланный Николаем, и сделал так, чтобы я оказался в начальнике Скотланд-ярда. На страницах соцсетей я не обнаружил никакой полезной для дела информации. Даже если бы она и имелась, то наверняка её почистили бы прежде, чем передать нам. Никого не интересовали причины произошедшего, всем нужно было просто вернуть детей. Да и список имён мне тоже ни о чём особенном не сказал:
1. Саша Шмуров;
2. Соня Забелина;
3. Таня Хиль;
4. Ангелина Проклова;
5. Данила Громов.
Жаль, что было известно лишь одно имя из тех, которые носят теперь пропавшие ребята, – Табби. Но я надеялся, что полномочия начальника Скотленд-ярда Эдуарда Хенри позволят быстро отыскать в ночлежках этих детей, если, конечно, их носителями, как и у Ангелины, оказались такие же сверстники в прошлом.
Вот и всё. Понятно только то, что все дети, действительно, были довольно продвинутыми в различных направлениях. Наверное, это как-то могло бы помочь справиться с теми трудностями, которые у них наверняка возникли к этому времени в Лондоне. Но до каких пор? Рано или поздно обстоятельства всё равно окажутся сильнее, тем более, если предположить, что они из золотой клетки сразу выпорхнули на помойное дно.
Когда я закончил с диском, меня отвели в медицинский отсек, где предварительно подготовили к предстоявшему гипобиозу, и уже в четыре утра я лёг в хронокамеру, отгоняя свои последние сомнения и страхи. Последним, что я увидел, было сосредоточенное лицо Ильи, взирающего на меня с балкончика за стеклом. Я ему подмигнул. Он кивнул в ответ, но так и продолжал оставаться серьёзным.
Мне дали знак, чтобы я привёл в действие механизм часов. Совсем скоро я начал чувствовать во всём теле холод. Потом картинка перед глазами стала сужаться, пока не превратилась в голубоватую точку, вздрогнувшую и рассыпавшуюся искрами в моей голове.
Я опять умер.