/Доклады на заседании: "Поэтической функции", 1989 (Фонд культуры. Думская башня);
Философского клуба в рамках "Дней Петербургской философии – 2004"/
– Знает ли Электра своего брата Ореста?
– Да! Она знает его!
– Сейчас он стоит перед ней, закутанный
покрывалом, и она не знает, что этот
человек – Орест.
/Парадокс Эвбулида/
Существует немало логических, математических, семантических, астрофизических и прочих парадоксов – около трех сотен. Их обозрение вызывает к жизни одну мысль: "Замкнуть уста и не философствовать". Многие философы так и поступают, хотя и по другим причинам, без обращения к проблемам элеатов и пирронистов. Метафизика выветрилась не только из философии, но также из поэзии, где практически не осталось поэтического содержания.
Утопление в обыденности – общее место. На потребителя-обывателя направлена современная наука, техника и технология. Мы – свидетели цивилизационного парадокса: изощренные технические средства существуют ради подачи примитивнейшего содержания и полоумной рекламы.
Тем не менее, можно показать пунктиром тот путь, по которому могла бы пойти земная цивилизация. Проведем хотя бы один штрих этого пунктира.
Эпистемологический анализ эстетических ощущений неизбежно должен опираться на выявление в человеческом восприятии некоторой особой сферы. Как правило, эту сферу принимают заведомо заужено, сводя ее, в лучшем случае, к внутреннему плану эмоционального. Условимся в дальнейшем называть внутренний (субъективный) план эмоционального эмотивным.
Во избежание недоразумений, поясним особенности используемой в данном изложении методологии. В нашей модели философско-психологического реализма мы отказываемся не только от обычных условностей постструктурализма, превращающих потенцию восприятия фрагментов текста или интенцию межтекстуального в развернутую актуальность, но и – в более общем ключе – от абстракции как ведущей формы философского рассуждения и заменяем функцию традиционной абстракции – функцией пропозиции (про-позиции, предпозиции, а не просто высказывания). Тем самым при опоре на то или иное здесь-теперь-сознание (выверенное и релятивизированное представлениями о других сознаниях и других здесь-теперь) возникает возможность получать обобщения без отвлечения и допущения, а также верификацию – прямой самодостаточной подстановкой.
Отличие смысло-знаковой пропозиции от привычного абстрактного понятия двоякое:
1) акт подстановки не оставляет в пропозициональном выражении незаполненного логического объема;
2) подставляемое входит в пропозициональное целиком, то есть в подставляемом не оказывается каких-либо денотативно избыточных фактуальностей, подлежащих элиминации.
Примером пропозиционального выражения может быть высказывание: "Мне кажется, что я присутствую в некотором мире". Невзирая на заведомую условность и приблизительность этого высказывания, не имеет значения, о каком именно "мире" и каком "мне" идет речь. Для целого класса возможностей допустимо снятие вербальной способности, поскольку денотат термина "кажется" невольно вводит тот или иной неречевой эквивалент (практически любой интенциональной представленности). То же можно сказать о более точном аналоге приведенного высказывания: "ощущение «я» плюс остальное (само)восприятие" и других его аналогах, в том числе потерявших обычную грамматику, а заодно и благозвучную тавтологию.
Используя в дальнейшем более свободный и терминологически разгруженный стиль изложения, мы предполагаем все же возможность сведения ключевых высказываний к пропозициональным выражениям, допускающим проверку той или иной конкретной субъективной реальностью. Эта необходимость возникает всякий раз тогда, когда упор делается не на мировоззрение, а на основания мировоззрения. Отчасти такие основания можно найти в более дифференцированном подходе к качественному психологическому материалу.
Наша первая дифференциация традиционно понимаемого психического заключается в разделении его на собственно психическое и психейное. Если собственно психическое – это область наглядного, осознанного, непосредственная реальность как таковая (и "внутренняя" и "внешняя"), то психейное – это не только нечто неосознанное, но и недостижимое в качестве предела осознавания, если подразумевать терминологически строгое разграничение… Если есть сознание и метасознание, то психейное – часть метасознания, наиболее близкая к сознанию, а вернее – некоторая окрестность психического. Расчленять каким-либо образом психейное на структуры – означает творить мифы. Психейное не есть объект какой-либо конкретной науки и выступает только как своего рода вещь в себе.
Одним из самых древних мифов по отношению к психейному является миф о разуме – абсолютно идеальном и нагом уме. Реальный ум вполне чувственен и есть область наглядных ощущений смысла, связанных с воспоминаниями, представлениями и прочими здесь-теперь-феноменами. Собственно ум вполне фактурен, хотя невещественен, несубстанционален, а равно – неидеален, если, конечно, идеальное не рассматривать как нечто условно-относительное и соотносительное. В реальном здесь-теперь-уме не может быть точных окружностей, полного словарного запаса "личности", чисел типа 333333, а есть только опознаваемость их знаков, их образов, ссылки на них, но все то, чего нет в реальном уме, якобы есть в некоем фиктивном уме, разуме, хранящем абсолютно голые идеальности.
Можно привести рельефный пример. Так, умножая 353 на 353 в столбик, мы вовсе не мыслим. Мы умножаем не собственно числа, а только оперируем со знаками, то есть действуем подобно логарифмической линейке – она тоже не мыслит. Роль движка линейки для нас выполняет алгоритм, основой которого лишь отчасти и поверхностно выступает ум, а более – нечто, находящееся в психейном.
Частные науки не могут обойтись без висящих в небытии интеллектуальных эталонов, но метатеоретическое значение этих эталонов более чем сомнительно. Конкретно вывод о том, что человек – существо неразумное, пусть делает тот, кому это необходимо, – ситуация достаточно погранична, поскольку при желании всегда можно найти доводы в пользу косвенной или опосредованной разумности человека. Для пчел, муравьев и коралловых полипов такие доводы уже найдены. Не будем ломать копья из-за дефиниций.
Целостной современной психологии как таковой не существует, есть только совокупность экспериментально-прикладных наук и теоретических паранаук. В первую очередь такой паранаукой (то есть не-наукой) является так называемая общая психология. Увы, теоретическая психология все еще недостаточно развита. Вследствие этого она по-прежнему черпает свой материал из предпосылок полуфилософских и полуобыденных, пользуясь довольно упрощенным и излишне натурализированным пониманием философских концепций. В положениях, описывающих качества сознания, множество мертвых схем, какие в неизменном виде дошли до нас со времен Аристотеля. Неизбежно возникло несколько ничейных областей, которые с начала XX века стали быстро заполняться психоаналитическими сказками, одна другой краше и картиннее.
Основываясь на вышесказанном, мы считаем себя вправе значительно отойти от обычных, канонизированных философско-психологических положений. Продолжая прерванный ход наших рассуждений, мы подразделяем психические феномены на дифференцированные и интегративные – с одной стороны, а с другой – на нейтральные и ненейтральные. Особый интерес для нас представляют интегративные ненейтральные ощущения, главной разновидностью которых являются тонические неиндифферентные ощущения, то есть реактивные ощущения.
В строгом смысле любое ощущение является реактивным, пусть хотя бы слабоинтенсивно. Реактивность, имеющая достаточно выраженный характер, свойственна только определенной группе ощущений – собственно реактивных. В дальнейшем мы будем называть их реактивными ощущениями (или р-ощущениями) без каких-либо оговорок.
Особенностью р-ощущений является направленность на бесструктурно-антиинформационное. Тотальная значимость в себе каждого из них превышает сигнально-биологическую значимость и вместе с тем извнутренне не является значимостью информационной.
Сам характер р-ощущений, их небиологическая витальность, просвечивание в них не имеющего какой-либо структуры импульса, способствует утверждению мысли о том, что тонизм каждого из них не есть случайный знак, могущий в принципе быть и иным, – здесь безусловно мы соприкасаемся с некой чрезвычайной сферой бытия.
Можно сравнить путешественника по "потоку сознания" с космонавтом. Дифференцированные нейтральные ощущения такого психонавта будут приборной доской или табло, а некоторые из интегративных ощущений (в том числе реактивные) – иллюминаторами.
Реактивные ощущения
1. Разлитые реактивности. Реактивности, расфокусированно присутствующие в любой ткани сознания.
2. Главная компонента локальной боли, главная компонента локального "удовольствия".
3. Прочие р-ощущения, сцепленные с соматикой, в том числе имеющие место при патологии.
4. Невербализуемые ощущения, переходные от соматикосцепленных к автономным, тонического характера.
5. Эмотивно-канонические ощущения.
6. Неканонические эмотивности.
7. Тонкие эмотивные ощущения (ТЭО).
8. Тонкие неспецифические ощущения (ТНО, мистические ощущения).
9. Предельные ощущения.
10. Сверхощущения.
11. Протопатические ощущения.
12. Протоощущения.
13. Прочие.
Разлитая реактивность – это не слишком выделенная реактивность. Ее классический пример – теплые и холодные цвета и оттенки цветов: не сам цвет, а его незримая тонусная окраска, отталкивающаяся от сплошности колора и дающая ту или иную витальность чувства. Это как бы слабая тонусная наэлектризованность, еще не вызывающая глубокого внутреннего резонанса.
Говоря об ощущениях, сцепленных с соматикой, мы подразумеваем не некую физиологическую соматику, а соматику как психическое соматическое облако, тело – многочувственный психический образ в психических координатах, телесное самоощущение-самовосприятие.[4]
Ощущения пункта 4 в чистом виде невербализованы, но чтобы их отдифференцировать от других, достаточно представить реактивные ощущения, входящие в общие самоощущения усталости, бодрости, оживленности и т. п. Близкие ощущения могут возникать при действии психотропных препаратов и всякого рода многореактивных затронутостях (имеющих место при исполнении танца, во время гонок и не особенно тонких переживаниях зрителя-болельщика).
К эмотивно-каноническим ощущениям относятся внутренние (то есть не поведенческие) компоненты удивления, страха, смеха, центральные ощущения, входящие в комплексы гнева, ярости и собственно эмотивные компоненты радости (диапазон обыденной представленности).
Большая часть подобных ощущений (именуемых в психологии и в просторечии чувствами) так или иначе представлены вербально.
Неканонические эмотивности четких вербальных обозначений не имеют. В зависимости от своего ранга они могут инициироваться и восприятием необычного, ранее незнакомого интерьера, и орнаментом, и литературной арабеской. Спектр этих р-ощущений чрезвычайно широк. Часто в них можно видеть определенное локальное освобождение человека от биологических зависимостей и социальных несвобод. Если не брать особых случаев (шедевры), то эти р-ощущения окажутся основными пейсмекерами художественного мира (водителями восприятия как для автора, так и для публики и тоническими критериями оценок).
Эти данности нашей "первой сигнальной системы", самозначимо глаголющие о себе, в отличие от находящихся "вне сознания далеко" чисел, не имеют никаких иных семиотических зарубок. В художественном последних тем более нет, поскольку структура художественного выполняет только роль отмычки или ключа: возникает резонанс различных структур, различных пластов данного нам неполноценного бытия. Благодаря некоторым суперпозициям "приоткрывается" окно во внеструктурное. Интегративность чувственных тонов, характер их интенционности не позволяет проводить далеко идущие аналогии со звуковыми тонами. Тем более неудачны попытки моделирования с помощью математического гармонического анализа. Взаимодействие, сосуществование различных реактивных ощущений не образует структуры вследствие их взаимопоглощения, взаиморастворения, а там где нет структуры, нет дискретности – нет и информации. В то же время самозначимость реактивного проявляет, вызывает к поверхности сознания тот феноменоноумен, который мы обозначили термином "антиинформация". Усиление антиинформационности прямо коррелирует с усилением интенсивности реактивного.
Феноменальность психической информации – в ее косвенности, несамозначимости. Чем больше мы знаем – тем больше надо знать для отмены того лишнего, что мы знаем. Некоторой антиинформационностью (антиинформационными эффектами) обладают даже научные открытия. В свое время три закона Ньютона были хороши не тем, что дали новую информацию, а тем, что отменили массу информации старой, описательной. Во избежание превратного понимания, заметим: мы не отождествляем смысловое и информационное.
Тонкие эмотивные ощущения. Эти р-ощущения ближе к экстатическим состояниям, и некоторые из них имеют вербальные обозначения. В качестве примеров можно привести ощущения таинственности, очарованности, воодушевленности, духовного полета и т. п. К другому роду тонких эмотивностей относятся ощущения грандизности, величественности. Вербальное (то есть термины) оказываются только классификаторами-направителями. По ним никак нельзя судить, о каком именно тоническом "цвете", например, той же таинственности идет речь в каждом конкретном случае.
Возможности поэзии превышают возможности научного и обыденного воссоздания того или иного духовно-чувственного феномена, но поэзия, как правило, создает свое, а не называет нечто наперед известное.
Тонкие неспецифические ощущения. В художественном свойственны только шедеврам, причем шедеврам определенного рода. Это одна из последних граней эстетического и мистического восприятия.
Мы склонны придавать термину "мистическое ощущение" нетрадиционный смысл. Допустим, некий турист ошибочно принял выплывшую из-за поворота дороги известняковую глыбу за привидение. Реально или нереально было то необычное состояние, в котором он находился долю секунды? Пусть некоторый служитель культа осознанно или неосознанно способствует распространению заблуждения, а некий верующий испытывает вследствие этого не только страх божий, но и духовное просветление. Те или иные атрибуты обмана – здесь только знаки антиинформации, характерные для определенного этноса, но не она сама. У кого-то изображение Ганеши – богочеловека с головой слона – вызывает совсем иную реакцию, чем у случайного зрителя. Символы характеризуются уже гораздо большей универсальностью, чем знаки. Семиотическую роль могут играть одни р-ощущения для других р-ощущений. Внешне р-ощущения сами являются семиотической данностью, невзирая на то, что не содержат структуры. Для них характерно интенционное свойство продолжения самих себя, аутотрансцензус. В различных планах этот трансцензус можно обозначать как иллюминаторность или как феноменоноумность. Первое означает подчеркивание для субъекта-психонавта значение прямой антиинформации по сравнению с косвенной информацией.
Разделение на информацию и антиинформацию не может быть условным, поскольку эволюционно информация – это завернутая, обращенная антиинформация. Переход в свою противоположность достигается благодаря стробоскопическим эффектам, овремененности. Чтобы избежать в данном месте изложения развертывания космогоний, ограничимся следующим замечанием: взаимоотношения антиинформация – информация вовсе не дуальны, но все же отчасти напоминают всем известные отношения "волна-частица". Растр и ракурс человеческого восприятия таковы, что несуществование структуры как чего-то изначального, первичного человеком не замечается – само восприятие образовано по инерционно-циклическому типу. Иными словами, структура и информация представляют собой инерционное кладбище бесструктурного и антиинформационного. Неполнота восприятий вполне адекватна его космотомичности (синдром множественности срезов).
Значение реактивностей пунктов 8 – 12 перечня может быть столь велико, что для их рассмотрения понадобится искусственная ассоциативная вербализация. Особенно это касается мистических ощущений – они имеют не менее ста выраженных оттенков. Все это, а также объем материала, требует анализа р-ощущений пунктов 8 – 12 (особых реактивностей) не в настоящем вводном, а в других рассмотрениях. Можно только заявить: предельные ощущения – это колоссальные по интенсивности монотоны. Весь спектр тонких неспецифических ощущений образуется по принципу сочетания слабых оттенков этих монотонов.
Благодаря р-ощущениям мир предстает человеку в неиндифферентном виде. Выступая в роли безапелляционно ценностных ощущений, они оказываются одним из центров аксиологической кристаллизации существования. Наличие р-ощущений вызывает парадокс, смежный психофизиологическому парадоксу. Период "бури и натиска" в философской литературе начала 60-х годов, в связи с психофизиологическим и психофизическим вопросами, не затронул каких-либо мотивов парадокса р-ощущений.
Сущность этого парадокса в следующем. Р-ощущения являются ценностными ощущениями, но фактор вызывающий это их свойство отсутствует как в самом сознании, так и в физиологическом. В случае квазибытийной онтологизации физиологического (а естественные науки, в отличие от точных, пока так и поступают), за пределами субъективного сознания в объективизированном биологическом мы будем иметь неприкаянный гомеостаз организма. До этого гомеостаза сознанию нет никакого дела, сознание может и не знать о гомеостазе, но важно только само наличие р-ощущений. Физико-биологический мир в своем псевдосинтезе и ортодоксально-объективной представляемости пассивным образом сталкивает оцененность р-ощущений, причину их оцененности на сами ощущения, ибо он индифферентен и автоматичен. С другой стороны, р-ощущения, в том виде, в каком они даются, полностью наглядны, а поэтому и здесь нельзя искать скрытую причину оцененности. Все это равным образом касается как зефирных чувствований, так и обыденных. Последние даже вполне четко подразделяются на отрицательные и положительные. Наличие указанного парадокса нисколько не мешает попыткам рационализации р-ощущений, использованию их в качестве политического и сексуального "лихневмона"[5]. Однако никакая рационализация не способна сделать их внутренне рациональными. Вплетение их в те или иные механизмы деятельности – только внешняя оправа.
Собственно неинформационен и реальный зеленый цвет, взятый сам по себе, вне общей витально-рациональной оболочки сознания, но фактически эта неинформационность почти полностью снята ввиду того, что тот или иной цвет может быть только топологически неизолированной частностью, имеющей определенные координаты во всяком новом здесь-теперь. В отличие от такого рода частных ощущений, р-ощущения изолированы именно топологически, их связь с другими (неитегративными) ощущениями проходит помимо сейчас наличного сознания, рефлексивно-психейно, а не психологически. Пример с цветом – наше искусственное нарушение компараций, сделанное путем сужения восприятия. В противоположность этому многие группы р-ощущений имеют откровенную тенденцию к отрыву от сигнально-рационального, к отлетанию в иное – внесубъективное и внепрагматическое.
Среди р-ощущений можно видеть воспроизводимые и невоспроизводимые, "наведенные" и возникающие без какой-либо видимой причины, циркуляторные и поступательно-непрерывные (в том числе константные) сопровождающие индивида целую жизненную эпоху. Для р-ощущений не существует не только среды представлений, но и единичных представлений. Если в силу каких-либо причин возникает кажимость представления того или иного подобного ощущения, то де-факто это будет не представление, а действительное р-ощущение более слабой интенсивности, чем его предполагаемый прототип. При этом воспоминание-ссылка на прототип обычно вполне структуро-информационна и отдельна от самого тона р-ощущения.
Нетрудно видеть соответствие между собственно бесструктурностью и амнестичностью. Действительно, информация может быть представлена только в виде структурного, а то, что не является информацией, не может быть прямым образом передано или воспринято и, соответственно, запомнено или извлечено из памяти.
Антиинформационное не приходит и не рождается – оно высвобождается, открывается, будучи в обычном нейтральном случае закрыто и замещено вторичностью – сигнально-рациональной пленкой сознания, то есть бывшим антиинформационным, таким, какое в "сейчас" уже не является соизмеримым с человеческим восприятием. Мы не считаем конкретное частное антиинформационное существующим везде подобно некой субстанции: любая субъективная данность – всегда вычлененность из целого, а это целое пока удобно относить не к метасознанию нечеловеческой природы, но к наиболее "близкому" метасознательному – психейному. Под сознанием везде в данном контексте подразумевается субъективное сознание поля данности, которое кажется наличным.
Мы не сводим все антиинформационное к реактивному. Логический объем термина "антиинформация" несколько шире. В этом докладе мы останавливаемся только на общей характеристике реактивного, без специального анализа особого реактивного. К сфере антиинформационного относится собственно волевое (волевые импульсы в себе, без приложения структуро-мотивационных разверток) и феномены… смысла. При этом если смысл и реактивность – явления одного ряда, то волевое не только внерационально, но и внелогично.
Смысл обычно смешивают со знаковыми компонентами вербально оформленной мысли. Между тем смысл не является даже и значением. Если практический рабочий смысл и предстает всегда в среде структуро-информационного, образного, то сам он как таковой представляет собой абсолютно бесструктурную схватываемость, отличную от значения, способного находиться в фигурах, подобных треугольнику Фреге. Эта бесструктурная схватываемость – своего рода апространственное экзистенциальное щупальце. Если реактивное не исчерпывается бытовыми каноническими эмотивностями, то и смысловое (в некотором роде логосное, отлогосное) не исчерпывается каноническими смыслами, связанными с вербальным и операциональным.
Вписанность антиинформационного в человеческий мир двойственна. С одной стороны, оно выступает как нечто самодовлеющее: если сущностью мировой истории до второй половины XIX века был человек, которого еще не потеснили стабильные самосохраняющиеся организации, то сущностью человека являются смыслы и эмотивности, продолжающие существовать словно бы вне мозгов и людей, подобно тому как человек живет и размножается, невзирая на гибель империй, партий и религий. В отношении эмоций это было невольно спародировано греческой трагедией, главные герои которой – не люди, а изолированные страсти, иногда получающие статус новой изолированности в виде мойр и эриний. С другой стороны, антиинформационное представляется обобщающе-суммационным. Здесь реактивности выглядят не столько палеоданностями, сколько ощущениями на ощущениях, ощущениями, паразитирующими на других ощущениях. В данном случае противоречия нет.
Антиинформационное всегда касается пределов существования. Через него совершенно подспудно и эстетически несниженно может дойти и то, что вследствие крайней зашифрованности никак не предстоит большинству читателей и зрителей. Например, для полноценного эстетического восприятия вовсе не обязательно интерпретировать в строчках Бальмонта
Когда б на Север мне умчаться вдруг
От черно-белого мельканья клавиш
черно-белые клавиши как дни и ночи, а Север – как страну надежд и творимых легенд, "тот берег", "рай"; темный дуб, который "склонялся и шумел" (из стихотворения Лермонтова) – как продолженный героем человеческий род, ветви дивергенций (или в более расширенном толковании – как все человечество, панродовое вообще), а странный сон героя ("Я б желал навеки так заснуть") – как стремление вернуться в утробу матери; строчки Блока
Я закрою голову белым.
Закричу и кинусь в поток,
И всплывет, качнется над телом
Благовонный речной цветок…
– как дань фаллическому культу, точный судебно-медицинский аналог реального утопленника или висельника. Знание тех или иных вариантов углубленного истолкования придает восприятию дополнительный потенциал, новые экзистенциальные туннели воображения.
Неспецифические, небытовые чувствования помимо любых структуральных проторенностей, необходимых для дешифровки символа, выступают в качестве "проглядных ясных глянцев"[6], позволяющих взглянуть туда же, но неинтеллектуально, что и требуется в первую очередь от искусства).
Индивидуально антиинформационное может быть связано не только с тем или иным пакетом ключевых знаков, но и само всегда выступает как знак. В доходящем до нас слабом и эфемерном антиинформационном есть тоническая ссылка на кульминационный пункт бытия.