Каждый в школе знает о шкафчике № 89: нижний справа в конце коридора рядом с лабораториями. Он пустовал много лет, хотя его давно должны были выделить одному из сотен учеников, который забил бы его книгами, бумагой и забытыми, заплесневелыми пластиковыми контейнерами для ланчей.
Вместо этого казалось, что существует негласное соглашение, согласно которому восемьдесят девятый шкафчик служит некой высшей цели. Как еще можно объяснить тот факт, что каждый год, когда мы получаем наше расписание и комбинации для шкафчиков, у восемьдесят восьмого и девяностого появляются новые хозяева, а восемьдесят девятый остается пустым?
Возможно, «пустой» не совсем подходящее слово. Хотя он никем не занят, почти каждый день в шкафчике восемьдесят девять можно найти несколько конвертов с приблизительно одинаковым содержимым: десять долларов, зачастую в форме банкноты, хотя бывает, что и набранные мелочью, которую отправителю с большим трудом удалось собрать; письмо, иногда напечатанное, иногда написанное от руки, порой со следами слез, с обязательным адресом электронной почты внизу.
Остается загадкой, как конверты попадают туда, потому что увидеть, как кто-то просовывает конверт через вентиляционное отверстие, большая редкость. Но еще большая загадка кроется в том, каким образом конверты забирают, ведь никого никогда не замечали открывающим этот шкаф.
Общественное мнение не может прийти к согласию относительно того, кто стоит за этим. Возможно, учитель, которому нечем заняться в свободное время? Или бывший ученик, которому так и не удалось отпустить прошлое? А может, сострадательный уборщик, желающий подзаработать?
Единственное, в чем сходятся абсолютно все: если у тебя проблемы в отношениях и ты просунешь письмо в вентиляционное отверстие шкафчика восемьдесят девять, в течение недели ты получишь на свою электронную почту совет от анонима. И если ты достаточно мудр, чтобы последовать ему, проблемы в твоих отношениях гарантированно разрешатся или тебе вернут деньги.
Мне редко приходится возвращать клиентам их деньги.
В свою защиту скажу, что в тех исключительных случаях, когда моя помощь не сработала, в письме отсутствовала важная информация. Например, в прошлом месяце, когда Пенни Мур написала мне, что Рик Смит порвал с ней через комментарий в «Инстаграме», но опустила тот незначительный факт, что он сделал это, узнав, как Пенни тайком встречалась с его старшим братом. И если бы я знала это, никогда не посоветовала ей обсудить все за обедом на следующий день. Так что тот случай не в счет. Хотя стоит отметить, что было довольно весело смотреть, как Рик театрально зачитывал сообщения, которые Пенни отправляла его брату, перед всей столовой, но я бы предпочла счастливый конец. Ведь я делала это, чтобы помочь людям и знать, что внесла в мир положительные изменения; но и (в данном случае, возможно, по большей части) потому, что мне не хотелось бросать десять долларов в шкафчик Пенни лишь из-за того, что она была слишком гордой, чтобы признать – во всем виновата она одна. Но я бы не смогла защитить себя и свою компетентность в вопросе отношений, если бы Пенни стала рассказывать всем, что не получила назад свои деньги.
Потому что никто не знает, кто я.
Хорошо, я не имею в виду буквально. Много кто меня знает. Я – Дарси Филлипс, ученица средней школы. Та девушка со светлыми волосами до плеч и щербинкой между зубами. Та, что дружит с Брук Нгуен и состоит в школьном клубе в поддержку квир-сообщества. Дочь миссис Морган, учительницы естествознания.
Но вот чего никто не знает, так это того, что я та девушка, которая остается после уроков, пока ее мама задерживается в лаборатории. Девушка, которая крадется по коридору к восемьдесят девятому шкафчику, вводит код, который знает наизусть уже много лет – с тех пор, как однажды вечером список кодов оказался на столе в пустом офисе администрации, – и собирает письма и чеки оплаты. Та, которая проводит ночи, отстраненно изучая чужие истории перед тем, как отправить тщательно составленные инструкции с фейкового аккаунта, созданного в девятом классе.
Никто в школе не знает. Я единственная, кто хранит этот секрет.
Или, во всяком случае, была. До этого самого момента.
У меня было смутное предчувствие, что скоро все изменится. Потому что несмотря на то, что я каких-то двадцать секунд назад, как обычно, проверила коридоры и убедилась: вокруг нет оставшихся после уроков учеников и школьных работников, я была на тринадцать тысяч процентов уверена, что слышала, как кто-то прокашлялся чертовски недалеко от меня.
Пока я была по локоть в настежь открытом шкафчике восемьдесят девять.
Черт.
Но даже когда обернулась, я все еще оставалась максимально оптимистично настроена и надеялась на лучшее. Одной из причин, почему меня так долго не удавалось поймать, было удобное расположение шкафчика, прямо в конце тупикового Г-образного коридора.
В прошлом мне приходилось бывать на волосок от катастрофы, но звук тяжелых входных дверей всегда сообщал мне, когда требовалось немедленно спрятать улики. Единственный путь, который кто-то мог бы использовать, чтобы подкрасться ко мне, вел через пожарную дверь из бассейна, но никто не плавал там в такой поздний час.
Однако судя по виду очень мокрого парня, стоявшего передо мной, я серьезно просчиталась. Очевидно, кто-то бывал в бассейне даже так поздно.
Черт.
Я знала его. Или, по крайней мере, слышала о нем. Его звали Александр Броэм, хотя все называли его просто Броэм. Он был старшеклассником, дружил с Финном Паком и единогласно признавался одним из самых горячих парней школы Сент-Деодат.
Он подошел ближе, и мне стало ясно, что общественное мнение во многом ошибочно.
Нос Броэма выглядел так, словно когда-то его серьезно сломали, а темно-синие глаза были широко открыты, как и рот, что придавало ему довольно интересный вид, учитывая, что его глаза к тому же были слегка выпучены. Не так, как у золотой рыбки, конечно, но все же. И как я уже упомянула, он был настолько вымокшим, что его темные волосы казались черными, а в тех местах, где рубашка прилипла к груди, образовались пятна, сквозь которые угадывалось тело.
– Почему ты весь мокрый? – спросила я, заводя руки за спину, чтобы спрятать письма, и прислоняясь к восемьдесят девятому шкафчику, чтобы незаметно закрыть его. – Выглядишь так, будто упал в бассейн.
Возможно, это была одна из немногих ситуаций, когда присутствие в школьном коридоре спустя час после окончания занятий промокшего до нитки подростка все же требовало особых объяснений.
Но он посмотрел на меня так, будто я сморозила глупость. Что казалось несправедливым, ведь не я бродила по школе насквозь мокрой.
– Я не падал в бассейн, я плавал.
– В одежде? – Я попыталась незаметно засунуть письма за пояс, но это оказалось сложнее, чем я думала.
Броэм оглядел свои джинсы. Я воспользовалась тем, что он отвлекся, и затолкала письма за пояс колготок. Я догадывалась, что, вероятно, никогда не смогу убедить его, что не копалась в шкафчике восемьдесят девять, но пока не нашла лучшей тактики, решила, что буду просто все отрицать.
– Я не настолько мокрый, – заявил он.
Я определенно впервые услышала, как говорит Александр Броэм, потому что до этого момента понятия не имела, что у него британский акцент. Теперь я поняла, в чем состоит его всеми признанная привлекательность: Ориэлла, мой любимый YouTube-блогер по теме отношений, однажды посвятила этому целое видео. Хотя у многих людей есть четко сложившиеся предпочтения при выборе партнера, исторически сложилось, что окончательный выбор основывается на акценте. Если оставить в стороне споры, какие акценты считались наиболее привлекательными в определенной культуре и почему, акцент в общем был способом природы сказать: «Заведи потомство с ними, их генетический код офигенно разнообразен». Можно подумать, мало что способно так быстро завести тебя, как подсознательное понимание, что ты почти наверняка не флиртуешь с родственником.
К счастью, Броэм нарушил тишину, когда я ничего не ответила.
– У меня не было времени как следует высохнуть. Я только закончил, когда услышал, что кто-то здесь есть. И подумал, что смогу поймать того, кто стоит за всей этой историей со шкафчиком восемьдесят девять, если пройду через пожарный выход. И у меня получилось.
Вид у него был торжествующий. Как будто он выиграл соревнование, о своем участии в котором я узнала только сейчас.
Это выражение лица стало моим самым нелюбимым. С этого момента.
Я выдавила нервный смешок.
– Я не открывала его. Просто кидала туда письмо.
– Я только что видел, как ты его закрыла.
– Я его не закрывала. Только слегка стукнула, когда просовывала… э-э… письмо внутрь.
Молодец, Дарси, отличный способ разжечь интерес у бедного британского школьника.
– Хорошо, пусть так. Но еще ты вытащила оттуда пачку писем.
Что ж, раз у меня хватило смелости засунуть письма себе в колготки, смогу довести игру до конца, так? Я вытянула вперед руки ладонями вверх.
– У меня нет никаких писем.
Он и в самом деле выглядел немного растерянным.
– Но… Я же их видел.
С невинным лицом я пожала плечами.
– Ты… ты засунула их в колготки? – В общем-то, его тон не был обвиняющим. Скорее спокойным и разъясняющим, как будто родитель мягко спрашивает своего ребенка, почему он считает собачий корм отличным перекусом. Это только заставляло меня гнуть свою линию дальше.
Я покачала головой и громко засмеялась.
– Нет. – Мои щеки горели, и я понимала, что лицо предательски выдает меня.
– Повернись.
Шурша бумагой, я прислонилась к шкафчикам и скрестила руки на груди. Угол конверта неприятно впился мне в бедро.
– Не хочу.
Он посмотрел на меня.
Я посмотрела на него.
Да. Он не поверил мне ни на секунду.
Если бы мой мозг нормально функционировал, я бы сказала что-нибудь, чтобы сбить его с толку, но, к сожалению, именно в этот момент мой мозг объявил забастовку.
– Ты тот человек, который стоит за всем этим, – сказал Броэм, и я поняла, что отрицать дальше нет смысла. – И мне очень нужна твоя помощь.
Я никогда не думала, что случилось бы, если бы меня поймали. В общем, я предпочитала не беспокоиться об этом. Но если бы меня заставили угадывать, что сделал бы тот, кому удалось меня поймать, я бы предложила такие наиболее возможные варианты, как: сдать меня директору, рассказать всем в школе или обвинить в том, что я разрушила его жизнь своими ужасными советами.
Но это… не так уж страшно. Может, все обойдется. Я тяжело сглотнула комок в горле.
– Какая помощь?
– Вернуть мою бывшую девушку. – Он задумчиво замолчал. – Кстати, меня зовут Броэм.
Броэм. Произносится БРО-эм, а не Бро-ЭМ. Мне было легко запомнить это имя, потому что оно всегда произносилось неправильно, и это раздражало меня с тех пор, как я впервые его услышала.
– Я знаю, – сказала я тихо.
– Какая у тебя часовая ставка? – спросил он, оттягивая свою рубашку, чтобы запустить под нее немного воздуха. Но она с хлопком вернулась назад, как только он ее отпустил. Очевидно? Он был совершенно мокрым.
Я отвела от него взгляд и обдумала вопрос.
– Прости, что?
– Я хочу нанять тебя. – Он снова заговорил на странном языке «деньги в обмен на услуги».
– Как?…
– Коуча по отношениям. – Он огляделся и прошептал: – Моя девушка порвала со мной месяц назад, и я хочу ее вернуть, но не знаю, с чего начать. Это не то, что можно исправить с помощью совета по электронной почте.
Разве этот парень не драматичный?
– Эм… слушай, извини, конечно, но у меня нет столько свободного времени, чтобы стать чьим-то коучем. Я просто занимаюсь этим по вечерам как хобби.
– И чем же ты так занята? – спокойно спросил он.
– Э-эм, домашка? Друзья? «Нетфликс»? – Он скрестил руки на груди.
– Я буду платить тебе двадцать долларов в час.
– Слушай, чувак, я же сказала…
– Двадцать пять в час плюс пятьдесят долларов бонусом, если я верну Вайнону.
Стоп.
Этот парень на полном серьезе заявлял, что даст мне пятьдесят долларов, если я потрачу два часа, чтобы дать совет, как вернуть его девушку, которая однажды уже влюбилась в него? Все в пределах моих возможностей как специалиста по отношениям. А это означало, что премия в пятьдесят долларов мне гарантирована.
Это могут быть самые легкие деньги, которые я когда-либо зарабатывала.
Пока я продолжала обдумывать его предложение, он заговорил:
– Понимаю, ты хочешь сохранить свою личность в тайне.
Я вернулась к реальности и прищурилась.
– Что ты хочешь этим сказать?
Он пожал плечами, изображая невинность.
– Тебе приходится красться по коридорам после занятий, и до сих пор никто не знает, что это именно ты отвечаешь на письма. Есть причина, по которой ты не хочешь, чтобы люди об этом знали. Здесь не нужно быть Шерлоком Холмсом.
Вот и началось. Я предвидела это. Мои инстинкты предупреждали меня об опасности. Этот парень не просил об одолжении – он говорил, чего хочет от меня, и объяснял, почему отказываться было бы неразумно. Так же непринужденно, как делал и все остальное. Я не успела моргнуть, а меня уже шантажировали.
Я старалась говорить как можно спокойнее, но не могла сдержать злости, которая наполняла меня:
– И дай угадаю. Ты хотел бы помочь мне сохранить эту тайну. К этому ты ведешь, не так ли?
– Да. Совершенно точно.
Он выпятил нижнюю губу и широко раскрыл глаза. А мои губы скривились, когда я осознала, что все мое доброе отношение к нему испарилось в один миг.
– Чудненько. Это так заботливо с твоей стороны.
Броэм невозмутимо ждал, когда я продолжу. Но я этого не сделала, и он махнул рукой.
– Ну так… что думаешь?
Я много о чем думала, но ничего из этого не стоило озвучивать перед тем, кто практически мне угрожал. И какие у меня были варианты? Я не могла сказать маме, что кто-то угрожает мне. Она даже не подозревала, что это я управляю восемьдесят девятым шкафчиком. И я бы очень не хотела, чтобы все узнали, что это я. Представляя, как неловко всем будет со мной, ведь я знала так много личного практически о каждом… но даже мои близкие друзья не догадывались, какую роль я играю в истории со шкафчиком восемьдесят девять. Без анонимности мой бизнес провалился бы. К тому же это было единственным моим настоящим достижением. Принесшим миру хоть немного пользы.
И… Господи, та история с Брук в прошлом году. Если она когда-нибудь узнает, что это я, она меня возненавидит.
Нельзя, чтобы она узнала.
Стиснув зубы, я сказала:
– Пятьдесят сразу. И еще пятьдесят, если все получится.
– По рукам.
– Я еще не закончила. Я согласна пока только на пять часов. Если тебе потребуется больше, я буду сама решать, продолжать или нет.
– Это все? – спросил он.
– Нет. Если ты кому-нибудь скажешь хоть слово об этом, я скажу всем, что дела у тебя настолько плохи, что тебе потребовался индивидуальный курс по отношениям.
Это было слабым дополнением и далеко не таким креативным, как некоторые из оскорблений, которые я придумала несколько минут назад, но я не хотела слишком злить его. Что-то мелькнуло на его спокойном лице, и я едва успела заметить. Как бы то ни было, это чувство было трудно определить. Он слегка приподнял брови?
– Ну, это уже было лишним, но принято к сведению.
Я скрестила руки на груди.
– Что это было сейчас?
Мы стояли в тишине, пока вопрос звучал у меня в голове – более агрессивно, чем я ожидала, хотя агрессивность и была в тот момент оправданной, – затем он покачал головой и начал поворачиваться, собираясь уйти.
– Знаешь что? Забей. Я просто думал, что мы сможем договориться.
– Стой, стой, стой. – Подняв руки, я бросилась останавливать его. – Прости. Мы сможем договориться.
– Ты уверена?
О, ради всего святого, неужели он собирается заставить меня умолять его? Было странно ожидать, что я приму его условия и намеки на шантаж без каких-либо возражений и с милой улыбкой, и хотя он нравился мне все меньше, я решила заключить с ним сделку. Какие бы условия он ни предложил, я бы в итоге согласилась. Мне просто нужно держать ситуацию под контролем. Я уверенно кивнула, и он достал свой телефон.
– Тогда ладно. Каждый день перед занятиями у меня тренировка по плаванию, а по понедельникам, средам и пятницам мы днем тренируемся на суше. По вторникам и четвергам я плаваю здесь, в бассейне. Я возьму твой номер, и мы договоримся обо всем, чтобы я не гонялся за тобой по всей школе, окей?
– Ты забыл сказать «пожалуйста». – Черт возьми, да, не стоило этого говорить. Но я ничего не могла с собой поделать. Я выхватила у него телефон и набрала свой номер. – Держи.
– Потрясающе. И кстати, как тебя зовут?
Я не смогла сдержать смех.
– Знаешь, обычно люди узнают имена друг друга до заключения «сделки». Или у вас в Англии все по-другому?
– Я из Австралии, не Англии.
– У тебя не австралийский акцент.
– Как австралиец могу тебя уверить, что это именно он. Просто не совсем тот, что ты привыкла слышать.
– Так их несколько?
– Существует несколько американских акцентов, разве нет? Твое имя?
О, ради всего святого…
– Дарси Филлипс.
– Я напишу тебе завтра, Дарси. Хорошего вечера.
Судя по тому, как он разглядывал меня, сжав губы и приподняв подбородок, он наслаждался нашим первым разговором примерно так же, как и я. Я застыла от негодования, осознав это. Какое он имел право презирать меня, если именно из-за него наш разговор получился таким напряженным?
Он сунул телефон во влажный карман (да произойдет электрический сбой) и ушел. Какое-то мгновение я смотрела ему вслед, затем воспользовалась моментом, чтобы достать письма из невероятно неудобного места, куда я их поместила, и засунуть в рюкзак. И как раз вовремя, потому что не прошло и десяти секунд, как из-за угла появилась мама.
– Вот ты где. Идем? – спросила она меня, уже поворачиваясь. Стук ее каблуков эхом раздавался в пустом коридоре.
Как будто когда-то я не была готова. К тому времени, как она собирала свои вещи, отвечала на электронные письма и получала какую-то бумажку с отметкой, я была последним учеником, оставшимся в этой части школы. Остальные уже были в другом крыле, болтаясь около класса рисования и зала легкой атлетики.
Ну, сегодня кроме Александра Броэма, конечно.
– Ты знала, что ученики задерживаются допоздна, чтобы поплавать в бассейне? – спросила я маму, спеша ей навстречу.
– Ну, сейчас межсезонье для школьной команды, и, думаю, бассейн свободен. Но я также знаю, что он открыт для тех учеников, которым Виджей выдал пропуск. Дорогая, можешь написать Эйнсли, чтобы она достала соус для спагетти из морозилки?
Говоря о Виджее, мама имела в виду тренера Сенгутувана. Одна из самых странных особенностей того, что твои родители работают в школе, – знать всех учителей по имени и следить, чтобы не оговориться в классе или разговаривая с друзьями. Некоторых из них я знала почти всю свою жизнь. Это звучит просто, но встречать Джона на обеде каждый месяц, и на вечеринках по случаю дня рождения моих родителей, и в канун Нового года в течение пятнадцати лет, а затем внезапно начать называть его мистером Хансоном на уроке математики, было все равно что играть в сапера.
Запрыгнув на пассажирское место, я написала сестре поручение мамы. Обрадовавшись, я увидела непрочитанное сообщение от Брук:
Не хочу писать это эссе.
Пожалуйста, не заставляй меня его делать.
Как обычно, получив сообщение от нее, я почувствовала, что закон тяготения на какое-то время перестал ко мне применяться.
Она, очевидно, думала обо мне, вместо того чтобы делать домашку. Как часто ее посещали мысли обо мне, когда она погружалась в течение дня в фантазии? Она думала о ком-то еще или я была единственная?
Было трудно понять, на что можно надеяться.
Я быстро ответила:
Ты сможешь!
Я верю в тебя.
Я отправлю тебе свои записи позже вечером, если это как-то поможет.
Мама что-то напевала себе под нос, пока мы выезжали с парковки, невероятно медленно, словно боялись сбить неожиданно появившуюся черепаху.
– Как прошел твой день?
– Ничего интересного, – соврала я. Лучше не упоминать, что меня наняли и шантажировали. – Я поспорила с мистером Рислингом о правах женщин на социологии, но это нормально. Мистер Рислинг придурок.
– Да-а, он придурок. – Мама задумалась, а затем бросила на меня сухой взгляд. – Никому не говори, что я сейчас сказала!
– Я оставлю это вне повестки дня.
Мама искоса взглянула на меня, и ее круглое лицо расплылось в теплой улыбке. Я хотела было вернуться к этой теме, но вспомнила о Броэме и его шантаже и поникла. Однако мама ничего не заметила. Она была занята, следя за дорогой, и уже потерялась в своих мыслях. Одна из положительных сторон в том, что у тебя постоянно отвлекающиеся родители, – тебе не приходится уклоняться от назойливых вопросов.
Я надеялась, что Броэм сохранит мою тайну. Конечно, я не знала, что он за человек. Прекрасно. Парень, с которым я никогда не встречалась и ничего о нем не знала, мог разрушить мой бизнес, не говоря уже об отношениях. Нет, это совсем не вызывало беспокойства.
Мне нужно поговорить с Эйнсли.