Дело Корнеева
В этот раз дознавателю Кареву достался бомж. Что, откровенно говоря, совсем не вдохновляло. «И по каким помойкам мне теперь придется шастать, чтобы отыскать свидетелей? – невесело думал он. – И в каком они будут состоянии?»
А еще, как назло, процедура «знакомства», с которой начиналось дознание, выпала на дежурство Мазура. Лысый коротышка любил поиздеваться над дознавателями, пока вел их между столов с телами к новому подследственному. Выслушивая колкости Мазура, Карев внешне сохранял невозмутимость, но внутри у него все кипело. «Знакомство» должно психологически помочь дознавателю в дальнейшем вести беседы со свидетелями, но для Павла она была самой неприятной из обязанностей, особенно если приходилась на смену Мазура.
– Ну вот он, твой голубчик, – сказал смотритель, вальяжно подходя к одной из коек. – Корнеев Иван Сергеевич собственной персоной. Любуйся!
Павел подошел и внимательно посмотрел на лежащего под капельницей пожилого мужчину с изможденным небритым лицом синюшного оттенка.
– Перепил, – заметил Мазур. – Алкогольная кома.
Карев развернулся и вышел. От этого дела он ожидал неприятностей, но даже представить не мог, насколько серьезными они будут.
Подследственный-бедняк – редкая птица в Предпоследнем дознании. Не то чтобы богатым отдается предпочтение, просто у тех с медобследованием получше. Инфаркт, инсульт – и тут же имплант сообщает куда следует. А без импланта… кто знает, сколько времени может пройти?
Кома – лишь последняя ступенька на пути к смерти, и сам по себе организм на ней долго не задерживается. Да и окружающие не всегда умеют отличить коматозника от мертвеца.
Как раз это и случилось с Иваном Сергеевичем Корнеевым. При патрулировании сержант полиции Хузин заметил двух бездомных, которые несли тело третьего. «Хоронить», – как они сами объяснили. Сержант заподозрил убийство и задержал «процессию». Только спустя час прибывший судмедэксперт определил, что Корнеев на самом деле жив. Точнее, в коме. Четвертой степени. Как знать, если бы к нему вызвали врача чуть раньше…
Впрочем, теперь-то уж что?
Сидя в отделе, Карев знакомился с официальными документами, по которым можно было узнать историю Корнеева. Он родился в семье рабочих пятьдесят два года назад. Поступил в армию. Служил в десантуре, затем оказался переведен в состав спецподразделения на Луну. Участвовал в бою за базу Казам-3. Был ранен. Демобилизовался в звании ефрейтора. Женился, в браке родился сын, который в возрасте года и трех месяцев умер от болезни. Спустя два месяца Корнеевы оформили развод. Дальше все пошло вниз. Работал охранником в отеле «Царская Гора», затем грузчиком, дворником, с 85 года – безработный. Год спустя выселен из квартиры за неуплату, переведен в малогабаритку химкинских трущоб.
После этого – никаких сведений. Будто человек выехал в другое государство. Или умер. Хотя он еще одиннадцать лет жил здесь, в этом городе.
Карев отправил запрос в Спецконтроль на выписку из личного файла бывшей жены Корнеева, и час спустя получил ее. После развода с Корнеевым Ольга Игоревна вышла замуж за бизнесмена Ву Хонга, в браке с которым родила двух дочерей. К счастью, она жила в Москве, и Павел решил начать опрос свидетелей именно с нее. Хотелось отложить тот момент, когда придется искать по помойкам свидетелей последних одиннадцати лет жизни Корнеева.
Дозвониться до госпожи Хонг оказалось несложно. Если Корнеев, неподвижно лежащий в царстве Мазура, выглядел старше пятидесяти двух, то его бывшая, напротив, намного моложе своих пятидесяти. Гладкое миловидное лицо, аккуратно уложенные пепельные волосы и странно тусклые глаза. Она сдержанно поздоровалась, внимательно выслушала. Безрадостные новости о бывшем муже ее нисколько не удивили. Но она согласилась дать показания и, немного поколебавшись, назначила встречу через час в известном кафе в центре города.
После встречи Карев вернулся в отдел в крайне мрачном расположении духа.
– Паша, у тебя все хорошо? – спросила Соня, когда он уселся в свой отсек прямо напротив нее.
Кроме их двоих в отделе никого не было – остальные разъехались на задания.
– Я знал, что от этого дела надо ждать неприятностей, но не предполагал, что так скоро, – процедил Павел.
– Что случилось-то?
Он нервно сглотнул, прежде чем ответить.
– Какие все-таки козлы бывают на свете!
– Ну это не новость, – Соня подкатилась в кресле поближе. – Давай, рассказывай. Полегчает.
– Да что тут рассказывать? Пошел на встречу со свидетельницей. Женой этого бомжа. Бывшей. Она сама назначила в кафе. Короче, беру у нее показания. И тут вдруг вваливается косоглазый жирдяй и начинает орать на меня!
– Что за жирдяй?
– Ее нынешний муж. Он отслеживает ее перемещения и решил, что я – любовник и у нас тайное свидание!
Соня захохотала.
– И как, тебе удалось его разубедить? – спросила она, отсмеявшись.
– Нет.
Еще один взрыв хохота. Соня смеялась так задорно, что Павел и сам невольно усмехнулся.
– Она хоть молодая?
– На двадцать лет меня старше!
– Ого! А муженек, оказывается, знает толк в ревности! Был скандал, значит?
– Чудовищный. На виду у всех. Нас в итоге выперли из кафе и занесли там в черный список. Вот скажи, почему мы должны проводить допрос там, где назначит свидетель? Почему мы не можем вызвать его к себе, как полиция или Спецконтроль?
– Потому что мы не полиция и не Спецконтроль.
Карев замолчал, мрачно глядя перед собой.
– Да ладно, Паша, неужто тебе не доводилось встречать неадекватных типов?
– Доводилось, конечно. Понимаешь, дело не в том, что он сыпал ругательствами и угрозами в мой адрес. Я видел ее реакцию. Я прикоснулся к тому аду, в котором она живет все время. И это… до сих пор оставляет неприятный осадок. Уверен, что муж ее бьет и унижает.
– А он и впрямь козел, – Соня перестала улыбаться.
– Не знаю, зачем такое терпят? Наверное, ради детей. Или денег. Он богатый.
– Привет всем! – в отсек зашел старик Семеныч. – Кто богатый?
– Да там, один козел, – ответил Карев, нахмурившись. – Это мы так, болтаем о жизни. Ладно, мне пора обрабатывать запись. Всем мое почтение!
Он нажал кнопку под столом, и его отсек мгновенно отгородился стенами от окружающего пространства офиса. Карев подцепил ногтем инфокольцо и вытащил его из уха. Осталось вставить в разъем компьютера и прослушать интересующие фрагменты. Обычно Павел полагался на свою память, но в этот раз после нервотрепки, устроенной господином Хонгом, он не был уверен, что все хорошо запомнил.
Карев перемотал начало интервью, где госпожа Хонг рассказывала про то, как познакомилась с Корнеевым после его демобилизации, и про их свадьбу. Включил воспроизведение.
Раздался глубокий женский голос:
– …Первое время было еще кое-как. Потом родился Игорек, и стало совсем туго. Знаете, нищета угнетает. Весь день сидишь с ребенком, готовишь еду, придумывая, как растянуть одну курицу на три дня или высушить использованные памперсы… А муж приходит ночью, вымотавшийся, мрачный, буркнет что-нибудь, проглотит ужин и спать валится. И так каждый день. И, главное, винить-то некого. Кроме, разве что, ипотеки этой. Ваня действительно выкладывался. Работал в две смены и по выходным. Иногда приходил таким усталым, что засыпал прямо на кухне, сидя за столом. А денег все равно хватало впритык. Но еще можно было надеяться, что, вот, Игорек подрастет, отдадим в ясли, я пойду работать, Ваня подыщет местечко получше… Простите…
Карев вспомнил, что в этот момент женщина прикрыла ладонью глаза и на секунду замерла, словно отгородившись.
Затем прерывисто вздохнула, опустила руку и продолжила:
– А потом Игорек заболел. Вызвали скорую, и они сказали, что надо госпитализировать. Мы поехали в бесплатную больницу. Ужасное место. Врач – циничное хамло, как и медсестры… Ваня обещал мне, что позвонит Дацису. Ну, герой освобождения лунной базы. Его и сейчас в школах проходят, а тогда сколько разговоров было… Ваня говорил, будто они вместе служили. Я поначалу не верила. Знаете, солдаты любят присочинить, когда с девушкой знакомятся… Но он показывал номер и звонил, собирался попросить, чтобы тот помог перевести нашего мальчика в хорошую клинику. Не дозвонился. Я в ту ночь хотела с Игорьком остаться. Врач выпроводил. Сказал, все нормально, мол, нечего здесь глаза мозолить. Я уехала. А утром эти белые мымры позвонили: приезжайте, забирайте труп…
Карев промотал всхлипывания и включил то, что было дальше:
– …похоронили Игорька. Это было последнее дело, которое мы сделали вместе. Следующий месяц был ужасен. Я пачками глотала антидепрессанты. А Ваня запил. Приходил пьяный, матерился, бил кулаком по стенке, до крови. И ругался ужасно. Всех обвинял. Себя, меня, врача… даже Дациса. А врача и вовсе грозил убить самыми чудовищными способами… Это было невыносимо. Из-за пьянства его отправили в бессрочный отпуск. Однажды Ваня пришел под вечер хмельной, но странно спокойный. Я спросила: «Что с тобой?». Он молчит. У меня аж сердце сжалось: «Ваня, ты что, врача убил?». А он усмехнулся: «Не совсем», и спать завалился. Можете представить, какую ночь я пережила? Под утро решилась. Собрала вещи, ему яичницу пожарила и чаю заварила. Подождала, пока проснется, и говорю: «Ваня, я так больше не могу. Мне нужен отдых. Я поеду к маме». Он молча кивнул, проводил меня до лифта. Уже в дверях позвал: «Оля…». Я обернулась, говорю: «Что, Ваня?». А он молчал и только смотрел на меня. Если бы сказал тогда «останься», я бы осталась. Но он сказал: «До свиданья, Оля. Отдохни хорошо», и я ответила «до свиданья» и уехала.
Карев остановил запись. Дальше свидетельница расскажет, что на этом отдыхе и познакомилась с Хонгом и изменила с ним Корнееву, от которого потом ушла. А чуть позже к разговору подключится и сам господин Хонг. Переслушивать его истерику не было необходимости.
Разговор с бывшей женой подследственного дал две перспективные зацепки: врач и освобождение лунной базы. Если пациент оставался жив, то вычислить лечившего врача было очень непросто, так как минздрав доступ к своей базе дает крайне неохотно и только после многих согласований. Но сын Корнеева умер, и можно было запросить доступ к его файлу в Спецконтроле, где должна быть указана фамилия врача. Доступ к делам давно умерших граждан Спецконтроль обычно предоставлял дознавателям безо всяких проблем. Карев направил официальный запрос и, ожидая ответа, начал смотреть в сети материалы по атаке на лунную базу. В числе первых поисковик выдал ссылку на статью, опубликованную в «Сетевом обозрении» двадцать два года назад.
«Сегодня стали известны новые подробности спецоперации на Луне. Напомним, что в минувшую среду, 4 апреля, девять террористов из „Нового Джихада“ захватили лунную базу Казам-3. По сведениям из источников, близких к СК, часть группы проникла на базу легально, в качестве персонала. Как это допустило МЛА и как проникли остальные боевики, вместе с оружием, еще предстоит выяснить следствию.
Террористы объявили персонал базы – 23 человека – заложниками и выдвинули требования. Первые переговоры результатов не дали. А в ночь на четверг датчики показали, что импланты большей части персонала не отвечают. Стало ясно, что заложники или мертвы, или в анабиозе. После чего в оперативном штабе было принято решение о штурме.
На его подготовку ушло больше суток. В пятницу утром к базе Казам-3 направилось четыре лунохода, каждый с водителем, командиром и шестью десантниками на борту. По плану луноходы должны были выйти на базу с разных концов, высадить десант, который под прикрытием лазеров проник бы внутрь здания и уничтожил противника.
Однако с самого начала все пошло наперекосяк. „Это первая в истории военная операция на Луне, – напомнил генерал Холодов на воскресной пресс-конференции. – Ошибки неизбежны. Мы не смогли адекватно оценить эффективность внешней обороны террористов“. В переводе на язык фактов это означает, что бо́льшая часть десантников погибла еще на подходе к базе. Террористы подбили три лунохода, а четвертый успел отступить. Казалось, операция провалена.
Но случилось невероятное – благодаря мужеству горстки выживших солдат, укрепившихся среди кратеров и скал, террористы были уничтожены, а заложники спасены. Как сообщил генерал Холодов, особенно отличился рядовой Дацис. Он единолично напал на внешний террористический заслон и уничтожил троих боевиков. В настоящее время герой находится в госпитале вместе с другими ранеными.
Итог спецоперации – девятнадцать убитых и двое раненых десантников, шесть погибших и семь раненых заложников. По предварительным данным, все террористы были уничтожены, однако следователи Спецконтроля не исключают, что кто-то из них может скрываться среди выживших членов персонала.
Трагедия, разыгравшаяся на единственном спутнике Земли, потрясла весь цивилизованный мир и, без сомнения, стала одной из черных вех истории человечества. Три ночи подряд миллионы людей во всем мире выходили на улицу, смотрели на Луну и молились о спасении невинных жизней. К счастью, теперь самое страшное позади. Представители Спецконтроля обещают тщательно расследовать теракт и довести результаты до общественности.
Но вне зависимости от того, к каким выводам придет следствие, уже сейчас можно сказать, что концепция защиты внеземных объектов и поселений будет существенно пересмотрена, а ряд чиновников МЛА освобожден от занимаемых должностей. Вероятно, то же самое ожидает и…»
Дальше шла обычная журналистская болтовня, прогнозы о влиянии на выборы и тому подобное.
Карев отвернулся от монитора и поглядел в окно. Смутно вспомнился фильм о той спецоперации, который он смотрел еще в детстве. «Кровь на Луне» – так, кажется. Бравые десантники бойко палили рыжими лучами по куполу, а еще запомнились паренек-связист, самоотверженно передающий им из штаба всяческие ободрения, и переживающие на земле невесты и матери заложников.
Компьютер пикнул, уведомляя о полученном сообщении. Это пришло дело Игоря Корнеева. Через минуту Павел уже знал номер больницы и имя врача – Думбадзе Зураб Михайлович. Забивая его имя в поисковик, Карев не удивился бы, окажись, что тот пропал много лет назад при загадочных обстоятельствах. Однако доктор был в добром здравии, более того – продолжал работать в той же двенадцатой больнице, был на хорошем счету как специалист и, согласно отзывам, пользовался популярностью у пациентов.
Дозвониться в кабинет труда не составило. Симпатичной девушке из регистратуры Карев продемонстрировал жетон, улыбнулся и попросил связать с доктором. Пришлось ждать почти минуту, пока заставка на экране сменилась изображением немолодого грузина с короткой полуседой бородой.
– Здравствуйте, господин следователь. Чем могу быть полезен?
Павел договорился о встрече на завтрашнее утро, умолчав об имени подследственного. Явно, что у Думбадзе отношения с ним были непростые, а в таком случае не стоит давать время на подготовку к разговору.
Сам доктор отнесся к встрече спокойно и даже буднично: упомянул, что уже имеет опыт дачи показаний Предпоследнему дознанию, и рад помочь снова.
Наутро, сидя в пропахшем лекарствами белом кабинете Павел убедился, что поступил мудро, когда решил приберечь имя подследственного. Оно произвело эффект выстрела.
– Иван Корнеев? – доктор покраснел и долго молчал, глядя перед собой и моргая. – Да, помню. Это тот, кто сделал из меня человека.
– Что вы имеете в виду?
Доктор неловко развел руками.
– Долгий разговор… которого, впрочем, я ждал. Вам, наверное, известно, что я лечил их сына. И он умер.
Следователь кивнул.
– Ребенок умер по моей вине, – врач сцепил перед собой дрожащие руки. – Я допустил халатность. И… не в первый раз.
– Вам необязательно делать такие признания мне, – заметил Карев. – Меня интересуют только ваши отношения с Корнеевым.
– Я знаю. Я понимаю, чем грозит для меня признание. Я давно к этому готовился. – Думбадзе глубоко вздохнул. – Моя вина в смерти мальчика есть. Хотя тогда мне так не казалось. Понимаете… каждая профессия подразумевает определенную степень цинизма. Полицейские отпускают шуточки, оглядывая залитое кровью место преступления. Журналисты тычут камерой в лицо заплаканной матери…
Карев кивнул.
– Это кажется неизбежным. И даже полезным. Броня профессионального цинизма защищает тебя от чужой боли. И когда это еще на потоке… люди превращаются в «пациентов», чужая судьба – в сухие строчки на листах медкарт. Не замечаешь, как маска равнодушия врастает в твое лицо и превращает в чудовище. – Доктор сглотнул, продолжая смотреть в пол. – Игорь Корнеев умер из-за того, что я неверно диагностировал стадию энцефалита. Помню, что мельком столкнулся с Корнеевыми в коридоре, когда они прибыли за свидетельством о смерти. Оба были подавленные и… пожалуй, больше ничего. Я сделал вид, что не узнал их, и прошел мимо.
– Но потом вы с ним встретились?
– Еще как, – горько усмехнулся доктор. – Месяц спустя. Я возвращался с дежурства и, когда вошел в свой подъезд, получил удар сзади, у основания черепа. Когда пришел в себя, то обнаружил, что болтаюсь в воздухе на высоте десятого этажа, а сверху меня держит за шкирку Корнеев, перегнувшись через парапет крыши. Как я тогда умолял, обещал все что угодно, если он меня пощадит… А он оскалился и прохрипел сверху: «Что угодно, значит… сына воскресишь?». И я понял, что умру прямо сейчас, и зарыдал. – Думбадзе глубоко вздохнул и скрипнул креслом. – А Корнеев перехватил меня второй рукой за грудки, подтянул к парапету и процедил: «Слушай сюда, червяк. Вот моя цена. Ты станешь хорошим врачом. Ты будешь мил и любезен с каждым пациентом и его родственниками. А я за тобой буду присматривать. Если твой пациент умрет – я убью тебя. Если пациент или родственники останутся недовольны твоим обращением – я убью тебя. Если заявишь в полицию – я тебя тоже убью». Так он сказал. Надо ли говорить, что я согласился? Он втащил меня на крышу и ударил ногой в живот. Пока я корчился от боли, Корнеев скрылся.
– И что было потом?
Думбадзе пожал плечами.
– Полиции я не сообщил. Следствие могло раскопать… мою вину в смерти его сына. А сам Корнеев, по сути, ничего особо страшного не сделал. Только угрожал. Так что, случись расследование, меня бы практики лишили, а то и посадить могли. А ему – списать на аффект, и вообще ничего! Кроме того, я действительно его боялся. Поэтому пришлось стать добреньким. Именно так. Обхаживал каждого пациента, ободрял, шутил или делал участливую мину, слушал… Глядя, как вы себя держите, господин следователь, я вижу, что вам тоже известен этот секрет.
– Простите?
– Вы грамотно слушаете, – доктор грустно улыбнулся. – Чтобы понравиться людям, нужно просто-напросто уметь их слушать. Конечно, это лишь полдела. Сложнее было лечить. Ночами я корпел над анализами, изучал симптомы, чтобы не ошибиться в диагнозе, штудировал новейшую литературу, консультировался со спецами, выбирая лечение, иногда даже сам покупал редкие препараты, если не удавалось оформить через отдел, угощал сестер шоколадками, чтобы как следует ухаживали за моими больными…
– И это дало результаты?
– Феноменальные. Два года подряд все мои пациенты выписывались совершенно здоровыми и довольными. Конечно, кое-какие хитрости у меня были. Например, с помощью некоторых интрижек я добился, чтобы несколько пациентов с наиболее сложными диагнозами попали к моим коллегам, а не ко мне.
– А вы не думали, что Корнеев уже забыл о вас?
– Он не забыл, – покачал головой Думбадзе. – Раз в полгода звонил и цедил в трубку одно лишь слово: «Нормально». Как домовладелец, который регулярно является за квартплатой, не давая забыть, что твой дом – на самом деле не твой, а просто сдан тебе в аренду. Так и Корнеев напоминал мне, что моя жизнь – не совсем моя. Не давал расслабиться. Постепенно я с этим свыкся. И даже начал верить, что удастся протянуть. Без летальных исходов…
– Не удалось?
– Нет. Попалась девочка с сильно прогрессирующей формой строймы. Настя Перовская. Я действительно пытался. Не спал ночами. Мотался как одержимый по спецам. Пробивал препараты, лично присутствовал на процедурах. Утешал и ободрял родителей. А потом, когда… – врач развел руками. – Когда уже стало поздно, я плакал вместе с ними. Когда Настя умерла, я будто сам умер. Я оплакивал и эту девочку, и себя самого. Я готовился к смерти. Разные мысли были. Бежать из города. Обратиться в полицию. Но ничего такого не сделал. Написал завещание. Сходил на исповедь. Первый раз в жизни. А ночью позвонил Корнеев. «Я проиграл, Иван», – пришлось мне признаться. «Я знаю, Зураб, – ответил он. – Перовские на тебя не в обиде». И оставил меня с этим.
– Больше он вам не звонил?
– Звонил. Но реже. Раз в год. А потом… перестал. Я ждал три года. И начал наводить справки. Попросту говоря, частного детектива нанял. От него узнал, что Корнеев опустился, переселен в Химки, спился, и ему теперь совсем не до меня. Я неожиданно понял, что стал свободным. Дамоклов меч, под которым привык жить, проржавел и рассыпался. Наверное, это был самый странный день в моей жизни.
– Она еще не закончилась, – улыбнулся Карев.
– Вы правы, – кивнул врач. – Но вряд ли мне доведется пережить еще один такой удар по мировоззрению. Честно сказать, поначалу мне очень не нравилось «быть добреньким». Даже хотел какую-нибудь фигу в кармане придумать. Например, не сообщать пациентам о других диагнозах, обнаруженных при обследовании. Но не стал. Боялся. А потом… это принесло немало плюсов. Например, повышение квалификации. Когда возишься с каждым больным, узнаешь столько всего… Я стал крупным специалистом по целому ряду заболеваний. Благодарность пациентов и их родных тоже, знаете, вещь приятная. Кое-кто даже подарки дарил. Уже после. Сами. Видели бы вы, сколько мне теперь открыток на Рождество и день врача приходит! – Думбадзе усмехнулся. – Все-таки приятно. И для самооценки тоже. Со временем я вообще втянулся, самому стало интересно справиться с каждым случаем.
Он помолчал, прежде чем продолжить:
– Конечно, жизнь по правилам Корнеева принесла не только плюсы. Например, пришлось потерять расположение коллег. Большей их части. Мое поведение с больными, мои успехи их почему-то раздражали. Впрочем, я догадываюсь почему, но не о том речь. Когда мне стало ясно, что Корнеев за мной не следит, я сказал себе: «Ну что? Могу теперь не сюсюкаться с пациентами, поменьше гробить времени на работу»… Да только понял, что нет, не могу уже иначе. Привык. И не просто не могу – не хочу я иначе. Нравится мне это. И ведь с самого начала, когда только выбирал профессию, об этом же и мечтал. Чтобы нормальным врачом быть. Чтобы детей спасать. Чтобы работу делать на отлично. А потом как-то вколотили в нас, что невозможно это – Айболитом быть. Что без цинизма не обойтись. Вот за что я благодарен Корнееву – он показал мне, что возможно. И помог прийти к тому, о чем я мечтал сам. Пусть даже таким изощренным путем… а еще за то, что меня простил.
Думбадзе опять вздохнул и замолчал, глядя на сцепленные руки. Доктор и следователь молча сидели друг против друга.
А потом Карев поднялся и негромко поблагодарил:
– Спасибо.
Доктор только кивнул в ответ. Не хотелось нарушать тишину, повисшую в кабинете после этой исповеди. Поэтому Павел даже не попрощался, просто вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Пока прыгун неторопливо плыл между городом и нависшими тучами, Карев размышлял над историей доктора. А дело выходит интереснее, чем казалось сначала! Бомж Корнеев полон сюрпризов. Уже один эпизод с больницей может сделать отчет по нему выдающимся, а ведь еще есть зацепка по лунной базе и дружбе с известным героем. Отчет по Корнееву вполне может стать одной из тех находок, по которым пишут бестселлеры и снимают фильмы.
Карев решил отыскать контакты Дациса, но их не было ни в открытом доступе, ни даже во внутренней базе контактов. Весьма необычно.
Поразмыслив, Павел позвонил Квану:
– Слушай, дружище, не выручишь с одним делом? Мне бы телефончик Исаака Дациса… или хотя бы мейл. Не к спеху, можно вечером.
Пока Кван будет искать контакт Дациса, Павел решил поискать кого-то из других участников операции. Наверняка они будут доступнее. Корнеев, например, был доступнее некуда. Снаружи начал накрапывать дождик, и капли заскользили по лобовому стеклу прыгуна, летящего на автопилоте.
Поиск в сети позволил узнать, что кроме Дациса и Корнеева из их группы в живых осталось еще трое. Пашин, Хорошевский и Толочко. Карев запустил поиск по внутренней базе. В Москве из перечисленных оказался лишь последний. Василий Павлович Толочко. Капрал в отставке, ныне сторож на Крутицком подворье. Осталось только набрать номер…
Пять секунд спустя экран показал хмурое лицо на фоне расписанной фресками стены.
– Василий Павлович?
– Ну.
– Я следователь Предпоследнего дознания.
– А… читаю ваш «Бюллетень», да.
– Спасибо. Я сейчас расследую дело Ивана Сергеевича Корнеева.
Мужицкое, грубо слепленное лицо не изменило угрюмого выражения.
– Он вместе с вами участвовал в освобождении базы Казам-3 на Луне, – напомнил следователь.
– А, Корнет. Так он, значит, помер?
– Еще нет. Я бы хотел с вами поговорить о тех событиях, если вы не возражаете.
– Ну приезжай сюда. У меня смена только началась. Не могу никуда уехать, понимаешь?
– Хорошо. Я буду через сорок минут. Где вас найти на подворье?
– Я сам тебя найду. Встречу. Не беспокойся. Давай.
И Толочко отключился.
Павел вздохнул. День выдался насыщенный. Прыгун уже подлетал к району, где стоит здание Предпоследнего дознания. Как раз приближалось время обеда. Но придется лететь к свидетелю, пока тот готов разговаривать, а еду отложить до лучших времен.
Карев забил на панели адрес Крутицкого подворья.
Оставить прыгун пришлось недалеко от парка, окружавшего подворье. Дождь только что кончился. В тени тополей, роняющих капли с влажных листьев, надо было шагать минут пять к старинному четырехэтажному особняку, из-за крыши которого выглядывал темный купол.
Обойдя бежевый особнячок, Карев увидел ажурные кованные ворота и древний храм из красного кирпича. За открытыми воротами виднелась площадь, сдавленная двухэтажными флигелями справа и церковью слева. Вдалеке брела одинокая женщина в цветастом платке. Поразмыслив, следователь направился к храму.
Из-за угла неторопливо вышел плечистый мужчина в серых брюках и кожаном жилете поверх клетчатой рубахи.
– Привет, – сказал Толочко. – Пойдем.
И повернулся. Карев без труда догнал его. Сторож шел степенно, чуть прихрамывая на правую ногу. Обойдя невысокое крыльцо, они направились к другому кирпичному зданию с куполом. Тоже, видимо, храм. Хотя и несколько необычный – выглядел он скорее как двухэтажный дом, у которого на крыше маленький куполок.
Асфальт кончился, и за угол они свернули уже по тропинке. Здесь, у стены, среди травы, чахлых кустиков крапивы и ладошек подорожника темнела влажная от дождя скамейка. Туда-то и заковылял Толочко.
Уселись спиной к дому-храму, а лицом к металлической ограде, терявшейся в листве. Павел поневоле залюбовался, глядя, как сквозь разлапистые ветви просвечивает чистое небо и сиреневый силуэт башни экономцентра. Было тихо. Наверное, из-за окружающего подворье парка сюда не доносился обычный городской шум. Лишь где-то слева мяукала кошка.
– Мы сидели в коробке лунохода, близко, очень близко, – заговорил сторож без всяких вступлений. – Наша машина должна была выйти на Казам-3 со стороны кратера. Со стороны кратера, понимаешь?
Карев молча кивнул.
– Там были скалы. Из-за них водитель не увидел, как разрезали вторую машину. Вторую. Нам повезло. Когда объехали скалу, луноход чуть просел – угодил в кратер. Обычное, в общем-то, дело. Обычное, да. Когда он вылезал, корпус накренился, задрав кабину. Так и вышел на линию огня. Я тогда как раз в кабину глядел, и вдруг будто полосой чиркнуло по экрану, и он погас. А из плеча водителя вылетел фейерверк рубиновых шариков. Они так мерцали в свете приборок… красиво… А кто-то из ребят уже открыл задний люк, и мы вывались из лунохода на дно кратера. Я поднял голову и увидел, как спереди сползает отпиленный кусок кабины, словно шмат масла с теплого ножа. Водитель и командир погибли. Погибли, а мы остались. В фильме показали, будто мы спорили, паниковали. Брехня. Паники не было. Я достал смотрелку и подполз к краю. Корнет полез в луноход, а Дацис, Пашин, Мелк и Хорь встали с четырех сторон наизготовку. Это если вдруг кто из-за кратера вылезет. Я распаковал прибор, активировал экран и начал докладывать. Командира не было, так я всем остальным… Докладывать, понимаешь?
– Да.
– Ну вот. Вижу скалы справа, а дальше – второй луноход. Надвое распиленный. И облачко над ним серебрится – это кислород из пробитых скафандров вытекает. А вокруг трупы. Тех ребят, что вылезти успели. На моих глазах джихадники последнего разрезали. Бежал вперед, миг – и грудь отвалилась вместе с головой, и руки двумя обрубками отлетели в стороны, медленно. Гравитация там ведь мелкая… А потом изуродованная машина просела еще глубже, распадаясь на куски. Это в кино все сверкало-полыхало. Брехня. На Луне луч лазера невидим – атмосферы-то нет. Атмосферы, понимаешь?
– Понимаю, – не выдержал Карев.
– Прокрутив дальше, я различил остов третьего лунохода. Стало ясно, что мы в заднице. Оставалась надежда на четвертую машину. Мы не знали тогда, что их командир приказал отступать. Успел. Много на него потом помоев вылили. Помоев, да. И разжаловали, и общественному позору предали… А по мне, так нормально поступил. Не себя ведь – людей своих спасал. Про нас и не знал, что мы выжили. Не знал.
– Почему провалилась операция?
– Времени мало было на подготовку. Наши мудрые стратеги недооценили внешнюю оборону. Были отработаны кое-какие сценарии, но почти все предполагали активные действия внутри базы. Сколько мы тренировались, сколько барахла с собой тащили – и резаки, и мини-шлюзы, и автоматы… все стало хламом. Кто же знал, что они снаружи дежурить станут? Да еще так. На куполе один в вертушке с промышленным лазером. И под ним еще двое, каждый со спаренным армейским. Верхний луноходы режет, а нижние мелочь добивают. Вроде нас. Теперь понял, почему я про задницу сказал?
– Понял.
– Ну вот. Мы застряли в кратере, прямо под прицелами тех двоих. Словно крысы в банке. Так я ребятам и доложил. Все молчат. Потом Корнет подошел, «дай, говорит, гляну». Ну глянул. Затем с Дацисом о чем-то перетерли. Потом говорит: «Мужики, мы сейчас до скалы вдвоем рванем, прикройте». Никто лишнего спрашивать не стал. Они с Дацисом к одному краю подобрались, мы – к другому. Хорь скомандовал, высунулись и стали по левому нижнему джихаднику светить. Все не впрок. Он за щитком стоял, мы только этот щиток малость поплавили да стену по краям. Но ребят прикрыли. Успели они за скалы. А мы не успели, да. Не все. Мелку верхушку шлема почикало, когда джихадники ответили. Даже голову не задело, прикинь, а все равно хана. И облачко это, серебристое. Разгерметизация, понимаешь? Хорь тогда, помню, сильно огорчился. Мелк ему братом был. Двоюродным.
– А в это время Корнеев прикрывал Дациса?
Капрал помолчал, пожевав губами.
– Мы остались в кратере. Когда я вернулся к смотрелке, не сразу понял, что они там замутили. В общем, да, Корнет высунулся из-за скал и, видимо, стрелял по нижним. А скала над ним крошилась, это джихадники отвечали. Ну а Дацис летел прямо к базе. На Луне гравитация низкая, если разбежаться, можно ого-го как прыгнуть. Вот он и прыгнул. Конечно, джихадники бы его и по траектории подсекли, да Корнет не давал, на себя отвлекал. Нам бы тоже поддержать, но не успели. Дацис опустился прямо у стены. Нижние джихадники, каждый развернулся друг против друга, и щиток их уже не загораживал. В фильме сняли, будто они друг друга пристрелили, но это было бы слишком хорошо. Правый выстрелил и подрезал левого. На Луне чем удобно – достаточно одного попадания, чтобы наверняка. А Дацис просто оттолкнулся раньше, чем должно было быть. Выстрелил в грунт из огнестрелки. И вместо того чтобы упасть, полетел вверх, где купол. От отдачи полетел. Использовал автомат как двигатель. И в полете срезал из лазера третьего, который на вертушке сидел. Красиво сделал. И умно. Тот ведь с промышленным на близкой дистанции ничего не мог, даже в прицел поймать. А после прыжка опустился Дацис на купол. Сверху-то правого нижнего кончить было проще простого. Всего три минуты – и снаружи все чисто. Разумеется, внутрь бы Дацис сам не проник, поэтому вернулся. Сначала к скалам, где Корнет сидел. Только успел, а тут из шлюза вывалились еще трое джихадников и давай по скалам лупить. Я крикнул ребятам: «Огонь!», мы их секунд за десять разделали. Тут уж мы сидели в кратере, как в окопе, а они просто торчали перед стеной, и никаких ни щитков, ни прикрытий. Плевое дело. Но Дациса с Корнетом камнями завалило. Особенно Корнета. Мы даже решили, помер. Только потом узнали, что выжил. Скафандр не порвался. На Земле от такой глыбы расплющило бы, точно тебе говорю. А там попроще, гравитация-то мелкая. Ну, дальше-то просто. То, что мы будто сразу побежали базу захватывать, – брехня. Просто дали сигнал, взяли под контроль шлюзы, чтобы джихадники снова не выползли, и так дождались подмоги. Подмога и проникла на Казам-3, а нам сказали снаружи быть. Снаружи, да.