Митрополит Кирилл ехал в Новгород для проведения хиротонии51 в сан архиепископа иерея52Далманта. Архиепископ – важная фигура в жизни Великого Новгорода. На вече он выступает судьёй, если новгородским партиям не удаётся прийти к общему решению. Подчас за ним остаётся последнее слово на вече. После битвы на Чудском озере в Новгороде сложилось две партии. Чёрные53 и житьи54 люди были за Александра Невского. Богатые новгородские купцы вели дело с немцами, в большинстве своём они стояли на прогерманских позициях. К купеческой партии примыкали бояре, которые не хотели платить дань монголам, а князь заставлял их раскошелиться. Чёрные люди составляли большинство на новгородском вече, но вовремя выставленные бочки с пивом да хмельной медовухой позволяли купцам и боярам набирать себе сторонников среди них. Не все из чёрных людей теряли разум от чарки бесплатной медовухи. Для них слово новгородского архиепископа было решающим. До 1249 года этот пост занимал Спиридон, сторонникАлександра Невского. Он умер, и новгородский посадник Онанья Феофилатович стал продвигать на пост архиепископа игумена Юрьевского монастыря Арсения. Тот был родом из боярского рода Онцифировых, доводился шурином посаднику Онанию Феофилатовичу. С родственником дело сладить всегда легче!
Князь Александр Невский прочил игумена Далманта, на место новгородского архиепископа. Но решать должно вече, и там разгорелся спор. Новгородцы, выбирая архиепископа, сначала спорили до хрипоты, потом принялись драть друг друга за волосы. Наконец решили:
– Пусть Божья воля укажет, кого избрать архиепископом, – иными словами нужно кинуть жребий.
Написали две бумажки с именами Далмата и Арсения. Посадник Онанья Феофилатович запечатал их городской печатью и положил на престол собора Святой Софии. Слепой юродивый Фома Кутенеев должен взять бумажку с престола. Чьё имя вытянет божий человек, тот и станет архиепископом. Онанья Феофилатович был уверен в успехе своего предприятия, юродивый питался со стола посадника. Шепнул Онанья Феофилатович перед жеребьёвкой Фоме:
– Справа бумажку бери!
Фома взял левую бумажку и протянул посаднику. Дрожащими руками сорвал Онанья Феофилатович печати и прочитал:
– Далмант.
Новгородцы, собравшиеся в соборе Святой Софии, хором выдохнули:
– Знаменье Богово!
Люди осеняли себя крестным знаменем, а Онанья Феофилатович тем временем соображал:
«Кто же меня облапошил?!»
Любовь к смокве55вмешалась в дела духовные. Обожал Фома Кутенеев это лакомство, частенько его угощала им Василина Микитична, жена Алёши Немчинова. Сунула она Фоме горсть смокв, и шепнула:
– Как укажет тебе Онанья Феофилатович, какую бумажку тянуть, бери с противной стороны.
С той поры минуло девять месяцев, в мае приехал в Новгород митрополит Кирилл, провёл хиротонию и задержался в городе. Первая неделя июня в тот год выдалась холодной и дождливой. В княжеской горнице печь затопили. С зимы хворал князь Александр Ярославович, страдал от ломоты во всём теле. Молились в храмах новгородских за его здоровье, в конце мая ушла болезнь.
В княжеской горнице собрались боярин Михалко Степанич, митрополит Кирилл, новгородский архиепископ Далмант и Алёша Немчинов, сподвижник князя. Он привёл на совет своего друга владимирского баскака Якова. Князь расположился в кресле возле печи, его после болезни знобило. Обсуждали письмо Александру Невскому, присланное папой римским Иннокентием IV.
– Однако врать, горазд понтифик, – улыбнулся князь. Он кивнул: – Алёша, прочти то место в послании, где он говорит про моего отца.
Из всех присутствующих латынь знал лишь Алёша Немчинов. Он встал с лавки, развернул папскую грамоту.
– Отец будущего века, царь мира, вдохновитель благочестивых помыслов, Искупитель наш – Господь Иисус Христос – оросил благословением Своим дух блаженной памяти отца твоего, Ярослава, и, ниспослав ему, от переизбытка щедрости Своей, неоценимый дар познания Своего, в уединении предуготовил ему путь, коим он вернулся в ясли Господа, яко овца, долго блуждавшая в пустыне. Воистину, как узнали мы из доклада дражайшего сына нашего, Джованни да Плано Карпини, инока ордена Малых братьев, нашего поверенного в делах монгольского племени, отец твой, стремясь облечься в нового человека, на глазах у рыцаря Жемера, советника его, смиренно и предано вверил себя послушанию Римской церкви, матери его, коей представлял сей брат. Сие было бы незамедлительно оглашено, если бы столь внезапная, сколь и счастливая, смерть не похитила его. Столь счастливый конец завершил течение его жизни в веке нынешнем, – прочел Алёша Немчинов по-русски, послание, написанное на латыни.
– Брат Константин был с отцом в Каракоруме, и ничего не сказал о принятии им веры католической, – покачал головой Александр Невский.
– Но зачем понтифик так нагло врёт?! – нахмурил кустистые брови Далмант.
– А вот зачем, – улыбнулся князь. Он посмотрел на Немчинова: – Алёша, прочти-ка письмо в самом конце.
– Посему мы просим тебя оказать особую милость и неотложно оповестить братьев из Тевтонского ордена, пребывающих в Ливонии, как только узнаешь, что монгольское полчище направляет стопы свои в христианский мир; так оповещённые упомянутыми братьями, сможем мы, заранее поразмыслить о способах действенного отпора монголам сим. Знаем, что ты не пожелал подставить шею жестокому игу монгольскому; посему мы восхваляем твою осмотрительность достойными славословиями в Господе, – Алёша свернул грамоту.
– Льстит мне папа римский, потому как боится монголов, – вздохнул Александр Невский. – Хочет выставить русских щитом против них, дабы отгородить католические страны от возможного набега монгольского. Но какой нам смысл ссориться с монголами?!
– Литовский князь Миндовг, послал к папе римскому своего боярина Парбуса, – погладил Михалко Степанич свою бороду, заплетённую по новой моде в косу. – Ведомо мне, что в мае вернулся Парбус в Новогрудок с ответом от Иннокентия IV.
– Каков же был ответ понтифика? – князь Александр ладонью вытер испарину, проступившую на лбу.
– Папа римский сулил примирить Миндовга с врагами его, Тевтонским орденом и рижским епископом. Те не будут оказывать поддержки жемайтскому князю Витовту. Так же Иннокентий обещал помирить галицкого князя Даниилу Романовича с Миндовгом. За всё это литовский князь должен принять католичество и уступить тевтонцам некоторые земли. Литвинский боярин Евстафий сообщает, что в июне Миндовг будет креститься по католическому обычаю. Епископом в Литву назначен Христиан, капеллан Тевтонского ордена. Рижский епископ Науэн и ливонский ландмейстер Фельбен создают препоны купцам нашим, и не пускают их торговать в Германию. Они выполняют наказ ганзейских купцов.56 Те хотят дёшево брать товар в Новгороде, и не пускать нас торговать в Европу.
– Папа римский также ведёт переговоры о принятии католичества с галицким князем Даниилом Романовичем, – Алеша Немчинов постучал свёрнутым пергаментом по ладони.
– Крепко хотят нас закупорить, – усмехнулся Далмант.
– Во всяком заборе дыру проделать можно, – улыбнулся Михалко Степанич. – Нет здесь боярина Миши Мишинича, он бы подтвердил.
Как не сильно болел зимой Александр Невский, а делами всё же занимался. Послал он боярина Мишу Мишинича к норвежскому королю Эрику Старому. Между Великим Новгородом и Норвегией заключён договор о разграничении границ. По договору норвежцы обязались пропускать русских купцов через свою территорию беспошлинно, а взамен норвежским рыбакам разрешалось ловить рыбу в Баренцевом море. Этот договор закрывал путь иноземным купцам в русские северные земли богатые пушниной, одновременно давал возможность новгородским купцам через норвежские земли, идти в Европу.
– Однако опять дождь пошёл, – князь Александр посмотрел в окно. Он крикнул: – Лодыга!
Вошёл косоглазый парень и поклонился князю.
– Закрой ставни и разожги свечи, – велел Невский. Он усмехнулся: – Пробить заслон немецкий можно с помощью монголов.
Александр Невский вздохнул:
– Сиди я на столе великокняжеском, больше было бы у меня возможностей.
– Князь, сейчас в Каракоруме идёт борьба за трон великого хана, – встал Яков. – Скорее всего, выиграет её Мункэ. Он союзник Батыя. Ты сможешь добиться у него ярлык на великое княжение, я помогу тебе в этом.
–Хорошо коли так, – улыбнулся князь. Он посмотрел на митрополита: – Владыко, понтифику нужно дать ответ, что наша вера православная более правильная, чем католическая. Поможешь мне написать письмо папе римскому?
– Обязательно! – кивнул Кирилл. Он потрогал крест на груди: – Писцам дадим размножить твой ответ папе римскому, пустим эти письма по Руси. Пусть знает народ, что князь Александр Ярославович болеет душой за землю русскую и веру православную.
Лодыга, выполнив указание князя, ждал дальнейших распоряжений.
– Ступай, – кивнул ему князь.
Выйдя из княжеской горницы, в конюшне нашёл Лодыга огнищанина,57 отпросился у него проведать свою невесту Федосьюшку. Была она дочерью купца Торка Вовновича. Пошёл он на Великую улицу, там усадьба купца Торка Вовновича. На крыльце купеческого дома сидел конопатый мальчишка, держал в руке писало,58 а на коленках у него лежала береста.59
– Онфим, папка дома? – спросил его Лодыга.
– В сенях он, – мальчик склонил голову над берестой.
Лодыга вошёл в сени и увидел Торка Вовновича. Тот считал кадушки с мёдом, стоящие на лавке.
– Князь Александр хочет сговориться с монгольским царём, чтобы тот дал ему ярлык на великое княжение, – зашептал Лодыга на ухо купцу. Он огляделся: – Баскак Яков обещал посодействовать в этом деле.
Пока докладывал Лодыга купцу, всё косился на дверь, опасался, войдёт кто. На крыльце никого, кроме Онфима, а мальчику нет дела до взрослых разговоров. Писал он буквы, что задал учитель. Потом вспомнил: отец пировал с друзьями в гридницкой, и рассказывал, как бился с рыцарями на Чудском озере. Мальчик нарисовал отца на коне, и написал под рисунком: «Мой папа воин. Я тоже им буду». Тут же подумал, что приятель Дмитр взял у него векшу на пастилу. Онфим написал: «Взыскать долг с Дмитра».
На крыльцо вышли отец и Лодыга.
– Онфим сбегай к дядьке Семёну, покличь его ко мне, – велел купец. Мальчик положил бересты на крыльцо, и побежал на Щеркову улицу, где стояла усадьбы Семёна Дурдева. Был он низовым купцом60 и собирался ехать в Суздаль. Торк Вовнович хотел просить его заехать во Владимир, передать письмо князю Андрею Ярославовичу.
– Иди Лодыга, к невесте своей. Она у себя светёлке, – улыбнулся купец. Он не заметил, как столкнул с крыльца бересты сына.
Работники катили по двору бочку с солёной рыбой и втоптали бересты в грязь. Прибежал мальчик домой, не нашёл ничего на крыльце, расстроился и заплакал. Но в семь лет горести быстро забываются. Археологи обнаружили берестяные грамоты Онфима в 1956 году. Впрочем, нам дорогой читатель следует вернуться в лето 1251 года. Повёз низовой купец Семён Дурдев товар в Суздаль, заехал во Владимир, передал письмо великому князю Андрею Ярославовичу, а времечко бежит неумолимо: жаркое лето сменяет мокрая осень, а за ней приходит зимняя стужа.