Как представляется, в XXI в. наконец-то наступило время существенного изменения парадигм правопонимания, правотворчества и правореализации, в том числе и судебного правоприменения. Думаю, магистральное направление развития современного правопонимания, правотворчества и правореализации, в частности, судебного правоприменения, характеризуется объективным, поэтому исторически неизбежным, поступательным, но противоречивым и длительным движением от юридического позитивизма, а также научно дискуссионных концепций интегративного правопонимания, спорно объединяющих в единой системе права как собственно право, так и неправо, фактически господствующих во всём мире, в том числе в России, к научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, основанной на достоверных и убедительных общенаучных выводах. Сущность данного вида объединения форм национального и международного права, а также элементов, его составляющих, состоит в интеграции только права и права в его различных национальных и международных формах в единой, развивающейся и многоуровневой системе права.
С одной стороны, юридический позитивизм практически «всё» право ограничивает прежде всего, во-первых, нормами права, установленными правотворческими и (или) исполнительными органами государственной власти в «законодательстве»; во-вторых, (в отдельных государствах) судебными прецедентами, также выработанными органами государственной, но уже судебной власти. В то же время в мире в целом и в России, в частности, объективно существуют также и другие источники и формы как национального, так и международного права. В результате в юридической литературе и на практике возникла теоретическая неопределенность природы, места и роли принципов и норм права, содержащихся в иных формах национального и международного права. Сложившаяся неопределенность права, выработанного с позиции юридического позитивизма и научно дискуссионных концепций интегративного правопонимания, негативно сказывается на регулировании общественных отношений прежде всего в случаях коллизий и пробелов в национальных правовых актах.
С другой стороны, научно дискуссионные концепции интегративного правопонимания, широко распространенные во всем мире, а также в России, теоретически спорно объединяют в единой системе права как принципы и нормы права, так и иные, онтологически неоднородные социальные явления, средства регулирования общественных отношений – право и неправо. В судебной практике это приводит к «размыванию» права неправом, иными социальными явлениями, например, «правовыми позициями» судов, «справедливостью», «разумностью», «добросовестностью» и т. д., в результате – к бесконечным судебным спорам, многочисленным отменам судебных актов, нестабильной судебной практике, несоблюдению сроков рассмотрения споров, а главное – к нарушениям прав и правовых интересов участников судебных процессов.
Вместе с тем, научно обоснованная концепция интегративного правопонимания, характеризующаяся отнесением к праву только принципов и норм права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве, «снимает» многочисленные теоретические и практические вопросы. Например, во-первых, с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, как правило, пробелов в праве нет, пробелы в праве мнимые, поскольку в случаях пробелов в национальных правовых актах традиционно имеются принципы и нормы права, содержащиеся в иных формах внутригосударственного и (или) международного права. Во-вторых, в результате установления в России иерархии принципов и норм права, содержащихся в различных формах национального и международного права, многочисленные коллизии между ними могут быть преодолены («сняты») судами, которые могут вырабатывать «определенную» и непротиворечивую судебную практику.
Применяя терминологию Ю. М. Лотмана, в современной политической, экономической и правовой ситуации данный переломный этап возможно назвать «моментом непредсказуемости»[1]. Думаю, «момент непредсказуемости» выражается в том, что прежние «аксиомы» правопонимания, доминировавшие в мире, в частности, в XIX–XX вв., в XXI в. представляются теоретически дискуссионными, а практически, как правило, малопродуктивными или порой даже контрпродуктивными. В этой связи возникла настоятельная необходимость теоретического переосмысления многих «безусловных», «устоявшихся» и «неоспоримых» «истин» в правопонимании, выработки новых парадигм правопонимания, правотворчества и правореализации, в том числе судебного правоприменения.
Особый интерес эти проблемы вызывают в связи с процессами глобализации, объективно ускоряющимися и в действительности доминирующими в мире[2]. Вместе с тем, спорным представляется мнение отдельных авторов, полагающих, что глобализация не затрагивает вопросы, связанные с правом. Так, Г. М. Вельяминов, думаю, с позиции юридического позитивизма предполагает: «Единственное, в чем, кажется, не может быть сомнений, это в том, что глобализация – понятие отнюдь не правовое (выделено мной. – В. Е.), но социальное, экономическое и политическое»[3].
Вместе с тем, такой вывод Г. М. Вельяминова является, по меньшей мере, теоретически спорным. Например, С. А. Калинин пришел к теоретически более убедительному выводу: «…система социального регулирования включает право, мораль, религию, нравственность, культуру…корпоративные нормы и т. д. При этом взаимоотношения между указанными регуляторами обусловлены цивилизационным, культурным и иным контекстом. Регулятор, имеющий абсолютную значимость в рамках одной цивилизации, может не иметь значения либо играть незначительную роль для другой, то же самое может касаться степени влияния и значимости регуляторов. Так, для современного западного мира право выступает в качестве основного верховенствующего социального регулятора…»[4] (выделено мной. – В. Е.).
Разделяя и развивая данную мысль, М. Н. Марченко теоретически обосновано уточняет дискуссионный вывод Г. М. Вельяминова о праве как о праве не только внутригосударственном, но и международном. «Несмотря на то, что в конце XX – начале XXI века международное право неоднократно подвергалось испытанию в связи с бомбардировками НАТО Югославии, вторжением США и их союзников в Ирак и Афганистан и другими аналогичными действиями «цивилизованных» государств, предпринимаемыми ими в нарушение международно-правовых норм, – убедительно пишет М. Н. Марченко, – возникшая с момента образования международного права тенденция его взаимосвязи и взаимодействия с национальным правом не только не уменьшилась,…наоборот еще больше расширилась и углубилась»[5] (выделено мной. – В. Е.).
В. Е. Чуров и Б. С. Эбзеев, анализируя глобализацию как объективное политическое, экономическое и правовое явление, обосновано подчеркивают: «…глобализация есть объективная реальность, обусловленная замкнутостью планеты, формированием мирового хозяйства, глобальными коммуникациями и т. д. Обычно ее связывают с качественно более высокими уровнями интегрированности, целостности и взаимозависимости мира. Отсюда понимание глобализации как геоэкономического, геополитического и геогуманитарного явления, которое в том числе требует юридического осмысления и решения, основанного на единых для участников этого процесса организационных и регулятивных стандартов»[6].
В. В. Лазарев, анализируя проблемы интегративного правопонимания и происходящие в мире процессы глобализации, в дальнейшем прекрасно развивает выводы, изложенные выше: «Интегративный подход противостоит как изоляционизму, так и некритическому растворению национального в ценностях противостоящего мира. Он обращен в перспективу, он сориентирован на учет глобальных процессов. Глобализация…это уже своего рода объективная реальность, которую следует оценивать и совершенствовать»[7] (выделено мной. – В. Е.).
Необходимо подчеркнуть: глобализация – это явление не только современное. Как справедливо полагает Г. М. Вельяминов, «Глобализация – явление… прослеживаемое в истории от Римской империи (Pax Romana) и до наших дней. Возникновение современной глобальной политики историки относят к XIV–XVII векам (начальная европейская экспансия). Х. Джеймс в книге «Конец глобализации» историю капитализма последних полутора столетий описывает как две больших волны глобализации в конце XIX и в конце XX века, а период с 1914 по 1970-е годы как распад мирового рынка»[8]. Вместе с тем, процессы глобализации, происходящие уже в XXI в., многие ученые-юристы нередко описывают лишь в самом общем виде либо с теоретически дискуссионных позиций. Например, И. В. Лаптева в автореферате диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук на тему: «Правовая инфильтрация конвенции о защите прав человека и основных свобод и решений Европейского Суда по правам человека в российскую правовую систему (теоретическое исследование)» пришла к теоретически весьма неопределенному, а практически мало продуктивному выводу: «…Европейская Конвенция и Протоколы к ней, а также правовые позиции и решения ЕСПЧ, вынесенные в отношении России и других государств, являются направляющими для развития российского законодательства и правоприменительной практики»[9] (выделено мной. – В. Е.). Аналогичное мнение возникает и в отношении традиционного и «устоявшегося» вывода, озвученного, в частности, Т. С. Глазатовой в автореферате диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук на тему: «Современные тенденции развития права в условиях глобализации»: «Гармонизация права предполагает процесс сближения российского права с правом других государств…»[10] (выделено мной. – В. Е.). Как представляется, широко распространенные выводы научных и практических работников, «устоявшиеся» в российской юридической литературе, общий смысл которых состоит в том, что международное право «является направляющим для российского законодательства и правоприменительной практики», происходит «гармонизация» международного и российского права и т. д., носят теоретически весьма неопределенный, а практически малопродуктивный характер.
Нередко российские и зарубежные авторы высказывают и иные весьма спорные точки зрения. Например, с одной стороны, по мнению Т. С. Глазатовой, одной из основных тенденций развития российского права под воздействием глобализационных процессов является «…влияние судебной практики на формирование права – изменение системы источников права, в том числе, выражающееся в применении органами судебной власти решений вышестоящих судов с целью преодоления пробелов в праве, коллизий правовых норм, что приводит к возрастанию роли судебной практики, в том числе и международно-правовой»[11] (выделено мной. – В. Е.).
В то же время, на мой взгляд, во-первых, российские суды «применяют» только принципы и нормы права, содержащиеся в формах внутригосударственного и (или) международного права, и не «применяют» «решения вышестоящих судов». Даже Постановления Пленумов Верховного Суда Российской Федерации суды должны не «применять», а «учитывать». Например, согласно п. 2 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 декабря 2003 г. № 23 «О судебном решении» «При установлении противоречий между нормами права, подлежащими применению (выделено мной – В. Е.) при рассмотрении и разрешении дела, судам также необходимо учитывать разъяснения Пленума Верховного Суда Российской Федерации (выделено мной. – В. Е.), данные в Постановлениях от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» и от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации»[12]. Кроме того, необходимо заметить, что первоначально в проекте Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О применении судами общей юрисдикции Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года и Протоколов к ней» было записано: суды общей юрисдикции «применяют» постановления ЕСПЧ. Однако после активной дискуссии на эту тему на Научно-консультативном совете при Верховном Суде Российской Федерации и на Пленуме Верховного Суда Российской Федерации, принимая во внимание, что суды, в том числе и Европейский Суд по правам человека, по своей природе являются правоприменительными, а не правотворческими органами, в пункте 2 итогового текста данного постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации записано: «судами учитываются правовые позиции Европейского Суда»[13] (выделено мной. – В. Е.).
Во-вторых, как представляется, действительное «применение» «судебных прецедентов» (а точнее – «судебных прецедентов права») выработанных вышестоящими судами, характерное ранее прежде всего для судов англо-саксонской правовой семьи, думаю, отражает не «современные тенденции развития права в условиях глобализации», а скорее присущее для предыдущих веков и не доминирующее в настоящее время даже в Англии исторически исчезающее правовое средство – проявление юридического позитивизма.
В то же время, с другой стороны, часто цитируемый в международной и российской юридической литературе Р. Давид, полагаю, весьма спорно и бездоказательно пишет, что закон – первостепенный, почти единственный источник права в странах романо-германской правовой семьи[14]. Вместе с тем, в действительности, в частности, в России, во-первых, закон – только один из видов национальных правовых актов. В нашей стране имеются и другие правовые акты. Например, Конституция Российской Федерации и многочисленные подзаконные правовые акты. Во-вторых, в России реализуются и другие формы внутригосударственного права. Среди них, в частности, возможно выделить правовые договоры и обычаи российского права. Наконец, в-третьих, в России активно реализуются также и различные формы международного права, например, основополагающие (общие) принципы международного права, международные договоры и обычаи международного права.
Учитывая изложенные, а также многие иные объективные и субъективные причины, в первой главе монографии право и государство анализируются не как самодостаточные и изолированные правовые категории, а в качестве социальных явлений, взаимозависимых и взаимообусловленных с другими социальными явлениями. При этом в монографии автор исходит из того, что правовые категории – «…понятия, предельно обобщающие и классифицирующие результаты познавательной деятельности человека»…[15]; фундаментальные понятия»[16]; понятия, «…отражающие наиболее общие свойства и связи явлений материального мира»[17]; «…наиболее глубокие, фундаментальные понятия, являющиеся пределом обобщения как в определенной области юридических знаний, так и в правоведении в целом»[18]. В связи с таким общенаучным подходом право и государство в первом параграфе первой главы монографии исследуются с позиций теории систем, социального управления и теории информации. Во втором параграфе первой главы монографии при таком общенаучном подходе суд рассматривается также не изолировано, а в системе органов государственной власти.
С позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания право, на мой взгляд, объективно выражается прежде всего в принципах и нормах права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве. В этой связи представляется спорным вывод Т. С. Глазатовой о том, что под глобализацией права понимается объективный процесс формирования лишь «…системы общепризнанных принципов и норм международного права, влияющих на изменение элементов российского права…»[19]. В соответствии с научно обоснованной концепцией интегративного правопонимания вторая глава монографии посвящена актуальным общим теоретическим и практическим проблемам, как внутригосударственного, так и международного права, реализующегося в России. Среди них прежде всего хотелось бы выделить проблемы верховенства права, правового государства, источников и форм права, принципов внутригосударственного и международного права, конкретизации права, определенности права, права и неправа, правового и индивидуального регулирования общественных отношений, а также права и правосудия как парных категорий.
В то же время необходимо подчеркнуть: при всей объективной необходимости и значимости правового регулирования общественных отношений в процессе регулирования общественных отношений только правовое регулирование общественных отношений в силу многочисленных объективных и субъективных причин не является самодостаточным, эффективным и единственным регулятором общественных отношений; с необходимостью требует его дополнения, в частности, индивидуальным регулированием фактически сложившихся правоотношений. Как представляется, правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений являются парными категориями, способными эффективно регулировать общественные отношения только совместно. При таком теоретическом подходе третья глава монографии с объективной неизбежностью посвящена современным общим теоретическим и практическим проблемам индивидуального регулирования фактически сложившихся правоотношений. В данной главе в том числе проанализированы актуальные проблемы разграничения правового и индивидуального регулирования, видов индивидуального регулирования, индивидуального судебного регулирования, природы «судебных прецедентов» и «прецедентов» Европейского Суда по правам человека.
Вместе с тем, наряду с актуальными общими теоретическими и практическими проблемами внутригосударственного и международного права, реализующегося в России, имеются также и не менее значимые современные специальные теоретические и практические проблемы, как национального, так и международного права, реализующегося в нашей стране. В этой связи отдельные современные специальные проблемы российского права исследуются в четвертой главе монографии, в частности, природы Конституции России, особенности национальных правовых договоров и обычаев российского права. Наконец, в пятой главе монографии анализируются некоторые современные специальные теоретические и практические проблемы международного права. Среди них прежде всего хотелось бы назвать проблемы, связанные соотношением международного и внутригосударственного права, фундаментальными и дискуссионными формами международного права, а также субъектами международного права.