Во всех обществах между людьми возникают какие-то трения. И «хотя конфликт – универсальное человеческое понятие, но и разрешение конфликта – тоже».1 В большинстве обществ существуют механизмы урегулирования споров. К ним относятся переговоры, посредничество, третейский суд (арбитраж) и разбирательство.2 Переговоры и посредничество, в их чистом виде, добровольны. Третейский суд и разбирательство принудительны.3 Этнографические данные показывают «довольно убедительно… что принятие судебных решений – в отличие от посреднической деятельности – едва ли не всецело связано с присутствием центрального правительства».4 Добровольные процессы типичны для анархистских обществ, поскольку анархистские общества – это общества добровольные. Принудительные процессы типичны для государственных обществ. Во всех обществах также существуют средства правовой самозащиты.5 Они часто эффективны в качестве социального контроля, но они обеспечивают справедливость только тогда, когда сила и право совпадают. В первобытных обществах высшим приоритетом является мир, а не справедливость.
Добровольные процессы рассматривают спор как проблему, которую необходимо решить. Они пытаются достичь соглашения между сторонами, которое восстановит социальную гармонию или, по крайней мере, сохранит мир. Принудительные процессы заключают в себе закон и порядок, преступление и наказание, правонарушения, нарушения контрактов и, в целом, правых и виноватых. Эта разница интересует меня в частности потому, что я анархист, живущий в государственном обществе. Я также бывший юрист. Трудно не согласиться с Э. Б. Тайлором, который писал, что «в числе уроков, которым можно было бы научиться из жизни грубых племён, находится и пример того, как общество может обходиться без полиции для сохранения порядка».6
Я утверждаю, что добровольные процессы более эффективны в первобытных обществах – где может не найтись мирных альтернатив, – чем в государственных. Но в любом обществе правосудие частного урегулирования может оказаться эффективнее судебного правосудия, ведь единственный верный способ прекратить спор – убедить обе стороны в том, что он исчерпан.7 Вопрос в том, какой исход более убедителен. Всегда найдутся какие-то недовольные, которые останутся неубеждёнными, и некоторые конфликты позже возобновятся, при любой системе.
Судебное разбирательство всегда, по словам Мартина Шапиро, поднимает вопрос о легитимности власти, ведь проигравший может считать, что его враг сговорился с обладателем власти.8 Этому политологу не приходит в голову, что государственная власть как таковая ставит вопрос о легитимности. Политические философы часто оправдывают это, иногда наполовину виновато, исходя из «общественного договора». Оставляя в стороне абсурдность всех версий этой теории, которую признают даже многие философы, для своих целей я лишь хочу обратить внимание на лежащее в её основе предположение: согласие наделяет властью. В государственном обществе «молчаливое согласие» якобы легитимирует государство – любое: демократическое, фашистское, коммунистическое, теократическое, какое угодно.9
Конечно, это молчаливое «согласие» не имеет никакого сходства с тем, чем является согласие в повседневной жизни, где оно относится к фактическому, сознательному, индивидуальному, осознанному согласию на конкретные действия или относительно их. Попробуйте представить себе заявление о молчаливом согласии на вступление в брак. А брак, в отличие от правления, действительно является соглашением! Анархисты вроде Лисандра Спунера и либертарианцы вроде Герберта Спенсера изобличали молчаливое согласие.10 Как и Дэвид Юм, который не был ни анархистом, ни либертарианцем.11
«Молчаливое согласие» – это согласие всецелое, согласие подразумеваемое: согласие с государством и со всем, что оно делает, включая судебное разбирательство, которое может быть далеко не самым плохим действием государства. Это молчаливое согласие на что-то, о чём проигравший совершенно не осведомлён (поскольку это – «по умолчанию»), не есть то, что успокоит проигравшего в гражданском деле, а тем более проигравшего в уголовном деле.
Напротив, в анархистских обществах согласие не повально, а индивидуально. Всё происходит добровольно, хотя добровольные действия часто подвержены неформальному влиянию других. Это будет видно из последующих примеров. В этих обществах одна или обе стороны могут в принципе отказаться от посредничества (это случается редко), и любая из сторон может отказаться от внешнего содействия в перемирии, но и это происходит лишь изредка. Это согласие в определённых случаях на определённые процедуры и урегулирования. Это настоящее согласие. Есть основания полагать, что в целом такие добровольные урегулирования с помощью посредника, когда они происходят, разрешают споры окончательно чаще, чем судебное разбирательство, когда происходит оно.
Большинство современных анархистов, подобно большинству других наших современников, не знают как разрешались споры в безгосударственных первобытных обществах. И они редко говорят о том, как разрешались бы споры в их собственном современном анархистском обществе, к установлению которого они призывают. Это основная причина, по которой анархистов не воспринимают всерьёз. Я преподам анархистам урок. Я преподам урок и нынешним правовым реформаторам. Используя примеры, я расскажу о спорах в нескольких безгосударственных первобытных обществах. Затем я расскажу о попытке реформировать американскую правовую систему, которая предположительно была вдохновлена процессом рассмотрения споров, используемым в одном африканском племенном обществе. Идея состояла в том, чтобы включить вариант посредничества в нижний уровень правовой системы США по усмотрению судей и прокуроров. Всё закончилось провалом. Я прихожу к выводу, что нельзя привить добровольную по сути процедуру к принудительной по сути правовой системе.
Если я прав, то доводы в пользу анархии усиливаются в её самом слабом месте: как поддерживать в целом безопасное и мирное общество без государства. Многие антропологи отмечали это достижение.12 Немногие анархисты сделали это. Спор об анархистском «примитивизме» был почти полностью бессмысленным, потому что он касался таких вопросов, как технологии, население, а также плюсы и минусы различных культурных последствий цивилизации (религия, письменность, деньги, государство, классовая система, высокая культура и т.д.). Возможность того, что определённые структурные особенности первобытной анархии могут быть жизнеспособными – могут быть фактически определяющими – в любом анархистском обществе, первобытном или современном, не привлекала внимания ни одного анархиста. Примитивисты призывают анархистов учиться у первобытных людей13 – но учиться чему? Как возвести индейскую парну́ю?14