Вместо предисловия…

…или, как говорят юристы, преамбулы. Приготовьтесь, сейчас вас ждет не вдохновенный рассказ об удивительном событии, толкнувшем меня на написание этой (вот я уже мысленно морщусь) книги, а не самая веселая часть нашего повествования, поскольку связана она с моим опытом.

Много лет назад, когда я прокладывала свой профессиональный путь среди рейдерских войн и кровавых сражений за различные активы, продвигаясь к той позиции, которую удалось достичь сейчас, мужчина, бывший со мной рядом, который, как предполагалось, будет поддерживать мой хрупкий внутренний мир, любил в присутствии других потрепать меня снисходительно по щеке и сообщить всем собравшимся, хихикающим над моей очередной рассказкой: «Я всегда говорю, Наташе надо книжки писать». «А не изображать из себя крутого юриста всем на потеху», – неизменно добавлял он, оставшись со мной наедине, с брезгливым выражением лица.

Разумеется, любое упоминание о написании книги приводило меня в ярость, потому что полная загрузка в университете, а вдобавок к ней практика, не снимавшие с меня обязанности по дому и уходу за ребенком, не оставляли ни времени, ни сил не то что на написание книг, но даже на передышку. Упал – вытянул ноги – будильник – отклеил слюни от подушки – встал – побежал дальше.

К тому времени как я доказала себе, что не только могу неплохо рассказывать, но и юрист не последний, так что некоторым можно уже и заткнуться, внутри почему-то сформировалось стойкое убеждение, что книжки писать могут только пенсионеры и лузеры. И вообще, наваять книжку равно расписаться в собственной профнепригодности.

Надо сказать, мы, юристы, страшные графоманы. Вы даже не представляете, сколько весьма уважаемых правоведов разных возрастов пишут о таких вещах, о которых Кирилл и Мефодий даже мечтать не могли. Я за коллег рада, но, как говорится, однажды посеянное ядовитое зерно сомнения дает невероятно стойкие ростки.

И тем не менее то, что вы держите сейчас в руках, несомненно, книга.

Дело в том, что я очень люблю право в самом широком смысле этого слова. А еще обожаю про него рассказывать так, чтобы было интересно разным людям. В принципе, это и называется «писать книжки». Мне легче устно, как Ираклию Адроникову, но могу и письменно, почему нет. И хотя от мысли, что момент выхода книжки неизбежно настанет, а люди (два-три человека, у которых мне удастся отобрать паспорта) ее прочтут, мне становится слегка дурно, я приняла обязательство с этим бороться.

Что же ждет вас в недрах? Я решила не ставить сверхзадач, а ограничиться легкими очерками с объяснениями некоторых феноменов общественной жизни. Живописать же запланировала тем языком, которым обычно рассказываю, только без обсценной лексики. Мне сказали, это обязательно, если хочешь все-таки увидеть выход своего произведения, не рискуя оказаться в изоляторе временного содержания. Беглый анализ нашего законодательства показал, что материться в книжках живым авторам можно только устами своего лирического героя либо издающим публицистику на темы не дальше садоводства. Грубая проза жизни применительно к общественно-политической тематике ставит тебя в весьма незавидное положение. А оно нам зачем?

С детства одной из моих самых любимых книг остается «Всеобщая история, обработанная „Сатириконом“». Мне хотелось бы написать нечто похожее, пусть и менее лаконичное. Занесем это в недостижимые идеалы, к которым обязуюсь стремиться.

И под конец не могу не упомянуть двух замечательных людей, к сожалению, уже покойных, моих коллег по кафедре и великолепных профессионалов.

Во-первых, это совершенно несерьезное повествование посвящено памяти моего любимого Учителя, потрясающего рассказчика, эрудита, человека невероятной скромности и такой же внутренней интеллигентности, добрее которого я в жизни не встречала, – профессора Вадима Семеновича Прохорова. Вадим Семенович был не только деканом все пять лет, что мы грызли осыпающийся несвежей крошкой гранит науки в 90-е годы, но и моим научным руководителем. У него был божественный дар простым языком, не прячась за ложной наукообразностью, объяснять самые сложные вещи. Надеюсь, мне хоть немножко удается что-то подобное. С присущим ему юмором на любые предложения написать что-то, кроме самого необходимого, он отмахивался: «Можешь не писать – не пиши!» Дорогой Вадим Семенович, получается, я больше не могу не писать. Значит, момент настал, да?

Второе посвящение я обязана сделать еще одному профессору нашей кафедры, тоже добрейшему, скромнейшему и интеллигентнейшему человеку – Владимиру Ивановичу Полуднякову, судье в отставке, бывшему председателю Санкт-Петербургского городского суда. Владимир Иванович дольше всех был председателем суда региона в нашей стране. Как ему, специалисту по уголовному праву, удалось сохранить такое человеколюбие и гуманизм, я не знаю. Владимир Иванович был страстным писателем. Он создал несколько детективов, основанных на делах, которые попадали в поле его зрения. Полудняков писал статьи и публицистические очерки, был членом Союза писателей и всегда легко и с удовольствием дарил всем на кафедре свои книжки или журналы со статьями. Если ему случалось увидеть меня по телевизору, он непременно подходил на кафедре и со своей слегка застенчивой улыбкой говорил какие-то приятные вещи о моем выступлении, очень подробно разбирал сильные и слабые стороны аргументов, крайне деликатно, если считал нужным, подсказывал, как можно было сказать это проще, чтобы рядовой человек понял и услышал. Владимир Иванович всегда говорил, что мне надо писать, но от него это звучало ободряюще и вдохновляюще. «Пишите, вас люди слышат, а это такая редкость!»

Дорогой Владимир Иванович! Мне бы вашу легкость и ту простоту, с которой вы дарили свои слова миру. Но я пробую, честно!

Загрузка...